«У нас даже название такое: „Психология против короны“ — это игра слов, потому что государство оставило население без помощи»
Чтобы помочь россиянам справиться со стрессом во время пандемии, психолог Антон Вотрин вместе с коллегой-психиатром Александром Головым запустили благотворительный проект психологической помощи. Дали объявление в соцсетях, что ищут специалистов, готовых консультировать бесплатно — и получили активный отклик: участвовать в проекте захотели высококлассные профессионалы из разных сфер, даже кризисный психолог МВД. За четыре месяца волонтеры проекта, названного «Психология против короны», проконсультировали около 250 человек. В интервью «Ротонде» Антон Вотрин — создатель образовательного проекта «Чистые когниции», на базе которого и появилась благотворительная инициатива — рассказал, можно ли усилиями волонтеров решить проблему недоступности качественной психологической помощи для россиян.
— Как вам пришла идея создать благотворительный проект психологической помощи?
— Был карантин, я сидел дома, и мне позвонил мой хороший друг и коллега — психиатр Александр Голов, который в итоге стал одним из координаторов проекта. Он предложил подумать о том, как помочь людям. Мы знаем, что во время масштабных кризисов — экономических или здравоохранения — ухудшается качество жизни у людей с ментальными расстройствами, растет количество суицидов, люди теряют работу, деньги — надо их как-то поддержать.
Александр Голов занимается современным доказательным психоанализом — то есть таким, который имеет научную базу: теории, исследования. Наука в этом смысле уже далеко ушла от Фрейда и Лакана. Научный подход позволяет сделать психотерапию в России более этичной и качественной.
Мы с ним стали изучать инициативы психологической помощи, которая оказывалась во время благотворительных миссий при крупных катастрофах: наводнениях, землетрясениях — в Северной Америке Африке и др. Мы изучили международные протоколы, выписали и адаптировали принципы ведения групп к России — и решили запустить проект.
Самой сложной частью была логистика — все организовать, найти специалистов, которые будут этим заниматься. Я лично никого не консультировал как психолог, а работал над созданием проекта.
— Как он был устроен?
— Мы подумали, что бесплатно консультировать людей в индивидуальном порядке тяжело для психологов. Поэтому лучше создать группы поддержки — 7-8 участников и 2 психолога, — где люди могли бы получать не психотерапию и лечение, а просто саппорт. И эти группы могли бы длиться 8-9 недель — мы рассчитывали, что карантин закончится к июлю.
Всего было 36 групп четырех видов. Рефлексивные, где люди могли просто поговорить о своих чувствах и получить поддержку. Медитативные: в них участники практиковали навыки осознанности по принципу «майндфулнесс» — это умение концентрировать внимание на чувствах, мыслях, ощущениях в теле. Были группы навыков — для тех, кто хотел научиться справляться со стрессом, тревогой и другими переживаниями. И были кризисные группы для людей с ментальными расстройствами, где работали только клинические психологи и врачи.
— Где вы искали психологов, которые были готовы работать бесплатно?
— Мы дали объявление, что ищем людей для помощи в новом проекте. Психологи проходили обучение у инструкторов — очень компетентных и продвинутых специалистов. Мы сразу решили так: обучение проводим для всех. Если вы хотите научиться, а потом сделать группу поддержки в своем проекте или у себя в «Инстаграме», — пожалуйста. Мы не заставляли людей работать у нас. А если уже человек хотел участвовать в проекте «Психология против короны», наши инструкторы проводили дополнительное собеседование — мы хотели убедиться, что специалисты, которые будут вести группу, не навредят клиентам. Потом психологи разбивались на пары и образовывали группы, которые запускались постепенно — несколько в начале апреля, другие — позже, потому что инструкторы еще доучивали психологов.
На протяжении проекта инструкторы курировали психологов-ведущих, и, если у них были какие-то проблемы, те могли помочь и объяснить, что делать. Мы подумали о том, что психологи, которые будут вести группы, начнут «выгорать», а значит, им понадобятся психологи для психологов — супервизоры. Отдельно мы сделали поддерживающие группы для психологов, потому что им же тоже было тяжело, они также переживали стресс.
— Инструкторы тоже работали бесплатно?
— Да. То, что инструкторы, у которых консультация стоит 5 тысяч рублей, а расписание заполнено на недели вперед, соглашались нам помогать, было широким жестом и честью для нас. В частности, одной из 14 инструкторов была Дарья Сучилина — потрясающая специалистка России будущего. Много лет на энтузиазме она занимается развитием качественного контента в России по тем видам терапии, которые у нас малоизвестны: «майндфулнесс», терапия сострадания и др. Она окончила университет Хопкинса, ездила учиться и в Лондон, и в США, много переводит для российского терапевтического сообщества.
— Кто ещё вам помогал в качестве инструктора?
— Ника Дмитриева, медицинский психолог. Она из Хабаровска, училась в Московском Гештальт Институте, МГУ. Она больше всех топила в проекте за то, чтобы делать клиническую группу: «Смотрите, как люди страдают, давайте запускать». И не боялась работать с очень сложными клиентами, потому что компетентна именно в клинической психологии и психиатрии.
Была инструкторка — и она же вела группы, — которая работала психологом в следственном комитете во Владивостоке. Она попросила не называть её фамилию. Она мне сама позвонила и предложила помочь. Сказала, что носит погоны, и у неё большой опыт, но ей интересен наш проект, потому что она собирается когда-нибудь уйти из следственного комитета. Несмотря на большую разницу во времени она присутствовала на всех созвонах, никогда не опаздывала. И группы свои тоже проводила примерно в 5 утра по Владивостоку. Мы у неё многому научились. Она как кризисный психолог давала советы по общению со сложными людьми, а такие были: например, человек в связи со своим состоянием болезненно реагировал на отказ в терапии.
— А были отказы? Как можно было попасть в группу в качестве клиента?
— У нас был бот в «Телеграме». Человек заполнял анкету. Затем психологи проводили интервью с потенциальными участниками, и уже определяли, в какую группу человек больше подходит, либо, возможно, он вообще не по адресу. Мы рассчитывали, что, если запустим рекламу бесплатных консультаций, будет много откликов, и туда попадут люди, которым мы никак не сможем помочь. Нам нужно было их отфильтровать.
— По каким критериями?
— Если человек агрессивный, манипулирует, матерится, угрожает. Или если психолог не видит в себе ресурса помогать — он же должен понимать, что будет вести эту группу 8 недель — клиента, с проблемами которого психолог не готов встретиться, нужно было либо перенаправить в другую группу, либо вообще сказать, что мы не сможем помочь. В этом был принцип полезности: сопоставить силы психолога и запросы человека, который обращается за помощью. Не было задачи всех подряд набрать и потом чтобы группа просто развалилась, из-за того, что, например, есть клиент, у которого тяжелая депрессия — ему срочно нужна помощь психиатра, а наша медитативная группа не принесет большой пользы.
— Ваши группы поддержки проходили онлайн. Участвовали только люди из России?
— Скажем так, люди, которые говорили на русском языке. Всего помощь получили более 250 человек. Проект охватил разные регионы: специалисты были из разных городов, они анонсировали у себя на страницах [в соцсетях], и их земляки участвовали. Новосибирск, Южно-Сахалинск, Тверь, Ростов-на-Дону. Были коллеги из Украины, инструктор из Киева.
— С какими проблемами обращались люди?
— У нас в рефлексивных поддерживающих группах было много людей с сильным страхом и непониманием, что происходит в стране. Были люди, у которых болели [коронавирусом] семьи. Были те, кто потерял работу или в таких «отпусках» — как сказал наш президент, «нерабочие дни с сохранением заработной платы». Но выражалось это в том, что людей не увольняли, а денег не платили. И многие переживали, как платить кредиты и что делать.
Было много случаев, когда люди писали в чат, чтобы попасть в наши поддерживающие группы, а при этом запросы были следующие: «Здравствуйте, у меня биполярное аффективное расстройство, пограничное расстройство личности, три суицидальных попытки — ну, так у меня всё в порядке, вот, режу себя, три года не выхожу из дома, вот хочу попасть на группы медитации, думаю, что мне это поможет».
— Это вы утрируете?
— Да, это такой общий собирательный образ. Но это были люди с тяжёлым состоянием, очень разрушенным — и они писали, что хотят на рефлексивную группу «подумать, почему мне так плохо». У нас же про группы были описания в духе: «Группа поможет разобраться со своими эмоциями» — человек говорил: «Вот, хочу разобраться». При этом у него каждый день селфхарм (преднамеренное повреждение своего тела — Прим. ред.) или РПП (расстройство пищевого поведения — Прим. ред.).
— И они никогда не обращались за помощью?
— Нет. Либо человек говорил, что когда-то состоял на учёте в ПНД (психоневрологическом диспансере — Прим. ред.), но сейчас нет.
В России существует проблема: условно здоровые люди (мы понимаем, что на самом деле здоровых нет — у всех есть какие-либо [психологические] проблемы) — они не ходят к психологу, а те, у которых есть психиатрические диагнозы, идут не к психиатру, а к психологу. Так почему-то сложилось, это связано с низкой осведомленностью людей о психологии и психотерапии [и разнице между ними], со страхом попасть в ПНД.
Ника Дмитриева занималась инструктажем клинических групп, могла взять какое-то количество людей с проблемами психиатрии в эти группы, и — это были самые забитые группы, самые сложные. Но мы не могли взять всех.
И у нас была задача, которую мы решали с инструкторами, — понять, что делать с этими людьми. Мы придумывали, как психологи должны ответить человеку так, чтобы хоть немного замотивировать его обратиться к психиатру. Нельзя было сказать: «Ваша проблема лежит за пределами психологии — это психиатрия». Надо было подобрать такие слова, чтобы человек не испугался, а обратился за помощью.
— Сколько было таких людей?
— Очень много: 25-30% из всех. Это вскрывалось на уровне чата или на уровне индивидуального собеседования. Выяснялось, что человеку нужна срочная кризисная помощь, психолог советовался с инструктором, высылал пакет контактов, куда он может обратиться. Если он называл свой город, и у нас была возможность, мы пытались найти психиатра там. Или просто хотя бы говорили про ПНД.
Мы также искали терапевтов для личной терапии — кто готов по социальному тарифу: 300-500 рублей за сеанс. Но бывали и ситуации, когда никак нельзя было помочь — человек говорил: «У меня нет денег, я не пойду в ПНД — мне поставят печать, а к частному [психиатру] тоже не пойду». И тут был крайний вариант, который существует в России: телефон доверия — он есть для детей и для взрослых. Там должны подсказывать и перенаправлять уже. Из этого объёма клиентов, до части — хотя бы тех, у кого есть финансы — всё-таки удавалось донести, что можно обратиться частно: в Москве есть Mental Health Center — научно-доказательная психиатрическая клиника, в Питере есть частные тоже. Либо кто-то находил своих коллег-психиатров, передавал. Это большая заслуга и побочный эффект проекта — что удалось людей распределить туда, куда нужно.
— Какие были отклики у клиентов, которых вы взяли в проект?
— Одно из главных достижений проекта — то, что люди, обратившиеся в проект, поняли, что им нужно делать. Часть клиентов была вообще не в курсе, что такое психология.
На итоговых интервью ведущие групп говорили, что было очень эмоционально и ресурсно для всех. Психологи познакомились с коллегами, завели контакты, получили новые навыки, а клиенты благодарили их за поддержку. Идея была еще и в том, что люди продолжат общаться, сохранят связи. Это же не терапевтические группы, здесь не было запрета на отношения и связи вне группы. Можно было скидывать друг другу рецепты блюд, смотреть вместе кино, знакомиться. У нас до сих пор функционирует чат, в котором находятся психологи, пожелавшие участвовать в проекте: более 150 человек. Мы обмениваемся ссылками, материалами. Малые чаты [психологов с клиентами] тоже до сих пор функционируют, кто-то помог найти кому-то работу, кто-то что-то подсказывал.
— Были ли сложности?
— Вообще организовать всё быстро и всех обучить — это очень сложно. Мы готовились к худшему: вдруг придут неадекватные клиенты, психологи не потянут — это был риск. Но нет, такого не случилось. Разве что в организационных моментах (кому-то забыли скинуть ссылку на Zoom, например).
— По сути, вы взяли на себя обязанности государства, которое должно было бы обеспечить граждан психологической помощью в трудный момент.
— Конечно! Так потому мы это и делали. У нас даже название такое «Психология против короны» — это игра слов, потому что государство оставило население без помощи.
— Какие у вас чувства по этому поводу?
— Усталость. Но особых чувств не было — я привык к этому, слишком давно вижу, что люди в России не имеют доступа к качественной психологической, психотерапевтической и психиатрической помощи, которая могла бы менять жизнь. То есть помощь существует, но это все очень неструктурированно. Скажем, в одном ПНД работает хороший психиатр, а в другом — человек, который выписывает афобазол и глицин при шизофрении.
— Это неподходящие препараты?
— Да, это «фуфломицины». Или [в ПНД и поликлиниках] есть бесплатные консультации, но каждый психолог проводит их на свой лад.
Проект «Психология против короны» мы создавали, ориентируясь на международные схемы и гайды. Это принцип всего, что мы делаем в «Чистых когнициях». Если мы пишем статью «Как бороться с прокрастинацией», то берем научную литературу и базу, а не придумываем из головы.
При этом внутри психологического сообщества есть сильное сопротивление доказательности, зарубежным протоколам. В тех же ассоциациях или вузах рассказывают про эзотерику, про духовность и какую-то чушь. Неясно, это связано с провластной повесткой или это убеждения и ценности специалистов, которые находятся на ключевых ролях в психологическом образовании. При этом, между тем, что происходит в психологии в России, и тем, как помощь оказывается в США, Канаде и Европе, — большая пропасть. Это тяжелая ситуация.
— То есть, даже если бы государство организовало психологическую помощь онлайн для населения во время пандемии коронавируса, — например, на базе ПНД — это был бы невысокий уровень?
— ПНД не может обеспечить людей в принципе даже качественной психиатрической помощью. Говорить, что они обеспечат психологической помощью население России, было бы слишком амбициозным.Я вообще считаю, что все, что сейчас хорошего существует в психологии и психотерапии, это результат деятельности энтузиастов, активистов, самостоятельных низовых проектов. Есть много талантливых людей, которые разделяют ценности доказательного подхода, выстраивают контакты с международным сообществом, остаются в научном методе. Они [понемногу] меняют контекст, но должно пройти время. Но в любом случае сейчас лучше, чем было десять лет назад.
— Будете ли вы повторять проект «Психология против короны» в том или ином виде?
— Нет. Мы не можем делать это вечно. Максимум мы готовы обучить специалистов или поделиться опытом организации процессов. У нас уже нет ни финансов, ни ресурсов. Это было очень тяжело.
— Как именно состоялась ваша инициатива с финансовой точки зрения?
— «Психология против короны» — проект полностью бесплатный для клиентов и неоплачиваемый для психологов. Никакой монетизации у него не было. Даже, наоборот, он требовал вложений — оплата Zoom, покупки книг на «Амазоне», подключение технических специалистов, которые делали афиши для постов. Это небольшие затраты, но тем не менее.
— А как финансово устроен проект «Чистые когниции»?
— Он существует на деньги, которые мы собираем на «Патреоне», плюс мы организуем образовательные курсы для психологов — и получаем процент.
— Когда вы создали проект «Чистые когниции»?
— Я начал заниматься им еще в вузе. Мне 28 лет, я окончил магистратуру РГПУ им. А. И. Герцена. Около года был волонтером в наркологическом центре — это связано с моим дипломом бакалавра. Увидев проблемы наркологии — а они очень похожи на то, что я рассказывал о психологии — я понял, что нужно пропагандировать доказательный подход в науке.
Тогда уже начался тренд доказательной медицины. Врач-невролог Никита Жуков создал «расстрельный список препаратов», стал много рассказывать о «фуфломицинах», о том, что медицина [в России часто] недоказательная, там много обмана, лжи и некачественной помощи. Я понял, что в психологии и психотерапии — то же самое. Это отсутствие качественной научной информации, очень сильная стигматизация ментальных расстройств, непрозрачные сообщества. Я решил оставаться независимым и не пошел работать ни в какое государственное учреждение. Развивал свою практику и проект «Чистые когниции», привлекал туда единомышленников.
— Чем ваш проект отличается от любой другой группы «Вконтакте» про психологию? Кто угодно может собраться, назвать своё сообщество просветительским и предлагать свои услуги. И как вообще найти профессионального психолога, когда нет общегосударственного стандарта профессии?
— Это очень хороший вопрос, и ответ на него прост: вы никак не определите, пока не узнаете по опыту. Человек может называть себя доказательным психологом, но по факту заниматься эзотерикой или попусту обманывать. Нужно смотреть не на то, что он заявляет, а на то, что он делает.Наша задача как популяризаторов — завоевывать внимание аудитории, чтобы у них в головах была качественная информация. И у нас есть список рекомендованных психологов «Чистых когниций». Такой же список есть у Никиты Жукова. Так как нет никаких критериев, как найти психолога, остаётся последнее — рекомендации. [Всё держится] исключительно на институте репутации.
Беседовала: Марина Арсёнова
Иллюстрация: Ксения Чапкевич