Принцип историзма и ошибка о цикличности истории
Где-то месяц назад в интернете распространился мем про то, что представители мужского пола слишком часто думают о Римской империи. По мнению разных пользователей оказалось, что мужчины чуть ли не спят и видят образы, заключающие в себе величие римского прошлого, в основном имперской эпохи. Многие сочли это забавным. Конечно же такой интерес к прошлому это благодатная почва для разных политических спекуляций. Особенно отметились некоторые правые, в принципе любящие паразитировать на теме исторических империй, ведь для них они покоились на воплощении в жизнь неких правильных ценностей, в том числе специфичных маскулинных представлений о должном (патриархальные устои, идея о благородности служения и т. д.). Так, Илон Маск частенько говорит о том, что современный наступающий мировой кризис напоминает ему атмосферу падения Рима (с похожими оценками выступают и другие миллиардеры, например — Карл Айкан). В одной западной соц. сети даже встречала пост за авторством пользователя правых взглядов, который гласил, что мем о навязчивом интересе мужчин к теме античности это псиоп, созданный ФБР для того, чтобы высмеять возможные проведения параллелей между закатом Римской Империи и настоящим закатом США, тем самым предотвращая осознание вины определённых экономических и политических акторов во всех бедах.
Стоит сказать, что данные высказывания — часть одной большой тенденции в дискурсе правого лагеря, которую можно описать как голословный исторический параллелизм. Правые видят в истории возможность интерпретировать факты и события для анализа настоящего, современность для них выступает как удобное отражение прошлого. Руководствуясь популярным среди обывателей мнением о цикличности истории, правые эрудиты объявляют целый ряд настоящих личностей, событий и процессов повторениями прошлого: нелюбимый ими левый политик может предстать как второй «подставить имя любого исторического государя, запомнившегося негативно», а любое входящее в конфликт с традицией культурное явление как признак вырождения, который служит поводом лишний раз пафосно, в духе Шпенглера, провозгласить — «Запад пал». Погружаться в среду дискуссий, выдержанных в подобном духе — вещь не из приятных. Начитанность книг по истории вкупе с отсутствием хоть сколько-нибудь адекватного подхода к анализу материала творит страшные вещи. На ютубе вы можете найти канал Whatifalthist, в творчестве этого англоязычного видеоэссеиста все тот же полный набор: апокалиптические пророчества о закате целых цивилизаций, надрывной трагизм повествования, бесконечные беспочвенные параллели с прошлым, реакционные взгляды. Одно из его недавних видео называется «Почему у Америки случится своя французская революция» (название уже само говорит за себя), общую направленность которого один мой знакомый шутливо описал как «у Америки будет своя французская революция, потому что она сейчас как Римская империя, а мексиканцы прут как в своё время монголы».
В чем же причина таких странных дискуссий? Дело в том, что участники вышеописанных дискуссий о параллелях прошлого и настоящего забывают главнейший принцип исторической науки — принцип историзма. Суть заключается в том, что явления зарождаются, развиваются и изменяются в условиях своего времени, неотрывно от тенденций и закономерностей исторического развития. Одно из наиболее серьёзных последствий отказа или незнания этого подхода заключается в ошибках отождествления совершенно разных явлений на основании схожести внешних, «морфологических» признаков. Отсюда и вера многих в то, что история циклична — в поступательном движении истории не часто бывают настоящие возвращения, но иллюзия частоты таковых возникает из-за замечания схожестей у явлений разной природы. Так, приводя пример в контексте научных исследований, американское рабовладение и российское крепостничество в XIX веке — не остатки соответственно рабовладельческого и феодального способов производства, а специфические экономические уклады в рамках капиталистической мировой системы того времени, хотя из самих названий есть соблазн говорить об обратном. В сфере политической — либертарианцы часто выводят раздачи хлеба в древнем Риме как причину его упадка. Дескать, государство кормило сотни тысяч городских бездельников — пролетариев, которые только и делали, что размножались, оттого все величие и посыпалось. Раздачи хлеба в античности при этом приравниваются к современному welfare. Утверждающие это не понимают, что происхождение пролетарских пайков отличается от причин современного социального обеспечения. В древнем Риме доминирующим расширенным классом была сенаторская аристократия и некоторые разбогатевшие семьи плебеев. Они, используя свои привилегии, аккумулировали у себя земли и вытесняли крестьянство. Военная экспансия римского государства привела к притоку бесплатной рабской рабочей силы, которую владельцы земли и стали применять. В этих условиях разоряющееся крестьянство зачастую стекалось в столицу, где и входило в массу не имеющих собственности бедняков. Во избежание кровопролитных бунтов аристократия поддерживала практику раздач хлеба, и даже использовала эту массу неимущих для противодействия своим политическим оппонентам и попыткам проведения аграрных реформ, включавших распределение земель с целью спасения мелких землевладельцев от обнищания. Сторонники таких реформ выставлялись как враги отечества — Тиберий Гракх был убит натравленной его противниками городской толпой клиентов. Таким образом, раздачи хлеба были следствием логики и внутренних противоречий античного (рабовладельческого) способа производства, глупостью будет проводить параллель с современным капиталистическим миром, основанным на совершенно иных экономических условиях.
Так мы и возвращаемся к теме римского упадка и проблеме утверждений об исторических схожестях. Правые уподобляют закат античности с текущим мировым кризисом, несмотря на абсурдность такой параллели. Из чего исходят данные утверждения? Из того, что им просто так кажется. Атмосфера, видите ли, похожая, «late stage empire vibes». Основанный на строгой методологии чёткий анализ подменяется размышлениями в виде «мне нравится так думать». Интересно то, что такая риторика исходит и от миллиардеров, в частности от вышеупомянутого Маска. Конечно можно списать это на отсутствие подкованности в теме у сверхбогатых участников дискуссии, они не специализируются на гуманитарных дисциплинах, Илон в принципе не блещет интеллектом. Но, думаю, здесь есть и прямой умысел. Вот Маск по факту массового распространения шоплифтинга заявляет «America is going full Joker», в другой раз на фоне кризиса угрюмо поминает закат Рима, осуществляет критику современности путём переноса реалий прошлого на почву настоящего. Но он сам является функциональной частью капиталистической системы. Кто бы ни был непосредственным виновником спада, вина неизбежно распространяется на всех, кто эту систему поддерживает. Поэтому есть смысл в том, чтобы ловко перебросить если не всю ответственность, то хотя бы наибольшее внимание на других акторов, на центральный банк например, повинный в эмиссии валюты и инфляции — «Посмотрите на Рим, при Диоклетиане было тоже самое!». Но лучший вариант будет, если возложить вину на не экономические причины, полностью заретушировать настоящую проблематику, перевести взгляды недовольных на нечто иное. На цивилизационный ход истории, упадок нравственности, отказ от определённых идеалов и представлений, забвение традиции, общее разложение и обмельчание людей. «Хорошие времена создают слабых людей», да и вообще они там все на Западе давно загнивают.
Таковы результаты отказа от принципа историзма. Стоит отметить, что и левый лагерь бывает грешит этим. Так, зачастую излишне эмоциональные новые левые на западе готовы объявить каждого правого политика literally вторым Гитлером и каждый хоть сколь либо правый режим — фашистским (не вдаваясь в смысл понятия фашизм, который, к сожалению, в нашей среде из-за лени становится синонимом любой тенденции к авторитарности). Так что подходя к истории всегда нужно внимательнее присматриваться к тому, какую методологию мы используем, даже если она скрыта, не выявлена и предстаёт как некий само собой разумеющийся подход, на котором мысль обычно не останавливается.
Воскресенье