«Ушко», Коляда-Театр на Страстном, Ночной театр (25-01-2023)
Эскиз спектакля, режиссёр Александр Балыков
Текст о спектакле получился безумием, фантазией воспаленного воображения, попавшего в ловушку сцены и текста.
Настоящий андеграунд Коляда-Театра. Начало спектакля в 22.00 часа. Самое время для превращения реальности в тыкву. Она превращается!
На сцене нечто гипнотизирующее в жанре хоррор-манга. Жёстко, нагло, драйвово, наотмашь – всё так, как умеет молодая режиссура. Даже завидно. Сделано хлёстко, сыграно ярко. Что ещё надо? Не школа, а дом ужасов. В каждой комнате то ли живые, то ли мертвые, то ли оборотни, то ли вурдалаки, но точно не люди – порождение реальности, её преломление, искажение и все хотят если не убить, то непременно навредить кому-нибудь. Каждая локация – испытание. Как и положено в фильме ужасов (или не положено?) любой вошедший заранее обречён, никто не спасется.
Пьеса играет с читателем, подкидывая то ли в шутку, то ли в серьез, всевозможные аллюзии. Примерно так же Бродяга и Бубен водят героев по лабиринту пустого коридора. Читатель, бери и протягивай свою нить безумия от школьного выпускного до то ли дискотеки, то ли бала сатаны (а есть ли разница?). ВременнАя вилка – от современности до 40-х гг. прошлого века, а то и раньше. По тексту разбросано упоминание музыки - Чайковский, КиШ, ДДТ (не точно), Элджей. А Елизаров вовсе персонаж. Как это все соединить? Один из героев пьесы радуется: «ЭТО ПРОСТО ДИСКОТЕКА ВЕКА!!!». Может ничего не значащий оборот, а может на дискотеке, действительно собраны элементы XX-XXI века и пущены в пляс. Некоторые безумные идеи, рождаемые текстом, при желании можно разглядеть на сцене. Здесь не эскиз пьесы, а эскиз спектакля как отдельного высказывания на основе текста. Эскиз отличается от пьесы концентрацией ужаса. Нет постепенного погружения в мир кошмара, нет потенциального шанса на выбор пути (все-таки пустой школьный коридор с древним старцем даёт хотя бы иллюзию выбора). Мы уже внутри кошмара.
Говорить, сомневаться, восхищаться, спорить здесь можно о многом. Совершено точно одно – действие оставляет обжигающий болезненный след. Дело не только и не столько в провокативной, яростной, иногда манипулятивной режиссуре, о которой до спектакля несколько раз предупреждают (в том числе в аннотации). Обжигает жёсткость всей истории. В мрачном пространстве совсем нет внутреннего света, греющей надежды или воспоминания. Балыков умудрился в театральном пространстве сделать нечто совершенно не по-театральному мрачное. Хотя наверно свет/надежда могли там быть, ведь театр именно для этого и существует. Более того, в героях иногда мелькает что-то живое, греющее. Ведь для этого существуют актёры, а они, как ни крути, каких бы призраков, мумий, чудовищ, вампиров, метрвяков (эти милые персонажи населяют эту прекрасную школу) они не играли, они человеки и благодаря этому кажется, что в мёртвом доме теплятся остатки живого. И это приятный бонус театрального действия, так как форма спектакля совершенно не предусматривает свет. Слишком много человеческого бесчувствия, безразличия, мусора, жестокости. У школьников/выпускников нет света в их каком-то детском прошлом, ни в настоящем, тем более в будущем. Никакой надежды.
Внешняя холодность и агрессия превалируют, оглушают. Здесь выходят в окно, кормят толчёным стеклом, легко убивают, бесчинствуют. Лица спрятаны под масками на которых глаза и рот криво прочерчены жуткими смайлами (посмертные маски нового времени). Это уже не гоголевские свиные рыла. Это цифровое безликое бесчувственное ничто. При этом жестокость и льющаяся кровища не похожи на холодную резню пьес МакДонаха, а фекальная тема, хоть и пахнет Сорокиным, далека от его цинизма, а прячет растерянность на грани отчаяния. Человек совершенно нехудожественно (но точно) сравнивается с механизмом по масштабному производству экскрементов – реальных (треть пьесы, если не половину мы торчим где-то возле попахивающего туалета – пристанище школьных прогульщиков, курильщиков и самое надежное место в школе, чтобы спрятаться от учителя, ну или по сюжету спрятать труп) и дурно пахнущих поступках (или их отсутствии), отношении, предательстве. И нет этому конца-края, всё движется по кругу, прибавляя клеточки к нескончаемой игре в классики.
Балыков уделяет большое внимание визуальной форме. Иногда идея формы заслоняет драматургию, подминая её. Под текст подложен отличный заряд – всё мощно взрывается. Мощно, но бесконтрольно, поскольку не спектакль, а эскиз. Внутри многослойной структуры не хватает элементов, чтобы не только ужаснуться, а увидеть цепочку, тянущуюся из советского прошлого от «Что тебе снится, крейсер “Аврора”» до «Я съел деда». Цепочка опутывает школьников, выцепляет зрителя, подвешивая всех на один крюк истории. Мне ужасно не хватает внутренних переходов, намёков на связь и похожесть героев друг на друга – всего того, что можно требовать от полноценного спектакля. Атмосфера рождается от сценографических решений, дополняемых актёрской энергетикой и только в третью очередь текстом/словом. Примерно так возникает магия «Рогатки», где дерево – центр вселенной – хранит гармонию мира, населенного демонами. Правда, эскиз «Хорошего понемногу» иной – абсолютно актёрский, текст поддержан выразительными режиссёрскими штрихами.
Один из элементов атмосферы – танец. Отрывистый ритм, короткие прыжки, много мелких резких движений. Массовая сцена не рождает единого вихря энергетики (всё равно подсознательно ждешь Коляда-Театра; танцев, закрученных вихрей – того, что именуют «как всегда у Коляды»). Тёмное пространство (света мало, акцент на масках), отсутствие лиц (актеры в масках, где неоном обозначены жуткие emoji), особенность выбранной музыки и танца - всё вместе оставляет дистанцию между каждой маской. Не единая волна, а каждая маска отдельно, каждая со своей болью/историей попадания в этот ужас. В темноте пульсирующее нечто разрозненных чудищ. Нормальная такая жуткая жуть. Может даже хорошо, что это не выплескивается в зал.
Основной элемент сценографии «Ушко» – металлические цепи. Форма превалирует, порой заслоняя текст. Иногда это работает выгодно, иногда в ущерб. По эмоциональному воздействию на зрителя цепи - предмет агрессивный мощный. Такие цепи используются в «Раскольникове», усиливая тяжесть переживания героя для зрителя и помогая молодому актёру в премьерной версии спектакля, поддерживать провисающие смыслы. Сейчас заглавная роль в «Раскольникове» у Константина Итунина. Ему хоть цепи, хоть бумага, хоть пустая сцена, он воспользуется помощью предмета на сцене ровно настолько насколько нужно, усиливая или уменьшая напор воздействия предмета. По-актёрски это невероятно красиво. Кстати, изменение состава в спектакле здорово уплотнило сюжет, разделив хулиганскую часть «помощников» на озорную и серьёзную, благодаря чему у Раскольникова не просто два беса по правую и левую руку, а два разных беса то подначивающих, то разговаривающих в серьёз.
В «Ушко» звенящие, ощутимо нелегкие цепи устанавливают и поддерживают на протяжении всего спектакля ощущение внутренней опасности пространства. Цепи присутствуют во многих эпизодах (если не во всех). Сначала они разложены на сцене, образуя клетки для игры в классики. Затем актеры их поднимут над сценой, образуя что-то вроде звезды или какого-то солнечного пленения, где в центре будет девушка. В баре цепи подвесят и возникнет вертикаль всей этой страшилки, но снова в центре плетения будет человек.
Каждая клеточка, сложенная из цепочек, вырастет в индивидуальную клетку ужаса. Каждый персонаж – отдельная клеточка в этой бесконечной сетке. По ним периодически прыгает Ребёнок (Алиса Ягодина). Потрясающий ход настоящего фильма ужасов. Ребёнок появляется несколько раз, а в финале выходит на зал. Девочка просто прыгает в классики. Иногда за ней следом так же прыгает Бродяга. Тихая серьёзность детской игры по-своему гипнотизирует. Действие останавливается, когда Ребёнок прыгает. Она не часть всего этого загробного мира упырей, но и не принадлежит живому миру. Бывает авторская ремарка, а здесь режиссёрская ремарка, такая пограничная черта. В «Бабе Шанель» есть мальчишка в маршрутке как символ вечной жизни. Здесь на сцене девчонка на сцене - символ бесконечной беспомощности взрослых. Смотришь и стыдно. А ей все равно, она тихо прыгает, она погружена в себя, она увлечена и ей не до тебя («Гадкие лебеди» Стругацких).
Философ говорит про огонёк любви. А есть ли он там? Отдельная занимательная тема для размышления.
Огонёк оказывается двойственным как сказочная живая и мертвая вода, живой и мёртвый огонь. Кстати на пьесу интересно посмотреть с позиции волшебной сказки. Можно даже разглядеть намеки. Например, в описании действующих лиц указано, что классный руководитель Наталья Станиславовна хромает на одну ногу. Есть ещё ремарка «Маленькими хромыми шажками Наталья Станиславовна подбирается...». Старушечья походка. Вполне вариация сказочной Бабы-Яги. Тем более, она поит детей чаем (кормит-поит для перехода героев в загробный мир, обряд инициации). В финале происходит сражение с Ягой – ребята должны накормить её стеклом/убить, но она обводит их вокруг пальца.
Огонь/искра всегда воспринимается как нечто положительное. Огонь любви, обогреть всех, искра счастья и т.п. Огонь согревает, но огонь и выжигает. Более того, главные герои – Вадик и Никита – приходят от мёртвого огня безразличия к ощущению живого огонька - «...в конец запутался. Знаю только, что люблю тебя, Никитос, люблю блять! Но какой любовью – не знаю…». Спектакль конкретизирует чувство, а до этой точки сохраняется масштаб – дружба или нечто большее или всё вместе – как парящая недосказанность расцветающего дерева в «Рогатке». В любом случае, двум пофигистам, которые не знают чего хотят от жизни и плевать на всё хотели, странное ощущение не безразличия к другому человеку – большой шаг. Чуть ли не перерождение.
Двойственность огня отчетливее видится в тексте. В эскизе взята и многократно усилена одна его сторона – отрицательная – огонёк безразличия. В начале Бродяга/философ, выпрашивая деньги, категорично отметает «любви нет» и на этом ставится точка. В финале когда парни худо-бедно приходят к ощущению какого-то чувства любви, Бродяга холодно смеется над ними: «вы показали и даже больше». Они действительно показали больше, чем требовалось, но не в самом последнем шаге навстречу друг к другу, а в последнем испытании – зашитые задницы, потенциальный разрыв тел изнутри; пистолет; ведро стекла для учительницы. Философ предлагает им накормить учительницу битым стеклом. Но они «покажут даже больше» - её сначала придушат (сама виновата, подставила, хотела сбежать, а до этого десять лет запихивала стекло «образования» в них; дополнительно к прочему личная вековая накопленная обида самого философа на систему образования), а потом натолкают в неё стекла. Всё это какой-то жуткий экзистенциальный перфоманс. Вплоть до предоставления собственного тела для эксперимента – я съем стекло, может оно не убьёт, а пуля точно убьёт. Причём театральность эксперимента подчеркивает невесть откуда взявшийся кулер за кулисами (учительница просит воды принести из кулера за кулисами), а Философ, посмеиваясь подчеркнет: «прямо как на сцене». Эта театральность возникает внезапно неоткуда. Ранее ещё есть антракты в сюжете, но они не воспринимаются всерьёз. Ещё один перфоманс зашит в истории про деда, который взорвал собственный завод. Бродяга и есть тот самый дед. Получается многослойная матрёшка, где змея пожирает собственный хвост, давится, но снова идет на очередной мучительный круг и снова.
Два бывших одноклассника Вадик и Никита.. не друзья они, а именно одноклассники. Десять лет сидели за партой, тусили, отрывались, но разъедутся и не вспомнят. Действия внутри этого ужастика сближают их и можно говорить о дружбе. Вадик не знает, что хочет от жизни, а Никита плевать хотел на то, что хочет от жизни. Это две вариации праздности. Разговор про цветочки и зубную нить - купить учительнице цветы или пользоваться зубной нитью? Один выполняет установленные социальные правила – нужно купить цветы. Другой высмеивает это, сопоставляя незаботу о себе (не пользуешься зубной нитью) и выполнение установок – купить цветы. При этом и то, и другое в контексте – вариации безразличия. Один покупает цветы не потому что хочет, а потому что надо и на учителя плевать, второму в принципе на всех плевать, кроме себя.
Вадик (Даниил Шулепин) обычный парень, добрый беззлобный и в этом его беда. У него нет претензий к миру (хотя может быть дело в таблетках, что он там принимает) и разрушать его или перестраивать он не собирается. Он открыт миру и, наверное, при стечении обстоятельств какая-нибудь идея вполне может в него попасть (свидетели Иеговы уговорят, сетевеки уломают на какой-нибудь орифлейм/эйвон, а может кто поинтереснее попадется уговорит его на что-нибудь пока не настал The End of the F.ing World). Наверное, в нём есть живой огонёк. Доброта, готовность помочь и прочее в таком духе. Он подаёт нищему. По тексту мне казалось, что это его собственный внутренний порыв, в спектакле нищий буквально вымогает деньги. С другой стороны не было бы готовности подать, не подал бы. Этот шаг кажется приманкой. Бродяга будто выцепляет человека, благодаря которому у этого мира есть шанс. А шанс этому миру Неофилософ предоставлять не собирается. Никита (Евгений Корнильев) наоборот, мертвый огонь. Он обрубает и отрицает всё, что можно, любой странности находит краткое оправдания. До определенного момента его критичный взгляд на происходящее здорово спасает от того, чтобы не сойти с ума. Ничто не способно его заинтересовать. У него тоже нет претензий к миру, но и интереса к нему нет. Кажется он случайно оказывается в школе-ужаса. Он мог не дождаться Вадика и уйти, но дождался. В процессе пути (или лучше сказать эксперимента Бродяги) настроения героев меняются на противоположные. Вадик теряет интерес, предпочитает уходить, все забыть и ничем не интересоваться. Никита упорствует и спасает этот гребаный мир, настойчиво выбирает пойти в спортзал. И наверное вдвоем они бы выбрались оттуда если бы не последний «перфоманс». Кстати именно вдвоем они попадают внутрь – охранник не пускает их школу. Чем не Цербер, который не пускает живых в царство мертвых? Только обманув его парни попадают в школу.
Актёры делают героев то человечными, то слишком бесчеловечными; то живыми, то мертвыми. В этом тоже сеть своеобразное мерцание «огонька любви» от живительного до геенны огненной.
Начало – встреча выпускников. Поведение как на уроках (поддевают друг друга, подшучивают, грубят), но уже вроде как взрослые самостоятельные, жизнь свою живут, а не в школу ходят. Учительница Анастасии Поповой интересно отличается от учеников взрослостью. Вроде по возрасту она одна из всех, а в деталях, разговоре кажется старше. Живая, ироничная сцена. Все эти встречи с шаблонными разговорам одинаковы нелепы, а приходят на них наверно по инерции – десять лет ходили в школу, вроде как надо. И конечно чай – вечный милый старый добрый чай из пакетиков – который их заставляла (она ведь реально заставляет) выпить весь учительница. Живая/мертвая вода, которую в них вливали десять лет в школе и что они постоянно «сливали» в туалете – самом надежном пристанище прогульщиков.
Эпизод на двоих – Алёна и Даниил. Ужасно смешная сцена. Точнее сначала смешная, потом ужасающая. От живой, она превращается в мёртвую. Забавный школьный диалог оборачивается болезненными вещами, беспомощностью перед жизненными правилами. В небольшой сцене от намёка на дружбу постепенно расцветают накопленные травмы и разворачивается беспросветное будущее. Плюс в языке от «Святая богородица» мы доходим до «пошёл бы ты на хлеб господам свыше» и совершенно дьявольского «боров мой». Пара договорившись, решает уйти – выйти в окно. Ремарка пьесы даёт шанс ощутить счастливую свободу – «...взмыли в воздух и вылетели в бесконечный путь, оставив кабинет в одиночку с Горшком и недопитыми чашечками чая».Эпилог сухо констатирует, что волшебства не бывает и они выбросились из окна. В спектакле они сразу падают вниз. Железные цепи не допускают чувства полета даже на мгновение.
Виктория Лемешенко и Никита Рыбкин играют школьную взрослость, смотреть на которую без улыбки невозможно. Как дети, которые подсмотрели за взрослыми и повторяют, усвоенные ругательства, сравнения, правила жизни. Вот и появляется яростная «Туретта», которой можно прикрываться не делая ничего в счастливой семейной жизни, да ещё играя в танчики (Даниил в пьесе обозначен как среднестатистический любитель пива. Так и есть, и что от него можно ожидать? Хотя как говорит девушка он тоже умный по-своему и это так). Она согласна на его туретта-условия. Её другому за десять лет учебы не научили. Умняшка и тихоня (как обозначено в пьесе), отличница лучше всех умеет выполнять школьные правила и подчиняться, приклоняться. Проблема только в том, что они уже не дети. Здесь всё сразу и одновременно. Если в «Ромео и Джульетте» первая часть озорная наивно-детская, вторая – очень взрослая (пойти против семьи, принять решение выпить зелье). Здесь в одной маленькой сцене герои и дети, и взрослые одновременно. В них мерцает возраст и отсутствие опыта, отношение, понимание жизни. Алёна робко находит для себя выход в просьбе забрать её отсюда из места, «где, чтобы выжить, нужно приклонятся, где чтобы жить, нужно выучится плясать под гармошку». Под гармошку учителей пляшут ученики, под гармошку начальства пляшут учителя. Вся жизнь одна большая гармошка. Кстати, Данил её обзывает «бабой без лба». Ознакомилась с текстом песни «Баба без лба». Не знала. Цитировать не буду.
В истории Даши («Низкого роста, за что пользуется спросом у парней. Красивая мордашка»), как наверно и в ней самой, живого огня нет, только мертвый. Даша Кристины Горбуновой вздорная, вредная с характером. Классическая школьная задавака, которая всем всегда рулит, все хотят с ней дружить, а она чуть что позвонит папе (интересно кто может быть папой внутри этого дома). В каком-то смысле Даша познала местный дзэн: «Я думаю… Все – одно говно». И финал, который несет в себе Бродяга («горите ярким огнем, плебеев стадо!») в ней уже есть. Её история про бабушку – краткая антипод-версия истории Никиты про деда, взорвавшего завод - «Даша. В том плане, что моя бабушка была коммунисткой, но умудрилась всех своих соседей слить в закрома. Короче, играла по правилам совковым, но эти правила, сами понимаете, полное днище». Не артикулированное, но ясно ощущаемое чувство безысходности. Эмоциональное безразличие ведёт её к Правку и Левку (Никита Бондаренко и Богдан Смоляницкий). Просто наркоманы. Внутри /школы/ превращение в таких существ - единственный способ забыться и не чувствовать весь окружающий ужас, а может даже получать от него удовольствие (возможно Вадику не стоило прекращать пить свои таблетки). Проще спорить о странных вещах, чем думать о реальной жизни. Они натягивают цепь, становясь крайними точками на расчерченном поле игры в классики.
Дискотечное варево спортзала «выбрасывает» Гошу и Абдула (Владислав Мелихов и Евгений Чистяков). Не менее занимательные персонажи, которые появляются кажется для того, чтобы контролировать Дашу/Наташу, чтобы она не сбежала. Неоначальник определил ей дорогу, она согласилась и проходит свой путь, но может и сбежать. Своеобразные посредники между конечным адским кругом и остальным пространством школы. Может доводя жертву до круга, они зарабатывают шанс на свое место в дискотечном круге (маленькая адская MLM-структура). А при желании могут её спасти. Даром что ли Даша в самом конце просит остаться с Гошей. В бесчеловечном мире увидела что-то человечное.
Сцена в туалете плотская и вполне конкретная, но если возвращаться в плоскость ужасов-вурдалаков-мертвецов и не фиксироваться на телесности. Даша здесь ещё человек, а все остальные нечеловеки и их цель, их интерес «исследовать» её, её тело, пожрать её. Гоша и Абдул (в пьесе имя – Обдул) вариация Вадика и Никиты, которые давно застряли на «дискотеке в спортзале». Про Гошу интересно в пьесе указано «Обратился к наркотикам после первой передозировки своего друга Обдула». /Обратился/ - будто выбрал религию.
Наверно это тоже символично – по сути одинаковые, но вечно спорящие, Правак и Левак находят единение только в дозе, их общем кумарном мире, и независимо от стороны, разрывают Дашу. На сцене ее буквально «разрезают» цепью. Пропп описывает формы временной смерти в сказках (обряд перерождения). Среди них - разрубание заколдованной царевны, на которой женится герой. «Он взял топор и начал рассекать Марью Прекрасную на части... Потом велел принести огонь и бросил кусочки Марьи Прекрасной в оной. Тут поползли из нее всякие гады: змеи, лягушки, ящерицы, мыши». Только у Даши здесь нет прекрасного принца-спасителя. Сцена насилия для такого сновидческого (в какой-то степени ненастоящего, играемого) ужастика слишком жёсткая. Это уже больше чем реализм. С другой стороны на контрасте эмоционально колет её тихая мольба отпустить отдохнуть, которая тоже не выглядит игрой внутри школы-ужасов. Получается пограничное состояние между игрой и реальности (как в «Мёртвых душах» реализм и формализм).
Получается три этапа погружения: чай учительницы и запертая школа, Шаман перемещает Дашу на неизвестную дискотеку, туалет и наркотик (может круги Данте приплести?))). Дальше сцена инициации Даши/Наташи, окончательного перехода в ад, слишком жёсткая, телесная. Адский разгул нечисти по идее рвёт не только тело, но и душу (очень похоже на «Вия»). Эта казнь за все гадости, сделанные в школе (подсыпала экстази, распускала слухи). Даша промолчала на слова о том, что она может измениться. Не изменится. Она сама согласилась остаться в аду (там в пору подключаться к танцу в какой-то момент, если уж соглашаешься идти в пламя). Это такое обдуманное хорошо взвешенное самоубийство. В эскизе её решение базируется на страхе, но страх этой наглой девочки может рождаться не от ситуации, а от конечности её существования. Кстати, не факт, что её превратили в пыль. Так говорит Никита, но он не видел. Он просто видел исчезновение Даши, а сцены происходят в разных пространствах (но это не точно). Она вполне могла стать частью мира вурдалаков.
В эскизе отчетливо разделены два пространства – обычная школа и перемещение в бар (цепи из горизонтали поднимаются «паутиной» вертикально). Бар – странное место. Параллельная временнАя вариация возможной реальности. Иногда кажется, что каждое пространство пьесы – заявка на отдельную серию для сериала. А туалет даже на несколько серий чего там только не случается. В школе есть актовый и спортивный залы (так понимаю у каждого свое назначение по сюжету) и пустой коридор (как дорога ведущая в неизвестность – направо пойдешь, налево пойдешь, прямо пойдешь). В коридоре герои встречают старца по имени Бубен, который им указывает путь. Он не испытывает ненависти, негатива, он мудрец, он нейтрален, просто показывает каждому заслуженную дорогу. В спектакле Бубен и Бродяга – единый персонаж Бродяга (Александр Балыков), который упрямо бездушно проводит над героями свой опыт. Даже не опыт, а исполняет собственный приговор. Финал жуткий и жёсткий. На Страстном финал ещё и очень громкий. На видео (трансляция показа на «Коляда-Plays» – 2022.) финал молчаливый, но не менее оглушающий.