После карантина мы не проснемся в новом мире. Будет то же самое, только немного хуже.
М. Уэльбек, перевод Д. Петровского
Признаем: большинство мейлов, которыми мы обменивались в последние несколько недель, преследовали единственную цель — убедиться, что наш собеседник еще не умер. Но убедившись, что нет, мы все же пытались поговорить c ним об интересных вещах. Это оказалось непросто, потому что эта эпидемия сделала нас напуганными и скучными одновременно.
Обычный вирус, не слишком очевидно связанный с вирусами гриппа, с плохо изученной механикой размножения, со смутными характеристиками, иногда доброкачественными, иногда смертельно опасными, и даже не передающийся половым путем: короче говоря, вирус без лица. Эта эпидемия может ежедневно вызывать несколько тысяч смертей во всем мире, но она все равно производит странное впечатление: словно это совсем не событие. Кроме того, мои уважаемые коллеги не говорили об этом слишком много, они предпочитали подходить к вопросу сдержанно. Здесь я хотел бы внести свой вклад в некоторые из их комментариев.
Фредерик Бегбедер (из Гетари, Атлантические Пиренеи): Писатель в любом случае не пересекается с большим количеством людей. Он живет отшельником со своими книгами, изоляция его сильно не меняет.
Полностью согласен, Фредерик, социальная изоляция почти ничего не меняет. Только есть момент, о котором вы забыли подумать (вероятно, потому что, в сельской местности, где вы живете, запреты меньше ощущаются): писатель должен работать.
Это заключение мне кажется идеальной возможностью наконец разрешить старый спор Флобера и Ницше. Где-то (я забыл, где) Флобер утверждает, что думать и писать можно только сидя. Он спорит и даже издевается над Ницше, который заходит так далеко, что называет француза нигилистом (это происходит в то время, когда он уже начал использовать слова как попало): сам он создавал все свои работы в процессе ходьбы, а все, что не задумано при ходьбе, для него было отстоем. Кроме того, он еще был дионисийским танцором и так далее.
Мало кто может заподозрить меня в симпатиях к Ницше, однако должен признать, что в этом случае он прав. Настоятельно не рекомендуется пытаться писать, если в течение дня у вас нет возможности по несколько часов ходить в устойчивом темпе.
Единственное, что действительно имеет значение, - это механический, механистический ритм ходьбы, который хоть и не является источником мыслей сам по себе, но может успокоить конфликты, вызванные столкновением идей, рожденных за рабочим столом (и в этом Флобер не совсем неправ). Когда Ницше рассказывает нам о своих концепциях, сложившихся на скалистых склонах внутренних районов Ниццы, на лугах Энгадина и т. д., он немного лукавит: за исключением написания путеводителя, пересеченные ландшафты имеют важность скорее как внутренний пейзаж.
Екатерина Милле (обычная парижанка, но, к счастью, пандемия застала ее в Эстагеле, Восточные Пиренеи): Нынешняя ситуация заставляет о думать о предвидении в одной из частей моей книги «Возможность острова» .
Тут я и подумал, что все-таки хорошо иметь читателей. Потому что я сам вовсе не подумал об этой очевидной связи. Кроме того, если я размышляю об том сейчас, это именно то, что я подразумевал под вымиранием человечества. Ничего подобного тому, что было в фильме. Нечто более тоскливое. Люди, живущие в одиночестве в своих комнатушках, без физического контакта со своими собратьями, всего лишь ограниченное число контактов с помощью компьютера — и они угасают.
Эммануэль Каррер (Париж; кажется, он нашел вескую причину для поездки). Родятся ли новые интересные книги, вдохновленные этим периодом?
Он задается вопросом.И мне тоже интересно. Я спрашивал себя то же самое, и, увы, мой ответ отрицательный. Да, от чумы у нас произошло много стоящих работ, на протяжении веков чума очень интересовала писателей. Но сейчас я уже и на полсекунды не верю в заявления типа «больше ничего никогда не будет прежним». Наоборот, все останется точно таким же. Эта эпидемия на удивление обычно протекает. Запад не вечен по божественному праву. Все, что происходит сейчас, кончится. Посмотрим на детали:, Франция чувствует себя немного лучше, чем Испания и Италия, но хуже, чем Германия; да уж, вот так сюрприз!
Основным результатом коронавируса будет то, что он ускорит процесс мутаций нашего общества. В течение нескольких лет все технологические разработки, будь то второстепенные (video-on-demand, бесконтактные платежи) или крупные (удаленная работа, интернет-магазины, социальные сети) были в основном следствием (или основной целью?) сокращения человеческих контактов. Эпидемия коронавируса предлагает великолепную причину этой тяжелой тенденции: моральное устаревание, которое, кажется, поражает все человеческие отношения. Это заставляет меня вспомнить яркое сравнение, которое я углядел в тексте под названием «Шимпанзе будущего», написанном группой активистов (я обнаружил этих людей в Интернете; Я никогда не говорил, что в интернете есть только недостатки).
Итак, я цитирую их:«Вскоре иметь детей самостоятельно, бесплатно и наугад, будет так же нелепо, как путешествовать автостопом без специального приложения» Каршеринг, коливинг — да, мы имеем те утопии, которые заслужили.
Было бы совершенно неправильным говорить, что мы заново открыли трагическую смерть, конечность и т.д. Вот уже более полувека тенденция, хорошо описанная Филиппом Ариесом, заключается в том, чтобы как можно тщательнее скрывать смерть. Но смерть никогда и не была такой скрытной, как в последние недели. Люди умирают в одиночестве в больницах или домах для престарелых, их сразу же закапывают (или кремируют? Кремация больше соответствует духу времени), никого не приглашая на похороны. Умершие не оставляют следов, кроме статистики ежедневных смертей, и беспокойство, которое распространяется среди населения по мере увеличения общего числа — оно очень абстрактное.
Еще одна вещь стала очень важной в эти недели — возраст больных. До каких пор их следует лечить и спасать? 70, 75, 80 лет? Это зависит, по-видимому, от региона, в котором мы живем; но никогда ни в коем случае никто не выражал со столь спокойной нескромностью тот факт, что жизнь людей больше не имеет одинаковой ценности; что с определенного возраста (70, 75, 80 лет?) мы все уже как бы немного мертвы.
Все эти тенденции, как я уже сказал, существовали и до появления коронавируса; они только проявили себя с новой силой. После карантина мы не проснемся в новом мире. Будет то же самое, только немного хуже.