Арка 5, Глава 76 — «Итоги обороны Пристеллы, часть 3»
Архиепископ Греха, олицетворяющая Гнев. Чудовище в бинтах, называющее себя женой безумца, воплощавшего Лень.
Сириус Романеко́нти, вся опутанная собственными цепями, которыми она сражалась, была заточена в одной из комнат убежища, не в силах пошевелиться.
— «Никто не приходил, никто даже не приближался, и я так скучала. Но, оказывается, они пошли за вами. Благодарю. Простите, да? Кажется, благодаря всем вам состоялась наша долгожданная встреча… Хотя, похоже, здесь есть и помехи.»
Увидев вошедшего в комнату Субару, Сириус оживилась. Однако последние её слова были полны яростной злобы, направленной на Эмилию и Беатрис.
Похоже, Сириус по-прежнему ошибочно принимала Субару за сосуд Петельгейзе или что-то в этом роде. Разумеется, такое признание ему было совершенно ни к чему.
Подавляемый силой взгляда явно безумного чудовища с безумно сверкающими глазами, Субару постарался скрыть это, пожав плечами.
— «Довольно спокойно для пленницы. Не знаю уж, с какой стати Присцилла решила тебя схватить, но на освобождение можешь точно не рассчитывать.»
— «Но и просто так избавиться от меня вы тоже не можете, верно? Благодарю. Я знаю, что вы беспокоитесь обо мне. Но простите, да? Как бы вы ни волновались, для меня это наверняка бессмысленно. Ведь разве не так?»
Сириус по-своему, позитивно истолковала угрозу Субару. Сохраняя спокойную позу на стуле, чудовище лишь заставило дрожать свой надтреснутый, хриплый голос:
— «Пока в сердце каждого есть „любовь“, что заставляет думать о других и искать других, никто не сможет меня отрицать. Это касается и той высокомерной девчонки.»
— «…Но твоя Власть ведь не сработала на Присциллу и Лилиану. Не то чтобы не существовало тех, кто может тебе навредить.»
— «Но это не вы. Что бы я ни получала от кого-то, кроме вас, в конечном счёте для меня бессмысленно. Благодарю. Простите, да?»
Субару стиснул зубы, видя, как Сириус даже расслабила губы под бинтами, словно улыбаясь. Казалось, диалог шёл, но на самом деле равного обмена мыслями не получалось.
Непоколебимая система ценностей Сириус не принимала ни капли внешнего воздействия. Чем сильнее Субару бил (метафорически), тем больнее ранился сам.
— «Субару, это бесполезно, я полагаю. Искать в таких типах раскаяние, сочувствие или другие человеческие эмоции бессмысленно. Они — лишь чистое зло, я полагаю,» — когда Беатрис потянула за рукав скрипящего зубами Субару, Сириус открыто помрачнела. Услышав слова чудовища, Беатрис тихо фыркнула и ещё сильнее притянула руку Субару к себе.
— «Какая жалость, я полагаю. Бетти принадлежит Субару, и он хочет, чтобы я была здесь, я полагаю. Это ты не смей называть Субару этим отвратительным именем, я полагаю. Ты ведь даже не знаешь его истинного значения.»
— «Не зазнавайся, девчонка паршивая. Место рядом с ним, будь то телом или душой, — моё. Не смей направлять на него свою одностороннюю, основанную на заблуждении псевдолюбовь. Мне поджечь тебя сзади, выжечь твои внутренности и сделать удобрением для Од Лагуны?»
— «Вы обе, не заводитесь и не начинайте ссориться. Я тоже рассержусь,» — когда между Сириус и Беатрис возникла враждебная атмосфера, вмешалась Эмилия со строгим взглядом. Хотя Субару и оказался в окружении трёх женщин, тянущих его за руку, у него не было настроения шутить по этому поводу.
Настолько сильное давление на психику он ощущал рядом с Сириус. Было неясно, исходило ли это от Власти этого чудовища или нет.
— «Эмилия, Беатрис, отойдите. Наверное, только у меня получится с ней поговорить. Если тут будет кто-то ещё… хотя и без вас сомнительно, что разговор вообще состоится.»
— «Прошу. Это внезапно подвернувшийся шанс поговорить с Культом Ведьмы.»
В такой ситуации другого шанса обстоятельно поговорить с Культом Ведьмы могло и не быть.
На просьбу Субару Эмилия вздохнула, переглянулась с Беатрис и отступила на шаг, чтобы не мешать разговору с Сириус.
Получив их молчаливое согласие, Субару снова повернулся к накрепко связанному чудовищу.
— «Как пожелаешь, я поговорю с тобой. Так что прекрати дёргаться и скрипеть цепями. Если освободишься, мне придётся тебя прикончить.»
— «У вас ведь тоже есть своё положение, да? Я понимаю. Всё в порядке. Эти цепи не так-то просто сломать или снять. Благодарю.»
Сириус была очень довольна готовностью Субару к диалогу.
Хотя она, несомненно, видела Эмилию и Беатрис, похоже, она решила полностью выкинуть их из своего сознания.
— «Итак, о чём будем говорить? Учитывая наши с вами отношения, нам почти не о чем говорить… разве что обменяться „любовью“. Ой, простите, да?»
— «Цель… да, цель. Цель, с которой вы, Архиепископы Греха, все разом напали на этот город. Не нужны мне отговорки про книги или искусственных духов. Мы прекрасно знаем, что вы и не собирались всерьёз их захватывать.»
— «То, что мы не собирались действовать всерьёз, — это недоразумение. Но, признаю, лично я этого не желала. Не знаю, как остальные, но я лишь следовала указаниям Евангелия.»
— «Евангелие… Опять оно. И с Петельгейзе было то же самое. Почему вы все подчиняетесь этой странной книге? Даже Петельгейзе подчинялся ей и…»
В итоге погиб.
Даже зная, что Евангелие указывает путь будущего, которое должен пройти его владелец, было очевидно, что оно не всесильно, если вспомнить конец того безумца.
Субару знал, что видеть путь будущего — это ещё не всё.
И всё же...
— «Почему вы, Культ Ведьмы, так послушны этой книге? Потому что она помогает воскресить „Ведьму“?.. Вашу любимую „Ведьму Зависти“?»
— «— Не заблуждайтесь, мой дорогой,» — внезапно из голоса Сириус исчезла радость.
Чудовище под бинтами уставилось на Субару сверкающими глазами, скривило губы, обнажив желтоватые зубы.
И сказало:
— «Я люблю только вас. Только вас одного. „Ведьма“ для меня — ничто. Всё это — лишь средства, необходимые, чтобы добраться до вас.»
— «Другие Архиепископы Греха такие же. Все они цепляются за свои Власти, лелея ничтожные, скучные, отвратительные желания. Они не такие, как я, чья единственная причина — „любовь“, или как вы, чьё само существование драгоценно. Простите, да? Мы во всём отличаемся.»
Цель Культа Ведьмы — воскрешение «Ведьмы Зависти».
Субару не сомневался в этом, основываясь на поведении и словах Петельгейзе Романеконти, а также на доктринах и зверствах Культа Ведьмы, о которых он слышал до сих пор.
Но теперь сама основа — причина существования группы под названием Культ Ведьмы — пошатнулась.
Конечно, Субару и сам встречался и разговаривал с Регулусом Корниасом.
При мысли о том, что тот эгоцентричный человек, презирающий всё, кроме себя, мог быть предан только «Ведьме», чувство несоответствия становилось только сильнее.
Теперь, когда об этом сказали, это казалось естественным выводом, к которому можно было прийти. Но тогда, ради чего существует Культ Ведьмы?
— «Тогда ради чего вы вообще состоите в этом Культе Ведьмы?..»
— «Это моя единственная причина. Я здесь, чтобы обменяться с вами „любовью“. О других я не знаю. Хотя, если мы станем единым целым, тогда пойму.»
Стать единым целым, вероятно, означало слияние душ силой её Власти.
Но это было не понимание, а принудительная синхронизация. Навязывание своих чувств силой, сковывание одним и тем же ощущением нельзя было назвать взаимопониманием, и уж тем более — единением.
— «Цели других Архиепископов Греха? Чего в конечном счёте добивается Культ Ведьмы?»
— «Кто знает. Простите, да? К сожалению, меня не интересует то, что неинтересно.»
— «Где обычно собирается Культ Ведьмы? Есть ли у вас какой-то лидер?»
— «…Нет. Особых правил на этот счёт нет. Вы и сами знаете.»
Сохраняя безумную улыбку под бинтами, Сириус ловко уклонялась от вопросов Субару. Вернее, она, вероятно, и не собиралась уклоняться.
Чудовище по-своему искренне отвечало на вопросы своего мужа, «Петельгейзе». Судя по её поведению, не было сомнений, что Сириус питала к Петельгейзе ненормальную одержимость и полностью зависела от него.
Значит, чудовище говорило правду — оно действительно ничего не знало.
— «…И всё же, неужели это действительно так?»
пробормотала Сириус, заглядывая снизу вверх в лицо задумавшемуся Субару.
Из-за холода в её голосе реакция Субару слегка запоздала. Этим мимолётным мгновением чудовище воспользовалось.
Раздался тихий скрип наклоняющегося стула, и лицо Сириус приблизилось к носу Субару.
Он невольно затаил дыхание, когда налитые кровью глаза уставились на него в упор.
Сириус наклонила стул и, хотя была связана по лодыжки, удержала равновесие одними лишь кончиками пальцев ног, которые оставались свободными, и подалась вперёд всем телом, словно опираясь на Субару.
— «Я находила это странным с тех пор, как мы встретились в Часовой башне, но теперь я уверена. В ваших глазах нет той страсти, что была в тот день. — Вас поглотили, не так ли?»
— «Быть съеденным духом в теле, которое должно было стать лишь временным пристанищем, и не мочь пошевелиться… Вы и правда человек, которому без меня никак нельзя.»
Выдохнув горячее дыхание, Сириус длинным языком обольстительно лизнула Субару в щеку. Ощутив на коже шершавый кончик языка, Субару почувствовал, как все волоски на его теле встали дыбом.
Подступившее отвращение взорвалось в груди, и всё перед глазами залило красным. Вряд ли это было вызвано лишь омерзением от самого действия.
Но обдумать это дальше эмоции не позволяли. И в этот момент—
— «Искусство Ледяного Клейма!»
Удар ледяного молота обрушился сбоку на туловище Сириус, прильнувшей к Субару, и отбросил её вместе со стулом к дальней стене.
Раздался грохот. Сириус, беззащитно принявшая ледяную атаку, упала. В тесной комнате поднялась пыль, с потолка посыпались мелкие обломки.
Рядом с Субару, инстинктивно упавшим на колени, стояла Эмилия, рассеивая созданный ледяной молот. С опозданием поняв, что этот беспощадный удар нанесла Эмилия, Субару протяжно выдохнул.
Он не сразу осознал, что произошло за это мгновение.
— «Субару — большой дурак, я полагаю.»
От сухого звука и удара Субару моргнул, поняв, что получил пощёчину. Ударила его стоявшая рядом Беатрис. Она покосилась на Эмилию и сказала:
— «Если бы Эмилия сейчас не вмешалась, Бетти сделала бы то же самое, я полагаю. Ты слишком расслабился рядом с такой тварью. В худшем случае она бы тебе глотку перегрызла, я полагаю.»
Слова Беатрис заставили Субару осознать свою оплошность. Он не мог отшутиться, мол, она преувеличивает. Сириус действительно лизнула его щеку.
Оставив в стороне омерзительность поступка, если бы этот язык превратился в клыки и нацелился не на щеку, а на шею, Субару не смог бы её остановить.
— «Не вытворяй ничего странного. Я неуклюжая, поэтому не смогу сдержаться как следует. В следующий раз удар наверняка будет о-очень болезненным,» — сказала Эмилия, не сводя настороженного взгляда с упавшей Сириус.
Это было объявление без снисхождения. Такая чрезмерная осторожность по отношению к полностью связанной и обездвиженной Сириус — пленнице — лишь доказывала, насколько опасным существом было это чудовище.
Перед лицом угрозы её Власти легко было забыть, но эта Архиепископ Греха, Гнев, обладала и выдающейся боевой силой сама по себе. На первый взгляд, сильнейшим в Культе Ведьмы казался «непобедимый» Регулус, но Жадность, полагающаяся исключительно на свою Власть, на самом деле представляла меньшую угрозу.
Сила, не зависящая от Власти, и угроза самой Власти — в этом смысле другие Архиепископы Греха были куда страшнее Регулуса.
— «Субару, ты уже должен был понять, я полагаю. Разговор с ней ни к чему не приведёт. Она не тот, с кем можно нормально общаться. Не знаю, что она знает, но что бы это ни было, выяснить это путём здравомыслящего разговора невозможно, я полагаю.»
— «Придётся спрашивать её тело, то есть пытать, я полагаю. И это не то, чем должен заниматься Субару. Этим займётся Королевство, когда её доставят.»
Излагая этот безжалостный вывод, Беатрис потянула Субару за руку, помогая подняться.
Пытка — при этом слове Субару ощутил невыразимое отвращение. Это слово он слышал и произносил в повседневной жизни ещё реже, чем «смерть» или «насилие».
Хотя он и не знал подробностей, но мог представить, насколько ужасные вещи при этом творятся. И страдания человека, подвергающегося этому.
— «Я не думаю: „Так ей и надо“».
Субару не был настолько наивен, чтобы верить в добродетельность человеческой натуры.
В основе его мировоззрения всегда лежало желание по возможности избегать убийств. Это была этика, унаследованная из его прежнего мира, наивность, от которой Субару не мог избавиться.
— Но всё же, всегда есть исход, который переступает черту этой этики.
Если можно обойтись без убийства, лучше обойтись без него. Но в конечном счёте это означало, что тех, кого убить необходимо, убить придётся.
Архиепископы Греха — и Петельгейзе, и Регулус — попадали под эту категорию. То же касалось и других Архиепископов — Сириус, Капеллы, Чревоугодия в лице Альфарда.
Были ненависть и жажда мести. Но существовало и нечто иное, некая часть души, которая выносила вердикт: их необходимо убить.
— «Я больше не хочу с тобой разговаривать. Если тут и расстанемся, другого шанса поговорить с тобой уже не будет. У меня нет ни жалости, ни сочувствия к тебе. Но просто выкладывай всё и облегчи себе участь… Так будет гораздо лучше.»
Говорить кому-то «умри» в лицо было тяжело.
Сказав это, Субару решил, что больше ему добавить нечего, и собрался выйти из комнаты. Как и сказала Беатрис, если пытаться выудить у Сириус подробности о Культе Ведьмы, то сверх уже полученной информации можно было узнать что-то, лишь спрашивая её тело. А на это Субару был неспособен, это была другая работа.
Когда Субару показал намерение уйти, Эмилия и Беатрис одновременно вздохнули с облегчением. Они с самого начала были против его прихода в эту комнату. Хотя результат был плачевным — ничего не добился, только неприятных ощущений набрался, — следовало удовлетвориться тем, что он понял: их образ мыслей непостижим. Надо было воспринимать это позитивно.
Приближаться было опасно — неизвестно, что она могла выкинуть.
Субару и остальные решили оставить Сириус лежать там, где она упала от удара Эмилии, и направились к выходу. Не самое похвальное поведение, но так—
— «…Стоять,» — уже у самого выхода Субару остановился, ощутив дискомфорт, скребущий череп изнутри. Его взгляд метнулся к лежащей Сириус. Источник неприятного ощущения был там, у неё.
Чудовище лежало на боку, прижавшись лицом к холодному полу, и тяжело дышало носом. Дыхание было ужасно раздражающим, цепляло сознание.
— Лишь перед самым выходом он понял, что это было мычание песни.
— «Прекрати петь. Что ты задумала?»
Фальшивая, с совершенно сбитыми тональностью и диапазоном какофония не прекращалась. Это был не иначе как ответ Сириус на слова Субару.
То есть отказ, неприятие. И…
— «Я сказал, прекрати! Эта песня режет уши!»
— «—. Простите, да? Ах, но песни — это хорошо, правда? Меня так научили, что песни — это прекрасно. Вот я и решила попробовать спеть.»
Сириус столкнулась с Присциллой и Лилианой и наверняка слышала песню. Неизвестно, как именно песня блокировала её Власть в том бою.
Чудовище не возненавидело песню в той битве, а чему-то научилось. Но понимание песни у чудовища кардинально отличалось от чувств, которые вкладывала в пение Лилиана.
Оно было искажённым, гораздо более зловещим.
— «Не смей ставить свою песню в один ряд с её. Твоя — другая, совершенно иная.»
— «— Это можно сказать и о вас. Вы — другой. Другой. Кардинально отличаетесь от того, кого я люблю. Тот же, но другой.»
— «Петельгейзе внутри вас. Дух и дух сливаются, плоть и плоть смешиваются, и нужно время, чтобы мой любимый проявился. Моя задача — помочь этому. Увидеть его пробуждение рядом с ним.»
Лежа на полу, Сириус повернула шею и посмотрела на Субару снизу вверх.
В её безумных глазах бушевала буря страстей. Гнев, радость, печаль и нескрываемая тоска — всё это вихрем кружилось в зрачках Сириус.
— «Я вытащу его из вас. — Благодарю. Простите, да? До этого дня, пожалуйста, берегите своё тело и душу.»
Сириус определённо поняла, что Субару и Петельгейзе — разные люди.
Но поверх этого понимания чудовище наложило удобное для себя заблуждение. Что Петельгейзе, спящий внутри Субару, однажды придёт за ней.
Такого не было. Такого не могло быть.
То, что Фактор Ведьмы Петельгейзе был поглощён Субару, вероятно, было правдой. Но это не гарантировало сохранности духа Петельгейзе. Какое сходство между Субару и тем безумцем нашло чудовище, чтобы повторять эту чушь?
— Или же между ним и тем безумцем действительно было что-то общее при взгляде со стороны?
— «Один совет, чтобы не случилось ничего скучного.»
— «Да, я — вам, моему любимому, чтобы не потерять вас. — Остерегайтесь „Чревоугодия“. И „Причудливое Поедание“, и „Гурман“, и „Насыщение“ — все они попытаются вас похитить. Если это случится до вашего пробуждения, никто не сможет вас помнить.»
Неожиданно «Гнев» упомянула имя «Чревоугодия» и выдала информацию. Впрочем, само содержание не было чем-то новым, это была уже известная информация — нет.
— «Погоди. „Гурман“ и… что ты сказала?»
— «„Гурман“, „Причудливое Поедание“ и „Насыщение“. Быть съеденным, поглощённым и даже не заметить потери — это кощунство по отношению к „любви“, которая должна сливаться, смешиваться и становиться единым целым. Если представится возможность, пожалуйста, убейте „Чревоугодие“. Они мешают.»
Она выдала информацию о таких же Архиепископах Греха, как она сама, и при этом спокойно пожелала им смерти. То, что в отношениях между высшими чинами Культа Ведьмы были фатальные расхождения, сейчас было неважно.
Проблема была в том, что сказала Сириус о «Чревоугодии» — вернее, о Чревоугодиях.
— «Я-то думал, что Отто столкнулся с „Чревоугодием“ просто потому, что тот, кто должен был быть в контрольной башне, шатался по городу, как и „Похоть“…»
Но что, если это был лишь один из двух других «Чревоугодий»?
Что, если все трое «Чревоугодий» скрывались в городе, и это был всего лишь один из них?
Что, если «Чревоугодие», ответственное за контрольную башню Чревоугодия, всё это время её охраняло?
— «—! Чёрт, надо проверить!..»
Взлохматив волосы от осознания собственной глупости, Субару оттолкнулся от пола и рванул к выходу. Не время было продолжать разговор с Сириус.
Он должен был лично убедиться в безопасности каждого, кто участвовал в обороне города.
Убедиться, что никто не исчез, съеденный «Чревоугодием».
— «Эмилия! Беатрис! Немедленно возвращаемся в то убежище! Надо проверить!»
— «Субару? Не знаю, что она тебе наговорила, но успокойся…»
— «Как только это закончится! Я успокоюсь, сколько угодно. Успокоюсь, так что дайте мне сделать то, что нужно, чтобы я мог успокоиться. Это важно!»
Быстро ответил Субару Эмилии, коснувшейся его плеча. От его тона Эмилия затаила дыхание, а затем кивнула: «Поняла».
Беатрис с самого начала со скучающим видом не выказывала намерения вмешиваться в действия Субару. Субару, уже не обращая внимания на Сириус, выскочил из комнаты.
— «Подожди, Субару. Я тоже иду,» — поспешно последовала за ним Эмилия. Звук их торопливых шагов стал удаляться.
Слыша это, Беатрис обернулась у двери, посмотрела на Сириус, всё ещё прижимавшуюся щекой к полу, и направила на чудовище ладонь.
— «Честно говоря, не могу отделаться от мысли, что правильнее было бы стереть тебя здесь в порошок, я полагаю.»
— «— Тогда почему бы вам так и не сделать? Дух-шлюха. Если это ускорит его пробуждение, я буду только рада.»
На провокацию Сириус Беатрис вздохнула и опустила ладонь. Опустив руку, она сжала подол своего платья и, наполнив круглые глаза сильными чувствами, сказала:
— «Если ты заставишь Субару грустить, Бетти непременно убьёт тебя.»
— «Разумеется. Воскрешение моего любимого Петельгейзе должно быть встречено только с чувством радости.»
Непонятно, насколько она понимала, состоялся ли разговор или нет, — этот сомнительный диалог закончился, и Беатрис вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
Перед тем как дверь закрылась, в барабанные перепонки Беатрис скользнула искажённая песнь Сириус.
Безумие мелодии, словно издевательство над самой концепцией музыки, звуковое насилие и издевательство, царапающее слух. Совершенно новая музыка, внушающая отвращение, — «Музыка Злобы».
Дверь закрылась, и эта «Музыка Злобы» прервалась.
Но её безумная мелодия навсегда застряла в ушах. Испытывая это неприятное чувство, Беатрис тихими шагами последовала за Субару и Эмилией.
Выскочив из комнаты, где держали Сириус, Субару подбежал к Алу, который ждал в коридоре. Ал, стоявший наготове с кукри в руке, удивился яростному виду подбежавшего Субару.
— «Йо, братишка. Слышал тут довольно громкий шум, ты её там часом не прикончил? Бить пленную — это тоже жестокое обращение, так что не особо похвально.»
— «Не прикончил, а насчёт жестокого обращения — потом как следует оправдаюсь. Важнее другое — подтверждение. Ал, там, где ты был, никто не погиб, верно?»
— «—? Ну, если говорить о всём городе, то не знаю. Но, по крайней мере, я, здоровяк с кошачьими ушами и девчонка с карарагским акцентом целы. Ты же знаешь?»
— «Знаю, но… А-а, чёрт! Так спрашивать бесполезно!»
Ответ, естественно, был расплывчатым.
Если опасения Субару верны и кто-то стал жертвой «Чревоугодия», то этот человек, как и Рем, должен был исчезнуть из памяти всех. В таком случае вопрос «Нет ли кого-то, кого ты не помнишь?» терял смысл.
Простой способ — попросить Ала или Эмилию перечислить всех по именам, но…
Это было страшно, это было ужасно.
Услышать это из чьих-то уст было ужасно. Вернуться в убежище и убедиться во всём своими глазами было гораздо проще.
— «Возвращаюсь в убежище. Пока Райнхард не вернётся, глаз с неё не спускай.»
— «Да ладно… Ну, неважно. Не буду спрашивать, что там было. Страшновато.»
Ал махнул рукой, не став допытываться об истинных причинах поведения Субару. Эта тактичность — или, скорее, желание избежать хлопот — пришлась Субару кстати, и он поспешил обратно по коридору, к выходу из убежища.
Пробегая мимо Присциллы, которая по-прежнему скучала, он отметил её про себя как «вторую».
— «Хах. Чернь, из-за своей мелкоты души, вечно суетится по пустякам, как же это хлопотно. Раз уж бегаешь туда-сюда, постарайся хотя бы, чтобы это было зрелищно.»
— «Жутко становится от того, что твоя неизменность меня успокаивает. Поговорим позже.»
Не было времени останавливаться, и Субару быстро прошёл мимо Присциллы. Такое поведение могло бы разозлить её как неуважительное, но Присцилла ничего не сказала, лишь обмахиваясь веером, пробормотала: «Скука».
— «Так что ты хочешь сделать, Субару? Что тебе нужно проверить?» — обратилась Эмилия к Субару, который, вернувшись в переполненное ранеными убежище, беспокойно оглядывался по сторонам.
Услышав её вопрос, Субару на мгновение заколебался, просить ли её о помощи.
Вспоминая пример Рем, он знал, что у Эмилии нет сопротивляемости к «поеданию» Чревоугодия. Субару не забыл шока, испытанного, когда узнал от неё об исчезновении имени Рем.
Потребовалось мужество, чтобы объяснить Эмилии ситуацию, рискуя вновь вскрыть ту рану. Ведь это был неосознанный клинок, от которого Эмилия не могла защититься.
До сих пор Субару проверил лишь нескольких из товарищей, сражавшихся в обороне города.
Сначала Беатрис и Анастасию. Потом к ним добавились Гарфиэль и Мими, затем Вильгельм и Отто, Лилиана и Киритака.
Из слов Отто он узнал о Фельт. Судя по их рассказам, Райнхард и Феликс тоже должны были быть в порядке. А Присциллу и Ала он только что видел.
Значит, ещё не подтверждена безопасность—
— «— Субару, похоже, ты благополучно воссоединился со всеми,» — раздался сбоку прохладный голос. Обернувшись, Субару увидел машущего ему рукой рыжеволосого юношу — Райнхарда.
Прошло всего несколько часов с тех пор, как они виделись после победы над Регулусом, когда Райнхард отправился на подмогу другим лагерям. Тем не менее, сейчас, когда Субару искал знакомых, увидеть его лицо было искренним облегчением.
— «Эмилия-сама и Беатрис-сама тоже благополучно воссоединились, это замечательно.»
— «Спасибо, Райнхард. Ты ведь тоже, должно быть, бегал по всему городу. Хорошо, что ты цел. Да, правда.»
— «Нет, ничего особенного. К тому же, и без меня все отлично справлялись со своими обязанностями. Моя скромная сила пригодилась лишь в немногих случаях.»
Вежливо ответив Эмилии, Райнхард посмотрел на Субару. Его глаза, отражавшие синеву небес, сузились, словно пытаясь заглянуть в самую душу Субару.
— «Итак, Субару, что-то случилось? Ты выглядел встревоженным.»
— «Случилось ли что-то, я как раз и хочу сейчас проверить. — Райнхард, ты… ты видел Фельт? Фельт и остальных… ну, Тона, Чина и Кана?»
Тон, Чин и Кан — троицу тоже следовало включить в круг товарищей. О безопасности Фельт Субару слышал от Отто, о её вассалах — тоже, но он не проверял, назвав имена всех троих. Уверенности не было.
От отчаяния в голосе Субару Райнхард тихонько коснулся подбородка.
— «А, да, они в порядке. И Фельт-сама, и Тон, Чин, Кан — все трое целы. У Чина и Тона есть раны, но не настолько серьёзные, чтобы сильно беспокоиться. Хотя я считаю, что Фельт-сама должна будет потом поразмыслить над своим самовольным поведением.»
— «Благодаря этой Фельт наш ответственный за внутренние дела, возможно, спасся, так что прошу о снисходительном наказании… Кроме этого, ничего не было?»
— «Ну, что-нибудь… Нет, прости. Это совсем не конкретный вопрос. Э-э… После того как ты расстался с нами, ничего не случилось? Никаких проблем, ничего странного?»
Субару стало жаль себя за то, что он снова не смог задать конкретный вопрос. Но Райнхард не рассмеялся, а тихо задумался и покачал головой.
— «Нет, извини, но ничего такого не припоминаю. После того как я расстался с тобой и Эмилией-самой, ничего особенного не произошло. Я так думаю.»
— «Ясно. Виноват. Эм… Слушай, есть много чего обсудить, так что не мог бы ты собрать и Фельт? Хочу поговорить со всеми причастными об этом инциденте и о том, что делать дальше. Могу я поручить это тебе?»
— «—. Конечно, раз ты просишь. Я только что попросил Фельт-сама на этот раз сидеть смирно в пункте ожидания, так что, боюсь, услышу от неё пару колкостей.»
— «…Извини за это. Я потом тоже извинюсь перед ней, а пока прошу тебя.»
Райнхард с лёгкой улыбкой на слова Субару огляделся и быстро удалился. Он выскочил из убежища, и Субару мельком увидел тень, одним прыжком перелетевшую через здание. Встреча с Фельт, похоже, состоится скоро.
Проблема в…
— «Субару, вон там Феликс. Ты ведь хотел с ним поговорить?»
— «М? А, да. Точно, хотел поговорить и с Феликсом.»
Позвала Эмилия, указывая пальцем. Субару посмотрел туда и увидел в углу убежища Феликса, беспокойно оглядывающегося по сторонам.
Целитель с кошачьими ушками пошатывался, цвет его лица был ужасен. Вероятно, это результат его «целительного паломничества» с Райнхардом. Он, должно быть, сильно истощил себя, используя магию исцеления. Тем не менее, он не отдыхал, а ходил вокруг в поисках следующего пациента — хотя, похоже, это было не так.
Оглядывавшийся Феликс заметил Субару и остальных и вскрикнул. Он нетвёрдой, торопливой походкой направился к ним и, почти падая, схватил Субару за грудки.
Поддержав его лёгкое тело, Субару спросил: «Эй?»
— «Архиепископ Греха! Вы ведь поймали его? Заставьте его выложить всё, что знает, и разузнайте способ вылечить госпожу Круш! Так что скажи мне, где он!..»
Субару застыл под взглядом Феликса, который смотрел на него в упор широко раскрытыми глазами.
Яростная страсть Феликса была вызвана лишь беспокойством за свою обожаемую госпожу. И готовностью не проявить милосердия к тому, кто знает о возможности её спасения.
— «Ф-Феликс, успокойся. Я понимаю твои чувства, но если так торопиться, результата не будет. Сейчас нужно сначала обсудить…»
— «Не говори так легкомысленно! Понимаешь чувства? Да как ты можешь понимать?! Говоришь так неспешно, а госпожа Круш тем временем так страдает… Зная это, ты бы не мог оставаться таким спокойным! Не говори ерунды!»
Субару замолчал, когда его оттолкнули в грудь и ткнули пальцем.
Он не мог возразить на эту вспышку гнева из-за его неосторожных слов. Состояние Круш не изменилось, она всё ещё была поражена кровью Капеллы, «Похоти». К тому же, Субару почувствовал облегчение, поняв из слов Феликса, что тот не забыл Круш.
Чёрная зараза была и на правой ноге Субару, и на ладони, которой он коснулся Круш.
Но это никак не могло принести облегчения сердцу Феликса.
— «Я должен спасти госпожу Круш. Ради этого я готов на всё. Если придётся пытать Архиепископа Греха, я сделаю и это. Я знаю, как лечить людей. Поэтому, даже если сломаю, смогу починить. Поэтому, поэтому…»
Субару не мог найти слов для Феликса, сгоравшего от нетерпения. Но тут его остановил сзади старый мечник, который не мог больше на это смотреть.
Вильгельм обратился к рыцарю, служащему той же госпоже, подавленным голосом:
— «Я до боли понимаю твои чувства. Но твои действия лишь унизят госпожу Круш больше, чем кто-либо другой. Сначала успокойся. Успокойся и делай дело.»
— «Говорить, что понимаешь чувства — это пустое утешение!..»
— «— Понимаю.» — прервал Вильгельм Феликса, собиравшегося возразить, низким, твёрдым голосом. Затем Вильгельм посмотрел на куртку, прижатую к груди, в которую был завёрнут прах.
Феликс, сразу поняв, чей это прах, закусил губу.
— «Это… нечестно. Нечестно, нечестно, нечестно, дед Вил!..»
— «Знаю. Это я виноват, что пользуюсь твоей терпимостью и добротой. Навязываю это тебе, кто больше всех отвергает чужую боль. Можешь ненавидеть это старое дерево.»
Феликс опустил голову, сдерживая слёзы. Вильгельм обнял его за голову и кивнул Субару.
Вероятно, это означало: «Оставь это мне». Когда Феликс успокоится, ему тоже придётся участвовать в обсуждении будущего вместо Круш.
Тогда, вероятно, придётся обсудить и обращение с Сириус.
Но пока что стоило поговорить тем, кто знал обстоятельства друг друга.
Спокойные глаза Вильгельма словно говорили Субару об этом.
Чувствуя себя немного жалко из-за того, что полагается на него, Субару поклонился и отошёл.
— «А ведь господин Вильгельм сам наверняка хочет плакать…» — пробормотал Субару.
Почему всё так плохо получается?
Неужели нет способа, чтобы всё закончилось счастливо для всех — и знакомых, и незнакомых? Если он выберет лучший ход, сможет ли он достичь такого финала — или это невозможно узнать?
Райнхард и Фельт, а также Феликс и Круш были в порядке (относительно). Осталось проверить Юлиуса и Рикардо, отправившихся захватывать контрольную башню Чревоугодия. А ещё пажа Присциллы, Шульта, и неприятного типа Хейнкеля.
Кстати, Йошуа, младший брат Юлиуса, тоже пропал с начала всей этой суматохи—
В этот момент Субару увидел фигуру, заглядывающую в убежище снаружи.
Хорошо сшитая белая одежда, тонкий рыцарский меч на поясе. Высокий рост, правильный профиль и до раздражения блестящие фиолетовые волосы — ошибиться было невозможно.
Юлиус. Тот самый человек, чью безопасность он только что хотел проверить, был там.
Субару инстинктивно поднял руку и окликнул Юлиуса, выглядывавшего из-за угла. Но Юлиус, заметив взгляд Субару, быстро отвернулся, вышел на улицу и быстрым шагом пошёл прочь от убежища.
Субару ошарашенно выдохнул от такого неожиданного поведения Юлиуса.
Реакция была совершенно непредсказуемой. Субару мог бы ожидать, что Юлиус ответит прямо или съязвит, но уж точно не предполагал, что его проигнорируют.
— «Этот ублюдок, он что, издевается?»
Кипя от накопившегося раздражения, Субару бросился за ним.
Не то чтобы он волновался. Не то чтобы волновался, но так вести себя по отношению к тому, кто искал его, чтобы убедиться в его безопасности, было недопустимо.
Нужно было поймать его и выяснить, в чём дело. Нужно было высказать ему, что сейчас не время для шуток.
— «Эй, Субару? Что случилось?»
— «Там только что был этот позёр Юлиус и проигнорировал меня! Пойду поймаю!»
Оставив позади удивлённый голос Эмилии, Субару выбежал вслед за Юлиусом. Выскочив из убежища, он увидел спину, скрывающуюся за углом улицы. Движения явно избегали чужих глаз. Но раз он не бежал, догнать его было легко.
— «Если цел, так и скажи одним словом, чего сложного-то…» — бормоча ругательства, Субару бегом направился к углу улицы.
Быстрый шаг и бег неизбежно сокращали дистанцию. Свернув за угол, он тут же увидел спину и крикнул:
— «Эй, ублюдок! Какого чёрта ты шляешься без дела, когда все заняты? Люди волнуются, когда тебя не видно. Ну, в смысле, вообще говоря.»
Услышав грубый голос Субару, Юлиус остановился. Он повернул только голову и мельком взглянул на Субару жёлтыми глазами.
Субару нахмурился от его молчаливого взгляда, но Юлиус, не меняя позы, сказал:
— «— Прости. Я искал одного человека, но его, похоже, не было внутри. Хочу немедленно пойти поискать в другом убежище. Прошу прощения.»
— «Стой, стой, стой, стой, что ты несёшь? Ты ведь наверняка ищешь госпожу Анастасию или кого-то вроде неё? Так она была в том убежище. Ты просто не заметил, потому что торопился. Не похоже на тебя.»
Слова Субару вызвали у Юлиуса бурную реакцию.
Он вздрогнул и повернулся к Субару с удивлённым лицом.
Реакция была такой, что даже у Субару голос дрогнул. И неудивительно.
На лице Юлиуса было выражение невиданного изумления. Нет, не только изумления. Там был и умоляющий блеск.
Этот блеск был настолько нехарактерен для Юлиуса, что Субару на мгновение потерял дар речи. Юлиус, затаив дыхание, посмотрел на него, его щеки напряглись.
— «Что за вопрос? Ты не настолько блёклый персонаж, чтобы тебя забыли за несколько часов. Что за глупости от „Лучшего из Рыцарей“, Юлиуса Юклиуса?..»
Пожав плечами, Субару ответил Юлиусу с лёгкой насмешкой. И в середине фразы осёкся, осознав собственную глупость.
Вопрос Юлиуса был явно странным. И эта странность… стоило лишь воображению коснуться ситуации на шаг ближе к худшему из возможных сценариев, как всё становилось ясно.
— «Субару! Не убегай один, я полагаю!»
К застывшему Субару и стоявшему напротив Юлиусу подоспели Эмилия и Беатрис.
Увидев двух мужчин, молча сверливших друг друга взглядами, они удивлённо моргнули своими большими глазами.
Заметив странную атмосферу и напряжение, Эмилия неуверенно склонила голову.
Её реакция, особенно взгляд, брошенный на Юлиуса, вызвала у Субару дурное предчувствие.
И Субару, указав на Юлиуса, сказал:
— «…А, да, но не совсем. Эмилия-тан. Беако тоже, эм…»
Эмилия и Беатрис непонимающе посмотрели на запинающегося Субару.
Нужно было задать какой-то, вероятно, решающий вопрос. Сглотнув слюну, Субару искоса взглянул на Юлиуса.
В ответ на его взгляд Юлиус с лицом, выражавшим пустую решимость, опустил подбородок.
— «Я нашёл Юлиуса. Так что можно ведь взять его на обсуждение?»
— «— Юлиус?» — Беатрис посмотрела на Юлиуса, услышав имя.
А Эмилия, робко поджав губы, спросила, словно воссоздавая прошлый кошмар:
— «А Юлиус — это твой знакомый Субару?»
https://t.me/rz_arc