РОКОВЫЕ ДАТЫ. РАЗДЕЛ ИМПЕРИИ

9 апреля 1204 г. крестоносцы предприняли первую попытку штурма города со стороны Золотого Рога, в районе Влахернского дворца. Робер де Клари так описывал начало этого решающего сражения за город: «Когда настало утро понедельника, все пилигримы хорошенько снарядились, надели кольчуги, а венецианцы подготовили к приступу перекидные мостики своих нефов… и свои галеры; потом они выстроили их борт к борту и двинулись в путь, чтобы произвести приступ; и флот вытянулся по фронту на доброе лье; когда же они подошли к берегу и приблизились, насколько могли, к стенам, то бросили якорь. А когда они встали на якорь, то начали яростно атаковать, стрелять из луков, метать камни и забрасывать на башни греческий огонь; но огонь не мог одолеть башни, потому что они были покрыты кожами. А те, кто находился в башнях, отчаянно защищались и выбрасывали снаряды по крайней мере из 60 камнеметов, причем удар попадал в корабли; корабли, однако, были так хорошо защищены дубовым настилом и виноградной лозой, что попадания не причиняли им большого вреда, хотя камни были столь велики, что ни один человек не мог бы поднять такой камень с земли».

Поначалу защитникам Константинополя удалось отбить штурм, обрушив на крестоносцев смертоносный град стрел, камней и «греческого огня». Захлебнувшаяся атака была повторена через три дня, и на этот раз оказалась гораздо более успешной. Утром части рыцарей удалось перебросить на стены перекидные мостики, по которым они смогли взобраться на укрепления и начали захватывать башни. Это произошло благодаря тому, что два из кораблей осаждавших – «Пилигрим» и «Парадиз», под командованием епископов Суассона и Труа – были прибиты ветром вплотную к одной из крепостных башен в районе квартала Св. Петра.

Другой отряд смог частично разрушить на одном из участков крепостную стену и устремиться в образовавшийся пролом. Ворвавшиеся к вечеру в Константинополь крестоносцы разбили изнутри трое городских ворот, и с этого момента участь города была предрешена – основные силы захватчиков ворвались в византийскую столицу. В это время гвардия Алексея V бездействовала, требуя от императора денег. Мурцуфл, видя поражение и не желая, по словам Никиты Хониата, «попасть в виде лакомого блюда или десерта в зубы латинян», под покровом ночи бежал из Константинополя.

Ночь прошла для византийцев в тягостном ожидании продолжения боевых действий и поисках средств и способов личного спасения. Знать решила отдать корону то ли Константину, то ли Феодору Ласкарисам, на трон претендовал и родственник Алексея V Феодор Дука. Время уходило на бессмысленные препирательства, и никто в это время не занимался организацией дальнейшей обороны столицы.

В сложившейся ситуации проявилась одна из наиболее негативных черт византийского общества – атрофировавшаяся к этому времени способность к самоорганизации. Создав мощнейшую государственную машину, византийцы полностью препоручили ей заботу обо всем, что не касалось их сугубо личных, частных интересов. Когда же вертикаль власти оказалась в глубоком кризисе, ромеи продемонстрировали абсолютную неспособность к каким‑либо совместным осмысленным и организованным действиям. Спасение Родины должно было осуществить государство, рядовые же византийцы‑обыватели не выказывали ни малейшего желания сражаться за что‑либо более абстрактное, чем собственная шкура, свой дом или жизнь близких. Даже когда Константин Ласкарис обратился к горожанам с призывом взять в руки оружие для сопротивления захватчикам, то натолкнулся на глухую стену молчаливого угрюмого равнодушия со стороны константинопольцев.

Так византийское общество, некогда остановившее в VII–VIII вв. натиск громадных мусульманских арабских полчищ благодаря тому, что считало войну оборонительной, священной и народной, оказалось к началу ХІІІ в. неспособным противостоять жалкой горстке крестоносных захватчиков. Видимо, важную роль в этом сыграло то, что завоеватели тоже были христианами, пусть и католического обряда, и вера в то, что они не будут уничтожать крупнейший христианский город и его жителей. Война воспринималась современниками как некая разновидность военного переворота в борьбе узурпаторов за власть, пусть и с участием иноземных воинов. Империи и им самим, как надеялись ромеи, это противостояние ничем смертельным не грозило. Пусть произойдет еще одна смена императора на троне, пусть наконец на нем закрепится сильнейший – и жизнь пойдет своим привычным чередом. Не удивительно, что часть византийской знати и купечества активно сотрудничала с крестоносцами, которые были в их глазах не столько иностранными захватчиками, сколько некоей вспомогательной силой в борьбе за императорский престол.

Ворвавшиеся же в Константинополь крестоносцы тем временем усиленно готовились к генеральному сражению за город. Они окопались внутри городской черты, вблизи стен, и не решались продвигаться далее к центру, опасаясь контратаки со стороны византийцев. Всю ночь захватчики проверяли, ремонтировали и готовили оружие и согласовывали план действий, предполагая, что с рассветом им придется участвовать в сражении, равного которому еще не было в истории крестоносного движения. Каково же было их изумление, когда они увидели, что драться им абсолютно не с кем, поскольку ромеи вовсе не собираются подниматься на защиту своей столицы. «Неприятель сверх всякого ожидания увидел, что никто не выступает против него с оружием в руках и никто не сопротивляется: напротив, все остается открытым настежь, переулки и перекрестки не защищены, нигде ни малейшей опасности и полная свобода неприятелю», – писал об этом Никита Хониат.

Так весьма незначительное по количеству войско, едва ли, после понесенных ранее потерь, существенно превышавшее пятнадцать тысяч человек, стало полновластным хозяином крупнейшего и богатейшего города всего тогдашнего, по крайней мере, христианского мира. Жоффруа де Виллардуэн, обращаясь к будущим читателям своих мемуаров, писал: «И знайте, что не было такого храбреца, чье сердце не дрогнуло бы, и казалось чудом, что столь великое дело совершено таким числом людей, меньше которого трудно и вообразить».

Крестоносцы не преминули тут же воспользоваться успехом и принялись грабить Константинополь. Одна из латинских хроник, описывавших поток и разграбление, которым подвергся город, так и называется – «Константинопольское опустошение». Дворцы, храмы, купеческие склады, дома зажиточных и не очень константинопольцев – ничто не миновала участь быть разграбленным, разоренным, разрушенным и сожженным. Грабеж продолжался три дня, и в нем погибло невооброзимое количество произведений искусства и рукописных книг, способных заинтересовать безграмотных крестоносцев лишь своими драгоценными окладами, которые беспощадно сдирались, рубились на куски, переплавлялись. Сокровища же человеческой мысли втаптывались при этом в грязь или гибли во всепожирающем огне.

Трогательный плач по разграбленному Константинополю оставил в своем историческом сочинении очевидец событий Никита Хониат, начав его обращением к византийской столице: «О город, город, око всех городов, предмет рассказов во всем мире, зрелище превыше мира, кормилец церквей, вождь веры, путеводитель православия, попечитель просвещения, всякого блага вместилище! И ты испил чашу гнева от руки Господней, и ты сделался жертвой огня, еще более лютого, чем огонь, ниспавший древле на пять городов!»

Особенно впечатляет описанная историком сцена разграбления Св. Софии, во время которого западные варвары ввели внутрь храма выючных животных, чтобы нагрузить их драгоценностями, а те, напуганные диковинным для них видом помещения и толпой, пачкали пол святыни испражнениями: «О разграблении храма нельзя и слушать равнодушно. Святые налои (имеются в виду высокие столики для чтения стоя), затканные драгоценностями и необыкновенной красоты, приводившей в изумление, были разрублены на куски и разделены между воинами вместе с другими великолепными вещами. Когда им было нужно вынести из храма священные сосуды, предметы необыкновенного искусства и чрезвычайной редкости, серебро и золото, которым были обложены кафедры, амвоны и врата, они ввели в притворы храмов мулов и лошадей с седлами; животные, пугаясь блестящего пола, не хотели войти, но они били их и таким образом оскверняли их калом и кровью священный пол храма».

Русский очевидец погрома столицы Византии, автор «Повести о взятии Царьграда фрягами», писал: «Церкви в граде и вне града пограбиша все, им же не можем числа, ни красоты их сказати». Грабители не оставили в покое даже прах византийских императоров. Ворвавшись в усыпальницы василевсов, рыцари вскрывали саркофаги: внимание привлекали лишь драгоценности, серебро и золото.

Помимо церковных святынь, крестоносные грабители нанесли непоправимый урон античному искусству, уничтожив десятки знаменитых статуй, украшавших дворцы, улицы, площади и ипподром Константинополя. Как и в золотых и серебряных украшениях, рыцари ценили в искусных древних скульптурах лишь металл, из которого они были изготовлены. Вследствие этого были разрублены на части и переплавлены бронзовые статуи: Геры Самосатской, стоявшая на одной из площадей города; изображение сидящего в накинутой на плечи шкуре немейского льва Геракла работы знаменитого Лисиппа, украшавшее спи´ну ипподрома; колоссальная по своим размерам статуя Беллерофонта, изображенного восседавшим верхом на крылатом коне Пегасе. Последняя статуя была столь громадна, что, по словам Робера де Клари, «на крупе коня свили себе гнезда десять цапель: каждый год птицы возвращались в свои гнезда и откладывали яйца».

Древние вандалы, обвиненные в разграблении Рима, сопровождавшемся гибелью многих памятников античного искусства, и близко не подошли по масштабам причиненного мировому культурному наследию вреда к тому, что сотворили в Константинополе крестоносцы. В этой связи, пожалуй, гораздо более справедливым было бы вместо привычного нам термина «вандализм» использовать иной, связанный с поведением рыцарей Четвертого крестового похода в столице Византийской империи. В свете этого поистине тотального уничтожения, можно сказать, повезло знаменитой лисипповой квадриге, стоявшей над карцерами столичного конного ристалища – по распоряжению дожа Энрико Дандоло ее вывезли в Венецию и водрузили над главным порталом собора Св. Марка.

Грабеж остановило лишь лунное затмение, которое крестоносцы сочли дурным знаком. Награбленные ценности собрали и разделили, предоставив три четверти из них венецианцам в счет уплаты долга василевса Алексея IV, а оставшееся разделили между всеми участниками похода. «И столь значительна была добыча, что не могу вам и описать, сколько было там золота и серебра, утвари, и драгоценных камней, и шелковых одежд и материй, и мехов и соболей, и разных богатств, когда либо на земле существовавших. И истинно свидетельствует Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, что с тех пор, как стоит мир, не было столько захвачено ни в одном городе. Каждый выбрал себе жилище по вкусу, а было их там достаточно. И вот разместились паломники и венецианцы, и радовались они весьма чести и победе, Господом им дарованной, ибо тот, кто доселе был беден, стал богат и имущ».

Кроме награбленных драгоценностей крестоносцы чуть позже произвели также раздел земель Византийской империи. Избранный после долгих споров и пререканий императором граф Эно и Фландрии Балдуин получил 5/8 территории Константинополя, Южную Фракию и часть Северо‑Западной Малой Азии, прилегающую к Мраморному морю и проливам, а также некоторые острова в Эгейском море – Хиос, Лесбос, Самос и другие.

3/8 территории византийской столицы вместе с храмом Св. Софии достались Венеции. Республика Св. Марка вообще вышла из Четвертого крестового похода главным победителем, получившим наибольшие выгоды. Она получила в свое владение важные торговые города на побережье Адриатического моря, в частности Диррахий, ряд пунктов в Пелопоннесе, о. Крит, большинство островов в Эгейском море, важные приморские города Фракии. Подвластные Венеции территории Византии были громадны, и далеко не случайно венецианский дож Энрико Дандоло, получивший, вероятно, византийский титул деспота, именовался «властителем четверти с половиной всей империи Романии».

Полученные благодаря территориальным приобретениям возможности вести восточную торговлю были колоссальны, ведь Республике Св. Марка достались лучшие византийские гавани и важнейшие стратегические пункты. По сути, весь путь в Константинополь из Венеции был в руках венецианцев, создавших в результате Четвертого крестового похода настоящую колониальную империю. Латинская империя, номинально наследовавшая империи ромеев, не шла по своему богатству и возможностям ни в какое сравнение с могущественной Венецианской республикой.

Поначалу весьма обрадовался взятию Константинополя Папа Римский Иннокентий III, которому сообщил о случившемся новоизбранный император Балдуин, именовавший себя в послании «Божьей милостью Константинопольским императором и присно Августом». Папа, рассчитывая, видимо, на скорейшее объединение церквей под властью престола Св. Петра, высказал в ответном письме радость по поводу содеянного чуда «для хвалы и славы Его (Господа) имени, для чести и пользы апостольского престола и для выгоды и возвеличения христианского народа». В другом письме понтифик отмечал, что ему «приятно, что Константинополь вернулся к повиновению своей матери, святой Римской церкви, однако нам было бы приятнее, если бы Иерусалим был возвращен под власть христианского народа».

Отношение Иннокентия ІІІ к произошедшему вскоре претерпело существенные изменения, вызванные, видимо, не столько известиями о зверствах и грабежах крестоносцев в Константинополе, сколько тем, что договор о разделе территории Византии носил сугубо светский характер и никоим образом не учитывал интересы папского Рима. Балдуин был избран и коронован императором без какого‑либо участия Папы Римского и не просил у него какого‑либо утверждения своих прав. Св. София досталась венецианцам, которые самостоятельно избрали из своей среды константинопольским патриархом Фому Морозини. Получалось, что светское завоевание Византийской империи латинами отнюдь не означало единения греческой и римской церквей под властью Папы Римского.

Андрей Николаевич Домановский

Загадки истории. Византия

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=44518940

«Загадки истории. Византия / А. Н. Домановский; худож.‑оформитель Е. А. Гугалова»: Фолио; Харьков; 2016