ВЕЛИКИЙ ПРОВОКАТОР. ЗАГРАНИЧНЫЙ ИНЖЕНЕР

Евно Азеф родился в семье лавочника, все заработанные средства тратившего на обучение своих детей. В 1874 году семья сумела выбраться за черту оседлости и обосноваться в Ростове-на-Дону. Там Евно Азеф закончил гимназию, но на продолжение образования денег не хватало. Азеф занялся комиссионной торговлей, а кроме того принимал участие в местных революционных кружках. В результате последнего ему стал угрожать арест, и Азеф скрылся за границу, прихватив с собой 800 рублей, принадлежавших одному мариупольскому купцу – громадную по тем временам сумму. По другой версии, деньги эти (или значительную их часть) взял у Азефа кто-то из товарищей-революционеров и не вернул; не имея возможности погасить растрату, Азеф и скрылся. В общем, почти по Гоголю: не то он шубу украл, не то у него шубу украли .

В 1892 году Азеф поступил в Политехнический институт в Карлсруэ. Весной 1893 года, оставшись без средств к существованию (что свидетельствует в пользу версии о его материальной стесненности при отъезде за границу; а может быть – в рулетку проиграл?), Азеф в письме в Департамент полиции предложил свои услуги как информатора о настроениях и намерениях многочисленной российской диаспоры в Европе, испросив при этом 50 рублей жалования в месяц – они вполне покрывали его тогдашние потребности. Соглашение состоялось.

После этого Азеф, параллельно с учебой, стал активно внедряться в эмигрантскую политическую жизнь, демонстрируя себя убежденным сторонником террора. На этой почве он пытался сблизиться с Бурцевым, но помешал арест последнего в Англии.

Женившись на революционерке Л.Г.Менкиной (по другим сведениям – Генкиной; при замужестве она приняла фамилию мужа), жившей в Дармштадте, Азеф перевелся в Дармштадтский Политехникум. Вскоре в молодой семье родился первый сын.

В самом начале 1899 года Азеф появился в России и уже очно познакомился с Ратаевым и Зубатовым. Завершив затем учебу в Германии и недолго там поработав, осенью того же года Азеф поступил на службу в электротехническую компанию в Москве. Интересно, что он не смог получить на это официального разрешения: имея высшее образование, он мог жить вне черты оседлости, но власти не признали его зарубежный диплом.

Сам Азеф немало возмущался таким отношением к себе. Тут возможен тонкий расчет Зубатова: с одной стороны, он держал агента в подвешенном, а, следовательно, в более зависимом положении (вспомним Бердяева, так же поступавшего с самим Зубатовым); с другой – спасал от ненужных подозрений в революционной среде, чутко реагирующей на всякое благоволение начальства. В конце концов, Азеф получил возможность и вполне полноценно работать по специальности (с соответствующим заработком), и выражать недовольство начальством и порядками – притом вполне искренне!

Судя по позднейшим воспоминаниям коллег-инженеров, Азеф, несмотря на небольшой стаж работы, оказался блестящим специалистом. С собой он привез и хорошие рекомендации от революционеров зарубежных к революционерам московским. По линии Департамента полиции он поступил в прямое подчинение к Зубатову.

Очевидно, знакомство произвело на Зубатова соответствующее впечатление, потому что с самых первых шагов в Москве судьба Азефа-агента стала развиваться нестандартным путем. Во-первых, Азеф как сотрудник был скрыт Зубатовым от всех полицейских чинов, кроме Медникова, на одной из квартир которого и происходили конспиративные встречи Зубатова с Азефом. Почти никаких письменных следов от этих контактов, продолжавшихся около трех лет, не сохранилось. Во-вторых, Зубатов и Медников не жалели сил, знакомя Азефа с тонкостями своего искусства. В-третьих, Азеф, который после приезда в Москву получал уже от Департамента 100 рублей в месяц, а с 1900 года стал получать и 150 (плюс наградные к Рождеству и к Пасхе), практически никакой деятельностью как агент не занимался. Почти все, что он делал в этом направлении – это вращался в революционной среде и мягко и ненавязчиво завоевывал доверие и расположение руководителя «Союза социалистов-революционеров» А.А.Аргунова. С другими явными членами аргуновского «Союза» Азеф не стремился близко общаться: не в интересах Зубатова было подставлять своего суперагента под подозрения в связи с неминуемым разгромом организации, явно годами заботливо выращиваемой для последующей посадки.

Все это позволяет сделать вывод о том, что в течение более чем двух лет Азеф тщательно готовился Зубатовым к выполнению какой -то особой миссии .

В конце 1900 – начале 1901 года в Финляндии Аргунов с двумя наборщицами (одной из них была его жена) отпечатали 500 экземпляров № 1 «Революционной России». Ее распространение произвело фурор.

К июлю 1901 года был отпечатан № 2 и еще два выпуска «Летучего листка», один из них – к юбилею 1 марта 1881 года. Сложилась и редакция газеты с участием А.В.Пешехонова и В.А.Мякотина – будущих основателей и лидеров партии народных социалистов – легального умеренного крыла социалистов-революционеров; эта партия так никогда и не получила достаточного влияния и популярности.

Реализация тиража и рост известности, стимулирующий сочувствующих спонсоров, принесли и материальные доходы: к сентябрю 1901 года поступления в кассу «Союза социалистов-революционеров» превысили четыре тысячи рублей – дело явно становилось на ноги.

Одно было плохо: дача, где находилась типография (в ее руководство вступил С.И.Барыков), совершенно точно попала под пристальное наблюдение полиции. Арестов не было, так как аресты на территории Финляндии были сопряжены со значительными бюрократическими проволочками, но становилось ясно, что при продолжении деятельности типографии российская администрация все же нажмет на финнов и дело провалится: слежка велась безо всякой утайки.

Нужно было переносить типографию, и было бы лучше воспользоваться советом Азефа и перевести все за границу. Но Аргунов предпочел переправить типографию в Томск: в сентябре 1901 года переехавший туда Барыков начал печатать № 3 «Революционной России».

Тут же до Аргунова и дошла весть об аресте томской типографии. Немедленно начались аресты и в Москве; всего было арестовано 23 человека – все руководство «Союза социалистов-революционеров».

Состав «Союза» и роли его участников были великолепно известны Зубатову по агентурным данным и результатам наружнего наблюдения, но только арест и откровенные признания работников нелегальной типографии, взятых с поличным (их добился Спиридович, специально командированный в Томск), позволили дать ход созревшей ликвидации. Зубатов это виртуозно осуществил, хотя, как мы знаем, и не снискал при этом ожидавшихся лавров.

Аргунов позже вспоминал:

«Мы (я, жена и М.Ф. [Селюк]) оставались невридимыми. Был выход бежать за границу. Но нам не хотелось идти добровольно в ссылку заграничную, а главное, жаль было бросить дело, труда потраченного. И мы решили остаться, чтобы спасти то, чего еще не коснулись жандармы, удержать связи и обеспечить продолжение издания „Рев [олюционной] Рос [сии]“. Зная, что трудно будет возобновить издание в России, мы сделали уступку времени, решили напечатать экстренно арестованный № 3 „Рев. Рос.“ за границей. Для этого отрядили за границу М.Ф. Ей выдали в московской полиции легальный вид, и она 25 октября уехала за границу. За нами слежки не было.

Азеф принял горячее участие в нашем горе. Из пассивного участника он превратился в активного члена нашего Союза. Торжественного вступления в Союз не было. Сделалось это само собой. Хотя слежки не было, но виделись мы с ним конспиративно. Помню свидание в Сандуновских банях: обсуждали дела голыми. Он настаивал на том, чтобы нам всем немедленно эмигрировать и продолжать дело за границей. Сам он ехал тоже за границу по своим личным делам (командировка в Берлин конторой) и предлагал свои услуги там.

В конце концов мы сдались перед неизбежностью и признали совершившийся факт – конец нашего Союза и необходимость апеллировать к загранице. Уехавшей М.Ф. мы дали завещание войти в соглашение с заграничными организациями и выпустить во что бы то ни стало № 3 „Рев. Рос.“. У нас сохранились дубликаты статей и, кроме того, был набор для № 4. Все это было отослано за границу с одним молодым студентом  [– Абрамом Гоцем, младшим братом Михаила Гоца, возвращавшимся после каникул в Берлинский университет]. Затем мы спешно увиделись с уцелевшими кое-где нашими товарищами по Союзу и сотрудниками и старались вселить в них уверенность, что не все пропало, что погром не вырвал корней Союза.

Азефу мы вручили все, как умирающий на смертном одре. Мы рассказали все наши пароли, всех людей, все без исключения связи (литературные и организационные), все фамилии и адреса и отрекомендовали его заочно своим близким. За границей он должен был явиться с полной доверенностью от нас, как представитель Союза, рядом с М.Ф. Чувство к нему было теплое, товарищеское, пожалуй, даже чувство дружбы. За эти дни несчастья его активное вмешательство сдружило нас.

/.../ В конце ноября Азеф с семейством уехал за границу /.../.

7 декабря нас арестовали ».

Внедрение агента прошло, таким образом, идеально: арестовали всех ведущих деятелей «Союза», кроме тех, с кем он был непосредственно связан – супругов Аргуновых и М.Ф.Селюк. Не вина Зубатова и Азефа, что Аргуновы отказались эмигрировать – вопреки очевидной необходимости. Азефу в Берлине хватило и известной революционерки Марии Селюк – в качестве живого пароля.

За границу Азеф выехал со всем семейством: женой, обоими сыновьями (второй только что родился) и кормилицей младенца. Никакой командировки в Берлин по делам фирмы, конечно, не было: на самом деле Азеф уволился и по специальности больше не работал (в Германии он появлялся на заводах и выполнял для них бесплатно какую-то работу, имитируя для революционеров продолжение профессиональной деятельности и объясняя тем самым источники своих доходов).

От Департамента полиции с момента отъезда за границу ему было установлено жалование уже 500 рублей в месяц (а сверх того оплачивались дорожные и прочие сверхурочные расходы) – это совершенно баснословная сумма, примерно в 10 раз превышающая зарплату обычного начинающего инженера. В конце же деятельности, в 1906-1908 годах, казенное жалование Азефа дошло до 1000 рублей в месяц – это было на уровне товарища (заместителя) министра внутренних дел и выше директора Департамента полиции!

Для сравнения укажем, что накануне и в начале 1905 года «генералы» большевистской партии – члены и агенты ЦК (всего 11 человек) получали от партии по 100 рублей на каждого в месяц (независимо от их семейного положения, образа жизни и возможностей побочного заработка). Официально и содержание Азефа от его партии было примерно на таком же уровне – он получил постоянный оклад в 125 рублей в месяц.

Но в то же саме время в руках Азефа было практически бесконтрольное использование средств Боевой Организации, с 1903 года находившихся в его полном распоряжении. Одновременно и его жена, состоявшая официальным представителем Партии социалистов-революционеров в Париже имела доступ к партийным деньгам, которыми она «пользовалась без всякого контроля ».

Последнее, однако, едва ли поддается однозначной трактовке, поскольку «Азеф ругал жену за каждую копейку, был противником любых трат, внешне они жили весьма скромно, хотя сам Азеф любил удобства, хорошие костюмы, короче говоря, „жизнь“ во всех ее проявлениях ».

Позднее Л.П.Менщиков, один из ближайших сотрудников Зубатова, а затем и Герасимова, выражал недоумение и возмущение деятельностью Азефа: последний получал бешеные  деньги, а за все годы сотрудничества (1901-1908) выдал полиции всего нескольких революционеров, да и то большинство из них – уже известных и преданных другими полицейскими провокаторами, о чем Азеф мог знать или догадываться, и завершал анализ его деятельности вопросом (не известно, насколько искренним): «Кто же в сущности был Азеф? Кому же он служил в действительности? ».

К окончательному ответу на этот вопрос мы еще вернемся, а в отношении 1901-1903 годов определенно скажем, что Азеф выполнял специальную миссию, возложенную на него Зубатовым.

В декабре 1901 года в Берлине и произошла встреча Гершуни с Азефом.

Какое же задание получил Азеф от Зубатова, отправляясь за границу? Это никогда не было и никогда не будет известно. Однако, если судить по тому, что делал Азеф в 1901-1903 годы, и тому, как использовал эту деятельность Зубатов, общую идею задания нетрудно восстановить.

Азеф должен был за границей связаться с революционерами (возможно – персонально с Гершуни), способствовать возрождению террора (возможно – и осуществлению отдельных актов), а затем выдать террористическую организацию охранке. Так именно это и произошло. Это и был четкий план Зубатова: вызвать революционеров на террор, а затем раздавить.

Сложнейшим вопросом, на который невозможно дать однозначный ответ, заключался в том, должен ли был стать непосредственной целью первого по счету покушения, наиболее неотразимого в силу его внезапности, именно министр внутренних дел Сипягин, лично оказавшийся наиболее серьезной угрозой для всей деятельности Зубатова?

Возможно, об этом между Зубатовым и Азефом и не было сказано ни одного слова, но у последнего и у самого была голова на плечах! Азеф вообще отличался поразительным умением понимать высказанные и невысказанные мысли собеседников. Так или иначе, но никакого третьего свидетеля подобных разговоров не было и быть не могло!

Но специфика этого сложного задания (и Зубатов, и Азеф действовали на грани, если не за гранью государственного преступления) требовала и соответствующего обеспечения со стороны охранки. Обеспечение это должно было состоять в том, что Азеф должен был быть и оставаться единственным агентом, внедренным в создаваемые ЦК ПСР и БО,  – в противном случае противозаконная деятельность Азефа (от которого прямые нити вели к Зубатову) могла стать известной коллегам Зубатова в охранке, а это (учитывая сложившуюся тогда ситуацию вокруг Зубатова) было смертельно опасно если не для жизни и свободы последнего, то для карьеры безусловно.

Поэтому с самого начала работа Азефа протекала в совершенно беспрецедентных условиях: охранка не только не пыталась проконтролировать деятельность своего агента перепроверкой получаемых сведений, но и принимала все меры к недопущению других агентов в круг деятельности Азефа. Это давало Азефу полную свободу рук в любых противозаконных деяниях, чем он отлично и воспользовался.

Его невероятная политическая карьера обязана не только его личным выдающимся качествам, но и указанной исключительности его положения: в отличие от других революционеров он был неприкосновенен для полиции,  и, в отличие от других агентов полиции, ничем не был стеснен в выборе методов деятельности.

Гигантский авторитет Азефа развеялся как дым, когда в 1908-1909 годах он был разоблачен как агент охранки. Преклонение перед вчерашним кумиром сменилось глубокомысленными рассуждениями на тему, на кого именно и в чьих именно целях работал этот агент. (Подобный массовый идиотизм имел место и в 1917 году, когда ведущие политики страны, вместо того, чтобы уяснить причины стремительного взлета влияния большевиков, кричали о немецком шпионаже, будто это что-то могло объяснить и чем-то при этом помочь). В результате вся деятельность этого крупнейшего политика тогдашней России осталась непонятой и необъясненной.

Кроме того, никто всерьез не задумывался над тем, что гораздо более важным вопросом, чем тот, на кого  именно работал Азеф, является вопрос о том, против кого  он работал. Позднее стало очевидно, что он работал и против правительства , и против революционеров . Практически это означало, что он должен был бояться провала  и с той, и с другой стороны. Причем характер его преступной деятельности (против обеих сторон) однозначно подразумевал, что его преступления караются безусловной смертной казнью – на меньшее они не тянули. Это уже практически из области чудес вышло так, что Азеф (как и Дегаев) не был уничтожен ни одной из сторон.

Это означает и то, что и Азеф, и другие подобные двойники  (из них общеизвестны лишь немногие: Дегаев, убийца Столыпина Д.Г.Богров и еще несколько менее знаменитых, но на самом деле их было гораздо больше – нам удалось выявить еще по меньшей мере шестерых, принадлежавших к разным революционным организациям; об одном, продержавшемся в этой роли не более нескольких месяцев – О.М.Говорухине – мы уже рассказали) находились под таким прессом ежедневной нагрузки, связанной с необходимостью страховаться от ошибок и просчетов, какую и в близкой степени не испытывали обычные революционеры или обычные агенты полиции – опасность этим двум категориям угрожала только с одной из сторон, а на безоговорочную поддержку другой стороны они могли целиком полагаться (хотя чисто практически такая помощь нередко оказывалась бесполезной или бессильной).

Разумеется, любой агент полиции в революционных рядах был в какой-то степени двойником: ведь не мог же он пользоваться доверием революционеров, если бы не совершал что-то вредное правительству и полиции. Но «честный» агент полиции (вас не умиляют формулировки типа: честный революционер , честный полицейский , честный вор ?) обычно должен докладывать полиции и об этом, и тогда она берет ответственность на себя. Однако докладывать все подряд  не может никто (кроме Арчи Гудвина, пересказывавшего Ниро Вульфу абсолютно все  – но это могло происходить только на страницах абсолютно нежизненных криминальных романов), поэтому разница между честным агентом  и двойником  трудно уловима. Но все-таки понятно, что это явления разного качественного порядка.

Вот этот-то фактор и нужно прежде всего учитывать, оценивая поступки Азефа в той или иной ситуации. Известны, например, два случая, когда Азеф выдал революционеров заведомо по собственной инициативе и собственному стремлению (А.-Е.Г.Левита в марте 1904 и С.Н.Слетова в сентябре того же года). Понятно, что к ним обоим Азеф относился лично весьма негативно (оба, кстати, не совершили никаких особых террористических прегрешений и отделались достаточно мягкими наказаниями), но главным, разумеется, было не его отношение к ним, а фактическая возможность совершить донос без риска попасть под подозрение со стороны революционеров.

Именно этот риск и служил главным сдерживающим фактором для Азефа, не выдавшего сотни остальных, а во множестве случаев прямо спасавшего революционеров от арестов (за что он нередко получал заслуженную благодарность от спасенных), точно так же, как и, наоборот, его энергичное подталкивание соратников на расправу с агентами полиции Н.Ю.Татаровым и Г.А.Гапоном в 1905-1906 годах диктовалось риском разоблачения этими предателями его революционной роли перед полицией. Моральные же переживания и личные симпатии и антипатии Азефа просто не должны были играть никакой роли, отступая перед задачами его личной безопасности – иначе Азеф сгорел  бы в несколько месяцев, как подавляющее число провокаторов (или вовремя вышел бы из игры, как сумели некоторые из них), а не держался бы в избранной роли более пятнадцати лет.

Вот этого-то по дилетантски не понимали и не понимают никто из тех, кто до сих пор писал об Азефе – извиняемся за столь жесткую формулировку.

Владимир Брюханов

Заговор против мира. Кто развязал Первую Мировую войну.

Издательский дом: АСТ, Астрель

Год издания: 2005