«Людей загнали в такой угол, что они готовы были верить хоть богу Кузе»

Муниципальный депутат Нэлли Вавилина в интервью «Ротонде» — о том, как за время пандемии стала одним из самых медийных петербургских политиков

Активистка петербургской «Справедливой России» Нэлли Вавилина до сих пор занималась в основном проблемами Васильевского острова. Несколько лет назад она стала одним из лидеров успешной градозащитной кампании, а в прошлом году выиграла выборы и возглавила муниципалитет Гавань. С началом пандемии Нэлли Вавилина резко сменила профиль — стала много писать о проблемах медиков Покровской больницы и Госпиталя ветеранов войн, которые работали с коронавирусом, критиковать условия содержания пациентов во временном стационаре в «Ленэкспо». Глава муниципалитета неожиданно стала одним из поставщиков информации о пандемии для журналистов — ее цитируют городские и федеральные СМИ; директор госпиталя Максим Кабанов уже дважды пожаловался на нее в прокуратуру за распространение фейков. Соавтор «Ротонды» Мария Карпенко поговорила с Нэлли Вавилиной о том, как она нарастила свой политический капитал во время эпидемии.

«Есть такая мадам»  

— Когда лично для вас началась пандемия? Когда вы поняли, что вирус — это не китайская далекая зараза, а угроза для россиян?

— Поняла я это с Покровской больницы, которая находится на территории моего муниципалитета. Сначала были только слухи по Васильевскому острову — что грядет коронавирус, и Покровская больница будет перепрофилирована в инфекционную, и что врачи в панике, потому что у них нет средств индивидуальной защиты (СИЗ) — никто тогда еще не знал, что это такое. Потом в Покровской больнице выступили врачи — я увидела их обращение в интернете. Они говорили — мы готовы лечить, только обеспечьте нас, пожалуйста, [средствами защиты]. К ним не прислушались. (Видеообращение медиков Покровской больницы опубликовала 3 апреля «Фонтанка.ру». Сотрудники рассказывали, что им приходится работать с пациентами с внебольничной пневмонией без средств защиты. В администрации города тогда объяснили, что пневмония — это не коронавирус, поэтому защита медикам не нужна. Через четыре дня в больнице нашли коронавирус, и медики заразились. — Прим. ред.)

Я вижу, что ситуация не двигается ни туда, ни сюда. Нашла какую-то инициативную группу [сотрудников Покровской больницы], стала им звонить — можно сказать, навязывать свою помощь — но они боялись ее принимать. Я наблюдала за их ситуацией в течение месяца. И вижу, что люди не знают просто, что делать. Они какие-то петиции создавали, кто-то им маски приносил, еду… Я понимаю, что ситуацию нужно сдвинуть резко. И тут одна медсестра выложила у себя на странице письменное обращение от имени медиков Покровской больницы в прокуратуру и к [губернатору Петербурга Александру] Беглову. И я это обращение опубликовала в соцсетях. И на следующий день это вылилось в прессу, СМИ подхватили очень серьезно.

Такой ажиотаж вокруг этих СИЗ [начался]. Средства защиты неожиданным образом появились, приехал [вице-губернатор Петербурга по социальной политике Олег] Эргашев, которому я запросы писала по поводу этих СИЗов. И людей обеспечили средствами защиты. Я радовалась, что все так закончилось. (Письмо медиков в прокуратуру и губернатору Нэлли Вавилина опубликовала в 23:34 16 апреля, а 17 апреля утром в Покровскую больницу приехали с инспекцией чиновники; они заявили, что стационар обеспечен средствами защиты. — Прим. ред.).

И тут мне присылают в личку пост [одной из первых пациенток временного госпиталя в «Ленэкспо», которая публично пожаловалась на условия содержания] Оксаны Кутафиной-Шишловой. О том, что она лежит в «Ленэкспо», два с половиной лайка на этом посте стоит. И вот я сижу и думаю: оно мне надо? Чем я ей могу помочь? Она лежит болеет. И тут я поняла, что я просто не могу мимо этой ситуации пройти. Сделала подводку, перепостила, и все, понеслось — я начала заниматься проблемами госпиталя в «Ленэкспо».

— Понятно, почему вы занялись Покровской больницей и временным госпиталем в «Ленэкспо»: они расположены на территории вашего муниципалитета. Но вы ими не ограничились — и теперь новостные заголовки выглядят странно для читателя: «Глава муниципалитета “Гавань” заявила о такой-то проблеме врачей», хотя казалось бы, какое отношение она к этому имеет. Почему и когда вы решили заняться проблемами медиков в целом?

Рассказываю. Я была воодушевлена своим успехом, успехом врачей и пациентов в Покровке…

— В чем вы видели успех?

В том, что Покровке выделили СИЗ. Все это рассказывается в прессе, я радуюсь, что люди наконец получили защиту какую-то. Вдруг мне приходит письмо от медсестры, которая работает в филиале Госпиталя для ветеранов войн на Старорусской улице. Она пишет: «Христос воскрес, Нэлли Юрьевна, дай бог вам здоровья, у нас ситуация еще хуже, чем в Покровке». И начинает говорить, что они воют вообще [от отсутствия средств защиты].

— Почему медсестра Госпиталя для ветеранов войн решила написать именно вам? Откуда она про вас вообще узнала?

— Она увидела в прессе про Покровскую больницу — что я куда-то там написала, где-то что-то выложила, и у людей тут же появились средства защиты. Видимо, где-то прочитали, кто-то им показал, что есть в Гавани мадам, которая добилась СИЗов в Покровке.

— Вы думаете, что это вы добились того, чтобы сотрудникам Покровской выдали средства защиты?

— Я считаю, что я разместила информацию, и она была очень широко расшарена. Я сейчас являюсь свидетелем того, насколько резонанс среди гражданского общества, огласка [важны в решении проблем].

— Мне кажется, что тема с отсутствием средств защиты у врачей Покровской больницы стала «бомбить» после того, как «Фонтанка» опубликовала видеообращение врачей.

— У меня мнение другое. Я не буду отрицать, я просто помню, что сотрудники «Покровки» стали потом обращаться ко мне. Но я не буду отрицать ничего — просто у кого-то сложилось мнение, что [появление у работников этой больницы СИЗ — ] моих рук дело.

— Люди, которые к вам обращались, понимали, что вы муниципальный депутат, и полномочий у вас особо нет?

— Я вообще себя не позиционировала муниципальным депутатом.

— А как они вас воспринимали?

— Знаете, мне одна женщина из временного госпиталя в «Ленэкспо», которой я помогаю, говорит: «А вы кто? Вы вообще кто?» Я говорю: «Ну, если хотите, то я глава муниципалитета, на территории которого вы находитесь». Но я никогда на этом не заостряла внимание.

— Тогда интересно, кого они вообще в вас видели?

— Не знаю! Я могу вам сказать, они меня воспринимали так: «Вот просто Нэлли, есть Нэлли, ей можно позвонить в любой момент». Мне звонили в четыре утра — человеку было дико плохо, из «Ленэкспо» ее в результате перевезли в Госпиталь ветеранов войн. Я открываю глаза, беру телефон, [а там] — «Нэ-э-элли! Мне плохо! Сделайте что-нибудь!»

— Получается, они звонили вам просто как человеку, который что-то публикует у себя на странице?

— Они мне звонили, потому что их никто не слышал. Они просто узнавали о моем существовании, потому что те пациенты, с кем я уже пообщалась, стали раздавать мой телефон в «Ленэкспо». Более того, почему-то мой телефон стали раздавать медицинские работники — по секрету говорить: «Позвоните Вавилиной».

— И что сделает Вавилина? Зачем ей звонить?

— Во-первых, выслушает. Она подскажет. Она обладает большим опытом общения с людьми — и вообще большим жизненным опытом. Я могла им подсказать выход из ситуации, психологическую помощь, можно сказать, оказать. А она им была необходима — люди просто звонили мне иногда, чтобы прорыдаться. Реально, первые пациенты «Ленэкспо», особенно женщины, которые должны были быть выписаны из больниц, а попали в «Ленэкспо», просто чтобы забить койки — они звонили и рыдали: «Нам плохо, Нэлли, пожалуйста, вытащите нас». А способ [уйти из временного госпиталя] был очень простой — просто отказаться от госпитализации. И я просто говорила им, что есть такая возможность. Я минимальную простую помощь оказывала людям, которые вообще никогда не сталкивались с такой ситуацией.

Второй момент — на меня вышли медики из младшего и среднего персонала. Сначала мне позвонила плачущая медсестра. Дрожащим голосом сказала: «Я хотела сказать вам большое спасибо». Я говорю — за что? «За то, что вы заботитесь о нас». Я делаю [для медиков] вещи, которые и так делаю ежедневно — потому что у меня такой образ жизни. И я понимаю, что я должна помогать людям, потому что, видимо, им настолько плохо, что они за какие-то простые вещи готовы меня благодарить.

Я их убеждала людей [бороться] открыто, убеждала, что речь сейчас идет не просто о каких-то нюансах, речь идет об их здоровье, здоровье их детей, об их жизни фактически.

— По сути, вы оказывали людям консультации, как с помощью публичности добиться соблюдения их прав? И вдобавок выступали в качестве жилетки. И люди обращались к вам со своими проблемами, несмотря на то, что реальной власти в ваших руках нет?

— Да, получается, что так. Более того, мне в комментариях полились такие хвалебные [отзывы], я стараюсь даже туда не заглядывать. [Из этих комментариев можно понять,] что я святая фактически, с нимбом.

Но я радуюсь, что процесс идет. Я что-то запускаю, тут же это подхватывают, тут же это становится достоянием гласности… Власти наши боялись перед голосованием [по поправкам в Конституцию] отрицательного резонанса. И все как-то получается! Вытащить из «Ленэкспо» людей, врачей обеспечить… Я вот скромный человек, реально. Но какие-то волшебные совершенно вещи, я не страдаю какими то иллюзиями, и тем не менее… Не хочется громких пафосных слов, но какое-то единение гражданского общества присутствует, и здоровое давление на власть очень помогло сильно.

— В чем вы видите единение?

— Появилось сострадание друг к другу. Такое объединение. Допустим, кому-то плохо — тут же появляются, набегают, начинают пиарить, предлагают помощь! Кто-то полтора месяца завис на мазках, кушать нечего — [тут же предлагают,] давайте соберем деньги… (Из-за того, что обработка тестов на коронавирус в Петербурге происходит с большими задержками, многие люди оказываются надолго заперты на карантине. — Прим. ред.).

— И собирают? Или только предлагают?

— Слушайте, я сама кинула клич по поводу одной семьи — собрали 10 тысяч за вечер. Они мне были страшно благодарны.

— То есть у вас нет ощущения, что все единение — только в комментариях?

Нет, нет-нет-нет.

«Нагнетая обстановку, я сделала точно больше, чем Кабанов со своими миллионами»

— Вы уверены, что выносить проблемы в публичное поле — это эффективный способ их решать? Может, без постов и скандалов помочь было бы легче?

— Я человек крайне миролюбивый. Я активные, резкие, митинговые шаги делаю в последний момент, когда деться никуда нельзя. Но к сожалению, мой опыт показывает, что именно публичность, открытость, активность может напугать власти. Когда они в очередной раз просыпаются, подходят к компьютеру — а там очередная [фотография] лужи в туалете в «Ленэкспо».

— Но публичность навлекает на сотрудников гнев руководства. Вы об этом не беспокоитесь?

— Я им говорю: ничего не бойтесь. Если на вас косо посмотрят, звоните, и мы с гражданским обществом за вас впряжемся.

— Директор госпиталя в «Ленэкспо», главврач Госпиталя для ветеранов войн Максим Кабанов в интервью саркастически сказал: «Сейчас я читаю, Нэлли Вавилиной пишут благодарственные письма, что если бы не Нэлли Юрьевна, то у нас бы в городе, оказывается, СИЗ бы не было. Ну, если так — я благодарен Нэлли Юрьевне, спасибо огромное ей скажу». Очевидно, Максим Кабанов не считает, что средства защиты в Петербурге появились благодаря вашим усилиям. А что вам дает основания полагать, что ситуация с СИЗ в Госпитале для ветеранов войн, например, улучшилась именно благодаря вашей публичной работе?

— Я абсолютно уверена, что именно благодаря моей активности, благодаря тому, что подхватили СМИ — или, может, я подхватила [сказанное в СМИ] — [произошел] широкий резонанс. На фоне пандемии, нервного состояния людей, отсутствия у властей понимания, что творить, на фоне коллапса… Нагнетая обстановку, я считаю, мы сделали, я сделала точно гораздо больше, чем Кабанов со своими миллионами.

— И все же, что дает вам основания считать, что именно ваша активность заставила власти дать медикам средства защиты? Ведь есть точка зрения о том, что властям города просто нужно было время — на первом этапе пандемии они оказались не готовы к обеспечить медиков необходимым, но наверстали упущенное и исправились.

— Возможно, вы и правы. Но понимаете, в чем дело — если бы наши власти патологически не занимались враньем, можно было бы этот вопрос не задавать. Ну, сказали бы — «Ребята, ну нету СИЗов. Идите, покупайте строительные комбинезоны. Потом мы вам возместим». А они же говорили, что люди обеспечены [средствами защиты], при этом люди ходили голые. И медики видят, что им врут. Людей загнали в такой угол, что они готовы были верить, знаете, хоть Богу Кузе. Было такое жуткое чмо, глаза в кучку, жирный, противный, но нажил себе много денег (Осужденный за мошенничество лидер секты. — Прим. ред.). Я не сравниваю себя с Богом Кузей, но тем не менее — люди были загнаны в такой тупик, что обращались к тому человеку, который мог выслушать и посоветовать. И только потом узнавали, что он наделен еще какими-то полномочиями — никто же не знает, что на самом деле полномочия муниципального депутата малы.

— Убежденность в том, что власти постоянно врут, дает вам основание полагать, что если бы вы не раскрывали вранье, ничего бы не поменялось?

— Ну, это сильный вывод. Я не могу делать выводы по поводу себя. Не задумывалась над этим. Просто ко мне обращаются — я начинаю что-то предпринимать. Насколько все произошедшее — моя заслуга, могут оценить только люди. Не могу говорить — ой, какая я молодец. Меня хвалят люди. Если хотите, кого-нибудь спросите.

— Вы начали критиковать работу руководства временного госпиталя в «Ленэкспо» после поста пациентки Оксаны Кутафиной-Шишловой, ее возмущенная публикация стала отправной точкой. Но факт, которым она возмущалась, был спорным. Она считала, что здорова, потому что тест на коронавирус показал отрицательный результат — при этом в «Ленэкспо» ее перевели после лечения внебольничной пневмонии. И она боялась, что во временном госпитале, где лежат зараженные коронавирусом люди, ее, здоровую, инфицируют. Но ведь на самом деле ее положили в «Ленэкспо» не по ошибке, а потому что все случаи внебольничной пневмонии петербургские власти к тому моменту рассматривали как случаи коронавируса — даже если тест у пациента отрицательный, потому что тесты неточны. Скажите, что же тогда в публикации Оксаны Кутафиной вас так возмутило? Почему вы написали, что ее нужно «спасать»?

— Я представила себя [на ее месте]. Как человек попал вот в это — она выложила фото — а у нее двое детей, один грудной. Она сама попросилась в обсерватор, чтобы не заражать детей. Ее привезли… Не знаю, что-то меня тронуло, ее пост тронул!

— К тому моменту, когда Оксана Кутафина-Шишлова написала свой пост, вы точно понимали, что внебольничная пневмония — это и есть коронавирус. Потому что месяцем раньше, когда вы описывали ситуацию в корпусе Госпиталя ветеранов войн на Старорусской, вы писали, что «внебольничная пневмония — это эвфемизм, который власти используют, чтобы скрыть истинный диагноз пациентов — коронавирус». Так почему же пациентку с внебольничной пневмонией, которая возмущалась тем, что ее положили вместе с зараженными коронавирусом людьми, вы решили «спасать»?

— Смотрите, пост меня просто задел за живое. Когда я пообщалась с Оксаной, я поняла ее ситуацию. Она переболела пневмонией, и ее должны были выписать. И она из-за того, что у нее грудной ребенок дома, чтобы его не заражать, согласилась поехать в обсерватор. И она туда отправилась, и все ее очень сильно поразило.

— Но она написала пост, где основной предмет возмущения — что ее здоровую положили к больным…

— Да, но поймите, поймите, поймите! Дело в том, что — понятно, но у меня просто задел, просто у меня настроение было такое! Просто он меня задел, он мне показался криком о помощи. Просто тот факт, что пациентов там заперли, что нет дороги назад, и никак вопрос не решить… Вот это меня тронуло, что есть какое-то насилие над человеком. А потом, когда я стала узнавать ситуации такие же абсолютно — просто пролеченные люди, их должны были [из стационаров, где они лежали изначально] всех вы-пи-сать! Они должны были все отправиться домой. И приходил врач и говорил: вы едете в «Ленэкспо». Они говорят — какого фига, у меня дома есть где находиться, у меня все родственники уехали на дачу. Но их заставляли — просто есть приказ, если не подчинитесь, будете нести наказание, и чуть ли не с санитарами их выводили.

— Лично мне возмущение Оксаны Кутафиной было непонятно, потому что если бы она не поехала в «Ленэкспо», она бы поехала домой заражать свою семью.

Ей в итоге предоставили родственники [пустую] квартиру, она там отсиживалась. Более того, когда она приехала в эту квартиру, у нее поднялась температура, она вызвала лабораторию, и у нее оказался положительный тест — она считает, что заразилась именно там, в «Ленэкспо».

— Максим Кабанов говорит, что приглашал вас дважды посетить госпиталь, но вы отказались. Это правда?

— Нет. Во-первых, он приглашал меня один раз. Сначала я была согласна прийти, очень хотела туда попасть. Потому что только что перед этим [приглашением] я написала [министру здравоохранения Михаилу] Мурашко и [губернатору Петербурга Александру] Беглову, чтобы срочно создали комиссию, чтобы факты, изложенные пациентами госпиталя в «Ленэкспо», были либо опровергнуты, либо подтверждены. И что я прошу включить в комиссию меня как главу муниципалитета, где госпиталь расположен.

Меня никуда не взяли, естественно, губернатор приехал туда сам. И тут мне звонит Кабанов — приглашает посетить госпиталь. Я сказала — конечно, с удовольствием, давайте созвонимся предварительно в такое-то время. Он пообещал позвонить. На следующий день ни звонка, ничего — а я сидела, намылила шею. Звонит Кабанов где-то за полчаса до того времени, на которое мы запланировали визит. И говорит — ну что, вы придете? Я отвечаю: я, честно говоря, думала, что у вас все отменилось. Передоговариваемся на завтра. И у меня заболевает дочь — я говорю, давайте перенесем. Потом он стал мне говорить — вы знаете, у меня не хватает совершенно времени, у меня лечебная деятельность… То есть стал раздраженно со мной говорить.

А потом я посидела и подумала — я вообще в каком качестве туда иду? Там стоит Росгвардия, там все охраняется, чуть ли не военное учреждение, и меня — человека с улицы — почему туда должны провести? Как кого?

— Почему вас это смутило? Если вы политик, общественный деятель, который занимается проблемами пациентов…

— А сейчас я совершенно четко понимаю, что была права. Его целью, я тебе честно скажу, было навести какой-то «коннекшн» со мной. А я в такие темы не вписываюсь.

— Разве если бы у вас появился «коннекшн» с директором госпиталя в «Ленэкспо», решение проблем пациентов не стало бы более простым?

— Нет, нет, нет, нет. Я, понимаете, человека чувствую. Я не ошиблась в [решении не идти]. Не знаю, как объяснить, но я не жалею. Пожалуйста — в составе какой-то официальной комиссии я прийти могу. А смотреть там потемкинские деревни…

— А в составе официальной комиссии разве не еще более вероятно увидеть потемкинские деревни?

— У меня была [инсайдерская] информация о том, куда в госпитале смотреть и на что обращать внимание. Я ставила цель реально увидеть минусы и плюсы, получить объективную информацию. Я бы тогда отошла от комиссии, подошла бы к этим туалетам, к конкретным пациентам, спросила бы, знаете ли фамилию своего лечащего врача...

— А что вам мешало это в одиночку сделать, без официальной комиссии?

— Я считаю, что поступила абсолютно верно. Не хочу я с ним [Максимом Кабановым] дружить.

— А как визит в госпиталь заставил бы вас дружить с его директором?

— Меня бы ничего не заставило. Но я не пошла, ну не пошла. Не хочу. Я не хочу быть кому-то обязанной. Я сочла, что мой визит в госпиталь будет впоследствии информационно подан властями в нужном им ключе. Я хочу, чтобы у меня было перед людьми, которые ко мне обращаются, открытое забрало и приличное лицо.

— А как визит в госпиталь мог поставить вас в зависимость от его руководителя? Вы просто пришли бы и посмотрели.

— Как кто?!

— Как человек, который хочет увидеть, как все устроено.

— Мне вполне хватает информации от пациентов. Одно дело — рабочая встреча, официальный визит, который будет иметь какой-то эффект. Другое дело — буду ходить там, как неизвестно кто… Я поступила, считаю, очень правильно. Потому что очень [Кабанов] непорядочный человек. Меня спрашивают — ну что ты к нему привязалась? А потому что человек просто поиграл здоровьем и жизнью более ста медиков. Страшное дело. Более того — ему волонтеры предлагали [бесплатные] СИЗ, он разорался, сказал что подаст на меня в суд и отказался от СИЗ.

— Это вам откуда известно?

— Мне пересказали.

— То есть из третьих рук?

— Да.

— Кто-то кроме Максима Кабанова из представителей власти за время пандемии с вами пытался выйти на контакт?

— Нет.

«Ну нету там этих миллионов» 

— Вы много критикуете условия временного госпиталя «Ленэкспо», пока официальные власти подчеркивают: сделали как смогли, потому что главным критерием была скорость. Почему вас не удовлетворяет это объяснение? Почему оно не дает вам основания примириться с недостатками временного госпиталя?

— Ну, потому там было некомфортно первые две недели.

Почему я потом переключилась с проблем госпиталя на проблемы людей, которым долго не приходят результаты тестов на коронавирус? Потому что пациенты «Ленэкспо» перестали жаловаться. Сначала там работало пять врачей и пять сестер на 400 человек, и физически врачи не справлялись, сестра начинала делать уколы с утра и к вечеру заканчивала, а потом и сама заболела. А теперь меня совершенно удовлетворяет, что люди перестали жаловаться. Остались проблемы протекающих санузлов — например, мне присылали [видео про] затопленный пост медсестер с проводами в нем, и девочка санитар стоит, говорит, я боюсь туда встать. И никакой реакции.

— Власти не отрицают, что есть проблемы.

— А чего они не чинят-то, если они не отрицают? Они два месяца не отрицают. Если бы мне прекратили жаловаться и присылать, может, я бы успокоилась и поняла, что все довольны, и пошла бы своей дорогой. А сотрудники уже не знают — им сказали, что через неделю все починим. Прошла неделя, все течет.

— То есть вы считаете, что позиция «Мы старались, но очень торопились, и получилось говно» — это не оправдание?

— Это не оправдание, потому что говно получилось за неплохие деньги. Очевидно совершенно, что этими 416 млн [потраченными на приспособление «Ленэкспо» под госпиталь] там и не пахнет. На «Госзакупках» же есть перечень выполненных процедур. Ну нету там этих миллионов.

— Как вы это оцениваете?

— Я живу на улице, параллельной той, где расположен «Ленэкспо». Я идеально знаю, что такое «Ленэкспо». И когда я узнала о том, что там будет временный госпиталь, когда я видела, как это все происходит, какие собираются сделать условия, я уже поняла, что это полная какая-то лажа. Я знаю этот павильон, поэтому оцениваю [затраты]. Я вижу эти выставочные загончики. И этот безумный туалет. Я не вижу там ни системы кондиционирования, и так далее.

Я просто вижу, что лажа, что это все невозможно.

— Что невозможно-то?

— Ну невозможно там сделать [нормальный госпиталь]! То, что творится с этими туалетами — это не потому что там не сделали трап, а там его в принципе невозможно сделать. Плевать они хотели, им нужно было освоить просто деньги, они реально осваивали деньги. Я не люблю эти вещи говорить, потому что я не очень, грубо говоря, в деньгах разбираюсь, но тут просто даже я понимаю, что эти 416 млн — это конкретное просто воровство денег.

— Но вы не знаете расценок — откуда вам известно, сколько может стоить оборудование временного госпиталя? У нас еще не было такого опыта в прошлом.

— Вы прямо как Кабанов говорите. Я знаю одну вещь: в общей душевой должны быть трап и уклон. А когда там ровный пол, вода переливается через занавески и льется на пол, уходит в туалет и под пациентские кровати, понимаете.

— Это я понимаю. Но когда вы говорите, что реконструкция не стоила тех денег, которые на нее потратили, на чем вы основываетесь?

— Я согласна — я не сидела, конечно, не подсчитывала. Но, честно говоря, я давала это сметчикам, которые в свое время в больницах работали, но это неофициальные, конечно, исследования. Но заметьте — я только говорю, что было потрачено на оборудование госпиталя 416 млн, но пусть люди сами думают, много это или мало.

— Максим Кабанов заявил, что 90% информации, которую публикует Нэлли Вавилина, неправда. В частности, назвал ложными данные о том, сколько медиков заболели в Госпитале для ветеранов войн. По его данным, счет заболевших идет на единицы. А вы говорили, что их больше трехсот. Откуда ваши данные?

— Нет, я говорила, что заболевших больше ста. Это информация из самого госпиталя, от [уволившейся заведующей] Марианны Замятиной. А о том, что заболевших медиков больше трехсот, говорила в своем открытом письме Оксана Дмитриева (Депутат петербургского заксобрания от Партии роста Оксана Дмитриева выступила против «лжи и клеветы» в адрес Максима Кабанова, и в этом заявлении, в частности, написала, что 365 сотрудников Госпиталя ветеранов войн заразились коронавирусом во время пандемии. — Прим. ред.). Изначально я хотела подтвердить ту информацию, которая была у меня, потому что сто заболевших врачей — это очень много. Но из петербургской администрации на мой запрос пришел ответ, что число заболевших медиков — это врачебная тайна. И тут я в открытом письме Оксаны Дмитриевой вижу эту цифру — 365. Я вырезала кусочек из этого письма и пишу — а вот, оказывается, что стало известно.

— Вы взяли эту цифру из письма вашего политического оппонента Оксаны Дмитриевой, которая выступила с осуждением в ваш адрес, и написали: «Ребята! 356 медиков за месяц заболели ковид в Госпитале ветеранов войн». Это звучит как утверждение.

— Нет, я написала в ироническом тоне — наконец-то, мол, стало известно, сколько медиков заболело.

— «Ребята! 356 медиков за месяц заболели ковидом». Это звучит как утверждение, не как ирония.

— Я прочитала письмо Оксаны Дмитриевой и увидела там данные статистики, которые она сама никак не должна знать. Очевидно, это письмо ей готовили, возможно, прислали готовый проект из самого Госпиталя. И данные, которые, очевидно, имеют место быть [в реальности].

— Почему вы сочли, что это достоверные данные?

— Я решила, что это достоверные цифры, потому что в письме фигурируют данные, которые мог узнать только человек, который [знаком с внутренней информацией Госпиталя].

— Сейчас вы стали более известным политиком, чем прежде, вас чаще цитируют и городские, и федеральные СМИ, вы даете инфоповоды. Чувствуете ли вы на себе моральную ответственность перепроверять информацию, прежде чем публиковать ее? Или ваша моральная ответственность ограничивается тем, чтобы ретранслировать слова людей, которые к вам обращаются?

— Конечно, [проверяю информацию]. Прежде всего, я контактирую с людьми. Не леплю [бездумно] — увидела пост и давай колбасить. Разговариваю, подтверждаю, что это не эмоции, а факты. У меня ни одной ложной информации нету [в соцсетях], ни одной.

— Вы всегда транслируете мнение только одной стороны. Никогда не упоминаете позицию тех, на кого жалуются люди, которые к вам обращаются.

— А я объясню. Потому что я всегда на стороне народа. Вот честно. Потому что чиновники о себе позаботятся. Они найдут и юриста себе, и денег, и выйдут сухими из воды. А люди, с которыми я общалась, абсолютно бесправными оказались. Пусть за [чиновников] кто-то другой впрягается.

«У меня не было задачи вытащить только василеостровцев»

— Вы будете баллотироваться в заксобрание в 2021 году?

— Честно — я очень хочу. Дважды я участвовала, дважды в моем округе были фальсифицированы итоги голосования. И я хочу пойти на выборы снова. Но жизнь покажет. Не хочу загадывать. И не потому что я кокетничаю. Есть разные обстоятельства, не знаю, как жизнь сложится.

— Публичность и расширение аудитории, которое вы обрели сейчас, поможет вам на выборах?

— Я так не думаю: я если буду баллотироваться, то пойду по округу на Васильевском острове, а нынешняя моя деятельность касалась всего города. У меня не было задачи вытащить только всех василеостровцев. Я никакой взаимосвязи вообще не вижу. Я отвечаю: ни один мой шаг не был сопряжен с политикой. Знаю, что в этом плане моя совесть чиста абсолютно.

— Несмотря на то, что ситуация во время пандемии была критической для медиков, мы не увидели ни стихийно образовавшихся профсоюзов, ни митингов. Почему, с вашей точки зрения, медики не смогли самоорганизоваться и отстаивать свои права?

— Митинга быть не могло — во время пандемии это нарушение законодательства. Они законопослушные все же. Мы готовы терпеть нарушения с чьей-то стороны, но сами не готовы нарушать закон. Почему медики боятся — потому что боятся остаться без работы. Это бич наших бюджетников: что на выборах боятся остаться без работы, что сейчас. Но! При этом несколько медиков абсолютно открыто, начиная с [анестезиолога Покровской больницы Сергея] Саяпина, Марианны Замятиной, заканчивая санитарками — открыто выступали, говорили, нам терять нечего, мы ни у кого ничего не украли. Это, я считаю, достижение.

— Это же все равно мизерно по сравнению с угрозой жизни. Когда бюджетников принуждают участвовать в выборах, на другой чаше весов нет чего-то жизненно важного, а здесь было — и тем не менее, врачи боялись выступать.

— Да — и я тоже так говорила. Когда меня просила [обратившаяся за помощью женщина] ее фамилию не раскрывать — мол, я работаю в бюджетной сфере. А я в ответ: у вас муж умирает, а вы говорите, бюджетная сфера. Страх у людей в крови, в генетике.

— За это время, познакомившись с проблемами петербургской системы здравоохранения, вы поняли, что не так?

— Первое — банально: нельзя, чтобы здравоохранением руководил Дмитрий Лисовец, а Роспортребнадзором — Наталья Башкетова. Это не руководители. Не масштабные руководители. Они не за людей, они трусливы и непоследовательны. Может, когда все в порядке, рыбу с лотков они и могут контролировать. А экстренная ситуация показала, что эти две структуры не готовы. Они вредительством занимались.

— То есть, с вашей точки зрения, это вопрос личностей, а не системных проблем?

— Системные проблемы — безусловно. Но я знаю ситуации из других городов — например, маленький городишко под Иваново, и там руководитель больницы заранее какой-то конкурс замутила, и у нее вся больница ходила в СИЗах, пока в Питере все медики ходили голые. Вот это руководитель. Она борется за своих подчиненных. Сотрудники ей дороги. А у нас — наплевать: переболели, не переболели.

— Что заставляет вас делать такие выводы?

— Что они публично лгут. Два раза солгал Дмитрий Лисовец: сперва о том, что все время Покровская больница была оснащена СИЗами (На следующий день после публикации обращения сотрудников больницы об отсутствии средств защиты Дмитрий Лисовец заявил, что стационар обеспечен СИЗ. — Прим. ред.). И потом он врал, что пациентов с ментальными отклонениями нет в госпитал в «Ленэкспо» (Пациенты временного госпиталя публиковали информацию о том, что вместе с ними в стационаре лежат люди, чье поведение, с их точки зрения, свидетельствует о ментальных нарушениях; в комитете по здравоохранению эту информацию опровергли. — Прим. ред.). Наталья Башкетова [не справилась] с ситуацией с задержками результатов тестов на коронавирус. Ну что это такое вообще? Люди сидят по полтора месяца дома.

— То есть, с вашей точки зрения, нужны другие люди?

— Нужны масштабные руководители. Которые не врут. У нас с самого начала началось вранье со статистикой. Когда у нас, по официальным данным, умерло всего 34 человека за три месяца, я четко знала, что в одной Покровской больнице за три месяца умерло <...>, из которых <...> человека с подтвержденным коронавирусом («Ротонда» не публикует названные Нэлли Вавилиной цифры, поскольку у этих данных нет подтверждения. — Прим. ред.).

— Это откуда вам было известно?

— Я общалась с медбратьями. Если бы с самого начала у нас не было этого вранья по статистике, люди сами бы побежали домой, спрятались бы там, надели бы маску и ведро на голову... А когда тебе каждую минуту сообщают, что у нас все нормально и все обеспечено, и СИЗы есть… Получилась [из ситуации с пандемией] лакмусовая бумажка.