ЮНОСТЬ СТАЛИНА. УХОДЯ, НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ

Весь последующий век о роли Сталина в событиях того дня догадывались, но доказательств этому не было. Теперь же из московских и тбилисских архивов известно, как он спланировал всю операцию и много месяцев готовил своих тайных агентов, работавших в банке. В неопубликованных воспоминаниях его свояченицы Сашико Сванидзе, хранящихся в грузинских архивах, говорится, что Сталин открыто признавался в своем руководстве операцией. Спустя век после ограбления наконец стало возможным раскрыть правду. Сталин находил удовольствие в “грязном деле политики”, конспирационной драме революции.

Уже став диктатором Советской России, он порой загадочно, даже ностальгически вспоминал те игры в “казаков и разбойников”, но никогда не выдавал никаких подробностей, которые могли бы подорвать его авторитет властителя.

Сталин в 1907 году был невысокий, крепкий и очень скрытный человек со множеством прозвищ. Он был одет обычно в красную атласную рубаху, серое пальто и “фирменную” черную шляпу. Иногда он надевал традиционную грузинскую чоху; еще он любил носить белый кавказский башлык, эффектно перекинутый через плечо. Он всегда был в движении, часто в бегах, иногда для маскировки облачался в какую-нибудь униформу или уходил от облавы, переодеваясь в женское платье.

Он нравился женщинам, нередко напевал грузинские мелодии и декламировал стихи, был обаятелен и наделен чувством юмора, но при этом удивительно угрюм: странный грузин, по-северному холодный. Его горящие глаза становились медовыми, когда он был настроен дружелюбно, и желтели, когда он злился. Он еще не остановился окончательно на усах и короткой стрижке, которые носил в годы славы; иногда он отпускал бороду и длинные волосы с остатком юношеской рыжины, постепенно темнеющие. Веснушчатый, осповатый, ходил быстро, но прихрамывал, левая рука у него частично отнялась – последствие детских травм и болезней.

Неутомимый в деле, он фонтанировал идеями и изобретениями. Вдохновляемый жаждой к учебе и стремлением учить других, он лихорадочно проглатывал романы и сочинения по истории, но его любовь к литературе всегда заслоняло другое чувство: стремление командовать и повелевать, уничтожать врагов и мстить за неуважение. Терпеливый, спокойный и скромный, он мог быть и тщеславным, нахальным, обидчивым; дурной нрав в нем всегда грозил вырваться наружу.

Он принадлежал грузинской культуре чести и верности, был суровым реалистом, саркастичным циником и безжалостным убийцей par excellence: именно он создал большевистскую дружину грабежей и расправ, которую контролировал издали, как мафиозный дон. Он возвел в обычай крестьянскую грубость, которая отталкивала товарищей, но помогала скрывать его тонкие дарования от снобов-соперников.

Счастливо женатый на Като, он избрал бессердечное бродячее существование, которое, как он полагал, освобождало его от обычной морали или ответственности, от самой любви. Но, в то время как он писал о чужой мегаломании, он не догадывался, сколь велика его собственная жажда власти. Он наслаждался своей скрытностью. Когда он стучал в двери друзей и те спрашивали, кто там, он отвечал с показной важностью: “Некто в сером”.

Он был одним из первых профессиональных революционеров, и подполье было его естественной средой обитания, в которой он двигался с неуловимой кошачьей грацией – и коварством. Прирожденный экстремист и конспиратор, “некто в сером” был истинно верующим, “марксистом-фанатиком с юности”. Жестокие ритуалы сталинской тайной планеты кавказских заговорщиков позднее дадут о себе знать в идиосинкразической культуре управления Советского Союза.

“Сталин начал эпоху ограблений”, – писал один из его коллег – зачинщиков грабежей, друг и земляк Иосиф Давришеви. Раньше мы считали, что Сталин организовывал операции, но никогда не участвовал в них лично. Возможно, в тот день в 1907 году так оно и было, но теперь мы знаем, что Сталин, обыкновенно вооруженный маузером, принимал непосредственное участие в других ограблениях.

Он всегда выискивал стóящую добычу и знал, что самые удачные ограбления банков подготавливаются изнутри. В тот раз у него было двое “инсайдеров”. Сначала он долго приручал полезного банковского служащего. Затем наткнулся на школьного друга, который, оказалось, работал в банковской почтовой службе. Сталин обрабатывал его несколько месяцев, и тот наконец обмолвился намеком, что 13 июля 1907 года в Тифлис прибудет огромная сумма денег – возможно, миллион рублей.

Этот главный “инсайдер” позже признавался, что помог осуществить это колоссальное ограбление только потому, что был поклонником романтической поэзии Сталина. Только в Грузии Сталин-поэт мог проложить дорогу Сталину-террористу.

Сбежавшая лошадь мчалась по площади, увозя с собой фаэтон и лежащую в нем добычу. Кое-кто из бандитов запаниковал, но трое стрелков с поразительной скоростью побежали вслед. Бачуа Куприашвили сохранил спокойствие и двинулся прямо на лошадь. Он подбежал на небезопасное расстояние, но все-таки бросил лошади под живот еще одно “яблочко”. Взрывом у лошади выдрало кишки и оторвало ноги. Бачуа подбросило в воздух и швырнуло на мостовую.

Фаэтон опрокинулся. Бачуа выбыл из строя, но Датико Чибриашвили вскочил на карету и вытащил мешки с деньгами. Схватив мешки, он стал пробираться сквозь дым к улице Вельяминова. Но шайка рассеялась. Датико не убежал бы далеко с таким тяжелым грузом; деньги нужно было отдать – но кому?

Дым расступился – открывшаяся картина напоминала поле небольшого сражения. Все еще раздавались крики и выстрелы, а по мостовой, усеянной частями тел, текла кровь. Казаки и солдаты понемногу выглядывали из укрытий и тянулись к оружию. “Все товарищи, – писал Куприашвили, – действовали на совесть, за исключением троих: у этих сдали нервы, и они убежали”. Но Датико вдруг оказался совсем один. Он мешкал, не зная, что делать. Успех операции висел на волоске.

Действительно ли Сталин бросил первую бомбу с крыши особняка князя Сумбатова? Еще один источник, Петр Павленко, один из ручных писателей диктатора, утверждал, что Сталин сам принимал участие в налете на карету и был ранен осколком бомбы. Но это кажется маловероятным. Сталин обычно держался в стороне от остальных – из соображений безопасности и потому, что он всегда полагал себя особенным.

В 1920-х, согласно грузинским источникам, пьяный Камо уверял, что Сталин не принимал в ограблении активного участия, а был наблюдателем; это согласуется с другим, не слишком надежным источником, связанным с полицией, который указывал, что Сталин “смотрел на безжалостную бойню с сигаретой во рту, стоя во дворе усадьбы” на Головинском проспекте. Возможно, “усадьба” действительно была князя Сумбатова. В молочных, духанах, сапожных мастерских, парикмахерских и галантерейных лавках было полно осведомителей охранки. Скорее всего, Сталин, мастер заговоров, блестяще умевший внезапно появиться и исчезнуть, уже был вдали от места событий, когда началась стрельба. Наиболее осведомленный источник сообщает, что он находился на железнодорожной станции.

Здесь он легко мог поддерживать связь со своей сетью грузчиков и уличных мальчишек на Эриванской площади. Если бы эти ловкачи принесли ему дурные вести, он сел бы на поезд и исчез.

Когда казалось, что ограбление вот-вот сорвется, “капитан” Камо выехал на площадь в собственном фаэтоне: одной рукой он держал вожжи, другой – палил из маузера. В бешенстве от того, что план провалился, ругаясь во весь голос, “как настоящий капитан”, он нарезал круги по площади, тем самым возвращая ее себе. Потом он галопом подъехал к Датико, нагнулся и с помощью одной из девушек сгрузил мешки с деньгами в свой фаэтон. Резко развернув карету, он поскакал назад по бульвару мимо дворца наместника, который гудел как улей: туда стекались войска, казаки седлали коней, раздавались просьбы о подкреплении.

Камо заметил, что в противоположную сторону несется полицейская карета. В ней сидел А. Г. Балабанский, заместитель начальника полиции. “Деньги в безопасности! Скорее на площадь!” – закричал Камо. Балабанский пустился на площадь. Только на другой день он понял свою ошибку. Тогда он покончил с собой.

Камо отправился прямиком на 2-ю Гончарную улицу и въехал во двор столярной мастерской позади дома пожилой женщины по имени Варвара Бочоридзе (Бабе). Здесь Сталин провел много вечеров в гостях у ее сына Михо. Здесь и планировалось ограбление. Этот адрес отлично знала местная полиция, но бандиты подкупили по крайней мере одного жандармского офицера, капитана Зубова, – впоследствии его обвинили во взяточничестве и даже в укрывательстве награбленного. Смертельно уставший Камо отнес в дом деньги, скинул военную форму и вылил на разгоряченную голову ведро воды.

Слух о сталинском “спектакле” разнесся по всему миру. В Лондоне заголовок “Дейли миррор” гласил: “Град бомб: революционеры сеют хаос и разрушение посреди толпы народа” – “Сегодня одна за другой были брошены около десяти бомб на заполненной людьми площади в центре города. Бомбы разорвались с ужасающей силой, многие убиты…” “Таймс” написала просто: “Тифлисская бомбардировка”; парижская “Тан” была еще лаконичнее: “Катастрофа!”

Тифлис был в смятении. Обычно добродушный наместник на Кавказе, граф Воронцов-Дашков, произносил тирады о “дерзости террористов”. “Городские власти и армия мобилизованы, – писала “Исари”. – Полиция и добровольцы прочесывают город. Многие арестованы”. Санкт-Петербург пришел в ярость. Службам безопасности было велено разыскать деньги и грабителей. Расследование возглавил специально отряженный сыщик с командой помощников. Дороги были перекрыты, Эриванская площадь оцеплена, казаки и жандармы отлавливали обычных подозреваемых. Все осведомители, все двойные агенты были мобилизованы на розыск информации и аккуратно приносили самые разные версии, ни одна из которых не имела отношения к настоящим виновникам.

В фаэтоне осталось 20 000 рублей. Выживший возница, решивший, что ему повезло, прикарманил еще 9500 рублей, но потом его с ними арестовали; о банде Сталина и Камо он ничего не знал. Какая-то лепетавшая вздор женщина заявила, что была среди грабителей, но выяснилось, что она помешанная.

Никто не знал, сколько действовало преступников: свидетелям казалось, что бандитов, бросавших бомбы с крыш, если не со Святой горы, было до пятидесяти. Никто не видел, как Камо забрал банкноты. По всей России агенты охранки слышали рассказы о том, что ограбление устроило само государство, или польские социалисты, или ростовские анархисты, или армянские дашнаки, или эсеры.

Ни одного бандита не поймали. Даже Куприашвили пришел в себя как раз вовремя, чтобы удрать. Во время всеобщей паники преступники разбежались во все стороны и скрылись в толпе. Один из них, Элисо Ломинадзе, прикрывавший угол вместе с Александрой, пробрался на съезд учителей, украл учительскую униформу и затем как ни в чем ни бывало вернулся на площадь, чтобы полюбоваться своей работой. “Все мы остались живы”, – говорила Александра Дарахвелидзе, надиктовывая свои воспоминания в 1959 году; к тому времени она была последней здравствующей участницей злополучной банды.

На площади лежало пятьдесят раненых. Рядом с ними – растерзанные трупы троих казаков, сотрудников банка и случайных прохожих. Официальные газеты занижали число жертв, но из архивов охранки можно узнать, что погибло около сорока человек. В ближайших магазинах были устроены пункты первой помощи пострадавшим. Двадцать четыре тяжелораненых были отвезены в больницу. Через час прохожие наблюдали ужасающую похоронную процессию: по Головинскому проспекту ехала карета, нагруженная мертвыми и частями их тел, будто потрохами со скотобойни.

Государственный банк сам не мог понять, лишился он 250 000, или 341 000 рублей, или какой-то суммы между этими двумя, но в любом случае сумма была впечатляющая – около 1 700 000 фунтов стерлингов, или 3 400 000 долларов, в пересчете на сегодняшние деньги, хотя покупательная способность у них была гораздо выше.

Бочоридзе и его жена Маро, еще одна грабительница, зашили деньги в матрас. Стройная девушка с маузером Пация Голдава позвала носильщиков, возможно кого-то из уличных мальчишек Сталина, и следила за перевозкой денег в другой надежный дом за рекой Курой. Матрац положили на кушетку директора Тифлисской физической обсерватории, где Сталин жил и работал после семинарии. Это была последняя работа Сталина перед тем, как он с головой погрузился в подполье, последняя официальная должность до того, как он вошел в ленинское правительство в октябре 1917-го. Позже директор обсерватории признался, что не знал, на каком богатстве спит.

Сам Сталин, по утверждениям многих источников, помог перевезти деньги в обсерваторию. Звучит как легенда, но вполне правдоподобная: похоже, Сталин часто перевозил украденные деньги – верхом по горам, в полном вооружении, с трофеями налетов и ограблений в переметных сумах.

Как это ни удивительно, тем вечером Сталин отправился домой к Като и похвастался перед семьей своим подвигом: у ребят все получилось. Хвастаться было чем. Деньги были спрятаны в матрасе метеоролога, вскоре их отправят Ленину. Никто не подозревал ни Сталина, ни даже Камо. Добыча будет переброшена через границу, кое-что удастся даже отмыть через “Лионский кредит”. Полиция нескольких стран будет в течение месяцев безуспешно преследовать деньги и преступников.

Рассказывали, что первые два дня после ограбления Сталин, которого не подозревали в причастности к преступлению, чувствовал себя в безопасности и беззаботно пил в харчевнях на набережной. Но это продолжалось недолго. Внезапно он сказал жене, что они должны немедленно уехать и начать новую жизнь в Баку, нефтяном городе на другом конце Кавказа.

“Только дьявол знает, как этот грабеж неслыханной дерзости был совершен”, – писала тифлисская газета “Новое время”. Сталин спланировал идеальное преступление.

И все же тифлисское ограбление оказалось далеким от идеального. Оно стало почти пирровой победой. После него Сталин никогда уже не жил в Тифлисе и вообще в Грузии. Судьба Камо обернулась безумно нелепой трагедией. Погоня за деньгами, часть которых, как выяснилось, была в меченых купюрах, далась нелегко, но это был далеко не конец. Успех ограбления для Сталина стал почти что катастрофой. Мировая известность, которую получило преступление, оказалась мощным оружием против Ленина – и против самого Сталина.

Бандиты переругались из-за добычи. Ленин и его соратники сражались за эти деньги, как крысы в клетке. Враги Ленина в последующие три года инициировали три партийных расследования, надеясь погубить его. Сталин, персона нон грата в Грузии, запятнанный бесцеремонным небрежением партийными правилами и кровавой бойней в Тифлисе, был исключен из партии Тифлисским комитетом. Такое пятно на репутации могло бы уничтожить все шансы Сталина стать преемником Ленина, помешать ему стать главой России и первосвященником марксизма. Это так беспокоило Сталина, что в 1918-м он даже начал невероятное дело о клевете, чтобы помешать огласке этой истории. Его карьера “крестного отца”, дерзкого грабителя банков, убийцы, пирата и поджигателя – хотя о ней шептались в России и с удовольствием говорили на Западе – оставалась тайной до начала xxi века.

С другой стороны, тифлисский “спектакль” стал той точкой, с которой начался Сталин. Он показал себя не только как одаренный политик, но и как безжалостный человек действия – показал покровителю, чье мнение действительно имело значение. Ленин решил, что Сталин – “именно тот человек, который мне нужен”.

Через два дня Сталин с женой и ребенком покинул Тифлис. Но это было далеко не последнее его ограбление. Сталину предстояло покорять новые миры: Баку, главный нефтяной город в мире; Санкт-Петербург; всю необъятную Россию. Сталин, сын Грузии, выросший на диких, контролируемых кланами улицах неспокойного города, европейской столицы ограблений, теперь впервые ступил на русскую сцену. Он ни разу не оглянулся назад.