ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ СИЦИЛИИ. СВЯЩЕННЫЕ ПРАВИЛА МУЖЧИН

Второго декабря 1805 года в одном из самых судьбоносных сражений в своей карьере Наполеон, численность армии которого составляла 68 000 человек, одолел объединенное войско русских и австрийцев численностью 90 000 человек при Аустерлице в Моравии. На следующий день после Рождества, согласно условиям договора, подписанного в Прессбурге (ныне Братислава), Австрия вынужденно возвратила Франции все венецианские территории, которые приобрела в 1797 году по договору в Кампо‑Формио; вместе с побережьями Истрии и Далмации они вошли в состав нового Итальянского королевства Наполеона. Император отказался включать в договор какие‑либо положения, касавшиеся Неаполя; более того, в день подписания договора он заявил, что намерен «свергнуть с престола эту преступницу, которая столь бесстыдно нарушает правила, священные среди мужчин».

В своем последующем обращении к армии он развил эту мысль: «Должны ли мы верить двору, который не соблюдает верности, не ведает чести и не слышит голос разума? Нет нет и нет! Неаполитанская династия прекратила править, ее существование несовместимо с миром в Европе и с честью моей короны».

Новость о поражении под Аустерлицем как будто вселила панику в сердца и умы русских, которые решили немедленно отступить в Калабрию. Британский генерал сэр Джеймс Крейг возражал, но все‑таки последовал их примеру. Мария‑Каролина гневалась, как умела она одна. Признаться, она почти ожидала чего‑то подобного от русских, но для британцев это было поистине непростительно:

Запах пороха отравляет изнеженное обоняние генерала Крейга, и он потому жаждет ускользнуть даже от слабого дуновения. Надеюсь, он уцелеет и уйдет в монахи, опозорив свою страну и принудив ее утратить всякое влияние на торговлю в Средиземноморье, Леванте и Египте; британцам предстоит долго ощущать последствия этого шага. Я полностью разуверилась в англичанах.

Затем, 10 января 1806 года, генералы союзников передумали. Они решили вовсе не защищать Калабрию и отправиться прямиком домой. Для короля Фердинанда этого было вполне достаточно: как Неаполь может сопротивляться армии, разгромившей Австрийскую империю? 23 января король отплыл на Сицилию, оставив королеву и наследного принца заниматься подготовкой к обороне города. Чуть более двух недель спустя принц объявил, что уезжает в Калабрию «объединить предпринимаемые усилия»; Мария‑Каролина наконец осознала, что ситуация безнадежна и в Неаполе оставаться бессмысленно и опасно. Вместе с двумя незамужними дочерьми, невесткой (наследной принцессой), двумя внучками и одиннадцатью придворными она во второй половине дня 11 февраля взошла на борт неаполитанского фрегата «Архимед», мысленно готовясь к зимним невзгодам в Палермо. Но ее беды еще не закончились. Погода выдалась немногим лучше той, что отравляла их путешествие с Нельсоном и Гамильтонами. Сильный шторм расстроил конвой, двадцать шесть транспортов оказались выброшенными на берег, где их захватили французы (или они сами сдались французам). Несколько судов лишились всего груза, а вся переписка правительства попала в руки врага. Минуло пять жутких суток, прежде чем «Архимед», оставшийся почти в полном одиночестве, бросил якорь в гавани Палермо.

Королева уплыла как раз вовремя; по календарю (такое вот стечение обстоятельств) наступил День святого Валентина, когда, под проливным дождем, французский отряд под командованием генерала Луи Партоно вступил в Неаполь. Это был авангард армии численностью 40 000 человек под командованием маршала Андре Массены, и с этим авангардом двигался старший брат императора Жозеф Бонапарт, личный представитель Наполеона. Никакого сопротивления французы не встретили. Хотя семь лет назад лаццарони сражались, как тигры, и устроили настоящую резню, на сей раз они реагировали вяло, равнодушно, и не протестовали, когда Жозеф на следующий день организовал торжественное шествие и занял под резиденцию королевский дворец. Через шесть недель, 30 марта, Жозеф короновался. «Шаткое и грозившее рухнуть регентство», по выражению сэра Гарольда Актона, было озабочено исключительно сохранением мира. Получив строгое указание не сдавать городские замки французам, регент мгновенно уступил все три, заодно с островами Искья и Прочида, дабы гарантировать благорасположение со стороны завоевателей.

«Неаполь захвачен, теперь все сдадутся», – писал Наполеон Жозефу. Что ж, далеко не в первый раз император недооценил своего противника. Калабрия оказалась куда более твердым орешком. 1 июля 1806 года британский отряд из Палермо под командованием генерала сэра Джона Стюарта в составе 4800 пехотинцев и шестнадцати пушек высадился на западном побережье; спустя три дня британцы напали на французов близ деревни Маида и стремительной штыковой атакой обратили врага в бегство. Эта победа вызвала восторженные отклики не только в самой Калабрии, но и в Англии, где о месте сражения до сих пор напоминает географическое название Майда‑Вэйл. Кое‑кто упрекал Стюарта – мол, пойди он дальше на север, «ничто не помешало бы ему достичь окрестностей Неаполя»; однако эти люди забывали, что его крошечное войско было измучено жарой и малярией. Так или иначе, ему удалось заставить французов отложить на неопределенный срок намечавшееся вторжение на Сицилию – а это, несомненно, достижение. Впрочем, достигнутое следовало закрепить. Сицилия оставалась единственной – помимо Сардинии – частью Италии, свободной от французской оккупации, и британское стремление не допустить захвата острова было очевидным. Поэтому британцы гарантировали острову свою военную защиту и перебросили туда до 10 000 солдат и офицеров.

К сожалению, падение (после героического сопротивления, длившегося полгода) города Гаэта, вкупе с решением Массены сосредоточить намного более крупные силы, вынудило Стюарта в сентябре увести свое войско на корабли. Это означало партизанскую войну, причем сопровождаемую обычными зверствами – с обеих сторон. Калабрийцы не испытывали особой любви к Бурбонам, но все же предпочитали тех французским захватчикам; вдобавок разве папа не отказался признавать Жозефа Бонапарта королем? Эти люди были в основном крестьянами, а потому, когда началась партизанская война, нисколько не миндальничали.

Что касается Сицилии, остров, которым правили только король Фердинанд и королева Мария‑Каролина, вряд ли сулил Массене серьезные проблемы. Нельсон погиб, а королевская чета по прибытии в Палермо удостоилась гораздо более холодного приема, нежели в их предыдущий визит. Сицилийцы успели как следует узнать своего государя и отлично понимали, что для Фердинанда их остров является всего лишь охотничьими угодьями (и временным убежищем). Он даже ухитрился уничтожить в Палатинской капелле несколько превосходных мозаик двенадцатого столетия, чтобы обеспечить себе более удобный проход в здание. Кроме того, все главные административные должности на острове занимали неаполитанцы, а многие островитяне, прежде всего младшие сыновья знатных семейств, остались в итоге не у дел. В подобных обстоятельствах французское вторжение, случись оно в реальности, могло, пожалуй, и не столкнуться с сопротивлением.

Но вторжения не произошло. Во‑первых, Фердинанд попросил англичан взять на себя защиту острова – вероятно, они поступили бы так и без его приглашения: теперь в Мессинском проливе постоянно патрулировали британские канонерки. Во‑вторых, британцы не собирались ограничиваться исключительно обороной Сицилии; во всем, кроме названия, они сделались полновластными хозяевами острова, поскольку на Сицилии их было много – свыше 17 000 военных и около тридцати гражданских консулов и вице‑консулов. Сицилия также получала прямые субсидии от Британии, не говоря уже о значительных кредитах и немалых частных инвестициях; воздействие этих денег на прежде апатичную сицилийскую экономику легко себе представить. В результате остров охватила неудержимая англофилия: «сливки» Палермо теперь говорили на сицилийском диалекте с сильным английским акцентом.

Возвращению королевской семьи в Палермо обрадовался в первую очередь сэр Джон Актон. Прошло больше года с момента его изгнания на Сицилию, и ко времени прибытия королевы он сумел восстановить свою прежнюю власть. Мария‑Каролина всегда его ненавидела, и их встреча, по ее словам, ознаменовалась «нарочитыми сетованиями и слезами». Актон, как писала королева, считал калабрийскую кампанию пустой тратой времени и средств (но, вследствие настояния Марии‑Каролины, эта кампания растянулась в целом еще на четыре года); гораздо больше его заботило спасение Сицилии, а не возрождение былой славы Неаполя. Благодаря Актону английские войска уже заняли ряд фортов вокруг Мессины и на северо‑востоке; он также написал адмиралу лорду Коллингвуду, который сменил Нельсона в качестве главнокомандующего в Средиземноморье, с просьбой прислать флот на защиту острова.

У Коллингвуда имелась другая, более важная цель – помешать французскому Атлантическому флоту войти в Средиземное море. Однако он отправил на Сицилию надежного заместителя. Контр‑адмирал сэр Сидни Смит обрел, так сказать, новую жизнь при сицилийском дворе. За его плечами значилась великолепная военная карьера, упорное сопротивление Наполеону в ходе осады Акко в 1799 году (он поставил свои корабли на якорь на мелководье и накрыл общими залпами французский лагерь). Энергичный, буйный и громогласный, он мгновенно нашел общий язык с королевой, которая не сомневалась, что нашла в нем нового Нельсона. «Шмидт», как она неизменно его величала, был твердо намерен не разочаровывать правительницу. 11 мая он повел корабли в Неаполитанский залив. Разумеется, он не собирался подвергать город бомбардировке, но захватил Капри и, спустя некоторое время, остров Понца (которому вскоре предстояло стать оплотом роялистских заговоров и интриг). Также Смит порадовал королеву тем, что принялся тайно высаживать вожаков партизан вдоль побережья Калабрии (они распространяли прокламации, призывавшие к восстанию против французов) и поставлять оружие и продовольствие в Гаэту, которая до сих пор героически держалась. 28 июня королева поручила Смиту командованием всеми неаполитанскими и сицилийскими силами на суше и на море; принимая это назначение, Смит поклялся «сделать больше, чем Бонапарту когда‑либо грезилось».

Вряд ли может вызвать удивление тот факт, что сэр Сидни оказался не слишком популярен среди своих английских товарищей. Июньское назначение, которое состоялось без каких‑либо консультаций с сэром Джоном Стюартом, привело самого Стюарта в ярость. К счастью для всех заинтересованных сторон, его почти сразу перевели на новое место службы – а преемником Стюарта оказался генерал Генри Фокс, откровенно больной человек, который передоверил большинство решений, которые необходимо принять своему первому заместителю (и в конечном счете «наследнику») сэру Джону Муру. Но у Мура Смит вызывал не меньше раздражения, чем у Стюарта; вдобавок он полагал, что сэр Сидни наносит непоправимый урон.

из‑за вмешательства в дела Калабрии, где в своем воображении он командует армейскими операциями, но где на самом деле он лишь провоцирует убийства и грабежи и способствует поддержанию в тех несчастных, кого мы вовсе не намереваемся поддерживать, мятежного духа, тогда как оный оборачивается для них все более суровым мщением со стороны французского правительства. Пока у сэра Сидни были деньги, он щедро их тратил; теперь, не задумываясь о последствиях, он раздает оружие, боеприпасы и продовольствие…

Все очевидцы событий сходятся в том, что калабрийцы не нуждались в «провоцировании» сэра Сидни Смита. Даже без его вмешательства война в Калабрии была куда более кровопролитной, чем большинство подобных кампаний, и противники не чурались творить кошмарные злодеяния, на которые обычно следовал не менее жестокий ответ; на площади маленького городка Кассано – достаточно будет единственного примера – пятьдесят два итальянца были расстреляны своими соотечественниками. В основном это были решительные противники французов. Грубые, страстные, богобоязненные, калабрийцы восприняли отказ папы римского признать Жозефа Бонапарта королем достаточным основанием для действий. Объявленное Жозефом грядущее закрытие всех мужских и женских монастырей в регионе усугубило ситуацию.

Отзыв сэра Сидни в январе 1807 года стал огромным облегчением практически для всех его соотечественников на Сицилии. Теперь лишь королева жаждала войны. По ее мнению, настала пора для полномасштабного нападения на Неаполь. Все советники, равно английские и сицилийские, пытались ее переубедить (насколько возможно вежливо), но она отказывалась их слушать. Хью Эллиот записал, что «ее величество… обладает неукротимым нравом, чрезвычайно живым и образным воображением и предприимчивым духом, а потому не замечает (или, возможно, не желает замечать) те трудности, каковые препятствуют достижению сколько‑нибудь значимой цели». Постепенно, только благодаря настойчивости Марии‑Каролины, удалось собрать отряд численностью около 4000 человек под командованием генерала принца Луи Гессен‑Филипштальского, героя недавней осады Гаэты; этот отряд пересек Мессинский пролив и двинулся на север по Калабрии. Едва начавшись, экспедиция закончилась катастрофой. В ходе краткого сражения близ Милето принц потерял 1633 солдата и шесть артиллерийских орудий. Мария‑Каролина приняла весть о случившемся экспрессивно (как всегда), но отказалась признать свою причастность к этому фиаско. Она по‑прежнему мечтала о Неаполе.

В июле 1807 года сэр Артур Паже коротко остановился в Палермо на пути к месту своего нового назначения, Константинополю. Он надеялся избежать встречи с королевой, но та, заранее оповещенная о его прибытии, призвала дипломата во дворец. Она жаловалась ему на протяжении двух часов, сетуя на поведение англичан в целом и сэра Джона Мура в частности. Впоследствии Паже писал:

Располагая возможностью захватить остров, сам Бонапарт вряд ли мог пожелать лучшего для себя состояния дел на Сицилии… Очевидна убежденность обоих генералов, Фокса и Мура, в том, что ни в коем случае нельзя полагаться на сицилийское правительство, правящее островом так, как оно правит сейчас, пока королева заправляет в государственном совете; сицилийская же армия, если можно так ее назвать, пребывает в столь плачевном состоянии, что в нынешних обстоятельствах неразумно ожидать от нее какого бы то ни было содействия.

Марию‑Каролину вдобавок потрясло Тильзитское соглашение, подписанное Наполеоном и царем Александром I в июле 1807 года на плоту посреди реки Неман. Царь, бывший союзник Неаполя, согласился признать Жозефа Бонапарта неаполитанским правителем; «Жду смертного приговора», – записала королева. Впрочем, одновременно ей пришлось оправляться от гораздо большего удара: два месяца назад умерла ее старшая дочь Мария‑Тереза, жена австрийского императора. Когда император женился снова, всего восемь месяцев спустя (и усугубил этот грех признанием королевского статуса Жозефа Бонапарта), остатки эмоциональной связи с бывшей тещей исчезли; отныне эти двое старались общаться как можно меньше – и сугубо формально.

Тильзитский мир определил будущее Восточной Европы – по крайней мере, на текущий момент. Наполеон теперь получил возможность уделить внимание западу, то есть Пиренейскому полуострову. С Португалией разобрались быстро; осенью 1807 года, когда португальцы отказались закрыть свои порты для британского судоходства, император отправил армию численностью 30 000 человек. Португальская королевская семья бежала в Бразилию, оставив страну на милость французов. Большая часть армии вторжения затем переправилась в Северную Испанию, а император отправил своего зятя Иоахима Мюрата занять Мадрид и заставить испанского короля Карла IV и его сына Фернандо встретиться с Наполеоном в Байонне. 5 мая 1808 года Карл и Фернандо одновременно отреклись от своих прав на престол; взамен Наполеон пообещал, что Испания останется католической и независимой, а править ею будет тот, чье имя он назовет очень скоро. Он сдержал свое обещание – и назвал имя своего брата Жозефа.

Жозеф начал свое правление в Неаполе достаточно хорошо; по распоряжению брата он приступил к ликвидации громадных феодальных владений на острове и делал все возможное, чтобы упорядочить местные финансовую, образовательную и судебную системы. Но он не был счастлив на Сицилии и, когда Наполеон предложил ему корону Испании, охотно согласился. Увы, новое королевство погибло, фактически не родившись. 2 мая, еще до совместного отречения монархов, жители Мадрида восстали против захватчиков. Этот мятеж быстро и жестоко подавили, но восстание распространилось по всей Испании, где народ продемонстрировал врожденный талант к партизанской войне. 23 июля французский генерал Пьер Дюпон был вынужден сдаться со всей своей армией. Повстанцы двинулись на Мадрид – и изгнали Жозефа несколько недель спустя.

Иоахим Мюрат по приказу императора тем временем сменил Жозефа на неаполитанском троне. Вообще‑то он надеялся получить в управление Испанию; если же это окажется невозможным, он был готов довольствоваться Польшей или Вестфалией. Неаполь, по его мнению, был для него слишком мал, и это чувство разделяла его жена Каролина, сестра Наполеона; неаполитанская корона, говорила она, маловата для ее головы. В итоге чета решила провести лето в Пиренеях; лишь в сентябре они официально приняли на себя управление королевством. Между тем в июне высадился в Мессине будущий «король французов» Луи‑Филипп, герцог Орлеанский, прибывший на остров как претендент на руку принцессы Марии‑Амалии, двадцативосьмилетней и последней незамужней дочери королевы. Будучи сыном Филиппа Эгалите, который искренне поддерживал революцию, но закончил свои дни на гильотине, Луи‑Филипп отчаянно пытался восстановить семейную честь; брак с Бурбонами – лучшего в этом отношении не оставалось и желать. Много лет спустя он вспоминал:

Адмирал Коллингвуд… заблаговременно предостерегал меня: «Если вы отправляетесь в Палермо, упаси вас Господь от королевы Каролины! Это зловреднейшая женщина среди всех, какие только рождались на свет». Она и вправду не ангел, но лично мне она понравилась… Едва о моем прибытии известили, она вышла на крыльцо меня встречать, и когда я представился ей, она взяла меня за руку и, не говоря ни слова, повела в свои покои. Там, в оконной нише, она взяла мою голову в ладони и некоторое время молча смотрела на меня. «Я должна ненавидеть вас, – сказала она наконец, – ведь вы воевали с нами: но вы мне приглянулись. Вы прибыли сюда жениться на моей дочери; я не стану вам мешать, но ответьте честно – какое участие вы принимали во французской революции? Я прощаю вам все заранее, при условии, что получу честный ответ».

По‑видимому, Луи‑Филипп выполнил просьбу королевы. В 1791 году, в возрасте младше восемнадцати лет, он доблестно сражался с австрийцами и пруссаками; когда же установилось «Царство террора», он мудро решил бежать и провел следующие пятнадцать лет за пределами страны. Верная слову, Мария‑Каролина дала благословение на брак, таинство которого совершилось в неожиданной обстановке королевской опочивальни, – Фердинанд был прикован к постели после падения с лестницы несколькими неделями ранее; затем церемонию провели повторно, день или два спустя, в великолепии Палатинской капеллы. «Непоседливая Амалия вышла замуж за герцога Орлеанского, – писала Мария‑Каролина. – У них нет средств к существованию, они бедны, но счастливы и любят друг друга бесконечно». Так и было на самом деле; этот брак доказал свою прочность десятью детьми, а в 1830 году Мария‑Амалия, как супруга своего мужа, стала королевой французов. К тому времени ее мать давно умерла, но она наверняка была бы счастлива.

После прибытия 6 сентября 1808 года «Иоахима Наполеона, милостью Божией и по конституции короля Обеих Сицилий и гранд‑адмирала империи», Неаполь словно превратился в этакую Руританию. Облаченный в роскошный мундир самолично придуманного покроя, горделиво выставляя усы и вообще выказывая склонность к фанфаронству и показушности, Мюрат произвел впечатление на своих новых подданных, которые подпали под его обаяние. Первоначальное нежелание оставаться в Неаполе быстро забылось, и он с головой погрузился в решение задачи по «перетаскиванию» Неаполя в девятнадцатое столетие – в частности, заменил былые, отчасти ветхозаветные законы суровым кодексом Наполеона. Его жена Каролина, младшая сестра Наполеона, носила, в восприятии местных жителей, не слишком удачное имя; но, как и ее тезка в Палермо, была особой весьма энергичной, амбициозной и готовой править.

Остров Капри обычно не воспринимают как пятно, «пачкающее» ландшафт. Но для Иоакима и Каролины он был именно таким пятном. До сих пор удерживаемый Бурбонами, остров не выказывал ни малейшего намерения сдаваться; такого мнения, в частности, придерживался командир тамошнего гарнизона Хадсон Лоу (будущий тюремщик Наполеона на острове Святой Елены), который по прибытии на Капри приказал доставить ему «четыре дюжины шампанского, три дюжины трехлетнего бургундского, три дюжины четырехлетнего бургундского, шесть дюжин лучших вин вроде фронтиньяна, а также любых других, что ценятся высоко». Увы, ему не пришлось насладиться этими запасами. В начале октября 1808 года французы напали на Анакапри. Лоу, гарнизон которого состоял исключительно из корсиканцев и мальтийцев, сумел продержаться две долгих недели, ежедневно ожидая появления фрегата «Эмбускейд» или любого другого английского военного корабля; но подмога не пришла, и 16 октября (при полных винных подвалах) он был вынужден сдаться.

Захват Капри не имел реального значения для сложившейся политической ситуации, зато позволил Мюрату устроить пышные торжества – и, что называется, подбросил дров в костер ненависти по отношению к британцам в груди Марии‑Каролины. Ничто не могло поколебать ее стойкого убеждения в том, что Неаполь представляет собой пороховую бочку, готовую взорваться. «Не думаю, что вернуть Неаполь будет трудно, – писала она в апреле 1809 года. – Вся Италия жаждет объединиться и изгнать угнетателей». Насколько она ошибалась, стало очевидно через два месяца, когда небольшая британская эскадра под командой не желавшего этого похода сэра Джона Стюарта вошла в воды залива. Неаполитанцы никак не продемонстрировали готовности восстать. В одном из самых мелких морских сражений в истории – в нем участвовали один британский и один французский фрегат – британцы уступили; острова Искья и Прочида, ненадолго захваченные, пришлось спешно эвакуировать. Побитая экспедиция возвратилась на Сицилию.

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=7391525

«История Сицилии / Джон Норвич ; [пер. с англ. В. Желнинова].»: АСТ; Москва; 2018

ISBN 978‑5‑17‑099444‑1, 978‑5‑17‑099443‑4