Глава 5, часть 14. Мечник под луной.
Банкет, позабыв о политических распрях, всех объединил в едином порыве веселья.
Вернувшись в свой номер после ужина, Субару обнаружил, что служащие уже успели расстелить футоны. Глядя на два аккуратно разложенных ложа, он восхитился расторопностью персонала.
В отелях и других подобных заведениях, пока постояльцы отсутствуют в своих номерах, служащие обычно приводят всё в порядок: меняют постельное бельё, полотенца и так далее.
Субару всегда поражался этой удивительной беспечности.
— Субару! Похоже, пока Бетти не было, в комнату проникли какие-то негодяи! — воскликнула Беатрис.
— Ага. Тщательно расстелили футоны, аккуратно сложили полотенца, которые ты раскидала…
— Не может быть!.. Это, должно быть, ловушка! Они пытаются усыпить нашу бдительность. Хитрецы, каких свет не видывал!
— Давай хоть иногда верить в бескорыстную доброту окружающих. Хотя, конечно, не совсем бескорыстную в данном случае.
Успокоив Беатрис и её беспочвенные подозрения относительно трудолюбия персонала, Субару уложил сонную девочку спать.
Кстати, с момента заключения официального контракта, Субару и Беатрис по умолчанию жили в одной комнате. Анастасия предлагала отдельную комнату для Беатрис, но, зная, что по ночам она всё равно придёт к Субару, он вежливо отказался.
Дело не в том, что Беатрис, как маленький ребёнок, не могла спать одна. Просто во время сна она генерировала большое количество маны через Одо, и это благотворно влияло на самочувствие Субару, чьи врата всё ещё были нестабильны.
— И, заметь, это не потому, что Бетти хочет быть рядом с Субару! Не пойми неправильно! — заявила Беатрис, когда они только заключили контракт.
Сейчас уже неважно, какой был её истинный мотив. За этот год Субару привык засыпать под мерное дыхание другого человека.
— ...Этот зелёный комок — яд! Если его съесть, то ничего хорошего не будет!
Довольно повеселившись и утомившись, Беатрис быстро погрузилась в сон. Сейчас ей снился васаби, ставший её личной травмой за ужином.
Погладив нахмуренный лоб Беатрис, Субару вдоволь налюбовался на спящую подругу и встал.
— Что ж, мне тоже пора в ванную, а потом — спать.
У изголовья Субару лежал запасной юката. По дороге в номер ему сказали, что если он не знает, как его надевать, то можно обратиться к персоналу, но, как ни странно, Субару умел обращаться не только с юката, но и с кимоно.
На вопрос, откуда такие навыки, он бы ответил: от скуки в прежнем мире.
— Эх, если бы не Феликс и Анастасия, я бы мог всех девушек нарядить и получить свою долю удовольствия…
Конечно, больше всего ему хотелось помочь Эмилии, но все кандидатки на престол были красивыми девушками. Несмотря на некоторые недостатки характера, украшать их — удовольствие ни с чем не сравнимое.
— Ладно, об этом можно только мечтать. Сегодня я вполне удовлетворён тем, что заплел косу Эмилии.
Возможно, она распустит её перед сном, но на это и был расчёт Субару. Он хотел увидеть «волну после косы»! Естественные волны в волосах Анастасии были прекрасны, но на длинных серебряных волосах Эмилии они будут выглядеть просто потрясающе.
— Милая и с косой, и с волнами после неё. Эмилия — девушка, которая испытывает моё терпение, — пробормотал Субару. — С Бетти такое не провернёшь.
Причёска Беатрис, как ни странно, всегда оставалась неизменной — вертикальные локоны.
Вероятно, это было связано с её происхождением как искусственного духа. Заставить её волосы принять другую форму было возможно, но стоило ей распустить собранные волосы, как они тут же возвращались к своим локонам. Это само по себе было забавным зрелищем, поэтому Субару несколько раз играл с её причёской.
Предвкушая утро, Субару тихонько вышел из комнаты с юката в руках.
Он старался не шуметь по деревянному полу, чтобы не разбудить Беатрис. Возможно, это было немного беспечно, но, учитывая список постояльцев, любой злоумышленник, попытавшийся бы проникнуть в отель, скорее сам стал бы жертвой.
«Вряд ли что-то случится, но если в этом районе произойдет что-то странное, я почувствую. Можешь спать спокойно», — заверил его Райнхард на прощание.
Вместо «в отеле» он сказал «в районе», и это вселяло такую уверенность, что становилось даже немного страшно. Зная характер Райнхарда, можно было предположить, что из скромности он не сказал «в городе».
Поэтому Субару спокойно шел по отелю, мыслями уже в общей ванне. Жаль, что это не онсэн под открытым небом, но Субару был уверен, что и в обычной ванне есть свои прелести.
Он остановился и нахмурился, проходя мимо веранды с видом на сад.
Сад, где вечером проходил поединок Райнхарда и Гарфиэля, ночью выглядел совершенно иначе, очаровывая своей красотой.
Круглая луна висела в чёрном небе, а облака, цеплявшиеся за неё, придавали пейзажу таинственный шарм. В саду, обдуваемом прохладным ветерком, стоял человек.
— ...Вильгельм-сан? — неуверенно позвал Субару.
Субару знал только одного человека, которому так шел бы юката, даже если видеть его только со спины.
Вильгельм, очевидно, давно почувствовал приближение человека. Он обернулся к Субару с мягким выражением лица.
Он стоял, засунув руки в рукава юката, на фоне японского сада. Почему эта картина выглядела так гармонично?
— Вы собираетесь принять ванну?
— Да, именно. И ещё хотел полюбоваться ночным садом, поэтому пошёл в обход. Не подумайте, что я заблудился в незнакомом отеле, — поспешил оправдаться Субару.
— Я не сомневаюсь, что Субару-доно на такое не способен. К тому же, я и сам любовался красотой сада. Я понимаю ваше желание насладиться этим видом.
— ...Такие похвалы смущают, — признался Субару, почесав щеку.
Он испытывал искреннее уважение к Вильгельму, который безоговорочно доверял ему. Было много людей, с которыми Субару хотел бы быть на равных, соревноваться, но Вильгельм был, пожалуй, единственным, на кого он смотрел с восхищением, граничащим с завистью.
И как человек, и как мужчина, Вильгельм был идеалом Субару.
— Прошу прощения, Субару-доно. Наверное, я испортил вам впечатление от ночного сада своим присутствием.
— Что вы, ничуть! Наоборот, Мечник под луной в японском саду — это картина, которая навсегда останется в моей памяти. Мне нравятся люди, которым идёт лунный свет.
Насколько Субару знал, лунный свет больше всего подходил Эмилии.
Её длинные серебряные волосы не сияли так, как под солнечными лучами. Красота Эмилии была подобна эфемерному лунному свету, к которому хотелось прикоснуться. Поэтому Субару хотел быть звездой рядом с её луной.
Именно поэтому вид Мечника, стоящего под луной, вызывал у него такое восхищение.
— ...Субару-доно, вы действительно не умеете льстить. С такими словами вы могли бы покорить любую женщину, а не меня, старика.
— С моей-то внешностью, даже если я буду говорить красивые слова, бабочки слетятся разве что на баллончик с дихлофосом. К тому же, на ту, чьё сердце я хочу покорить больше всего, такие слова не действуют, — усмехнулся Субару.
— Стараться подобрать слова, чтобы увидеть улыбку неприступной женщины… В этой тщетности и заключается прелесть любви, Субару-доно, — сказал Вильгельм с лёгкой насмешкой.
— Ого, похоже, мы плавно переходим к философским беседам о любви. Неужели и у вас, Вильгельм-сан, были такие времена?
Субару церемонно поклонился, а Вильгельм с довольным видом сказал: «Что ж, раз так…».
— Как и сейчас, в молодости я был ещё более молчалив и не красноречив. Меня интересовали только мечи, поэтому я не мог поддержать разговор ни на какую другую тему. Думаю, моей жене приходилось со мной очень скучно.
— Но она ведь не избегала разговоров с вами, несмотря на это, верно?
— Моя жена была очень терпеливой женщиной. Несмотря на тяжёлое бремя, которое она несла, она никогда не пыталась уйти от ответственности и не переставала заботиться о других. Думаю, именно благодаря своей врождённой доброте она продолжала общаться со мной в те времена.
Вильгельм, вспоминая прошлое, с нежностью улыбнулся.
Субару молча сел на веранду и стал слушать рассказ старика.
— Я был так молчалив, что во время наших встреч моя жена постоянно начинала разговор первой. Более того, поначалу я даже не осознавал, что влюбляюсь в неё, и считал это странное волнение в груди чем-то неприятным.
— Значит, и Вильгельм-сан когда-то был неопытен в отношениях с женщинами?
— Я действительно посвятил себя только мечу. Я забыл, о чём думал до того, как взял его в руки, и о чём думал, держа его. Меч стал смыслом моей жизни. Именно моя жена напомнила мне об этом.
— Вы поняли, что любите её, именно тогда?
— ...Субару-доно, вы очень проницательны.
Вильгельм произнёс это тихим голосом, и Субару молча кивнул.
Он был уверен, что Вильгельм не осознаёт, какое у него сейчас выражение лица. Субару гордился тем, что может видеть это.
Его глаза, морщины на щеках, тон голоса, жесты — всё говорило об одном.
Он всё ещё любил свою жену — Терезию ван Астрею.
Лицо старика, его манера держаться, всё его существование — гимн любви к жене.
Кто мог бы, глядя на него, не заметить, что он влюблён?
Даже если собрать всех самых нечутких людей на свете, каждый из них увидел бы глубину его чувств.
Настолько открытой и гордой была любовь Вильгельма.
Неожиданно Субару захотелось плакать.
Он с трудом сдерживал подступающие к горлу слёзы. Он не понимал, почему его так тронула история Вильгельма. Почему, глядя на влюблённое лицо старика, у него так сжималось сердце?
Если он сейчас расплачется, то только расстроит Вильгельма.
— Как вы и сказали, Субару-доно, я осознал свои чувства к жене именно тогда, — продолжил Вильгельм.
Субару спрятал лицо, сделав вид, что чешет голову, чтобы Вильгельм не заметил его слёз. Заметил ли он их? Или сделал вид, что не заметил, чтобы не прерывать свой рассказ? Субару не знал ответа, но продолжал слушать.
— Меч был всем для меня. Но мысли, которые приходили мне в голову до и после того, как я брал его в руки, — всё это формировало меня. Моя жена помогла мне осознать эту простую истину. С тех пор каждый раз, когда я беру в руки меч, я вспоминаю о ней.
— ...Меч всегда связывал меня с моей женой.
Вильгельм ответил на вопрос Субару после небольшой паузы.
Он стоял спиной к лунному свету, лицом к Субару. Эмоции, промелькнувшие в глазах старика, были сложными, и Субару не мог их понять.
В них была гордость. Сожаление. Неуверенность. Страсть. Стыд. Мужество.
— Пока я держу в руках меч, я буду помнить о своей жене. Поэтому, даже после её смерти, я никогда её не забуду. Я хочу умереть с мечом в руках. Для меня это значит быть рядом с моей женой.
Это был неуклюжий, прямой и единственно возможный для Вильгельма способ любить.
Субару затаил дыхание и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. Когда онемение языка прошло, и он смог говорить, он произнёс:
— Не говорите о смерти, это плохая примета. Вы ещё очень, очень молоды, Вильгельм-сан, и не должны думать только об отставке.
— И Круш-сан, и Феликс очень на вас рассчитывают. Круш-сан сейчас тяжело, а Феликс, хоть и не показывает виду, тоже изо всех сил старается. Вы должны им помочь! И мне тоже!
— Я тоже многому хочу у вас научиться, Вильгельм-сан. Возможно, вы подумаете, что я слишком многого прошу, находясь во вражеском лагере. Но я…
Он уважал его как мужчину, отомстившего за смерть любимой жены. Даже если Вильгельм сам так не считал, даже если их отношения учителя и ученика длились всего десять дней, Субару видел в нём силу, достойную восхищения.
Именно поэтому слова Вильгельма о смерти так напугали его.
После всего пережитого, Субару стал ещё более чувствителен к смерти окружающих. Это было связано и с договором с Розвалем, и с изменением отношения самого Субару к «Возвращению Смертью».
Эмилия и Беатрис тоже тайно беспокоились об этом.
— ...Извините, я, как всегда, не умею подбирать слова, — произнёс Вильгельм, увидев переживания Субару.
Старик улыбнулся. Он смотрел на Субару спокойным взглядом, уголки губ слегка приподнялись в улыбке.
— Прошу прощения за мои слова и за то, что заставил вас волноваться. Я действительно так думал какое-то время, но, похоже, этот период уже позади.
Субару понял, что Вильгельм говорит о битве с Белым Китом.
Для Вильгельма битва с заклятым врагом была чем-то, за что он был готов отдать жизнь. Тогда он был готов умереть. А теперь, когда всё позади…
— Мне даже стыдно, что я остался жив после того, как так страстно желал мести. Сейчас я не чувствую унижения даже от того, что живу, покрывая себя позором.
— Для меня большая честь, что я всё ещё нужен. И сейчас, и раньше, меня переполняет радость от того, что я, умеющий только махать мечом, всё ещё кому-то нужен. Я могу поддерживать тех, кто нуждается во мне, и посещать могилу жены. Я слишком счастлив.
Неужели он не притворяется? Субару, такой молодой и наивный, не мог разглядеть истинные чувства старика. Он хотел верить, что в его улыбке нет лжи. Он не мог смириться со своей слабостью.
Может быть, Вильгельм на самом деле страдает, просто скрывает это? А может, Субару просто эгоистично хочет, чтобы старик был несчастен?
— Субару-доно. Это ваше достоинство, но и ваша слабость, — тихо сказал Вильгельм, глядя на задумчивого Субару.
В его голосе не было ни улыбки, ни раздражения, ни упрёка. Он говорил назидательно, как старший младшему.
Или, скорее, как дедушка внуку.
— У моей жены была такая же черта. Она подавляла свои чувства, заботясь о чувствах окружающих, ставила себя на последнее место.
— Плохая черта? Я не такой хороший, как вы думаете. Я не мечтаю о всеобщем счастье. Я просто хочу, чтобы счастливы были те, кто рядом со мной.
— Вот в этом «рядом» и заключается проблема. Моя жена, сама того не желая, обладала слишком большой силой для одной женщины. И эта сила распространялась гораздо дальше, чем она думала.
Жена Вильгельма, Терезия, была предыдущим Мечником.
Субару за этот год узнал её историю. Героиня, которая всего за несколько лет после получения титула Мечника подавила гражданскую войну в королевстве Лугника, известную как война полулюдей.
Обладая невероятной силой, она спасла целое государство.
У Нацуки Субару не было ничего подобного.
— Я понимаю, о чём вы говорите, но сравнивать меня с вашей женой…
— В обычной жизни моя жена была обычной женщиной, которая любила цветы. Даже герои и великие люди не всегда соответствуют своему образу. Субару-доно, ваше имя и ваша сфера влияния уже гораздо шире, чем вы думаете. И в будущем это будет только усиливаться.
— Я уверен в этом. Вы, Субару-доно, сможете объединить людей и достичь того, чего не смогли бы в одиночку.
Насколько же высоко Вильгельм его ценил!
Неужели он считал Субару способным на такие великие дела?
Субару был слабым, глупым и нерешительным. Он ничего не мог сделать сам, поэтому болтал языком и манипулировал другими, лишь бы выпутаться из очередной передряги.
Такой подход рано или поздно провалится. Сейчас всё вроде бы получается, но когда-нибудь произойдёт что-то, с чем он не сможет справиться своими методами.
И тогда, когда этот неизбежный момент наступит, Субару разочарует всех…
— Простите, я, наверное, слишком много на вас навалил. Старики, как я, часто сожалеют о своей бестактности.
— Возможно, вы ещё не осознаёте этого. И многие другие тоже. Но рано или поздно все это поймут.
— Я ничтожество, жалкий неудачник…
— Да. Именно такого ничтожного, жалкого неудачника я и люблю, — сказал Вильгельм после небольшой паузы и довольно кивнул.
— И таких людей будет становиться всё больше.
Слова Вильгельма тронули Субару, хотя часть его хотела отмахнуться от них как от преувеличения. Он не стал этого делать только потому, что это был Вильгельм.
Он не верил ему безоговорочно.
Субару решил обдумать услышанное.
Он всегда осознавал свои недостатки. Он решил принять всё, что приобрел: чувства, слова, всё, что мог унести с собой.
И слова Вильгельма стали частью этого багажа.
Вильгельм с нежностью смотрел на растерянного Субару.
Субару, поглощенный своими мыслями, не заметил этого взгляда.
— ...Кажется, я слишком много говорил. Простите, что задержал вас.
Вильгельм решил закончить разговор, увидев, что Субару пришел к какому-то решению.
Субару понял, что их ночная беседа подходит к концу.
— Это я должен извиняться. Я хотел послушать ваши любовные истории, а вышло как-то неловко.
— Ничего страшного. Я давно не говорил о своей жене и рад, что смог это сделать. В последнее время Круш-сама и Феликс редко дают мне такую возможность.
— Мало того, что вы не успели рассказать о своей любви, так я ещё и услышал о проблемах в вашем лагере!
— Я немного увлёкся. Стариковские истории, должно быть, были скучными.
Вильгельм слегка улыбнулся, и в его голубых глазах промелькнуло какое-то чувство.
Субару, заметив это, вспомнил о начале их разговора.
Сначала Вильгельм стоял в саду один.
Субару предположил, что он, как и сам Субару, хотел насладиться видом ночного сада. Но Вильгельм сказал, что сожалеет о своём присутствии, которое якобы портит вид.
Лучшее место для любования садом — веранда, где стоял Субару.
А с того места, где стоял Вильгельм, лунный свет, освещающий сад, был почти не виден.
Конечно, это могло быть просто совпадением. Но если у Вильгельма была другая причина прийти в сад, то это...
— ...Вы стояли на том месте, где стоял Райнхард, — сказал Субару.
Вильгельм стоял там, где Райнхард во время поединка с Гарфиэлем защищал свою неприкосновенную территорию.
На слегка взрыхлённой земле отчётливо виднелись следы рыжеволосого мечника, стоявшего в неподвижной стойке.
Вполне естественно, что Вильгельм заметил это и захотел узнать причину. Но истинный смысл его пребывания здесь был известен только ему самому.
— Вильгельм-сан, я не хочу лезть в чужие семейные дела и не собираюсь сплетничать, но…
— Почему вы не можете ладить с Райнхардом? Вы же семья.
Субару понимал, что вторгается в сложные отношения семьи Астрея.
Он знал, что может разрушить доверие, которое возникло между ним и Вильгельмом, но не мог промолчать.
Возможно, он бы не стал поднимать эту тему, если бы не предыдущий разговор и вид Вильгельма, смотрящего на следы своего внука.
Увидев это, он не мог молчать.
— Разговаривая с вами, Субару-доно, я думал об этом, — сказал Вильгельм.
— Почему я не могу нормально общаться со своим внуком?
Это были слова, полные горечи, идущие от самого сердца.
Лицо Вильгельма стало бесстрастным. Но это не означало отсутствие эмоций. Это была маска, скрывающая его боль.
То, что испытывал Вильгельм, было не чем иным, как сожалением.
— Я мужчина, у которого много сожалений. Но есть три вещи, которые я никогда себе не прощу. И одна из них — причина разлада между мной и моим внуком.
— Сожаления не помогут. Слова, которые я сказал тогда Райнхарду, были слишком жестокими. Непростительно глупыми.
На лице Вильгельма, пытающегося сохранить бесстрастное выражение, мелькнула тень боли.
Это был огонь гнева, который годами жег его душу. Сожаление стало искрой, разжегшей пламя, которое не отпускало Вильгельма.
— Я прятался от этого сожаления, оправдывая себя местью за жену. И теперь, когда я отомстил, я понимаю, что должен сделать шаг навстречу.
— К моему стыду, это так. Я боюсь, что мой внук до сих пор ненавидит меня. Эта мысль сковывает меня.
Вильгельм говорил с таким отчаянием, что Субару опешил. А потом, оправившись от удивления, не смог сдержать смех.
— Из-извините. Я не хотел смеяться, но не смог удержаться, — сказал Субару, всё ещё пытаясь справиться с приступом смеха.
Вильгельм смотрел на него с недоумением, но Субару и сам был в шоке. Сколько ещё раз за эту ночь этот старик сможет его удивить?
— Вильгельм-сан, вы ведете себя так, будто не имеете права называться дедушкой Райнхарда…
— Да, именно так. Я трус, который боится сделать первый шаг к своему внуку, хотя и знает, что виноват. Я сам от себя в отчаянии…
— Вы просто дедушка, который боится, что внук его не простит.
Вильгельм, до этого хмурившийся, замер и посмотрел на Субару.
Субару, всё ещё посмеиваясь, махнул рукой:
— Я не знаю, почему вы с Райнхардом поссорились. Поэтому, возможно, я говорю глупости. Но, как посторонний, я вижу, что вы хотите помириться с Райнхардом и готовы извиниться. Так извинитесь же!
— Если он не простит вас с первого раза, извиняйтесь до тех пор, пока не простит. Вы извиняетесь не для того, чтобы вас простили, а потому, что хотите извиниться. В этом есть определённый эгоизм. Ведь это вы виноваты.
Теперь пришла очередь Вильгельма потерять дар речи.
Конечно, Субару понимал, что его рассуждения довольно эгоистичны. Но он чувствовал, что сейчас нужно настоять на своём.
Чтобы заставить Вильгельма действовать. Чтобы он поговорил с Райнхардом.
— Конечно, если после стольких лет молчания вы вдруг извинитесь, он сначала подумает: «Что это с ним?». Но если вы будете извиняться снова и снова, его отношение изменится. Не знаю, станет ли он думать: «Ладно, прощаю» или «Какой же он надоедливый», но…
— Но изменения произойдут. Всё-таки лучше, чем нынешняя ситуация, когда всё застыло. Не так ли?
Субару был известен тем, что портил первое впечатление о себе.
Быть окруженным людьми, которые плохо к нему относятся, для него было обычным делом.
— Дайте ему немного денег, и, возможно, он сразу подобреет. Есть такой закон: если человек, который тебе не нравился, вдруг сделает что-то хорошее, ты начинаешь думать, что он не такой уж плохой. Райнхард может оказаться довольно простым. Меня он довольно быстро назвал другом.
— Вряд ли Райнхард настолько прост…
— ...Райнхард говорил, что хочет узнать о том, что случилось с Белым Китом, — сказал Субару, видя, что Вильгельм немного смягчился.
Он передал Вильгельму слова Райнхарда, сказанные по дороге в чайную комнату.
Услышав это, Вильгельм широко раскрыл глаза.
— Я не знаю, связана ли история с Белым Китом с вашими отношениями. Но если связана, то Райнхард явно переживает из-за этого. Он знает, что это вы убили Белого Кита. И он знает, что вы больше десяти лет хотели отомстить за свою жену.
— Я уверен, что он тоже ждёт, когда лёд тронется.
Субару понятия не имел, о чём на самом деле думает Райнхард.
Райнхард был настолько совершенным, что Субару казалось, будто тот никогда не испытывал чувства бессилия или незнания, как он сам.
Это было слишком самонадеяно. Райнхард тоже человек. У него наверняка тоже есть свои переживания.
Даже Вильгельм, который казался Субару сверхчеловеком, оказался обычным мужчиной, обычным дедушкой, со своими обычными проблемами и недостатками.
Почему Райнхард должен быть другим?
Вильгельм был поражен словами Субару.
Старик закрыл глаза, обдумывая каждое слово, и молча стоял, подставив лицо ветру.
После долгого молчания он наконец произнес:
— Думаете, мой внук... Райнхард... выслушает меня?
— Для начала попробуйте просто надоесть ему своими разговорами. Даже если он вас прогонит, ничего страшного. Меня так часто делают девушки, кроме Эмилии.
— Ну и ну… — покачал головой Вильгельм, слушая ответ Субару.
Затем старик поднял голову и, глядя на луну, сказал с улыбкой:
— Не могу с вами спорить, Субару-доно.
https://t.me/rz_arc