ДИКОЕ ПОЛЕ. МЯТЕЖ ВЫГОВСКОГО

После смерти Богдана Хмельницкого политика казацкой старшины, направленная на разрыв с Московским царством, продолжилась и активизировалась. При этом Крымское ханство, ставшее в то время союзником более слабой Польши, активно поддержало действия казаков. В грамоте от 1658 г. к Алексею Михайловичу крымский хан советует царю не стремиться к завоеванию Польши и присоединению ее к Московскому царству, а в грамоте от 1661 г. и вовсе резко обвиняет царя в вероломстве и нападении на поляков. Причиной такой перемены было конечно же стремительное расширение пределов Московии за счет присоединения украинских земель после Переяславской рады, а также успехи московитов и казаков в войнах с поляками. При этом хана особенно расстраивало стремление царя подчинить и присоединить к себе украинских казаков.

Хан Мехмед IV Герай (1654–1666 гг.) прямо обвиняет царя Алексея Михайловича в жадности: «Твои предки довольствовались одною московскою страною, – замечает он, – а ты домогаешься и ляхской. Днепровские казаки с главою своим пришли к нашему старшему брату (имеется в виду Ислям Герай, предыдущий хан крымский) и стали служить ему. Когда Всевышний Бог даровал нам трон наших предков, они, и к нам прийдя, стали рабами, и меж тем как они были в мире с ляхским королем, ты, домогаясь казацких владений, послал против него войско. Сколько раз мы ни писали тебе, ты наших слов не слушаешь, а посадил свои войска в Киеве, да, чтобы захватить все казацкие владения, ты столько послал войска! Когда от казаков неоднократно приходили жалобщики и падали нам в ноги, то мы задали об этом вопрос нашим ученым, и они сказали, что договор нарушили московцы и что притесняемую казацкую страну следует спасти из рук притеснителя».

Как видим, крымский хан явно выражает свое стремление поддержать казаков в наметившемся казацко‑московском противостоянии. При этом не следует, конечно, считать, что Мехмед Герай собирался сделать так из каких‑то особых симпатий к казакам – просто стремительно усиливавшееся в военном отношении и существенно расширившее свои территории Московское царство справедливо казалось ему грозным и неприятным противником на внешнеполитической арене. По этой же причине заметно потеплело также и отношение Крыма к Польше. Так, Мехмед Герай стремился продолжить политику Исляма Герая по уравновешиванию сил главных своих потенциальных врагов и реальных соперников на геополитической арене, однако если для предшественника речь шла в основном о выборе между казаками и поляками, то нынешнему крымскому хану приходилось выбирать между Речью Посполитой и Московским царством. Последнее усиливалось, и вполне логично, что Крыму следовало поддержать Польшу.

Внешней политикой Крымского ханства в это время продолжал ведать уже известный нам прославленный своей державной мудростью Сефер Гази‑ага, не стеснявшийся в жестких выражениях в отношении московского царя, заявляя, что «ему не след вмешиваться в польские и казацкие владения». Одно из своих писем он заканчивает такими словами: «Мы знаем, что наши советы и увещания ничего вам не делают – вы и ухом не ведете… Послушайте же хорошенько наших слов!»

Следует также заметить, что к 1660‑м годам произошло кардинальное изменение геополитической конфигурации в регионе. Раньше, в первой половине – середине XVII в., в Поднепровье, на Левобережной и Правобережной Украине взаимодействовали на государственном уровне Крымское ханство и Речь Посполитая при существенном усилении значения ватаг запорожских казаков и Запорожской Сечи. В существенно меньшей степени и опосредованно на ситуацию влияли также Османская империя и еще меньше – Московское царство.

Теперь же в регионе появился новый самостоятельный игрок – Гетманщина, раздираемая внутренними социально‑экономическими противоречиями, а также сюда плотно вошло в плане последовательного мощного военно‑политического присутствия Московское царство. Итак, в связи с изменением политической ситуации усилилось значение Запорожской Сечи, а также присутствие Османской империи. Крымское ханство должно было учитывать в своей внешней политике эти изменения и все больше действовало в русле турецкой политики, хотя были также моменты, когда ханы пытались вести самостоятельную политику, выступая по отношению к Гетманщине не столько в качестве ее военного союзника или вассала Османской империи, сколько в качестве патрона‑покровителя.

Для Московского царства получение Украины означало также выход к границам Османской империи и включение, таким образом, в европейскую политическую систему, пусть и на правах дальней периферии. Усиливавшаяся мощь России, в том числе и за счет присоединенных украинских территорий и населения, а также начавшееся ослабление Турции и Речи Посполитой сделало как Украинское гетманское государство, так и Крымское ханство второстепенными подчиненными участниками большого геополитического противостояния между Московским царством/Российской империей и Оттоманской Портой, причем крымцы закономерно оказались на стороне османов, а украинцы – на стороне московитов. В финальную фазу московско‑османское противостояние войдет начиная со времени правления царя Петра І Великого и завершится убедительным закреплением Российской империи на северном побережье Черного моря, также практически одновременной ликвидацией двух не вписавшихся в реалии современности полувассальных‑полунезависимых государственных образований – Крымского ханства и Гетманщины.

Восстановление союзных отношений Войска Запорожского с Крымским ханством приходится уже на время гетманства Ивана Выговского в конце 1650‑х гг. В 1658 г. гетман обратился к Крыму как традиционному союзнику в поиске опоры для борьбы с внутренней вооруженной оппозицией во главе с полтавским полковником Мартином Пушкарем и кошевым отаманом Запорожской Сечи Яковом Барабашем. 30–31 мая 1658 г. в битве с антигетманской оппозицией на стороне сил Выговского приняли участие 12–15 тысяч крымских татар во главе с перекопским мурзой Карач‑беем. Гетману при помощи союзных крымцев удалось разбить войска Пушкаря и Барабаша и восстановить свою власть над югом Левобережной Украины.

Обращение к внешней поддержке было тем более оправданно, что лидеры антигетманской оппозиции также получали мощную поддержку из Москвы. Таким образом, возобновление украинско‑крымского союза должно было стать действенным сдерживающим механизмом попыток московского правительства сузить автономию Гетманата.

Сближению Гетманщины с Крымским ханством способствовало также налаживание И. Выговским контактов с Речью Посполитой, которая была союзницей Крыма. Во многом именно налаживание контактов с крымским ханом открыло для Войска возможности для восстановления связей и примирения с Польшей, сближение с которой завершилось в итоге заключением 6 сентября 1658 г. знаменитого Гадяцкого договора. Его условия во многом напоминали Зборовский договор 1649 г. с рядом существенных отличий в пользу казацкого государства. Речь Посполитая Двух Наций, объединявшая ранее Польское королевство и Великое княжество Литовское, присоединяла также Великое княжество Руское, территория которого охватывала все те же три «казацких» воеводства – Киевское, Брацлавское и Черниговское. Новообразованный субъект федерации объединялся с Польшей и Литвой на равных правах, «как вольный к вольным, как равный к равным». По сути, возникала Речь Посполитая Трех Наций, и именно этот акт знаменовал собой окончание десятилетней Национально‑освободительной войны украинского народа и победу Казацкой революции.

Одновременно заключение Гадяцкого трактата было геополитическим вызовом для Московии. Вследствие сближения Войска Запорожского с Речью Посполитой она не только теряла недавно присоединенные украинские земли и население. Условия договора создавали прецедент ухода из «русского мира» населения и земель, на которые Москва заявила свои права, причем ухода добровольного и на весьма выгодных политических условиях. Это создавало альтернативу московскому проекту собирания русских земель, гораздо более опасную, чем оказавшееся вполне эффективным в этом отношении Великое княжество Литовское. В последнем раскол между принявшими католичество литовцами и руским православным населением, ущемленным в своих религиозных и культурных правах, открывал для московитов возможности формирования из местного руского населения внутренней «пятой колонны», действовашей в интересах Москвы.

Теперь же, учитывая политическое, религиозное, культурное и прочее равноправие субъектов федерации Речи Посполитой, эти механизмы задействовать было невозможно, и Великое княжество Руское вскоре могло бы стать привлекательным проектом альтернативного «русского мира». Этот проект мог оказаться опасным конкурентом московскому и найти поддержку среди новгородцев или тверичей, подчиненных и угнетаемых московским самодержавием с его политическим бесправием всех без исключения подданных перед царем. Несомненно, что более привлекательной для русской аристократии Московского царства стала бы Речь Посполитая с ее знаменитой «шляхетской демократией» и широкими политическими правами не только представителей высшей знати, но и шляхтичей, и живших по Магдебургскому праву горожан, а в случае Великого княжества Руского также казацкой старшины и казаков.

В таких условиях Москвой была сделана беспроигрышная ставка на социальные низы – украинское крестьянство, неудовлетворенное экономической политикой Ивана Выговского, действовавшего в интересах шляхты и отчасти казацкой старшины. Возрождение «шляхетских порядков», воспринимавшееся позитивно представителями аристократии, для крестьян, напротив, было угрозой утраты завоеванных социально‑экономических прав и свобод и возвращением в прежнее положение крепостной зависимости. Этим и решило воспользоваться московское правительство, поддерживая вооруженную оппозицию гетману Выговскому в лице уже упоминавшихся Мартина Пушкаря, Якова Барабаша и их сторонников. При этом о реальном социально‑экономическом положении зависимого крестьянства в самом Московском царстве агитаторы и пропагандисты предпочитали умалчивать. Создавался миф доброго царя и великой Москвы, в которой поддержавших ее политику крестьян ждут вольности и свободы, тогда как в Речи Посполитой – гнет и бесправие. О том, насколько это не соответствовало действительности, знали только сами подданные московского царя, которые все без исключения – от жалких смердов далеких деревушек до родовитых столичных бояр – были бесправными холопами самодержца.

Когда сделанной московитами ставки на социальные низы и духовные скрепы в виде православия оказалось недостаточно, было предпринято прямое военное вторжение, для отражения которого Ивану Выговскому весьма пригодился возобновленный союз с Крымским ханством. После получения сообщения о заключении Гадяцкого договора царь Алексей Михайлович выдал грамоту к украинскому народу, в которой объявил гетмана предателем и призвал не подчиняться его преступным приказам. Если бы в то время существовало телевидение, а также знали ругательные слова «фашизм» и «хунта», они, несомненно, прочно закрепились бы в политическом лексиконе московского самодержавия в отношении казацкой старшины и Выговского.

Иван Выговский, в свою очередь, выдал собственный универсал, в котором писал, что царь «готовит нам ярмо», хочет ликвидировать казацкие вольности и потому «мы вынуждены поднять законную оборону» и «прислониться к польской державе», чтобы «нашу свободу, кровью добытую и освяченную, мы могли сберечь и после смерти передать потомкам». Последующие десятилетия показали, что гетман не ошибался в своих утверждениях о стремлении московского самодержавия ликвидировать казацкие вольности и свободы и низвести Гетманщину до уровня рядовой провинции царской России.

Завершив словесную перепалку, стороны перешли к локальным боевым действиям, причем гетман Иван Выговский готовился к обороне, поскольку не планировал нападать на Московию, а царь Алексей Михайлович – к вторжению. Под командованием князей Алексея Трубецкого, Григория Ромодановского и Семена Пожарского была собрана мощная, насчитывавшая боле 100 тысяч воинов армия, которая в апреле 1659 г. перешла украинскую границу и, опустошая земли на своем пути, двинулась на юг. Гетман не был в состоянии своими силами бороться со столь мощным войском, не приходилось рассчитывать и на помощь Речи Посполитой, втянутой в затяжную тяжелую войну со Швецией. В таких условиях единственной надеждой становилась помощь со стороны Крымского ханства.

И крымцы не подвели гетмана – уже в конце мая 1659 г. из Крыма в поход на помощь И. Выговскому выступил крымский хан Мехмед IV Герай в сопровождении нурэддина Адиля Герая и еще семерых ханычей. Учитывая выступление в поход самого хана, число татарского войска было значительным. Действительно, московский толмач Терентий Фролов, бывший на момент выступления в лагере хана, в рассказе в Посольском приказе 22 августа 1659 г. сообщил, что «по многим присылкам изменника Ивашка Выговского крымской царь с нурадыном царевичем и с ыными царевичи и со всеми своими ратными людьми из Крыму пошел в черкасские городы, а с собою взял в поход ево, Терентья, одного. А в Крыме оставил калгу царевича».

Поход хана был подробно описан турецкими историками на основании отчета Мехмеда Герая, присланного султану. Наима, в частности, пишет, что «крымский хан немедленно собрал безчисленное войско, и в месяце Рамадзане сего (1069) года (то есть в мае 1659 г. – А. Д.) двинулся против неприятеля. С другой стороны, царь московский, увидев, что казаки с недоверчивостию отклоняются от него и не перестают быть союзниками хана, отрядил войско для разорения нескольких пограничных крепостей и наказания (изменников)».

Количество крымцев толмач оценил в 60 тысяч воинов: «шол крымский царь в черкасские городы на Голтву, да з Голтвы под Конотоп. А с ним из Крыму пошло крымских татар, нагайцов и белогородцов, и азовцов, и темрюкских черкас с 60 000. А Турского де салтана воинских людей с ними не было; только де было енычар 240 человек, которые живут в Крыме. И с Выговским де сошлись до Конотопа за 2 дни по сю сторону Днепра. И тут хан с Выговским договор учинил. И Выговский де хану присягал на том, что ему со всеми черкасы быть у него в подданстве и в соединении вечно и на всякого недруга стоять заодно. И после договору и присяги хан на Выговского, да на 12 человек полковников положил кафтаны». С ханом выступили четыре наиболее значительные орды Северного Причерноморья – Крымская, Белгородская, Ногайская и Азовская. Возможно, впрочем, что цифра в 60 тысяч завышена и на самом деле хан вел в поход около 30–40 тысяч человек.

Число же казацкого войска, по словам Т. Фролова, составляло около 40 тысяч: «А с Выговским де черкас, и болгар, и венгер, и мутьянов было с 40 000. И соединяся с ханом, пошли под Конотоп». Кроме того, на стороне гетмана сражались также несколько тысяч наемников – поляков, сербов, немцев и румынов. Соединившись, казацкое и татарское войска подошли к Конотопу, на выручку полковнику Григорию Гуляницкому, пятитысячный отряд которого был обложен в городе превосходящими силами противника.

www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=44518866

«Загадки истории. Крымское ханство / А. Н. Домановский; худож.‑оформитель Е. А. Гугалова»: Фолио; Харьков; 2017