КРЫМ ХАНСКИЙ. У ЗАСЕЧНОЙ ЧЕРТЫ

Московские военные, строя знаменитые засечные черты, сполна научились использовать для защиты своей земли преимущества родных лесов и болот, точно так же, как татары пользовались открытыми степными просторами как защитой от вторжения русских, литовских или польских войск в Крым. В отношениях между Крымом и Москвой медленно, но неумолимо создавался паритет – уже подходило то время, когда московские войска еще не будут способны вторгнуться на полуостров, а татарские – уже не будут иметь возможности дойти до Москвы. Впрочем, окончательно эта ситуация сложится лишь к середине XVII в. и достичь ее удастся лишь колоссальным напряжением всех сил Московского государства, направленных прежде всего на длительное фортификационное строительство протяженных засечных черт, постепенно отодвигавшихся все дальше на юг.

Так, если к 1571 г. Большая засечная черта прикрывала ближний к Дикому полю правый берег Оки с Зарайском, то к середине – концу 1640‑х гг. была сооружена Белгородская засечная черта (1635–1646 гг.), протянувшаяся от Ахтырки через Белгород и Воронеж до Тамбова, где она смыкалась с Симбирской засечной чертой, построенной в 1648–1654 гг.

После получения сообщений из Рязани «воеводы по великого князя наказу послали за Оку воевод князя Ивана Федоровича Оболенского‑Овчину, а в другое место князя Дмитрия Федоровича Палецкого, а в третье место князя Ивана Федоровича Дрюцкого не со многими людьми». Русские полководцы действовали успешно, и в итоге татары вынуждены были отступить: «многих татар побили, а иных живьем переимали… Видев же сие, Сап‑Кирей царь и Ислам царь побежали борзо из украины великого князя вон».

Несмотря на то что в этот раз крымских татар удалось не пустить за Оку, вторжение крымцев в 1533 г. имело тяжелые последствия для Московского государства. Быстро отступавшие татары на самом деле добились своего, уведя за собой громадный, не менее нежели стотысячный полон. Крымский хан Сахиб Герай писал впоследствии в Москву, что у его знатных воинов, вернувшихся из похода 1533 г., было по 15–20 пленников, «а у иных, всей нашей рати, на всякую голову по пять, по шесть голов твоего полона в руках». Лишь в виде «тамги» хан получил от продажи пленных 100 тысяч золотых.

Произошедшее, таким образом, можно лишь весьма условно считать победой московских воевод и поражением крымских полководцев – татары получили то, за чем приходили, а русские войска не смогли им эффективно воспрепятствовать. Василий III мог бы повторить знаменитое изречение эпирского царя Пирра: «Еще одна такая победа, и мне некого будет защищать». Крым явно выигрывал у Москвы в общем стратегическом зачете и по очкам, хотя и мог понести некоторые потери и потерпеть отдельные поражения. Впрочем, следует также учитывать, что стратегическая задача освобождения Казани не могла быть достигнута при столь ограниченном военном контингенте крымцев, отправившихся в поход. Для того чтобы вернуть Сафе Гераю Казанское ханство, следовало бросить на Москву силы всего Крыма, сопоставимые с ударом, нанесенным Мехмедом Гераем в 1521 г., а сделать это мог лишь лично крымский хан Сахиб Герай.

Колоссальными были и прямые экономические потери Московского государства – разграбленные и сожженные селения, уведенные в неволю крестьяне были, помимо стоявших за этими сухими словами десятков и сотен тысяч несчастных человеческих судеб, еще и существенным убытком для казны, сколь бы цинично это ни звучало. Колоссальных средств требовала выплата выкупа за пленных. После смерти князя Василия ІІІ в декабре 1533 г., осенью 1534 г. от имени малолетнего Ивана IV Васильевича архиепископу Великого Новгорода и Пскова Макарию была выдана великокняжеская грамота, сохранившаяся в составе Софийской ІІ летописи: «Государь великий князь Иван Васильевич юный всея Руси и мать его княгиня Елена прислали к своему богомольцу архиепископу Великого Новгорода и Пскова владыке Макарию в Великий Новгород своего сына боярского из Москвы с грамотами, а пишет в них: что приходили в прежние годы татары на государеву украину и взяли в плен детей боярских, и мужей, и жен, и девиц, и потом возвратили плен вспять, а за то просили у государя серебра. И князь великий велел своим боярам серебро дать, а хрестьянские души у иноплеменников откупить; и государь великий князь и мать его княгиня Елена повелели владыке Макарию в той мзде самому быть, а в своей архиепископии в Великом Новгороде и Пскове и во окрестных городах своей архиепископии со всех монастырей, сколько их есть, где чернецы и черницы, собрать семьсот рублей московских… И владыка Макарий, слышав сие, вскоре послал к государю великому князю Ивану Васильевичу на Москву своего князя Михаила Федоровича Оболенского да дьяка своего Ивана Петрова сына Одинца, а с ними серебра семьсот рублей московских, месяца ноября в 22 день».

Большие сеферы и чапулы за добычей были предприняты крымскими татарами и в 1535 г. Как свидетельствуют источники, в начале февраля 1535 г. «пришли к великому князю с украинных мест, с Рязани, вести про крымских людей, что видели под украинами крымских людей. И князь великий отпустил из Москвы в Серпухов для береженья воевод своих, боярина своего и воеводу князя Василия Васильевича Шуйского, да боярина и конюшего князя Ивана Федоровича Телепнева, и иных своих воевод многих со многими людьми, да и в иные города порубежные, на Тулу и в Калугу иных многих воевод со многими людьми послал для береженья». Впрочем, это оказался лишь пролог крупного вторжения, и две недели спустя, «февраля в 13 день вести пришли, что крымские люди под украиною были многие, но на украину не приходили, верст за пятьдесят от украины воротились и пошли прочь».

Настоящее же вторжение состоялось полгода спустя, в августе 1535 г.: крымцы «пришли на рязанские украины безвестно, августа в 18 день, в среду, а великому князю вести не учинилось». Впрочем, несмотря на внезапность нападения, пересечь хорошо укрепленную и организованную оборонительную линию по Оке татарам уже не удалось: «Воеводы татарам реку не дали перелезть и многих татар побили. И татары пошли от берега прочь и начали воевать Рязань». Тем временем и русские воеводы не стали отсиживаться за рекой и, «избрав легких воевод, послали на татар. В едино место князя Романа Ивановича Одоевского да Ивана Ивановича Хабарова, а в другое место князя Дмитрия да Петра Андреевичей Куракиных, да князя Михаила Друцкого. И воеводы, посланные за реку под татарских людей, татар не в едином месте били загонщиков, а иных живых переимали. Татары же, отойдя от Рязани на три днища, стали на поле». При этом они понесли весьма существенные потери: «Воеводы многих татар побили, всех пятнадцать тысяч».

По сути, на этом активные боевые действия и закончились – московские стрельцы уверенно удерживали Оку и вытеснили татар с украин, однако последовать за ними в поле не решались. Там татары были в своей стихии и всегда готовы были завязать бой на выгодных для них условиях. Однако и татары уже не могли без существенного численного превосходства не только форсировать Оку, но и безнаказанно бесчинствовать на пограничных землях – украинах. «Князь великий воеводам своим за ними ходить не велел того ради, что множество людей татарских, а велел воеводам своим стоять у Оки‑реки на берегу». Интересно отметить места, где, по свидетельству летописца, московские воеводы уверенно громили татар – «не в одном месте в загонах, и у кошев, и на перелазах» – там, где войско крымцев было стеснено в маневренности и скорости передвижения, а значит, не могло в полной мере использовать свои традиционно выигрышные тактико‑технические особенности.

Так постепенно, исподволь, достигался военный паритет Крыма и Москвы, которая все увереннее защищала свои рубежи. Впрочем, до окончательного обеспечения безопасности не только украин, но даже самой Москвы от татар было еще далеко, а о каком‑либо относительно успешном походе на неприятельскую территорию – в Крым – и вовсе не могло быть и речи. Тем более, что общее геополитическое положение Московского государства в это время ухудшалось – с запада наседала Литва, а в Казани в сентябре 1535 г. был убит московский ставленник «князь Яналей» (Джан‑Али) и казанцы призвали к себе на правление заклятого врага Москвы Сафу Герая.

Когда же московские бояре, правившие от имени малолетнего Ивана IV, попытались вновь вернуть себе Казань и стали готовиться к новому казанскому походу, Сахиб Герай грозно предупредил московитов о том, что в случае нападения на Казанское ханство обидчикам придется иметь дело лично с ним и его несокрушимым многочисленным крымским войском. «Казань – мой престол и моя земля», – заявил он, требуя от Москвы незамедлительно признать Сафу Герая законным правителем и заключить с ним мир. «Ты не знаешь меня и думаешь, что я такой же, как мои предшественники, – особо подчеркивал крымский хан, обращаясь к малолетнему московскому князю, – но я пойду на тебя… И пойду я не тайно – не говори потом, что я, как Мехмед Герай, пришел без предупреждения».

Свои угрозы хан подкреплял относительно незначительными до поры до времени вторжениями. Походы крымцев носили скорее беспокоящий характер, нежели претендовали на серьезный военный разгром московского войска и опустошение государства. Московиты относительно легко отбивали эти средние чапулы, преследовавшие не столько политические, сколько сугубо экономические задачи – награбить добра и захватить полон. Однако при этом ими успешно решалась также задача отвлечения существенных сил московитов от возможного вторжения в пределы Казанского ханства.

Так, в апреле 1536 г. «приходили татары азовцы и крымцы многие люди под город под Белев. И великого князя воевода и наместник белевский с детьми боярскими на них из города вышли, татар от города отбили и многих побили, а иных переимали». Летом 1536 г. «приходили крымские люди на украину, на Рязанские места», но также были отбиты. В 1537 г. «имали татары Тульскую украину. Тогда же убили князя Василия Веригина‑Волконского. Того же лета татары приходили в Одоев, пришли под город вечером, а рано утром прочь отошли».

Наконец, всего месяц спустя после заключения 27 сентября 1539 г. шертной грамоты о мире с Крымским ханством, в октябре того же года «приходил Имин‑царевич с многими людьми крымскими на Каширские места. И в то время вышел из Рязани великого князя воевода Семен Иванович Микулинский и пришел под крымских людей, языков поимал и к великому князю на Москву прислал, а иных в загонах татар побил. А царевич много попленил за небреженье наше». Это, впрочем, были всего лишь незначительные эпизоды военных набегов крымцев, совершенно померкшие в источниках и народной памяти на фоне грандиозного вторжения 1541 г.

Заключив на время шаткий мир с Москвой, крымский хан готовил очередное крупное военное вторжение в ее пределы, которое должно было стать настоящей карательной экспедицией против не в меру самостоятельного, распоясавшегося, по мнению правителя Великого Улуса, подданного – московского князя. Тучи над Москвой сгущались все сильнее, и было понятно, что следует готовиться к очередному крупному вторжению из Крыма. Московиты, в свою очередь, не оставляли планов покорить Казань, тем самым давая крымскому хану и причину, и повод для вторжения.

В такой обстановке осенью 1540 г. в Крымском ханстве был оглашен ханский приказ собираться в великий поход на Москву, столь же значительный по своим масштабам, как и недоброй для московитов памяти вторжение 1521 г. Польский король Сигизмунд с чувством глубокого удовлетворения писал, что осенью 1540 г. крымский хан Сахиб Герай «присягу учинил, хочет весной со всем войском своим пойти на Москву».

Андрей Николаевич Домановский

Загадки истории. Крымское ханство

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=44518866

«Загадки истории. Крымское ханство / А. Н. Домановский; худож.‑оформитель Е. А. Гугалова»: Фолио; Харьков; 2017