ВСЕЛЕННАЯ "БЕЛОЙ ГВАРДИИ". РУССКИЕ ИДУТ
К середине сентября 1914 года битва за Галицию была выиграна, австрийские войска вытеснены далеко на запад. Территория Галиции, а вскоре и Буковины оказалась под властью России. Русская армия вступила во Львов «с пением малорусских песен». Российские источники, от прессы до мемуаров, почти единогласно говорят, что жители встретили русскую армию вполне доброжелательно. «Биржевые ведомости» сообщали тогда, что поляки «держат себя вполне нейтрально по отношению к русским, не более того. Евреи безразличны. Словаки и русины не скрывают своего восторга от побед великой России и для русских готовы на все». Дисциплинированные русские войска старались не обижать местное население, военные власти боролись с грабежами и насилием. Корреспондент “The Times” Стэнли Вошборн нашел в занятых русскими войсками Львове и Галиче «образцовый порядок».
Но война есть война, самая дисциплинированная армия в завоеванной стране не откажется от военной добычи. Как говорили солдаты, «на войне замки ржавые, а ребята бравые!». Для казаков и горцев Кавказской туземной конной дивизии военная добыча вообще была необходимой частью воинского быта. Так, 23 ноября 1914 года в местечке Глиняны под Перемышлем 366 донских и оренбургских казаков «разграбили лавки с товарами местных торговцев, разбивали при этом окна и проч. и наносили побои местным жителям. <…> В среде местных жителей возникли “нежелательные толки о жестокости русских войск и боязнь за свою жизнь и имущество”».
Впрочем, грабителей и насильников в русской армии расстреливали, а потому и законность даже в полосе военных действий восстанавливалась быстро.
Правда, богатые евреи из города бежали. Ничего доброго от новой власти они ждать не могли. У евреев Россия ассоциировалась с погромами и чертой оседлости, позорной и бессмысленной. Бежали польские магнаты, бежали обеспеченные и политически подкованные украинские адвокаты. Бежали просто паникеры, напуганные австрийской пропагандой. Спешно покинул Львов и глава города Юзеф Нойман. Добравшись до Кракова, он узнал, что казачьи разъезды видели уже на дальних подступах к городу, а потому продолжил свое путешествие. Так градоначальник благополучно добрался до самой Вены. За Нойманом последовала половина магистрата. Из пятимиллионного населения Галиции на запад бежало 600 или 800 тысяч. В одной только Вене оказалось от 80 до 160 тысяч беженцев.
Завоевание или освобождение Галиции и Буковины русскими войсками почти не отражено в русской литературе, если не считать дневника Пришвина и нескольких строчек из «Юношеского романа» Валентина Катаева: «Рано утром разгружаемся на станции Черновицы. <…> Слева на горизонте в легком, как бы голубом тумане – голубые горы. Гористо и красиво уже какой‑то чужой, не русской красотой. Вот оно куда занесло нашу артиллерийскую бригаду, оторванную от своей пехоты. Впереди завоеванная Буковина». Для Катаева это страна красивая, но нерусская. Чужая. Местные женщины «в ярко вытканных платьях» и мужчины «в белых холщовых штанах, в жилетах поверх длинных вышитых рубах, в шляпах…» совсем не похожи на русских людей. При этом не имеет значения, как они себя называли, русинами или украинцами. Автор «Юношеского романа», впрочем, об этом и не пишет: артиллерист Валентин Катаев летом 1916‑го лишь мельком увидел Буковину. Его бригаду спешно перебросили на другой фронт.
Военный корреспондент Пришвин провел в Галиции несколько больше времени (сентябрь–ноябрь 1914‑го). Его дневниковые записи о Галиции – рассыпанная мозаика, которую трудно собрать. Это рассказы о жестокости австрийцев, о русинах‑русофилах, которых граф Бобринский освобождал из тюрем, о вере в Россию и в то же время о расчетливости и неискренности галичан: «Втайне надеются на возвращение прежнего. Офицер рассказал, что где‑то в русинской деревне их принимали за австрийцев (народу все равно, все едино, только скорей)». Пришвин обратил внимание, что отношение к русским прямо зависело от положения дел на фронте. Стоило австрийцам перейти в контрнаступление, как русским офицерам переставали сдавать в лавках сдачу: «…попросите деньги у вашего правительства». Если русские добивались успеха, продавцы снова улыбались и охотно давали сдачу и русскими, и австрийскими деньгами.
Русские офицеры, генералы и даже священнослужители (архиепископ Евлогий) занимали богатые квартиры львовских адвокатов или коммерсантов, где на столах остывал еще неоконченный завтрак. Николай Гумилев воевал со своим лейб‑гвардии Уланским полком на соседнем Северо‑Западном фронте и тоже часто останавливался в домах, спешно оставленных хозяевами: «Вообще мне часто приходилось входить в совершенно безлюдные дома, где на плите кипел кофе, на столе лежало начатое вязанье, открытая книга; я вспомнил о девочке, зашедшей в дом медведей, и все ждал услышать громкое: “Кто съел мой суп? Кто лежал на моей кровати?”»
Оставшиеся демонстрировали лояльность новой власти. Во Львове, как, впрочем, и в других городах Галиции – Тарнополе (совр. Тернополь), Станиславове (совр. Ивано‑Франковск), Бродах, Дрогобыче, – жители скупали православные иконы. Их выставляли в окнах домов, показывая, что здесь живут христиане или даже православные христиане, единоверцы. Некоторые надевали себе на шею образки – вместо медальонов. А в украинских домах поворачивали лицом к стене портрет Шевченко.
Русские власти сразу же попытались привлечь на свою сторону поляков. Еще в начале войны главнокомандующий великий князь Николай Николаевич обещал в своем воззвании «К полякам» объединить все польские земли под властью русского царя и даровать этой новой Польше автономию. Но обещание было слишком расплывчатым. Поляки задавались вопросом, почему лишь великий князь дает такое обещание, ведь он управляет только армией и его власть распространяется только на прифронтовую полосу, на занятые русской армией земли. Вопросы государственного устройства вне его компетенции. Что же молчит император?
Поколения поляков были воспитаны на вражде к России. Участники польских восстаний против русской власти были национальными героями. Их почитали, как добрые христиане почитают святых мучеников. У поляков‑чиновников и отставных военных неприличным считалось носить русские ордена. В составе австро‑венгерских войск помимо украинского легиона воевал и легион польский, которым командовал известный революционер Юзеф Пилсудский. Однажды польские легионеры заняли небольшой городок Кельцы, что южнее Варшавы. На следующий день в город вошли русские уланы. Местные жители уверяли русских, что в городе нет вражеских войск, и таким образом заманили улан в засаду. Легионеры открыли огонь, нескольких улан убили, но остатки русского отряда вырвались из ловушки. Тогда русские подтянули артиллерию и основные силы 14‑й кавалерийской дивизии, легионеров Пилсудского из города выбили, а на горожан генерал‑лейтенант А.В.Новиков наложил контрибуцию в 100 000 рублей. Так обычно поступали с вражескими городами, а Кельцы населяли подданные российского императора. Но русский генерал был прав: его кавалеристы имели дело с вражеским городом.
Впрочем, Николай Гумилев в «Записках кавалериста» приводит и случай совсем другого рода. В южной Польше несколько русских солдат отстали от полка и оказались в тылу немцев. Они спрятались в лесу «и стали жить робинзонами». По ночам приходили в ближайшую деревню, «где в то время стоял какой‑то германский штаб». Но местные поляки их не только не выдавали немцам, но и кормили русских хлебом, салом, печеной картошкой. Другой раз перед разъездом русских улан выскочил какой‑то поляк с криком «“Германи, германи, их много… бегите!” И сейчас же раздался залп. Житель упал и перевернулся несколько раз, мы вернулись в лес». Русские еще долго вспоминали поляка, погибшего за них. Как только удалось отбить эту местность у немцев, над его могилой поставили большой деревянный крест.
Не было единства и у поляков Галиции. Некоторые были не против сотрудничества с русскими. Разгром Австро‑Венгрии казался делом почти решенным, а потому имелись все основания с русской властью дружить. Тем более что русские всячески старались задобрить поляков. Русские военные власти устраивали для польской аристократии балы и банкеты в Станиславове, Коломые, Дрогобыче. Весной 1915 года в Галиции была выпущена памятная медаль с изображением обнявшихся русского и поляка. На медали было две надписи: «В братском единении сила» и «Русские – братья полякам».
Несколько львовских газет («Gazeta Narodowa», «Slowo Polskie») славили российские войска, ругали Пилсудского и пророчили скорый крах Дунайской монархии. Но при всем при том пророссийски настроенные поляки старались по возможности не показывать публично своей симпатии к русским. Когда Николай II посетил Львов, большинство поляков демонстративно остались дома.
Польский вопрос, возникший в России при матушке Екатерине, не мог быть решен в разгар мировой войны, которую польские националисты воспринимали как исторический шанс для восстановления Польши. Юзеф Пилсудский уже в январе 1914 года предсказывал, что в будущей европейской войне Германия и Австро‑Венгрия победят Россию, но и сами будут разгромлены Англией и Францией. Поэтому полякам надо сначала сражаться на стороне центральноевропейских держав, а в нужный момент перейти на сторону Антанты. За чтением этих польских откровений невольно вспоминаешь знаменитую статью Ивана Франко «Поэт измены» – о величайшем польском поэте Адаме Мицкевиче, который в поэме «Конрад Валленрод» предательство во имя Отечества изобразил подвигом.
Когда русская армия только вступала во Львов, у местных жителей взяли шестнадцать заложников: надо было обеспечить безопасность русских войск. Предосторожность была не лишней – в городах Галиции русских уже, случалось, обстреливали. Заложников взяли от каждой из четырех общин, населявших город: от поляков, евреев, русинов‑украинцев и русинов‑москвофилов. Украинцев (мазепинцев) русские власти считали своими врагами, евреев подозревали в измене, поляков тщетно пытались привлечь на свою сторону и только москвофилов считали безусловно своими. И сами москвофилы думали, будто настал их звездный час.
История москвофилов началась еще в первой половине XIX века. В далеком 1849 году славная русская армия отправилась спасать Австрийскую империю от венгерской революции. В Галиции ее встречали восторженно. Многие русины впервые увидели солдат и офицеров, которые говорили на сравнительно близком языке, куда ближе венгерского или немецкого. Славяне, но не ненавистные поляки, а совсем другие. Дисциплинированные и доброжелательные к братьям‑русинам, так похожим на малороссиян: «по‑нашему говорят» и «по‑нашему молятся», – восхищались они. Солдаты (видимо, малороссийского происхождения) пели тогда «Ехал козак за Дунай». Жители подхватывали за ними украинскую песню.
Во Львове русских тогда приветствовали цветами. Участниками этого похода были, между прочим, Яков Головня и Владимир Быков, будущие мужья сестер Н.В.Гоголя, Ольги и Елизаветы.
В Закарпатской Руси, что почти девятьсот лет жила под властью венгров, русских встречали еще сердечнее: «Я не могу описать чувство восторга, которое возникло при виде первого казака на улице Прешова. Я плясал и плакал от радости», – вспоминал карпаторусский москвофил, историк и писатель Александр Духнович.
Поход 1849‑го напомнил десяткам тысяч русинов‑украинцев, что есть у них могучий сосед, богатый и сильный родич, который защитит и от помещика‑поляка, и от ростовщика‑еврея, и даже от австрийского чиновника. Так возникло в Галиции русофильское движение, ставшее надолго заметной силой и в политике, и в культурной жизни Галиции.
С 1848‑го по 1851 год во Львове работала Головна руська рада (Верховный русский совет), настроенная весьма русофильски. Вплоть до 1880‑х русофилы преобладали и в русинской фракции сейма Галиции.
Галицкие русофилы считали, будто русины, как и малороссияне с Большой Украины, составляют всего лишь часть единого русского народа. Есть великороссы, есть малороссы, белорусы, а есть червонорусы – галичане. Тем более в Галиции даже к началу XX века народ все еще нередко называл себя не украинцами, а именно русинами.
Русский язык галицкие русофилы называли «общерусским» и старались его пропагандировать. Однако именно в вопросе о языке москвофилы совершили фатальную ошибку, которая и предопределила их поражение.
Русофилы категорически отказались развивать литературу на народном (украинском) языке, сочтя его неподходящим для задач высокой культуры. Замечательный львовский историк и член‑корреспондент Петербургской Академии наук Денис Иванович Зубрицкий называл украинскую мову «языком пастухов», «местечковым наречием галицкой черни», на котором культурные люди не станут писать сочинения по истории: «Историю пишут для просвещенного класса. Простолюдинам хватит молитвенника, катехизиса и Псалтыри».
Одно время русофилы пытались создать собственный литературный язык на основе церковнославянского, дополнив его русскими и «народными» (украинскими) словами. «Язычье», как вскоре окрестили противники это галицийское эсперанто, не могло прижиться в народе.
Правда, на «язычье» писали пьесы и даже стихи, искусственные и неуклюжие. Москвофилы клялись в любви к языку Пушкина и Гоголя, но их сочинения напоминают вирши, что слагали в России еще до Ломоносова, а быть может, и до Тредиаковского.
Вот характерный пример, который позволяет узнать, как образованные поляки относились к России, русским и украинцам. В мае 1909 года в Кракове проходило заседание польской общественной организации «Правица народова». Стенограмму этого многодневного заседания сумело получить русское консульство. Участники – польские интеллектуалы: профессора университета, ксёндзы, депутаты сейма Галиции. Большинство ругали и русских, и украинцев. Те и другие «ведут борьбу с поляками», но русские «более приличны», поэтому их «следует поддерживать, но осторожно и лишь в целях привлечения их в союз против украинцев».
Припоминали старую и уже давно отвергнутую наукой идею Франтишека Духинского о неславянском происхождении русских. Профессор Станислав Смолка заявил: «Мало‑Бело‑Великороссы – это не славяне, а смесь разных пришельцев на теперешнюю русскую землю, где были азиатско‑турецкие народы: козары, половцы, печенеги, финны, кумане и проч., а на это указывают черный волос гуцула и дикий нрав всех русских».
Историк Алексей Миллер считает, что упадку русофильства в Галиции невольно способствовал и Петербург. Россия охотно принимала у себя русофилов, готовых сменить подданство. Виднейший галицкий русофил, поэт, филолог, этнограф, историк, профессор Львовского университета и священник‑униат Яков Головацкий в конце концов переехал в Россию. В молодости он записывал украинские народные песни и разработал одну из первых систем украинского правописания, вместе с Иваном Вагилевичем и Маркианом Шашкевичем подготовил сборник «Русалка Днистрова» – первую в Галиции книгу на народном украинском языке. Но со временем Головацкий стал убежденным сторонником единства русского народа «от Карпат до Камчатки». Он принял православие, стал во главе Виленской археографической комиссии, получил чин статского советника. Императорское географическое общество наградило его золотой медалью, Новороссийский университет присвоил докторскую степень, а государь наградил орденами Св. Станислава 1‑й степени и Св. Анны 1‑й степени. Однако для дела галицких русофилов он был потерян. Также был потерян и Иван Наумо́вич, один из самых энергичных русофильских деятелей. После того как папа римский отлучил его от церкви, а власти обвинили в государственной измене, он принял православие и вскоре тоже покинул Австрию. Один за другим москвофилы постепенно покидали Галицию, перебираясь туда, где им было лучше, – в Россию. Только с 1866‑го по 1870‑й в одну лишь Холмщину переселились «136 галицких духовных лиц, из них 42 семинариста».
Так движение постепенно лишилось многих своих руководителей и активных деятелей – и начало проигрывать украинофилам, которые, напротив, постоянно получали пополнение с Большой Украины.
Сергей Станиславович Беляков
Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой
Русские и украинцы от Гоголя до Булгакова –