«Я фотограф, я снимаю новости! Почему я должен сидеть дома, если это часть моей жизни?»

Петербургский фотограф Владимир Троян был вынужден уволиться из госучреждения после того, как поработал репортером на акции протеста

Петербургский фотограф Владимир Троян 31 января снимал акцию протеста в качестве внештатного автора городской редакции газеты «Коммерсантъ». После этого, как утверждает фотограф, руководство военного государственного учебного учреждения, где он работал штатным сотрудником, попросило его написать заявление об увольнении по собственному желанию. «Ротонда» публикует монолог Владимира Трояна о том, почему он был готов освещать протест, несмотря на риск потерять работу.

Дисклеймер: герой публикации отказался назвать конкретное место своего трудоустройства, так как опасается последствий.

Примерно год назад, в ноябре, я устроился на работу в государственное военное учебное заведение — в медиаотдел, на должность фотографа. Дело было перед Новым годом, денег не было, как раз пандемия случилась — мне даже повезло, что я нашел эту работу и там осел. До этого я работал фотографом на фрилансе, брал частные заказы, а на постоянную работу решил устроиться для стабильного оклада, чтобы не волноваться — я все-таки не так уж молод. Но продолжал подрабатывать, снимая в качестве фоторепортера новости для городских изданий.

Где работать на окладе, мне было по большому счету все равно: нужна была работа, и она подвернулась, причем более-менее по профессии подходящая. Снимать надо было происходящие в учебном заведении процессы для сайта и для отчетности. Скучновато, конечно. 

Единственное, что мне не нравилось — очень маленькая зарплата у гражданских: в современном мире это издевательство. При пятидневной рабочей неделе платили двадцать тысяч в месяц — а когда я пришел, ставка вообще была семь тысяч. Подрабатывать съемками удавалось по выходным, иногда отпрашивался на неделе. Хотелось наладить контакт с новостными изданиями, чтобы зарабатывать съемками для них: это приносит гораздо больше удовольствия.

В последний рабочий день перед митингом, назначенным на 31 января, начальник медиаотдела — он военный — собрал всех сотрудников, кто снимает фото и видео. Сказал: «Все мы знаем, что 31 числа будет такое-то мероприятие в городе. Воздержитесь от посещения этого мероприятия. Лепите снеговиков во дворе, катайтесь на лыжах, а туда не ходите». И сказал, что могут последовать меры вплоть до увольнения.

Все молчали. Начальник на меня показал пальцем: «Вон Володя что-то уже там выкладывает!». А я выкладывал в инстаграм фотографию с предыдущего митинга, 23 января, на котором тоже работал: ОМОНовцы со щитами и бабуля перед ними.

Я предполагал, что начальство следит за моими соцсетями, но самоцензурой не занимался: я не придерживаюсь каких-то политических взглядов, я ни за тех и ни за тех, я фотожурналист, фоторепортер. Моя задача — это документация настоящей реальности. Знаете, как комментатор — когда матч комментирует, он же не болеет за одну команду, он рассказывает людям подробности игры. Поэтому у меня и не было даже мысли, что я приду и меня уволят. Ничего криминального в этом не видел.

Я говорю начальнику: так я же фотограф, я снимаю новости! Я же гражданский фотограф, это моя профессия. Я на это учился! Мне это нравится. Почему я должен сидеть дома, когда это часть моей жизни? Конечно же, я пошел.

Во-первых, это мой выходной день, и я что считаю нужным, то и делаю. Я же не участвовал в самом процессе, у меня не было плаката, не кричал ничего, не поддерживал никакую из сторон. Я работал как корреспондент, чтобы заработать себе на хлеб. У меня маленькая зарплата, я работал, чтобы отправить картинки, например, «Коммерсанту». 

После совещания я говорил с другим военным — тем, который курирует медиаотдел. Объяснил, почему я посещаю такие мероприятия: занимаюсь фотографией давно, зарабатываю этим деньги. Он, как мне показалось, отнесся с пониманием.

Идти или не идти освещать протест, сомнений у меня не было: я занимаюсь этим всю жизнь! Я же не военный, гражданский. Ерунда какая-то. Я точно знал, что я пойду. Я люблю съемку, я люблю адреналин, я люблю композицию, сложные ситуации, чтобы из них выходить. Это удовольствие. Это как сказать ребенку — не катайся на санках и не ешь конфеты. Понятно, что он пойдет кататься на санках и есть конфеты.

Что дело действительно может закончиться увольнением, я не предполагал. В конце концов, это моя профессия — рассказать людям, что происходит в городе. Протест — это не рядовое событие. Это исторически важное событие. 

Политические взгляды у меня такие: хочется, чтобы люди жили чуть-чуть лучше. Люди на митинге, которых жестоко бьют полицейские — это народ, которому мешают реализовать конституционное право на свободу слова и собраний. 

На акции протеста я работал, можно сказать, голышом: у меня нет жилета с надписью «Пресса», пресс-карта просрочена. Приходилось немного оглядываться назад, держать дистанцию от ребят с дубинками. Полнейшего погружения, как я люблю, не было — но что-то стоящее я снял. Страшно не было — это не первый митинг, который я освещаю.

В понедельник, как только я пришел на работу, меня встретил один из военных — тот самый куратор медиаотдела, которому я объяснял, почему освещаю протесты. Он с порога мне говорит: «И ***** [зачем]? Иди пиши заявление об увольнении». Я говорю: «Да легко». На эмоциях, конечно. 

Первой моей мыслью было нецензурное слово — но я умею в стрессовой ситуации не впадать в ступор и очень быстро принимать решения. Было, конечно, удивление, но быстро прошло. Читая новости о происходящем в стране — об арестах, беззаконии, нарушении прав — я подсознательно был готов когда-то столкнуться с несправедливостью, только не думал, что это случится прямо в понедельник. 

Мне принесли листок с ручкой, весь процесс занял минут пять, я собрал вещи и ушел. Коллеги были в шоке — никто не думал, что до этого может дойти, когда человек просто сходил на съемку по работе. Поддерживали меня, но возмущаться, отстаивать меня никто не стал.

Уже потом мне коллеги-фотографы объяснили, что надо было сражаться, не подписывать заявление по собственному желанию, а выбить из них компенсацию. Это моя ошибка. Но судиться я не собираюсь: силы неравны. У меня нет ни денег, ни нервов для этого.

Мне немного обидно, потому что вины я за собой не чувствую. Я исполнял обязанности, никого не подводил, был достаточно хорошим работником. Когда плюют в лицо — это неприятно и обидно. Но оправдываться, доказывать кому-то что-то, унижаться я не собираюсь.

Облегчения я не чувствую: работу фотографом найти сложно. С постоянной штатной работой у меня были возможности маневрирования, я точно знал, что за квартиру заплачу и булочку на обед куплю. А теперь такой уверенности нет. 

Абсурдно еще и то, как именно государственное учреждение со мной рассталось: должны же быть какие-то две недели отработки, какие-то компенсации. Об этом мне никто ничего не сказал, как будто это не государственное учреждение, а какой-то «Макдоналдс» или «Магазин 24 часа». Для меня военные всегда были всегда людьми чести: в моем представлении военный — это человек с иголочки, он всегда поможет… А сейчас этот образ немножко исказился, мнение поменялось. Было представление, что может быть, военные — не такие, как полицейские. Теперь они для меня встали на одну ступеньку с полицейскими.