Место за солнцем

Блеклое солнце не освещало каменный подвал через маленькое решётчатое окошко. В сыром подземелье на окраине Энсанчо три быка тяжело дышали, они не видели друг друга из-за тонких перегородок, но слышали животный запах братства и взаимной ненависти. И друг от друга, и от поработителей.

У каждого загона висело по табличке. «Торо» - самый маленький не бык, но бычок двух лет с тонкими, но мощными копытами, чёрный, с гладкой короткой шёрсткой. «Форзудо» - бык четвёртого года, почти чёрный, с неестественно выпирающей для быка челюстью, мощной непропорциональной грудью. «Супериор» - самый взрослый, самый большой, с самыми выпирающими рёбрами, чисто белый, словно седой, хоть и дышал он тяжелее остальных, искра ненависти горела в его глазах ярче всех, будто он оставался живым только благодаря ей.

Энсанчо – город на границе ОФМ и Серчи, отошедший к Мараису после войны пятидесятых годов прошлого столетия. Крепость убойного юга, центр пляжей и столица подпольных коррид. Ещё двадцать лет назад здесь повсюду расхаживали сержанты и офицеры с саблями на поясах и навязчивым желанием поднять в воздух как можно больше пыли.

Вокруг расхаживали. Троица в тёмных рабочих обносках, с заводскими кепками, в грязных сапогах, облепленных соломой. И один пижон с высоко задёрнутой головой, с которой спадала старая чёрная шляпа с загнутыми краями, по форме напоминающая округлые рога, пошитая жёлтыми швами, неумело пародирующими золотые нити. На нём был такой же нелепый пиджак: чёрный, с малиновым бархатом на груди и яркой красно-жёлтой подкладкой. Он нарочито медленно переставлял ноги в лакированных туфлях, переходя от быка к быку, ударяя железной палкой по прутьям возле их голов. Скованные туго перевязанными верёвками, оголодавшие до рёбер, быки тяжело дышали и пристально вглядывались в лицо, серые глаза. Смуглое лицо с короткими усиками, низкой, редкой бородой, источающее молодость. Округлые щёки, плоский лоб, приплюснутая голова, удерживающая чёрные длинные волосы, собранные в громоздкую традиционную причёску Серчи. Он отошёл от быков и вышел из комнаты, шепча под нос какие-то заклинания или молитвы.

Позади, за трухлявой дверью, растворилось тоскливое подземелье. Выросла лестница в четыре ступени из каменных блоков. На ней отражался дальний сиреневый свет. Лестница вела прямо на небольшую арену. Помещение освещалось с трёх сторон: сверху белый распылялся прямо на центр, по кругу изумрудно-зелёный проходил сквозь зрительские ряды и частыми тонкими струями выбегал на арену, фиолетовый под потолком лился с трёх сторон и смешивался с зелёным.

Юноша был почти новильеро-матадор Хосе Андалус, ему предстоял дебют на бычьей арене. Его отец, Хосехес Андалус, был знаменитостью среди местечковых коррид в провинции Серчи и Мараиса – Агуа. И дед его, Хессо Андалус, там же заправлял бычьим балом. И прадед Хросо Прос Андалус, и прапрадед Хосеит Андалус, и прапрапрадед Прахос Э Андалус – все были более или менее именитыми тореадорами. Настала очередь юного Хосе. В отличие от предков, он родился де-юре на территории Мараиса, а не Серчи, исполняющей этюды в бассейне крови. Корриды здесь строго запрещены, хотя провинция фактически та же, город не поменялся за последние сорок лет, не появилось даже фонарного столба. Но поменялся спрос с энсанчитов. И воссиять в свете софитов можно разве что из-под полы. Впрочем, ни для кого не секрет, насколько большое по всей стране разветвилось бычье древо. Как чума, древнее развлечение распространилось от западных Энсанчо и северных Гольфстимов до восточных Дукреев и южных Фугтьяров. Быки сбили с ног прежний подпольный мир, заслонив ему солнце своими исполинскими телами.

Свет давил, стены, потолок сдвигались. Хосе не смотрел вниз, пол стремительно уезжал. Всё тело ломило в этих толстых традиционных тряпках, невозможно дышать. Он дал себе пощёчину и поднялся по ступеням, и вышел к борту арены. Все зрители уже были на своих местах, почти все – мужчины. Манипуляторы ставками, любопытные туристы, пара солидных господ в ложе сверху и президент корриды. Он следит за порядком соблюдения всех правил, заявляет о действиях тореадора на публику, имеет право помиловать быка, но в подполье Энсанчо это скорее дурной тон, чем милость. Хосе последний раз вытер пот со лба, выдохнул и сделал уверенный шаг вперёд.

В зале было от силы триста человек, но эти триста так перемножались, складывались своими тенями, переплетались с проекцией синей стали на полу и стенах, что вырастали до тысячи, двух, трёх, семи, десяти. И все они смеялись, перешептывались, дрыгались в психотропных конвульсиях, хохоча, гоняли быков, прыгали в стороны от их летающих рогов. И все они будто танцевали самый безумный танец, след горячечного сна после какого-нибудь фильма с названием «Красные слоны под бурым сальным небом», или «Пастыри танцующей церкви», или «Рептильный мозг виски». А если все эти галлюцинирующие тени были вызваны действительной картиной, это оказалась бы недавно просмотренная Хосе «Саванна цвета маджента» Гильермо Негро Эспириту. В глазах неделю стоит образ ярко-розового бычары с дымом из ноздрей, бегущего за вшивым львом; его окровавленные рога и мертвецкий взгляд в камеру; вертикальный зрачок, бардово-карий, словно бык, отняв жизнь льва, поглотил его хищническую натуру.

Хосе сглотнул и, махая розовым плащом в правой руке, поприветствовал громкие трибуны. «Enséñales! Enséñales!», «Покажи ему, бесерриста!», «Ставлю на единицу», «Сын Хосехеса?! Niño estrella!», - кричали, орали, жгли, шумели все вокруг. Нельзя посрамить род Андалус. Нельзя. Не в дебют. Это просто невозможно. Хосе предстоит столкновение с Торо, после него должны идти новильеро и приезжий матадор против Форзудо и Супериора. Маленькая подпольная арена не подразумевает пикадоров, бандерильерос или кого бы то ни было ещё, кроме самого тореадора и закулисных ассистентов. Бой один на один, любители такого чёрного развлечения привыкли лицезреть только кровобурлящий поединок человека с природой. Конечно, в таких условиях меченосцы травмировались сильно чаще, но к смертям привыкнуть невозможно. К тому же, их действительно было немного. А ярких - по пальцам одной руки посчитать. Матадору скорее проткнут бедро, выбьют плечевой сустав и глаз, чем доведут до могилы прямо на сцене. Тореадоров в Энсанчо умерло столько же, сколько собак в открытом океане.

Бой начался, объявил президент корриды, старый загорелый дулец с гусарскими усами. Ворота открыли. Хосе заметил, как те грязные помощники тыкали бычка длинными копьями, направляя наружу. Он выставил перед лицом мулету, яркий плащ, и навострил зрение. Торо заковылял, мотая головой, злой, но не яростный.

Перед мордой мелькали розовый, жёлтый, розовый, жёлтый. Они всё приближались, мельтешили. Всё тело клонилось вперёд, ноги несли мимо гадкой фигуры. Вдруг за яркими цветами пошла тугая боль в шее. Ещё. Ещё. Сознание прояснилось, из чёрной шеи торчало три зазубренные палки, практически колья. В артерии прыснула ярость. Ещё одна на затылке. Тонкие красные струйки летели на землю. Наступление на гадость головой вниз, рогами вперёд, осторожно, но быстро, яростно, но метко. Снова палка в шее. Взвыл.

Броско. Колышки кончились, все шесть попали в цель. Подходит время следующего этапа, Хосе закружился с Торо в поднебесном танце, не было никакой ненависти или любви, только нужда жертв обстоятельств. Пьяный рог задел плечо, чудом не коснувшись кости. Кисточки с пиджака оторвались, плотная чёрная ткань порвалась, белая хлопковая рубашка порвалась, кожа порвалась. Раскручиваясь в танце, увлекая толпу, раскрывшую рты, Хосе достал из ножен рапиру и воткнул её в голову Торо. Острое лезвие иглой прошлось по черепу, так и не пробив его, оно застряло между толстым слоем кожи и жира и лобной долей. Торо взвыл от боли, обезумев, задними конечностями запрыгал по арене. Из-за ворот Хосе кинули ещё рапиру, которую он незамедлительно воткнул. От резких движений она вошла по направлению рога, практически проломив череп. Но недостаточно, бычок твердолоб.

Торо отплясывал танец смерти, из его исполосанной головы торчало пять шпаг, все палочки уже успели выпасть. Хосе не смог убить тринадцать раз. Позор династии Андалус. Четырнадцатый выпад попал в центр лба и вошёл по самую рукоятку. Торо свалился в предсмертном мычании, в этот момент ему быстро отрезали хвост и уши, а тушу утащили люди с пилами, чтобы отрезать и рога. И бык, и человек совершили триумф, с треском проиграв.

Хосе традиционно почти обратился, больше пролепетал гогочащему залу: «Gracias por ver» - «Спасибо за внимание». Ничего хуже никто из рода Андалус не лепетал после боя. Более того, никто из рода Андалус не лепетал даже после более сокрушительного поражения. Хорсо ле Нипо Андалус, прадед прапрадеда Хосе, получил рогом в лёгкое, но на последнем вздохе праздно выкрикнул «Viva Andalus!», вся толпа аплодировала стоя, пусть бык остался жив, а тореадор стал инвалидом.

Хосе ещё не успел повернуться к выходу, как его позвоночник всколыхнуло. Верёвки порвались, по ошибке все три рассчитали на небольшого Торо. Форзудо и Супериор двадцать минут наблюдали за последним танцем собрата, пока, наконец, не смогли вырваться на тяге мести. Они не могли знать пощады.

Пока на арену вбегали вооружённые мужчины, братья не по крови, но по общим мученику и мучителю, перебрасывались пахучим тельцем, словно дельфины кидают друг другу мёртвого морского котика, чтобы поразвлечься. Пожаром объяло Хосе, он оставался жив, но боль заглушали отзвуки прошлого. Теряя ухо, он слышал топот их копыт, мчащих на него самого, треск деревянного забора, павшего под звериным натиском, последний выдох Торо. И окутала всё пыль, и откашливались от неё и новильеро, и приезжий матадор, и рабочие. И все они бежали с мечами и кнутами, рапирами, пращами, и били, забивали и не танцевали.

Супериор был особенно резв, одной парой копыт он лягал душегубов, другой – убегал от них, а рогами мстил человеку. Форзудо получил больше, но поалевшая белая масса Супериора впивалась в глаза зрителей мёртвой хваткой. Словно чёрная пантера, впившаяся в шею светлой антилопы, полная луна после смерти человека, нефтяное пятно в кристально чистом Шибийском море, лампа в комнате для допроса. Несколько человек, выйдя с арены, навсегда отказались от коррид, два – от мяса. А один, он того ещё не знает, будет всю жизнь страдать от мигреней каждый раз при виде красного на белом. Белый бык – самый убедительный аргумент против коррид. Позже именно белый бык на красном фоне станет символом мараисских контрреволюционеров.

Тело Хосе оттащили люди с пилами туда же, куда тушу Торо. На его могиле напишут «No encontró en la vida pan comido» - «Он так и не нашёл своего куска хлеба». Туши Торо, Форзудо и Супериора, в том числе отрезанные трофеи, польют бензином, подожгут, а угли закопают в ямке возле Хосе.

У Хосе не было братьев, дядь или кузенов, династия тореадоров Андалус началась с Есоха Хасаррэ Андалус, но, кажется, на Хосе Андалус и прервалась. Вирджиния Марчилла Андалус, мать Хосе, и Бебе Тото Андалус, младшая сестрица двух лет – больше ничего не осталось от рода Андалус. Только две опустошённые женщины: плакальщица и наблюдательница.