Отель Танатос

- Как с акциями "Стал"? - спросил Жан Монье.
- Пятьдесят девять с четвертью, - ответила одна из двенадцати машинисток.
В треске пишущих машинок слышался джазовый ритм. В окно видны были громады Манхеттена. Хрипели телефоны, торопливо ползли бумажные ленты, наводняя контору зловещими полосками серпантина, испещренного буквами и колонками цифр.
- Ну как "Стал"? - снова спросил Жан Монье.
- Пятьдесят девять, - ответила Гертруда Оуэн.
Она на минуту перестала печатать и взглянула на молодого француза. Он сидел в кресле, не шевелясь, стиснув голову руками. Казалось, он сражен наповал.
"Еще один, чья песенка спета, - подумала она. - Тем хуже для него. И для Фанни..."

Жан Монье, представитель нью-йоркского отделения банка Холмэна, два года назад женился на своей секретарше, американке.

- А "Кэнникот"? - снова спросил Монье. - Двадцать восемь, - сообщила Гертруда.
За дверью послышался чей-то громкий возглас. Вошел Гарри Купер. Жан Монье поднялся с кресла.
- Ну и представление! - загремел Гарри Купер. - Курс акций упал на 20%. А еще находятся дураки, отрицающие, что это кризис.
- Да, это кризис! - сказал Жан Монье и вышел.
- Погорел бедняга! - произнес Гарри Купер.
- Да, - откликнулась Гертруда Оуэн, - Он поставил на карту последние деньги... Мне сказала сама Фанни. Она сегодня же бросит его.
- Что поделаешь? - вздохнул Гарри Купер. - Одно слово - кризис.
Красивые бронзовые двери лифта неслышно сомкнулись.
- Вниз - приказал Монье.
- Как "Стил"? - спросил мальчик-лифтер.
- Пятьдесят девять, - ответил Монье.

Он покупал эти акции по 112 долларов и, значит, потерял 53 доллара на каждой. С остальными акциями, приобретенными им, дело обстояло не лучше. Он вложил в них то небольшое состояние, которое ему удалось сколотить в Аризоне. У Фанни не было ни цента. Да, это конец... Выйдя на улицу, он быстро зашагал к метро. Он пытался думать о будущем. Начать все сначала? Прояви Фанни мужество, это было бы вполне возможно. Он вспомнил свои первые трудные шаги, вспомнил, как пас стада в степях Аризоны, свое быстрое восхождение. В конце концов, ему всего тридцать лет. Но он знал, что Фанни его не пощадит. Так оно и вышло.

Проснувшись на следующее утро в полном одиночестве, Жан Монье почувствовал, что у него нет больше сил бороться. Он любил Фанни, несмотря на всю ее душевную черствость.

Негритянка принесла ему обычный его завтрак - ломтик дыни и овсяную кашу и попросила денег.
- Где хозяйка, мистер?
- Уехала.
Он дал служанке пятнадцать долларов, затем подсчитал, сколько у него осталось. Около шестисот долларов. На эти деньги можно было прожить два, в лучшем случае, три месяца... А что потом? Он выглянул в окно. Последнюю неделю газеты почти каждый день сообщали, что кто-то покончил с собой... Банкиры, маклеры, биржевые спекулянты искали в смерти спасения от краха. А что, если прыгнуть с двадцатого этажа? Сколько секунд будешь лететь вниз? Три или четыре? Потом удар о мостовую... Но если не сразу умрешь? Он представил себе ужасные страдания, раздробленные кости, искромсанное тело. Он вздохнул, зажал под мышкой газету и отправился завтракать в ресторан. К своему удивлению, он с большим аппетитом съел оладьи, по-литые кленовым сиропом.

"Палас-отель "Танатос", Нью-Мексико"... Странный адрес... Кто может мне оттуда писать?..
Среди утренней почты Жан Монье нашел еще письмо от Гарри Купера, он вскрыл его первым. Патрон спрашивал, отчего он не является в контору. Он должен вернуть в кассу восемьсот девяносто три доллара (893)... Каким образом он предполагает уладить это дело?.. Вопрос жестокий или наивный. Впрочем, чем-чем, а уж наивностью Гарри Купер не страдал.

Жан Монье вскрыл другое письмо. Вверху были изображены три кипариса, а ниже шел следующий текст:

ПАЛАС-ОТЕЛЬ «ТАНАТОС» Директор Генри Берстекер Дорогой господин Монье! Мы не случайно сегодня обращаемся к Вам. Сведения, которыми мы располагаем, позволяют нам надеяться, что наши услуги могут быть Вам полезны. Вы, конечно, не могли не заметить, что в жизни даже самого мужественного человека порой бывает такое роковое стечение обстоятельств, против которого невозможно бороться, и тогда мысль о смерти представляется * желанным избавлением. Закрыть глаза, уснуть, чтобы никогда больше не просыпаться, не слышать ни вопросов, ни упреков… Многие из нас лелеяли эту мечту, выражали это желание… Между тем, за весьма редким исключением, люди не ре» шаются оборвать собственные страдания, и это вполне понятно, когда вспоминаешь о тех, кто пытался это сделать. Один хотел пустить себе пулю в лоб, но при этом задел зрительный нерв и ослеп. Другой, желая уснуть навсегда, выпил снотворное, но ошибся дозой и очнулся дня через три разбитый параличом, с тяжелыми поражениями мозга, лишившись памяти. Самоубийство — это искусство, которое не терпит ни невежества, ни дилетантства, но вместе с тем по самой своей природе не позволяет человеку приобрести соответствующий опыт. Располагая именно такого рода опытом, дорогой господин Монье, мы готовы предоставить себя в Ваше распоряжение, если, как мы склонны полагать, Вас интере- сует затронутая проблема. Владея отелем на границе Соединенных Штатов и Мексики и не опасаясь, в силу пустынного характера нашего края, неуместного контроля со стороны властей, мы пришли к выводу, что наш прямой долг — помогать ближним. Тем из наших братьев, кто под влиянием серьезных и непоправимых несчастий желает расстаться с жизнью, мы предоставляем возможность осуществить это желание без всяких страданий и, смеем утверждать, без всякого риска. В отеле «Танатос» смерть настигнет вас во время сна самым безболезненным образом. Техническая сноровка, приобретенная за 15 лет непрерывных усилий (в минувшем году мы удовлетворили более двух тысяч клиентов), позволяет нам гарантировать тщательную дозировку смертоносных средств и мгновенный результат. Добавим также, что если кто-либо из наших клиентов испытывает законные сомнения религиозного характера, то с помощью разработанных нами хитроумных методов мы освобождаем их от всякой моральной ответственности за случившееся. Нам отлично известно, что большинство наших клиентов располагает весьма незначительными средствами, так как стремление к самоубийству всегда обратно пропорционально величине банковского счета. А потому, нисколько не жертвуя комфортом, мы постарались свести расценки «Танатоса» к минимуму. Чтобы поселиться у нас, достаточно уплатить по прибытии сумму в размере трехсот долларов. Этот взнос освобождает Вас от каких бы то ни было затрат во время пребывания в нашем отеле — срок его должен оставаться для Вас неизвестным — и покрывает расходы по самой операции, похоронам и уходу за могилой. Совершенно очевидно, что эта сумма включает также плату за все необходимые услуги, так что никаких чаевых от вас не потребуется. Добавим еще, что отель «Танатос» расположен в местности, отличающейся необыкновенной красотой. В Вашем распоряжении будет четыре теннисных корта, площадка для гольфа и огромный бассейн для плавания. Клиентуру отеля составляют лица обоего пола, почти все принадлежащие к самому изысканному обществу, здесь атмосфера полного согласия, которой необычность ситуации придает особую утонченность, ни с чем не сравнима. Просьба к вновь прибывающим сходить на станции Ди- минг, где их будет ждать специальный автобус отеля. Просьба также сообщить о предстоящем прибытии — письмом или по телеграфу — по крайней мере за два дня до приезда. Наш телеграфный адрес: «Танатос», Коро-надо, Нью-Мексико.

Жан Монье взял колоду карт и стал гадать, как научила его Фанни.
Поездка тянулась бесконечно долго. Поезд все ехал и ехал мимо хлопковых полей, на которых сновали негры - черные точки среди белой пены. Чтение сменялось сном, а сон чтением, так прошли два дня и две ночи. Наконец они въехали в горы. Все вокруг было гигантским, феерическим. Поезд мчался по дну ущелья, меж огромных скал, горы были опоясаны широкими фиолетовыми, желтыми, красными полосами. А посередине - словно длинная белая перевязь - повисли облака. На полустанках можно было увидеть мексиканцев в широких шляпах и расшитых кожаных куртках.
- Следующая станция - Диминг, - сообщил Жану Монье негр-проводник спального вагона. - Начистить вам ботинки, мистер?
Француз собрал свои книги и закрыл чемодан. Будничность этого последнего путешествия поражала его. Слух его уловил шум горного потока. Заскрежетали тормоза. Поезд остановился.
- В "Танатос", сэр? - окликнул Жана носильщик-индеец, бежавший вдоль состава. Он уже успел погрузить на свою тележку багаж двух миловидных белокурых девушек, семенивших за ним.
"Неужели, - подумал Жан Монье, - эти прелестные девушки приехали сюда умирать?"
Обе блондинки ответили ему серьезным и печальным взглядом и прошептали слова, которых он не разобрал.

Автобус отеля "Танатос" нисколько не походил на катафалк, как можно было опасаться. Выкрашенный в ярко-синий цвет, с голубой и желтой обивкой, он сверкал на солнце, выделяясь своей нарядностью на этом дворе, где стояли всевозможные драндулеты, а в воздухе висела испанская и индейская брань, - все это скорее напоминало рынок железного лома. Скалы, обступившие дорогу, поросли лишайником и казались окутанными серовато-голубой дымкой. Выше, над ними, сверкали на солнце, отливая металлическим блеском, горные породы. Шофер, толстяк с глазами навыкате, был одет в серую форменную одежду. Не желая стеснять своих спутниц, Жан Монье скромно уселся рядом с ним. Когда, одолевая один за другим извилистые повороты дороги, машина двинулась на штурм горы, он попытался заговорить с водителем.
- Давно вы работаете шофером "Танатоса"?
- Три года, - угрюмо буркнул тот.
- Должно быть, странная у вас работа...
- Странная? - переспросил тот. - Отчего же странная? Я вожу автобус. Что в этом странного?
- А пассажиры, которых вы привозите в отель, когда-нибудь возвращаются обратно?
- Не часто, - с некоторым смущением согласился шофер. - Не часто... Но все же и это бывает. Взять, к примеру, меня...
- Вас? В самом деле? Вы приехали сюда как... клиент?
- Слушайте, мистер, - сказал шофер, - я взял эту работу только для того, чтобы никто ни о чем меня не расспрашивал, к тому же повороты здесь трудные. Ведь вы не хотите, чтобы я угробил вас, да заодно и этих барышень...
- Конечно, не хочу, - ответил Жан Монье. Потом он подумал, насколько комичен его ответ, и улыбнулся.

Через два часа шофер молча указал ему пальцем на силуэт "Танатоса", вырисовывавшийся над плоскогорьем.
Здание гостиницы было построено в испано-индейском стиле: низкое, с плоской ступенчатой крышей и красными цементными стенами под глину. Комнаты выходили на юг, на крытые веранды, щедро залитые солнцем. Приезжих встретил портье-итальянец. Его гладко выбритое лицо вызвало в памяти Жана Монье другую страну, шумные улицы большого города, бульвары в цвету...
- Где, черт побери, я вас видел? - спросил он у портье, в то время как мальчик-бой брал у него чемодан.
- В Барселоне, сэр, в отеле "Ритц"... Фамилия моя Саркони... Я уехал оттуда, когда началась революция...
- Из Барселоны в Нью-Мексико! Далеко махнули!
- Что ж, сэр, должность портье повсюду одинакова... Только вот карточка, которую я сейчас попрошу вас заполнить, здесь несколько длиннее, чем бывает обычно... Уж не обессудьте...

Портье протянул клиентам три бланка, отпечатанные типографским способом. Они и в самом деле изобиловали графами, вопросами, уточнениями. Клиентам предлагалось точно указать дату и место своего рождения, сообщить фамилии лиц, которых надлежит известить, если клиент станет жертвой несчастного случая.
"Просьба указать по меньшей мере два адреса родственников или друзей, а главное переписать собственноручно на своем родном языке следующее заявление (форма А):

"Я, нижеподписавшийся, - - - - - - - - - - - . находясь в здравом уме и твердой памяти, удостоверяю, что я добровольно расстаюсь с жизнью, и потому сним'аю с дирекции и персонала отеля "Танатос" всякую ответственность за то, что может со мной случиться..."
Сидя друг против друга за соседним столиком, хорошенькие спутницы Жана Монье старательно переписывали "форму А". Он заметил, что они взяли немецкий текст.
Директор отеля Генри Берстекер, невозмутимый человек в очках с золотой оправой, очень гордился своим заведением.
- Вы владелец отеля? - спросил его Жан Монье.
- Нет, сэр. отель - собственность акционерного общества, но идея его создания действительно принадлежит мне, и потому я пожизненно назначен его директором.
- А как вам удается избегать неприятностей со стороны местных властей?
- Неприятностей! - воскликнул господин Берстекер, удивленный и шокированный. - Но мы не делаем ровно ничего, что противоречило бы нашим обязанностям хозяев отеля! Мы предоставляем нашим клиентам то, что они желают, и ничего больше!.. Впрочем, господин Монье, никаких местных властей здесь нет и в помине. Никто толком не знает, кому принадлежит наша зем- ля - Мексике или Соединенным Штатам. Очень долго это плато считалось совершенно недоступным. Легенда рассказывает, будто несколько сот лет назад сюда пробралась, спасаясь от европейцев, горстка индейцев, решивших умереть вместе. Местные жители уверяют, будто души умерших преграждали доступ к нашему плато. Благодаря этому нам и удалось приобрести участок по сходной цене, так что мы здесь живем совершенно обособленно и ни от кого не зависим.
- А семьям ваших клиентов никогда не случалось подавать на вас в суд?
- Подавать на нас в суд? - негодующе вскричал господин Берстекер. - А за какие грехи? Да и какой суд взялся бы нас судить? Нет, сэр, семьи наших клиентов слишком рады тому, что нам без всякого скандала удается разрешить проблемы самого деликатного свойства, которые почти всегда бывают так мучительны... Нет, нет, у нас все происходит очень мило, очень корректно, наши клиенты - это наши друзья... Не хотите ли посмотреть свою комнату?.. Мы поместим вас, если не возражаете, в номер 113... Надеюсь, вы не суеверны?
- Нисколько, - отвечал Жан Монье. - Но я воспитан в строгих религиозных правилах и должен признаться, что мысль о предстоящем самоубийстве меня тревожит...
- Что вы, сэр, о самоубийстве не может быть и речи, - заявил Берстекер столь безапелляционным тоном, что его собеседник сразу умолк. - Саркони, проводите этого господина в номер 113. Что касается заранее оговоренных трехсот долларов, то прошу вас, господин Монье, не отказать в любезности по пути вручить их кассиру - его кабинет расположен рядом с моим.

В номере 113, пламенеющем в лучах великолепного заката, Жан Монье не обнаружил никаких следов смертоносных орудий.
- Когда подают ужин?
- В восемь тридцать, сэр, - ответил лакей.
- Здесь принято переодеваться к столу?
- Большинство джентльменов следуют этому правилу, сэр.
- Хорошо. Я переоденусь... Приготовьте мне черный галстук и белую рубашку.
Спустившись в гостиную, Монье и в самом деле увидал декольтированных дам, мужчин в смокингах. К нему тотчас же подошел сам господин Берстекер, любезно и почтительно произнесший:
- О, господин Монье, я искал вас... Поскольку вы один, я подумал, что вам, наверно, будет приятно разделить трапезу с одной из наших клиенток, миссис Кнр-би-Шоу.
Монье досадливо поморщился:
- Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы вести светскую жизнь... Впрочем... Можете вы показать мне эту даму, прежде чем представите меня ей?
- Разумеется, господин Монье... Миссис Кирби-Шоу - это та молодая женщина в платье из белого крепсатина, что сидит около пианино и листает журнал... Мне трудно представить себе, что она может кому-то не понравиться... Скорее наоборот... И вообще она чрезвычайно приятная дама, умная, с хорошими манерами, можно сказать, артистическая натура...
Миссис Кирби-Шоу и впрямь была очень хорошенькая женщина. Темные волосы, уложенные мелкими буклями, тяжелым узлом спускались на затылок, открывая высокий лоб. Глаза излучали тепло и ум. И почему вдруг такой прелестной женщине вздумалось умирать?
- Неужели миссис Кирби-Шоу... Одним словом, неужели эта дама одна из ваших клиенток и приехала сюда с той же целью, что и я?
- Конечно, - ответил господин Берстекер. - Конечно, - многозначительно повторил он.
- Если так, представьте меня!
Когда ужин, простой, но превосходный и прекрасно сервированный, подошел к концу, Жан Монье уже знал - по крайней мере, в основных чертах - всю жизнь Клары Кирби-Шоу. Она была замужем за богатым и очень добрым человеком, которого не любила. Полгода назад она оставила его и уехала в Европу вместе с весьма привлекательным и циничным молодым писателем, с которым познакомилась в Нью-Йорке. Она ждала, что этот молодой человек женится на ней, как только она получит развод. Но едва они прибыли в Англию, ей стало ясно, что он мечтает избавиться от нее как можно скорее. Потрясенная и оскорбленная его жестокостью, она попыталась было объяснить ему, чем пожертвовала для него, обрисовать ужасное положение, в котором оказалась. Ее упреки только рассмешили его.
- Клара, - сказал он ей, - вы женщина прошлого века!.. Если бы я подозревал, что вы настолько преисполнены викторианской морали, я, право, не стал бы похищать вас у вашего мужа и детей... Советую вам вернуться к ним, дорогая... Ваше призвание - добродетельно нянчиться с семьей.
Тогда она решила попытаться уговорить своего мужа, Нормана Кирби-Шоу, разрешить ей вернуться к нему. Она не сомневалась, что ей удастся вновь завоевать его любовь, если она сможет увидеться с ним наедине. Однако Норман, от которого ни на шаг не отходили родственники и компаньоны, оказывавшие на него постоянное давление,настраивавшие его против Клары, оказался неумолим. После нескольких тщетных и унизительных попыток увидеться с ним Клара однажды утром обнаружила в своем почтовом ящике проспект отеля "Тана-тос" и поняла, что ей открылась единственная возможность легко и быстро разрубить петлю, в которой она задыхалась.

- А вы не боитесь смерти? - спросил Жан Монье.
- Конечно, боюсь... Но еще больше я боюсь жизни...
- Остроумный ответ, - заметил Жан Монье.
- Я не стремлюсь быть остроумной, - сказала Клара. - А теперь расскажите мне, как вы попали сюда.
Выслушав до конца рассказ Жана Монье, она сурово отчитала его.
- Но это же уму непостижимо! - сказала она. - Как? Вы хотите умереть только потому, что ваши акции упали в цене? Неужто вы не понимаете, что через год или два, ну, самое большее - три, если только у вас достанет мужества жить, вы все это позабудете, может быть, даже восстановите то, что потеряли.
- Мои потери - лишь повод. Это и в самом деле не имело бы значения, если бы в моей жизни сохранился хоть какой-нибудь смысл... Но ведь я уже говорил вам, что жена отказалась от меня... Во Франции у меня не осталось ни близких родственников, ни друзей... Наконец, если уж говорить начистоту, я в свое время покинул родину из-за несчастной любви... Ради кого же мне теперь бороться?..
- Да ради себя самого... Ради людей, которые полю- бят вас, которых вы непременно встретите... Только оттого, что в тяжелую для вас минуту некоторые женщины вели себя недостойно, не следует неверно судить обо всех остальных...
- Вы всерьез считаете, что на свете существует женщина... я хочу сказать, женщины, которых я мог бы полюбить... которые согласились бы, по крайней мере в течение нескольких лет, на жизнь, полную борьбы я нищеты?..
- Не сомневаюсь, - отвечала она. - Многие женщины обожают борьбу и находят в нищете бог весть какую романтику... Взять, к примеру, меня...
- Вас?
- О, я только хотела сказать, что... Смутившись, она запнулась, затем продолжала:
- Мне кажется, нам пора вернуться в гостиную... Мы остались в столовой одни, и метрдотель в полном отчаянии бродит вокруг нас.
- А вы не думаете, - спросил Жан Монье, накидывая на плечи Клары Кирби-Шоу горностаевый палантин, - вы не думаете, что... уже этой ночью?..
- О, нет, - сказала она. - Вы же только что прибыли...
- А вы?
- А я здесь уже два дня.

Прощаясь, они условились утром вместе совершить прогулку в горы. Утреннее солнце набросило на веранду косое покрывало, сотканное из света и тепла. Жан Монье, только что принявший ледяной душ, поймал себя на мысли:
"До чего же чертовски хорошо жить!.."
Но тут он вспомнил, что у него осталось всего несколько долларов и несколько дней жизни. Монье вздохнул...
"Уже десять часов!.. Наверное, Клара ждет меня..."
Он торопливо оделся. Облачившись в белый полотняный костюм, он почувствовал необыкновенную легкость во всем теле. У теннисной площадки он нагнал Клару Кирби-Шоу, она, тоже одетая в белое, прогуливалась по аллее в обществе двух молоденьких австриячек. Заметив Жана Монье, девушки поспешили скрыться.
- Я вспугнул их?
- Девочки немного робеют... Они рассказали мне свою историю.
- Это интересно? Надеюсь, вы ее расскажете мне... Удалось ли вам хоть немного заснуть ночью?
- Я отлично спала. Сдается мне, пугающий меня Берстекер примешивает к нашей еде снотворное.
- Не думаю, - отозвался он. - Я спал как сурок и проснулся наутро с совершенно ясной головой. Спустя мгновение он добавил:
- И совершенно счастливым.
Она улыбнулась ему, но ничего не ответила.
- Пойдемте по этой тропинке, - предложил он, - и вы расскажете мне историю молоденьких австриячек... Вы станете здесь моей Шехерезадой...
- Но только у нас не будет тысячи и одной ночи...
- Увы!.. Вы сказали... у нас? Она прервала его:
- Эти девчушки - близнецы. Они росли вместе, жили в Вене, затем в Будапеште, других близких подруг у них не было. Когда им исполнилось восемнадцать лет, они познакомились с венгром, который принадлежал к старинному аристократическому роду, прекрасным, как бог, и музыкальным, как цыган. В один и тот же день обе девушки без памяти влюбились в него. Спустя несколько месяцев он просил руки одной из сестер. Другая в отчаянии пыталась покончить с собой. Тогда избранница графа Никки решила отказать ему, и сестры составили план умереть вместе... И тут как раз они, подобно мне и вам, получили проспект "Танатоса".
- Какое безумие! - сказал Жан Монье. - Обе молоды и прекрасны... Отчего бы им не уехать в Америку, они могли бы встретить и полюбить других юношей?.. Немного терпения, и все уладилось бы...
- Сюда как раз и попадают те, кому не хватает терпения, - печально проговорила она. - Впрочем, каждый из нас может рассуждать очень здраво, когда дело касается другого... Кто это сказал: "Все мы имеем достаточно мужества, чтобы переносить несчастия других"?

Обитатели "Танатоса" могли целый день наблюдать, как мужчина и женщина в белом без устали бродили по аллеям парка, мимо скал, вдоль оврага. Они горячо обсуждали что-то... Когда начало смеркаться, они повер- нули назад к отелю. Заметив, что они шли обнявшись, мексиканец-садовник деликатно отвернулся.
После ужина Жан Монье увлек Клару Кирби-Шоу в маленькую уединенную гостиную и весь вечер нашептывал ей что-то, казалось, трогавшее ее. Затем, прежде чем подняться в свою комнату, он отправился на поиски господина Берстекера. Он нашел директора в кабинете просматривающим какую-то черную книгу. Господин Берстекер проверял счета. Время от времени он брал красный карандаш и зачеркивал одну строчку.

- Добрый вечер, господин Монье! Могу ли я чем-нибудь быть вам полезен?
- Да, господин Берстекер... По крайней мере, я надеюсь на это... Вас удивит то, что я скажу... Столь неожиданная перемена... Но такова жизнь... Короче, я пришел сообщить вам, что намерения мои переменились. Я раздумал умирать.
Господин Берстекер в изумлении поднял на него глаза:
- Вы говорите серьезно, господин Монье?
- Я отлично сознаю, - продолжал француз, - что вы сочтете меня человеком непоследовательным, нерешительным... Но разве не естественно, что изменение жизненных обстоятельств влечет за собой перемену наших намерений?.. Неделю назад, когда я получил ваше письмо, я был в отчаянии, чувствовал себя совершенно одиноким... Мне казалось тогда, что нет смысла бороться... А сейчас весь мир для меня преобразился... И в сущности, я обязан этим вам, господин Берстекер.
- Мне, господин Монье?
- Да, вам, потому что чудо это сотворила та самая молодая дама, которую вы предложили мне в соседки по столу... Миссис Кирби-Шоу - очаровательная женщина, господин Берстекер.
- Я и сам говорил вам это, господин Монье.
- Да, она очаровательная и героическая женщина... Я рассказал ей о своем отчаянном положении, и она согласилась разделить мои невзгоды... Вы удивлены?
- Нисколько... Мы здесь привыкли к подобным переменам... Рад за вас, господин Монье. Вы молоды, очень молоды...
- Одним словом, если вы не возражаете, завтра мы с миссис Кирби-Шоу возвратимся в Диминг.
- Значит, миссис Кирби-Шоу, как и вы, отказывается от ... ?
- Ну конечно... Впрочем, она сама сейчас подтвердит вам это... Остается урегулировать один вопрос весьма щекотливого свойства... Видите ли, триста долларов, которые я вам уплатил, составляют почти весь мой капитал... Считаете ли вы, что они полностью и окончательно перешли в собственность "Танатоса" или же я могу получить часть денег назад, чтобы купить билеты на обратный проезд?
- Мы честные люди, господин Монье... Мы никогда не берем платы за услуги, которых мы не оказывали. Завтра утром кассир подсчитает ваш долг из расчета двадцать долларов в день за номер, еду и обслуживание. Остаток будет возвращен вам.
- Вы чрезвычайно любезны и великодушны... Ах, господин Берстекер, я бесконечно вам обязан! Я вновь обрел счастье... Новую жизнь...
- Всегда к вашим услугам, - сказал господин Берстекер.

Он следил, как Жан Монье вышел из кабинета и зашагал по коридору. Затем нажал кнопку звонка.
- Пришлите ко мне Саркони, - приказал он. Спустя несколько минут вошел портье.
- Вы звали меня, синьор директор?
- Да, Саркони... Сегодня же ночью пустите газ в номер сто тринадцатый... Часов около двух.
- Надо ли, синьор директор, подать сначала усыпляющий газ, перед смертельным?
- Вряд ли это понадобится... Он будет спать отменно... Ну вот и все на сегодня, Саркони... А на завтра, как и договорились, у вас две девчушки из семнадцатого.

Едва портье вышел, в дверях показалась миссис Кирби-Шоу.
- Заходи, - сказал Берстекер. - Я как раз собирался вызвать тебя. Твой клиент уже был у меня, объявил, что хочет уехать.
- Мне кажется, я заслужила похвалу, - отвечала она. - Разве не чисто сработано?
- Чисто и быстро... Я учту это.
- Значит, сегодня ночью его..?
- Да, сегодня ночью.
- Бедный мальчик! - вздохнула она. - Такой милый, восторженный...
- Все они восторженные, - сказал Берстекер.
- Жестокий ты человек! - продолжала она. - В ту самую минуту, когда они вновь обретают вкус к жизни, тй отправляешь их на тот свет.
- Жестокий?.. Нет... Именно в том и состоит гуманность нашего метода. Бедняга мучился сомнениями религиозного порядка. Я его успокоил...
Он взглянул на лежащий перед ним список:
- Завтра ты свободна... А послезавтра тебя опять ждет работа... Еще один финансист, но на этот раз из Швеции... И уже не слишком молод.
- Мне очень понравился французик, - мечтательно проговорила Клара.
- Работу не выбирают, - строго заметил директор. - На, возьми свои десять долларов и вот тебе еще десять премиальных.
- Спасибо, - сказала Клара Кирби-Шоу и, кладя деньги в сумочку, вздохнула.
Когда она ушла, господин Берстекер взял красный карандаш и, приложив металлическую линеечку, тщательно вычеркнул из своего списка одну фамилию.

(c) Андрэ Моруа.