Сны для солёного сердца
«Иногда человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила, на сердце падает мрак, а в глазах блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности — все уносит вихрь; человек не помнит себя; на него дышит страсть; он перестает владеть собой — и тогда под ногами открывается бездна» — Илья Обломов
Прикрыв глаза от солнца ладонью, всадник чуть приподнялся в седле и осмотрел окрестности. Впереди виднелась небольшая деревенька, расположенная возле хвойного леса, такого густого, что издалека он казался сплошным чёрным пятном.
Деревня жила и шумела, словно рассерженные пчёлы в улье. Мужики перекрикивались за колкой дров и шутливо подначивали друг друга. Женщины суетились, подкармливая недовольно квохчущих кур, развешивали выстиранное бельё, гоняли расшалившуюся ребятню. Дети — как малыши, так и постарше, уже подростки, — играли на вытоптанном участке луга неподалёку. Те, кому повезло улизнуть от домашних обязанностей, и кого не пугала обещанная кара родителей.
Мужчина спрыгнул с коня и, взяв того за поводья, подвёл к стойлу возле единственного двухэтажного дома.
— Отец, — окликнул он сидящего на низкой скамейке у входа в дом старика, щёлкающего семена подсолнечника. — Это корчма?
— Верно, — прищурился дед, смахнув с колен шелуху. — А чего хотел?
— Коня оставить ненадолго. Попить бы чего, я давно в пути.
— Так иди, пей. Да не боись, не уведёт никто твоего… Как звать, кстати?
— О как! — удивлённо покачал головой старик. — Красиво, по-нездешнему. А ты кто будешь?
Мужчина дёрнул уголком губ и чуть поклонился, приложив руку к груди.
— А я — Стефан. Степан по-вашему.
— О как! — снова не сдержался дед. — Издалека, видать, приехал.
— Ну а меня величать Звенимиром. По всякому: и вашему, и нашему. Иди, Степ…фан, отдохни. Я погляжу за твоим Аяксом.
Стефан задумался на мгновение и, выудив из-за пазухи мешочек, развязал тонкую тесёмку. Подцепив двумя пальцами монету, он положил её возле старика.
— Сынок! — внезапно перехватил его за предплечье Звенимир, пряча монетку. — Ты, вижу, неплохой парень. Потерявшийся, но не потерянный. Дам совет. Ежели чего покрепче хочешь — топай в корчму, не сомневайся. А коли нужда водой простой запастись — не трать деньги попусту. Во-он там, видишь? — старик махнул в сторону. — Колодец выкопан. Общий. Пей — не хочу! Только не сори. И плевать не вздумай.
— Спасибо, отец. — Стефан с благодарностью сжал руку Звенимира, всё ещё крепко вцепившуюся в рукав. — Воспользуюсь советом перед дорогой.
Старик кивнул, отпуская странника, и отвернулся, вновь принимаясь за семечки.
Стефан ещё раз поклонился и, привязав коня в стойле, толкнул дверь корчмы.
Внутри оказалось пусто. Круглолицый и лысый, как колено, корчмарь, маясь от безделья, играл в карты с самим собой, беря то одну, то другую стопку. И сам у себя выигрывал, судя по довольному лицу.
Стефан подошёл к нему и, оглядев помещение, сел за стол. Корчмарь даже не поднял головы на гостя, сосредоточенно перебирая в руках карты.
— Хозяин, — тихо позвал его Стефан. — Плесни чего покрепче.
— Закончилось, — лениво откликнулся лысый. — Вишь, жду сижу. К вечеру должны привезти.
Стефан толкнул монету по столу, и та, со звоном ударяясь о стыки, покатилась к краю.
— А так… Эх, тоже нету. Говорю ж, вечером…
— Подумай ещё. — Стефан пустил за монетой вторую, и следом третью. — Я до пяти досчитаю, потом уйду. У тебя не будет — так у местных мужиков найдётся.
Корчмарь оживился. Откинув карты, он резво вскочил с места и, подмигнув, скрылся в каморке, спрятанной за цветастым полотном. Вернувшись через минуту, он грохнул напротив Стефана кувшин, через край которого потекла янтарная остро пахнущая жидкость. Стефан безошибочно угадал в ней медовую брагу.
— А говорил, что закончилось, — с усмешкой укорил он корчмаря, пододвигая к себе кувшин. — Правду говорят: «Если захотеть, можно, что угодно сделать». Особенно если к заданию прилагается награда в достатке.
— Так я ж, сударь, не знал, что ты приезжий. Думал — из наших кто зашёл, местных.
— Эх! Щедрый, да ещё и прозорливый, — залебезил корчмарь, и тут же спохватился: — Мож, принести чего к бражке? Оленина есть вяленая. Щуку запекли только-только. Могу кроля зарубить, если пожелаешь. Только скажи.
— Лучше коню моему сена пусть подкинут побольше, и напоят вдоволь. — Заметив погрустневший взгляд корчмаря, он вздохнул и достал ещё две монеты. — Неси свою щуку. И ещё! Переночевать тут будет нельзя?
— Отчего же, — удивился корчмарь, жестами показывая выглянувшей из каморки девчушке лет пятнадцати, чтобы несла рыбу. — Льзя. Как готов будешь — скажи, Ленка тебе покажет комнатки. Дочка моя, — добавил он с гордостью. — Красавица и умница. На все руки мастерица. Верую, что приглянется какому зажиточному молодцу, тот и засватает её. Эх, заживём потом… У тебя вот, к примеру, сударь, семья есть?
— Нет. — Стефан налил в кружку брагу и, с наслаждением отпив, крякнул: — Забористая вещь. Сам делаешь?
— Ленка гонит. Говорю ж, всё делает! Вычитала где-то рецепт. Только ты это, — лысый понизил голос, доверчиво склоняясь над гостем. — Не говори никому из наших. Житья не дадут потом.
— Не скажу, — согласился Стефан. — Расскажи лучше, что у вас в деревне происходит интересного?
— Эх… А чему тут происходить. Ведро недавно спёрли у колодца. Потом вернули. Интересно?
— Вот и я о том. Живём как все. Пшеницу жнём, хлеба печём, с соседней деревней потихоньку торгуем. Мы им — дрова. Лес-то рядом. Они нам — ткани. Ты, сударь, походи по округе — сам всё увидишь. Только в северную часть не суйся, — корчмарь снова понизил голос. — Там… Ну…
— Эх… Ведьма там местная живёт. Аллой зовут. Народ-то боится без нужды рядом ходить, мало ли… Аж мурашки бегут от взгляда её. Страшная баба, — мужчина осуждающе покачал головой. — Но полезная. Лечит, сглазы снимает, помогает, если скотина разродиться сама не может. С ней кот живёт, крупный такой, серый. Так вот они на пару, поговаривают, душами управляют. Кто к ней приходит — другим человеком становится. Сам не пробовал, — поспешно добавил он, — но брат мой двоюродный... Эх… Он с детства ещё, как пёс цепной, на всех бросался. Злой был мужик, ух, слова поперёк не скажи — сразу в драку лез. А раз жену свою поколотил, так она детей прихватила — и к матери уехала. Сказала, что вернётся, только когда он лаять перестанет. Тосковал долго Иван, и ещё злее становился от того. Ну и не выдержал. Сходил к ведьме. Вернулся от неё шёлковый. А что случилось — не запомнил. Потому ничего особенного и не рассказывал. Молчаливым стал, сдержанным. Но признался, что век будет благодарен Алле. А потом жена его вернулась, и зажили они, как люди. Ещё двоих потом родили. Эх…
— Чуднó, — покачал головой Стефан, наблюдая, как Лена, стеснительно пряча глаза, ставит на стол блюдо с щукой.
— Не то слово! Но ты от неё держись подальше лучше, сударь. Кто знает, что на самом деле ведьма творит. Украдёт душу — будешь маяться, как неприкаянный. А? Чего надо? — Корчмарь повернулся к вошедшим в помещение двум мужикам в мятых засаленных куртках и, заспешив им на встречу, выругался: — Эх, опять притопали. С утра же сказал: нету ничего! Не приехал ещё обоз! К тому ж, вы мне ещё с прошлого раза должны. Или запамятовали?
Стефан, посмеиваясь, долил в кружку брагу и, разом ополовинив тару, потянулся за щукой.
— Не украдёт, — вполголоса ответил он корчмарю. Но тот, занятый руганью с местными, не расслышал.
Вновь выглянувшая из-за полотна Лена, окинув мужиков взглядом, тут же спряталась обратно. Стефан заметил, что выглядела она расстроенной. Словно не их совсем ожидала увидеть. А может, просто показалось.
Ночью Стефану не спалось. От браги кружилась голова, и, казалось, что скудная обстановка в комнате издевательски пляшет, наплывами то приближаясь, то отдаляясь от мужчины. А во рту ощущался приторно-сладкий вкус мёда, вызывающий тошноту.
Стефан вертелся на продавленной и жёсткой койке, пытаясь найти удобное положение, при котором не сводило бы ноги или шею. Окончательно измучившись, он со вздохом откинул тонкое одеяло и, с трудом одевшись, — то промахиваясь мимо рукава, то путаясь в штанах, — спустился вниз.
Осенний воздух с нотками сухого сена, костра, перезревших яблок и свежести, присущей первым заморозкам, чуть прояснил сознание. Стефан постоял с минутку, наслаждаясь мгновением, и решительно направился в сторону опушки. Хотелось вдохнуть аромат хвойного леса полной грудью, так, чтобы закололо в лёгких. Как бывало когда-то дома.
Дойдя до кромки леса, Стефан скрутил махорку и, щёлкнув огнивом, глубоко затянулся, прислоняясь к стволу величественной сосны. Её крона раскинулась над покосившейся избой, чья крыша была украшена причудливым флюгером в виде кота, блестевшим в свете Луны.
«Ведьмин дом! — Стефан вздёрнул брови. — То-то здесь так темно и пусто. Говорил же корчмарь, что вокруг никто ходить не решается».
Со стороны забора послышалась возня, а затем и еле слышный шепоток. Стефан прищурился, силясь разглядеть в темноте очертания людей.
Возле калитки топтался высокий худощавый парень в рубахе. Лица его разглядеть не удалось, но, судя по фигуре, лет ему было немного. Обхватив себя за плечи, парень безустанно оглядывался на деревню, будто сомневаясь. Рядом с ним, сложив руки на груди, стояла статная пожилая женщина с чёрными, как смоль, волосами.
Стефан потушил огонёк и прислушался.
— Матушка, не серчай, — забубнил мальчишка, медленно отворяя дверь калитки. — Невмоготу мне, ой невмоготу…
— Проходи, Алёша, — со вздохом ответила ему женщина. — Да не шуми, как мышь на сеновале! Иди в дом и ложись. Сама всё сделаю.
Алёша легко вбежал по ступенькам и юркнул за дверь. Женщина оглядела участок, не заметив скрытого под сосной Стефана, и поспешила в дом, напоследок перекрестив улицу.
Стефан не колебался. Боком прижавшись к стене дома, он заглянул в окно. Любопытство и храбрость способны сподвигнуть на две вещи: геройский поступок и несусветную глупость. К обеим Стефан, чувствуя, как в желудке колышется брага, был готов.
— На-ка, выпей. — Алла протянула Алёше чашу, и, проследив, чтобы мальчик не пролил ни капли, указала на затянутую белой кружевной тканью кровать. — Давай, укладывайся на койку, — она шлёпнула мальчишку по спине. — Да не скукоживайся, как младенец в утробе у мамки. Нормально ложись, как спишь обычно.
— А я так и сплю, — робко возразил Алёша. — По-другому не получается.
— Не пойдёт. На спину ложись. Вот так. — Ведьма развернула мальчика, заставив вытянуться в полный рост. — Всё, закрывай глаза. Проснёшься — всё исправится. Как суждено — так и будет.
Алёша задышал тихо и ровно, изредка посапывая. Постояв над мальчишкой с минутку, прислушиваясь, ведьма удовлетворённо кивнула.
Она повернулась к печи и призывно махнула рукой.
С печи спрыгнул крупный кот со всклоченной седой шерстью, и тут же завалился набок. Ведьма недовольно цокнула языком, наблюдая за попытками питомца подняться.
— Говорила ж, а, ну говорила! Не скачи, как молодой, не те уже суставы! Не слушает же! Тьфу. Дай подсоблю…
Прихрамывая на обе передние лапы, кот нервно дёрнул хвостом, отказываясь от помощи, и приблизился к уснувшему мальчику. Забравшись по приставленной к кровати табуретке, Венька принялся топтаться на груди Алёши, тихонько мурча.
Через минуту или две от головы мальчика, подрагивая в свете лучины, отделилось размытое облако, переливающееся разными цветами. Ведомое мурчанием, оно потянулось к коту, закружилось вокруг, задрожало.
Стефан с трудом поборол возглас, вжимаясь в запотевшее от его дыхания стекло, и потёр глаза. Но видение не испарилось, как он надеялся. Наоборот, стало ярче и отчётливей.
Венька замер, разглядывая облако. Алла же обошла его по кругу, пристально всматриваясь в очертания, и перевела взгляд на кота.
— Что желает? — из пасти Веньки раздалось не привычное для людей мяуканье, а тонкий вибрирующий голосок, и Стефан схватился за раму, чтобы не упасть. В горле пересохло так, что стало больно глотать.
— Решительности не хватает ему, стержня, — поджала губы Алла. — Мальчишка робкий и мягкий, как тесто. Мать его знаю. С ней другим и не выжить — она и чёрта перекричит. Горластая, гневливая. Подмяла под себя парня, он и в нужник сходить без её ведома боится.
— Не похоже, — Веня ещё раз для надёжности мурлыкнул, привлекая внимание видения, и часть облака медленно втянулась в его пасть. Кот облизнулся. — Сны вкусные. Яркие. Чёткие.
— Теперь три ночи спать будешь и переваривать, — беззлобно хохотнула женщина.
— Герой, не мямля. Не забит. Измучен просто. Уберу лишнее, не вспомнит…
Стефан проморгался в очередной раз, пытаясь отогнать видение, и, не удержавшись на ногах, с силой ткнулся лбом в стекло. Кот со старухой обернулись на звук, разом замолчав.
— Кто там? — Алла кинулась к окну. — А ну выходи! Прокляну, ей богу, нашлю такую хворь, что пол грызть будешь!
Стефан в мгновение ока метнулся к уже знакомой сосне и, ловко вскарабкавшись по шершавому стволу, будто имел когти, как у Веньки, затаился среди ветвей. Хвоя колола лицо и шею, а от смолы неприятно липли руки. Хмель, ещё недавно путающий мысли, моментально выветрился.
Через минуту ведьма появилась на крыльце с зажатым в руках ружьём. Стефан тихонько прыснул в кулак. Оружие Алла держала неумело, прикладом упираясь в щёку.
«Лучше б с метлой тогда выходила. Повесомее угроза, — подумал Стефан, выглядывая из укрытия. — А так только зубы себе вышибет».
Ведьмы он не боялся. Если бы та и вправду колдовать умела, то сейчас нашёптывала бы что-то зловещее, руками фигуры выводила, и уж точно не надеялась на порох. А ружьё — оно простое и понятное. Человеческое. И смерть от него такая же — скучная. Без премудростей и потусторонних сил.
Никого так и не увидев, Алла обошла кругом избу, присела у тропки, силясь разглядеть следы, зачем-то понюхала растущие рядом с калиткой кусты можжевельника, и ушла обратно в дом. Оттуда некоторое время раздавался её приглушённый голос, но вскоре всё стихло.
Стефан ещё какое-то время посидел в кроне для приличия и собственного спокойствия. Когда же окончательно затекли мышцы, он осторожно свесился с сука. Но онемевшие руки, подводя хозяина, разжались сами по себе, и Стефан кулем свалился вниз, ударившись при этом спиной о корни.
От боли перехватило дыхание. Стефан разглядывал усыпанное звёздами небо, прислушиваясь к неприятным ощущениям. Баюкая их. И те, не сразу, но утихли, оставив после себя лишь зуд между лопаток.
Внезапно над ухом мужчины раздался знакомый вибрирующий голос:
— Запах у тебя особенный. Сквозь щели проник.
Медленно повернувшись, Стефан обнаружил восседающего на заборе Веньку. Кот с любопытством разглядывал незваного гостя, и глаза его, ярко-зелёные, горели колдовским светом.
Кряхтя, мужчина поднялся на локтях.
— Не обессудь. Интересно было.
— Приезжий? — кот склонил набок круглую голову.
Стефан хмыкнул, окончательно приходя в себя, и сел, поджав ноги.
— У меня на лице написано? К кому не подойду — сразу угадывают.
— Не на лице. На сердце. Оно солью пахнет.
— Это от моря. Я родился возле него, да и жил предостаточно.
Они помолчали, занятые своими мыслями. Кот лениво лизнул бок и, укрыв пушистым хвостом лапы, снова взглянул на Стефана.
— Любопытный. Неглупый. И упрямый. Теперь не отстанешь.
— Верно, — согласился Стефан. — Болтать не буду. Но и забыть, что видел — не смогу. Уж извини.
Стефан подумал, прежде чем ответить:
— Скажи, зачем за людей судьбу выбираешь?
— Выбираю? — Веня недовольно повёл усами в стороны. — Я им помогаю. Показываю то, чего лишены с рождения. И поглощаю, что навредить может. Забывают они потом, что мучило. С чистого листа начинают. Не оглядываясь.
— Парень этот, Алёша, думаешь, лишён был смелости? Так тогда бы даже не засобирался к вам. Струсил. — Венька прикрыл глаза, вслушиваясь. А Стефан продолжил: — Нет людей, не способных на что угодно. Они — как колодец, что у вас в деревне стоит. Внутри них и решительность, и смелость, и гордость, и щедрость. Ровно как и трусость или жадность. Но что-то, как вода, — присутствует в достатке. Манящее, необходимое, порой пугающее. Но самое видимое. А другое подобно илу на дне, который разглядеть можно, только когда толстой палкой всё перемешаешь. Тогда и понятно становится, что на самом деле наполняет человека. Ты — та самая палка. Но люди должны сами за себя отвечать, без подсказок. Сами копаться в иле, порой до носа пачкаясь и захлёбываясь. Иначе никогда не научатся плавать. И принимать себя со всеми…
Он не успел договорить, как Венька вскочил с места, чуть не опрокинувшись навзничь, и рассерженно прижал уши. Шерсть его вздыбилась, делая похожим ни то на ежа, ни то на охапку сушёного сена.
— Вспомнил! Звук отвлёк! Сны на вкус красные! Толкались, как кровь по венам! Поглотил целиком их. Без остатка. Что будет…
— Что? — Стефан с интересом наблюдал за мечущимся по примятой траве котом.
— Не ведаю, — просто ответил тот. — Теперь ждать только. Наблюдать. Не случалось такого ни разу. Раньше… Старый я стал, — с печалью подметил кот. — Невнимательный. Память не та. Лапы болят. И шерсть будто зудит. Щекочет изнутри.
— Так уходи, — посоветовал Стефан. — Заслужил отдых. Лет-то тебе немало, судя по всему. И моложе не становишься. За другими наблюдаешь, а про себя забываешь. Так и истлеть недолго.
Веня оглянулся на ведьмин дом.
— Не могу. В одиночестве скучно доживать. Сердце замерзает. Поначалу-то благо. Пройдёт время, — понимаешь — ни покричать. Ни поплакать. Ни радостью поделиться. Всё внутри сидит. Как ком снежный копится. Пропадёт без меня.
— А ты с ней не пропадёшь? — с нажимом поинтересовался Стефан. — Она не одна. И не в тебе нуждается, а в людях. Тех, кого стоит держаться. Надо лишь перестать прятаться. И бояться в глаза себе посмотреть. Впрочем, твоё дело. Я могу лишь поделиться своей историей, а там решай — вдруг, что на ум придёт.
Они говорили ещё долго, наслаждаясь рассказами друг друга. Стефан делился воспоминаниями о море, доме, о разлуке с семьёй, длинных странствиях, жутких монстрах и таящихся опасностях. А Венька — о чужих снах и скрытых в них мечтах. Не менее опасных, чем существующие в жизни чудища. Каждому было, чем поделиться, о чём послушать. И о чём подумать.
Утром Стефана разбудили крики. Вскочив, он бросился к приоткрытому окну. Деревня, и так по обыкновению суетливая, походила на поле битвы. Люди бегали из стороны в сторону, размахивая кто руками, кто вилами.
Стефан выскочил во двор как был — по пояс голый, в одних штанах. Поймав пробегающего мимо мужичка, он встряхнул его с такой силой, что ступни того оторвались от земли.
— Тут что, с ума все посходили?
— Никак нет, — испуганно пискнул мужичок. — Один только. Алёшка, Тамаркин сын. Бес в него, того, да, вселился. Не иначе!
— И что натворил ваш Алёшка, Тамаркин сын?
— Так того… Тамарку связал и на обозрение всем исподнем кверху вывесил! Ей-богу, будто забыл, что мать ему родная, да! А потом с овчарни сторожевых псов спустил! Поверишь, он всю жизнь собак боялся! А тут того, да, кричит, как полоумный, что чует, будто душит их неволя.
— Пострадал кто? — Стефан вздохнул, глазами выискивая следы борьбы. К центру деревни тянулась цепочка кровавых капель, а поодаль от них лежал и вовсе обглоданный шматок мяса.
— Так это… Трёх парней порвали, но не шибко. Выживут. Их уже у доктора местного укрыли. И кот, да, один попался. Ведьмин. Загнали его, бедолагу, на части рвали! Вона, вишь, часть лапы оторванная лежит? Евойная. Мучился, пока в колодец башкой вниз не ухнул! До сих пор это, да, вой его утробный в ушах стоит. Даж я, того, сил лишился. Очнулся — и не помню ничё, плывёт перед глазами, будто кто в них песку насыпал.
— Не видал, — мотнул головой мужичок. — Грил, что спасать идёт, а кого…
Стефан отпустил мужика, и тот резво помчался по дороге, петляя, как заяц. Куда пошёл Алёша, Стефан уже догадался. Герои, когда осознают свою силу, непременно мечтают покорить ещё одну вершину, ещё одно сердце — первой красавицы.
И Стефан в очередной раз не ошибся. Затаившись в стойле и поглаживая нервно фыркающего Аякса, он выглядывал знакомую фигуру. И та вскоре показалась.
— Охолони, — приказал Стефан, поймав Алёшу за ворот рубахи, и отвесил затрещину, приводя в чувство. — Куда собрался? И так уже наворотил дел.
— Случайно вышло! Не хотел я так! — отчаянно, по-детски закричал Алёша.
— Не хотел, но сделал, — твёрдо сказал Стефан. — Люди пострадали. И кот. Старый был уже, хромой… Не жалко?
— Да я… Да я просто жить хочу! По всамделишному, как человек!
Алёша попытался вырваться, но Стефан держал его крепко.
— Скажу ей, чтоб собиралась. Уходим мы. Ничто меня не держит — ни родни нет, ни дома. Сам не знаю, что тут делал… Но теперь ясно вижу — ради Лены жил. А она не будет больше мучиться и под отцовскую дудку плясать, — отрубил Алёша. — Он из неё верёвки вьёт, хочет замуж за богатого выдать, чтоб в старости бед не знать. Не заслуживает он дочери!
Алёша перестал трепыхаться в руках Стефана и замолчал, понуро склонив голову. Худенькие узкие плечи опустились, спина сгорбилась.
Стефан снова хмыкнул. Отпустив Алёшу, он облокотился на стену корчмы и закурил.
— Думаешь, что чудо случилось, и небывалая решительность проснулась? Что-то быстро она исчезла. Как дым, ветром подхваченный, — Стефан кивком головы указал на танцующую ниточку дыма от махорки. — Послушай совет. Не от того, кто тебя пожалеет, а со стороны. Не надо идти к Лене. Нельзя за другого человека все проблемы его решить. Она сама должна понять, чего желает: оставить всё, как есть, или собраться с силами и показать, что выросла, и своё мнение имеет. А если ты насильно заберёшь, даже из благих побуждений, то недалеко от отца её уйдёшь. Снимет девчонка одно ярмо с шеи, и тут же накинет другое. Дело твоё, конечно. Но если и правда любишь — позволь хоть раз в жизни самой выбрать.
Алёша всхлипнул, стараясь не смотреть на Стефана, и со злостью утёр непрошеные слёзы. А затем развернулся на каблуках и нетвёрдой походкой направился вдаль. Стефан следил за ним до последнего, пока худощавая фигурка мальчишки не скрылась за поворотом.
Поднявшись в комнату, Стефан оделся, бросил на незаправленную кровать последнюю монету и, не прощаясь с хозяином, покинул корчму. Краем глаза он заметил, как за ним, прячась в тени, наблюдает Елена, нервно комкая в руках подол платья. Стефан подмигнул ей и указал направление, в котором скрылся Алёша. Девушка одними губами поблагодарила, а затем, выдохнув раз-другой, помчалась за мальчиком.
Стефан отвязал Аякса. Уже у ворот деревни ему встретился знакомый старик. Прижав к груди наспех замотанную в грязные тряпки руку, тот шатался из стороны в сторону. Стефан подхватил его за локоть и прислонил к ограде.
— Кровью… истекаю, — шепнул Звенимир. Лицо его покрылось бисеринками пота.
— Собаки? — с сочувствием спросил Стефан, зная ответ. — Иди к лекарю.
— Не пускает. Говорит, лучше на молодых лекарства потратить. Не виню его. Есть в словах правда.
— Тогда к ведьме, — то ли предложил, то ли приказал Стефан. — Сейчас же!
— Что ты, что ты! — испугался старик. — Ей не до меня… Кота погубили. Как бы теперь не наслала беды на деревню из мести.
— Как раз теперь ей до всех будет. И не злая она. Одинокая просто. А как знакомый мой говорит: «В одиночестве сердце замерзает». Иди. Не сомневайся.
Стефан запрыгнул на коня и, в последний раз поклонившись старику, ударил по бокам пятками. Аякс с готовностью перешёл на галоп, пересекая поле. Ветер свистел в ушах, выдувая все непрошеные мысли, и мужчина глубоко вдохнул. Хотелось покинуть деревню как можно скорее. Здесь он сделал всё, что от него зависело.
Остановившись на развилке возле большого камня, Стефан натянул поводья, вынуждая коня остановиться. Спешился. Походил по округе, разминая ноющую спину. Закурил, поглядывая на щиплющего траву Аякса. И, наконец, улыбнулся, заметив движение сбоку.
— Послушал, — подтвердил серый кот с разорванной лапой, выходя на тропу. — Поможешь? Больно. Зачем понадобилось?
— Как иначе? — отозвался Стефан. — Чтобы все поверили и не бросились искать. А уходить всегда больно. И всегда приходится за это платить.
Стефан бросил на землю махорку и затоптал огонёк. Присев возле Вени, он замазал рану густой пастой из стеклянного флакончика, припрятанного в том же мешочке, где раньше хранились монеты, и перебинтовал тут же оторванным от рубахи лоскутом.
— Жалко лапу, — обронил Венька, наблюдая за действиями странника.
— У тебя ещё три целых осталось. До конца жизни хватит, — весело откликнулся Стефан. — Как же ты жителей обвёл?
Венька принюхался к мази и громко чихнул.
— Как всегда. Мурчанием сновидение вызвал. Без трав обошёлся. Мгновения хватило. А колодец разнёс эхом.
Стефан затянул ткань, проверяя, чтобы не осталось зазоров и мазь не смогла вытечь.
— Повезло им. Я давно снов не вижу.
— Что будет? — с тревогой спросил Венька, когда Стефан, подняв его на руки, усадил к луке седла.
— Начнут учиться жить. И за поступки отвечать, не надеясь на чудо. Как и должны. — Стефан забрался позади кота. — Они быстро забудут, не переживай. Найдут друг в друге утешение.
Деревня позади теперь казалась лишь размытым воспоминанием. Очередной запятой в линии пути.
— Сердце не от моря солёное, — внезапно сказал кот. — А от слёз, пролитых не тобой, но из-за тебя. Верно?
— Верно, — неохотно подтвердил Стефан.
— И маешься ты. Места себе не находишь.
— Тоже верно. Раз нас судьба переплела, не стану больше врать. Я много зла сделал. И продолжаю делать, хоть и пытаюсь уравнять добродетелью, — вздохнул Стефан, крепче прижимая к себе напрягшегося всем телом кота. — Учу всех, что нельзя за других решать, и сам же нарушаю правило. Но иначе не могу. Алла, хоть и не ведьма, какими детей пугают, но толк в травах знает. Прикопала мешочки по кругу деревни, чтобы никто навредить не мог. Вы с ней долго вместе были, почти единым целым стали. Потому и нужно было, чтоб ты отвязался от места, своей кровью землю окропив, и добровольно ушёл, а не силком тебя утянули. Помнишь, я про семью рассказывал, с которой в разлуке? На том свете она давно. Видеться с ней и мог разве что в собственных сновидениях. Вот и пытался то ли покой отыскать, то ли конец, шатаясь по миру. Много чудес увидал. Разных чудовищ встретил, и всю душу положил на их уничтожение. Не выдержала она. Истлела. Только вот не знал я, что сновидения напрямую с душой связаны. Всё, что в ней таится, раскрывается, когда человек мягок, расслаблен. Беспомощен. Как при дремоте. А без души не смог больше родных видеть. И такая злоба чёрная меня взяла, будто в бездну ухнул непроглядную! Про колодец тебе рассказывал? Так вот во мне, кроме топкого ила и гнилостной тины, ничего не осталось. Ни капельки! Чем гордился, с чем считался — всё отринул. Искал, как вернуть способность с закрытыми глазами в мечтах оказываться, да никто даже перед страхом смерти не подсказал. Пока молва о чуде не пошла, которое сновидения навевать может. — Стефан снова погладил замершего кота. Тот, казалось, не мог ни сказать, ни шевельнуться, и лишь беспомощно водил глазами по округе. — Ты прости, если что. Больно не будет. Не должно. Мазь эта не только кровь сворачивает, но и тело каменеть заставляет. И у меня её предостаточно. Нам теперь с тобою долго вместе быть. Пока ты не научишься и мои сновидения показывать. А потом весь мир ими накроем. Чтобы каждый думал, что родные мои живы. И чтобы они сами в это поверили.
— А я уже научился, — внезапно раздался вибрирующий голос.
Стефан, отшатнувшись, как от удара, зажмурился. Закружилась голова.
— Говорю, неплохой ты парень! Не потерянный, но потерявшийся. Задремал, что ли? Устал, поди, сильно. Дорога вымотала.
Странник медленно открыл глаза.
Старик отпустил его руку и, утерев рукавом рот, покачал головой:
— Соль у тебя на сердце. Щиплет, спать не даёт. Мучает. Проела дыру уже, через которую ветер свищет. Ко мне вся деревня обращается за советами, хоть и забывает об этом в суете дней. И тебе дам. Нет человека, не способного на что угодно, как поговаривал один мой друг. Особенно, когда желудок полон, а голова пуста. Пойди, поешь от души, отдохни, выпей — и пройдёт вся печаль.
— А… — мужчина растерянно обвёл улицу взглядом. — Отец, не серчай. Но что я тут делаю? Будто песок в глазах… Помню, что ехал, потому как слышал про деревню… Но что?
— Устал ты, устал, — повторил дед. — Вот мысли и путаются. Сам же сказал минуту назад, что зовут Степаном, а приехал, потому как молва о деревне далеко зашла. Вот и решил проверить.
— Точно! Молва! Молва вела меня… Но про что?
— Как про что? Так про брагу местную. Медовую. Верно? Или нет?
— Или нет… — эхом отозвался Степан.
— Да, да, — успокоил его собеседник. — Иди, не сомневайся. Такой браги нигде не найти больше. Скажи корчмарю, что от Звенимира пришёл, — он улыбнулся. — От меня, то есть. А лучше — «от деда Вени». Он так точнёхонько поверит, не сомневайся.
Звенимир пошарил в кармане рукой, аккуратно замотанной в тонкий лоскут ткани, и, достав монетку, протянул Степану:
— Бери презент. От того друга моего осталась.
Степан, всё ещё топчась на одном месте, взял монетку и нахмурился.
— Красивая. Не видел таких никогда.
— Потому как друг-то не из наших мест был, — улыбнулся дед Веня.
— Помер недавно. Решил с котом одним поиграть. Забыл, что молодой кот или старый, а всё равно охотник. Его чтоб перехитрить, надо не только паутину плести, но и самому в неё не угодить. Ну и сгинул. Бешенство, верно, подхватил. Или проказу какую, — старик беспечно пожал плечами. — Мне неведомо.
— Тогда оставь себе монету, — предложил Степан. — На память.
— А мне не надо. У меня в памяти останется, как он накормил меня перед своей смертью. Досыта.