Ричард III, Коляда-Театр на Страстном, 30-01-2018
Мудрый получился спектакль. Ричарда вела не озлобленность на всех и все вокруг, не детская дребезжащая обида на нелюбовь, неумение любить, а сознательная реализация своих возможностей.
Все детское болезненное лежало в основе неким отболевшим пластом – мучившее отрефлексировано и положено в основу в качестве удобрения для осуществления дальнейших действий. Серьезно, если вокруг одни гады ползучие, твари пищащие, чего бы на них не наступить и не переступить, особенно когда есть возможность и силы. Так что «разоблачающая» сцена с разбросанными игрушками в детской и лошадкой стала лишь фактом биографии – давно прошедшим, полузабытым. То ли минувший с предыдущих гастролей год так скорректировал спектакль, то ли огромный питон подкорректировал сюжет. Да! На сцене были не чудесные цветные ужи, ползающие по актерам туда-сюда. А два огроменннннных питона – темный и светлый. Эти рептилии вкушали актерскую славу, эффектно обвивалась вокруг шеи, завязывалась в узел (сцепляла голову и хвост). Было красиво. И очень, очень страшно. Очень. Страшно. Очень. Страшно.
А вообще, склоняюсь к первому предположению. Питоны – лишь питоны. Прошел целый год с предыдущего «Ричарда III». Труппа Коляда-Театра каждый год неуловимо меняется – кто-то делает актерский рывок вперед в существовании на сцене, игре; кто-то топчется на месте; другой с помощью режиссера открывает в себе новую грань. И Лопахин, и Стенли Олега Ягодина на этих гастролях показались мудрее, внутренне собраннее. Вся нервенность укрыта под внешней оболочкой. Стенли с отстраненным интересом наблюдает за Бланш – как наблюдаешь за очередным животным в зоопарке, которое - ах, кушает травку и купается в корытце – ну, травку и что? Так вот, все женщины одинаковые как бы ни выпендривались и Стенли это знает и следит за Бланш со спокойствием внешнего наблюдателя. Но наблюдать за животным, кушающим травку, в какой-то момент надоедает и подбрасываешь ему морковку. Стенли начинает проводить свои эксперименты.
Не обо всем успеваешь сказать. Концентрация спектаклей и событий зашкаливает.
Смотреть на питона было страшно. Но рептилия, безусловно приковывая к себе внимание, не становилась центром всего, а находилась в партнерстве. Ползущее нечто, с раздвоенным языком ощупывающим пространство было частью Ричарда. Ричард просто действовал, делал то, что умел без сожаления, без оглядки, без любви. А кого в этом террариуме любить? Жену, которая над телом мужа устраивает показательный плач? Лордов, которые давно запродали трупы друг друга? Быть может в начале вырывая сердце (яркий жест - рука, в которой зажат комок, напоминающий человеческое сердце, заваренных красных чайных пакетиков от груди, где остается красный след вскинута вверх) он действовал на эмоциях, но затем он просто действовал. Далее скажу странное. В финале осталось странное чувство уважения к этому злобному, кровавому королю. Он просто максимально реализовался. Вот реально сделал все, что могло сделать его тело и голова в данных конкретных условиях. Когда в финале Ричард оседает на полу и после будет бить себя окровавленными змеями, ощущение предела – достиг я высшей точки – дальше некуда, нет ни бога, ни дьявола, какой-то абсолют. Но впереди темная пустота ни страха, ни отчаяния, ни любви. В этой истории нет любви. А ее тень возникает лишь рядом с самым кровавым главным героем. Парадокс? Закономерность.
Люблю на спектаклях размышлять о какой-нибудь ерунде. Нет, в этот раз был не балет, а потоки энергии, направленная энергетика актеров. В таких многонаселенных спектаклях как «Ричард», «Гамлет», «Вишневый сад» шаманские танцы не что иное как закрученные вихри (слабовата я в физике, конечно). Малый круг внутри большого центро-какая-то-там сила просто не может не вытолкнуть Ричарда наверх, когда он в центре возвышается над всеми. И дальнейший ход событий ясен. Это воспринимается эмоционально, за текстом. Так же работает полукруг, когда в центре происходит нечто, а остальные герои с недоумением, удивлением, страхом и другими эмоциями. Следуя за направлением их взгляда ты эмоционально оказываешься в центре событий. Возникает странное впечатление о необязательности слова. Если отключить речь, эмоционально система все равно должна сработать. В направлениях энергии, которая зеркалит и преломляется точно так же как лучи света в финале первого действия, понимаешь важность актера, его существования и собранности в непростых условиях спектакля. Сюжет распадается на эпизоды. Наложение сцен превращается один нескончаемый фильм ужасов, где все жалят друг друга. Проглатывают чайный пакетик, переваривают его и благополучно испражняются. Героев (кроме Ричарда) как таковых нет, они кажутся все одинаковыми. Так они и есть одинаковые – змеи, с разной окраской шипят и кусаются. События замыкаются в круг. Все заново. Белая ткань – занавеска (которой Ричард беспардонно вытер пол), мантия или нечто змеино-паучье, чем устлано логово рептилии. Убитый Ричард замотан в эту ткань – стал личинкой из которой что-то вылупится. Вряд ли это будет бабочка, а новая змея запросто.
Сложный, ядовитый (хочется добавить - слишком реалистичный) спектакль. Why!