Ричард III, Коляда-Театр на Страстном, 24-01-2016
Весь мир – террариум и люди в нем змеи всех видов и форм
Блестящие, яркие, жутко не сочетающихся цветов здесь отнюдь не китч, а змеиные шкуры с замысловатыми узорами ползущих-шипящих гадов, сбрасывающих одну шкуру и под ней обнаруживается другая и тоже не менее яркая.
Ричард (Олег Ягодин) – мальчишка, который не побоялся схватить змею (и чего только с нею не делать). А подчинив своим рукам одну, подчинить остальных – вопрос времени. Это маугли, выросший вдалеке от города, не принимающий условностей и правил общества. Чинно вышагивать – неудобно, да и непонятно зачем. И эта детская комната в которой «шалит» Ричард с деревянной игрушечной лошадкой, помятыми сердцами, брошенными игрушечными бубнами будет осыпана змейками, огорожена деревянными лавками – забором этой могилы. Ричард делает так как ему удобно, так как привык, не чувствуя границы «хорошо» - «плохо». (И как же в этом на него оказывается похожа девчонка из детдома в моноспектакле «Наташина мечта»). Он жизнь чувствует через боль. Отсутствие душевной боли (наверное, ее непонимание), душевных чувств, он заменяет физическим ощущением жизни – прижигает себе руки/ноги, рвет ногти, замазывает свои «раны» кровью.
Рогатка как была у пацана, стреляющего по птицам вокруг, так и осталась у взрослого. Хорошие и удобное «оружие» почему бы и взрослому не сохранить его. Стрелять везде, стрелять всегда. И он стреляет. Но рогатка есть у каждого... у каждого в этой песочнице есть это оружие. То есть в этой песочнице нет взрослых, только дети, выросшие дети с накопленными обидами, страхами, комплексами (ох, как в тему после Ричарда оказалась «Наташина мечта»).
Веревки и чайные пакетики. Что есть эти пакетики здесь? Ну, кроме заваренного каркаде, превращающего воду в кровь в которой плещется Ричард. Он пьет кровь, выплевывает и снова пьет, брызгает и буквально купается в этой крови.
«Кровь» возникает из содержимого белого пакетика, когда он подвержен воздействию (или заварен или просто порван). Получается пакетик чая (простой дурацкий пакетик чая) – здесь можно сравнить с прообразом души этих людей или сердца или некой внутренней частицы, порча которой приводит к смерти. У каждого на одежде пакетик или несколько. Пакетики носят в руках. Ричард стреляет этими пакетиками из рогатки. Эти пакетики в начале наматываются на веревки, натянутые Ричардом, словно люди, зацепившиеся за колючую проволоку (или зацепившиеся за границу, прочерченную Ричардом) и оставшиеся на ней умирать. Ричард закладывает за щеку два пакетика, а разве это не «... расспросы со стороны какой-то губки? ... Король закладывает их за щеку, как обезьяна. Сует в рот первыми, ... он взял выдавил вас...». Только выдавливает он до упора, до последней капли, выпивая все как вампир. А после коронации у каждого пакетика своя стеклянная тюрьма, свой стаканчик и за границы не выйти. А вот кипяточку для сцеживания крови – это, пожалуйста. Собрав их всех и опутав веревкой Ричард просто сделал из людей большой чайный пакетик, который осталось заварить. Теперь уже не обязательно «плести» правильные рогатки, можно просто все опутать и запутать в белую паутину
Сцены Ричарда с женщинами, которые еще бОльшие змеи, чем мужчины этого мира, ... как до такой красотищи можно было додуматься в здравом уме и трезвой памяти? Обряд слияния, обряд поглощения, обряд сжирания. Забавно, но Ричард в этой картинке с женщинами чуть ли не положительный персонаж оказывается (забудем пока, что он просто их использует временно). У него, его змея, его внутренняя змея – в руке. Эту шипящую гадость он держит в кулаке, накручивает на руки, засовывает себе в рот (Коляда с хвостом крысы в «Гамлете» - это цветочки, а здесь созрели ягодки). И формально эту змею он может выбросить, отпустить и освободиться. А в женщинах змея внутри и ее не вырвать, не выбросить и не отпустить. Зато змея в руке со змеей в внутри «договорится», а дальше – заваренный пакетик и следующая жертва.
Рогатка – еще одна интереснейшая деталь. Она не просто оружие. Это инструмент, которым Ричард бросает чайные пакетики. Это местный способ подмять или сломать или запулить куда-нибудь соперника/врага. Вот у каждого в сапог заправлена рогатка. Но она и некий амулет или талисман, который висит на шее. И Ричард заправляет в рогатку женщин, чтобы бросить их как снаряды. Но и сам он в чьей-то рогатке, когда его нос оказывается заправлен в седло этой незримой рогатки.
Бессловесные сцены – это просто очень красиво и страшно. Это очень красиво! Ради одних только этих сцен стоит посмотреть спектакль, потому что эти сцены резюмируют всю пьесу, если выбросить все сцены «со словами», то в этих громыхающих, дымящихся, расчерченных алыми лучами, отражающихся в паучьей проекции сценах можно увидеть все. И черт с ней с этой злосчастной «темой Воланда», которой мне прожужжали все уши. Это война, непрекращающаяся страшная война, движущаяся по внутренним строгим правилам, образующая красивые и ужасающие картинки (это красота ядерного взрыва на одной отдельно взятой сцене). Люди, львы, орлы и куропатки. В смысле змеи, пауки, крокодилы движутся по выстроенным линиям, четкий механизм не дающий сбоя (и в самом финале спектакля сбоя не будет, все работает как часы и движется по кругу). Алые отражения и преломления – мир этого террариума расчерченный веревкой и «каркаде». И в этой изменяющейся, движущейся красоте не нужны слова.
Еще были лавки, ножки которых – перевернутые рогатки и отличный инструмент для убийства. Коврики как защитная броня или царский кафтан, превращающийся в катафалк или дорожку в смерть. Явления теней веселое и пугающее. Белая занавеска «детской» комнаты сорванная для уборки пола и превратившаяся в мантию для коронации. Тарабарщина-пароли – тоже детские приколы. Люди этого мира затерты, смешаны в единую массу. В «Борисе Годунове» лица спрятаны авоськами, здесь – шарфами. Одинаковые по смыслу наряды, отсутствие лиц создает ужасный мир, где нет ничего человеческого. Был Ричард – божий одуванчик, соглашавшийся короноваться. Постамент при жизни и змеи у ног, облизывающие огромные тяжелые сапоги. Свернутое тело, раскручено и выброшено тем самым воронам, что галдят весь спектакль. Многозначительное "Why", которое растягивается от вопроса к утверждению или восклицанию. Пульсация Ричарда, как центра. Шипение всего окружения, шипение и сплевывание яда. Кровавая война в террариуме (Тарантино нервно курит). А еще было отражение, которое Ричард увидел в зеркале.