Времени нет

Старший преподаватель кафедры истории, философии, рекламы и связей с общественностью ФБОУ ВО ОрелГУЭТ Ирина Инюшина осмысляет факт и форму существования времени как направленности сознания в коллективной монографии «Вопросы времени»

Счёт времени по часам это один из признаков новоевропейской культуры и духовного растления. Попытка свести на время все собы- тия и действия. А невозможно. Живое время невозможно высчитать. Древние имели смелость сказать: да нет никакого времени! есть веч- ность, и есть жизнь.

А.Ф. Лосев, Из бесед с В.В. Бибихиным [3, с. 155]

В философском смысле существование времени – это результат направленности нашего сознания, попавшего в ловушку количественной длительности, заместившей собой смысл. Экзистенциальным выражением данной ситуации является индивидуальное переживание нехватки времени, отсутствия времени, недостаточности его количества. Человек должен успеть исполнить что-то, исполниться сам. Количественное время дробится на равные отрезки, неумолимо измельчающиеся до долей секунд. Оно выстраивается в хронологическую линию, подчиняет себе сознание в течение дня, в течение лет жизни, напоминая человеку о том, что его жизнь измерена ходом времени и представляет собой лишь отрезок на хронологической прямой. В связи с этим возникает задача не потерять себя вопреки неизбежности исчезновения. Осознание смертности влечёт за собой подчинение человеческой деятельности закономерности Хроноса в надежде оставить реальный след своего существования в материальном мире – создать семью, продолжиться в потомстве, построить дом, реализоваться в профессии. Однако эти цели и задачи вырастают перед человеком не столько из этического долженствования сбыться как личность, но из ужаса перед личной смертью.

В результате направленности сознания на количественность времени, в жизни человека происходит смещение внимания с целей и смысла деятельности на рациональное распределение его действий в соответствии со стремлением завершить дело в определённый временной отрезок. Цели и смысл остаются лишь формально, как конечная точка отрезка, и если дело завершено в срок, то, считается, что достигнута и цель. Сам факт свершения становится тождественен смыслу. В итоге жизнь дробится на события, которые должны с необходимостью
произойти в определённое время. Если же они не совершаются, как запланировано, то это может приводить к экзистенциальному кризису, нарастанию ужаса и абсурда вопреки смыслу индивидуального существования. Личность, сознание которой попадает в ловушку хронологической длительности, теряет смысл жизни вне рамок выполнения графиков и расписаний. Ломаются этические и ценностные ориентиры. В приоритете оказывается насущное, а не вечное. Подлинно ценное незаметно ускользает от человека, как от Марфы, героини известной евангельской притчи о посещении двух сестёр Иисусом Христом. Марфа старалась успеть приготовить гостю достойное угощение и сетовала на отсутствие помощи со стороны сестры. Сестра же её, Мария, избрала «благую часть» – села у ног Христа, чтобы слушать Его и беседовать с Ним, то есть пребывать в истине. Иными словами, Мария нарушила привычный ход вещей, соприкоснувшись с Логосом, забыла о времени и заботах повседневности. Отрешившись от времени, Мария прикоснулась к вечности в лице Бога-Сына.

Ритм жизни, заданный количественным временем, есть следствие уверенности в том, что время, как свидетельствуют классические учебники – объективно существующий атрибут материи, естественная данность. С одной стороны, логично, что биологические организмы вписаны в это время. Но с другой стороны, человек не сводится лишь к биологическому аспекту, к своей телесности, и это нечто в человеке, воспринимающее собственную телесность как бы со стороны, сопротивляется физическим свидетельствам времени, трансформирующим и постепенно разрушающим телесную данность.

Человек существует в напряжении одновременного принятия и отрицания феномена времени. Формируется субъективное восприятие времени, вступающее в сознании человека в конфликт с объективным ходом времени. И здесь уместно вспомнить знаменитое выражение М.К. Мамардашвили: «жизнь есть усилие во времени», ставшее лейтмотивом для его лекций о Прусте [7, с. 5]. «Время – это такая вещь, что нужно совершать усилие, чтобы оставаться живым», – добавляет М. Мамардашвили, предполагая не столько временную ограниченность человеческого существования, требующую важных запоминающихся поступков, сколько онтологический признак живого – свершаться, сбываться в полноте существования [7, с. 5]. Не всё живо, что кажется таковым. Подлинная жизнь осуществляется лишь там, где совершается усилие, понимаемое, прежде всего, как мужество мыслить. Именно мысль, внезапное осознание ценности мгновения и события, переживаемого в настоящем, делает человека живым. Сознание может не схватывать временную длительность, находясь в состоянии бездумности, пассивности, когда мышление не оценивает и не анализирует происходящее. Это состояние бессмысленности и личностной бездеятельности, так как привычно совершаемые действия, направленные лишь на поддержание собственного физического и психического благополучия, недостаточны для заявления о том, что человек жив онтологически. Это состояние отсутствия жизни в самой жизни. Мысль же способна нарушить ход времени и выйти за пределы распорядка Хроноса, давая адекватный отклик на происходящее.

Направленность сознания на хронологическое время выражается в различных формах, складывающихся в образ жизни. Например, регламентируется сон. В европейской культуре, начиная с индустриальной эпохи, нормальным считается сон, длящийся всю ночь. Соблюдение времени сна основано на расчёте времени отдыха, достаточного для сохранения на следующий день способности качественного выполнения рабочих обязанностей, эффективности и продуктивности. Режимы бодрствования и сна не выбираются свободно. Сон превращается в необходимость, рождающую ощущение нехватки времени на полноценную жизнь, мыслимую как разнообразное бодрствование. В культуре, ориентированной на количественное время, сон как времяпрепровождение становится парадоксом – и ценностью, и антиценностью одновременно. С одной стороны, сон – вынужденная для организма мера, но излишняя продолжительность сна мешает работе, а следовательно, не позволяет личности успеть реализоваться в жизни. Сон отождествляется с леностью, он не этичен. Сон в предельном значении антиценности ассоциируется со смертью. Однако не выходящий по продолжительности за рамки нормы сон, безусловно, ценен. Он должен быть качественен: непрерывен, спокоен, нормирован в деталях (сюда относится как временной период сна, так и всевозможные принадлежности, обеспечивающие комфорт сновидцу).

Карин Юханнисон в книге «История меланхолии» рассматривает иную модель практики сна, сложившуюся в прединдустриальной культуре, – «раздельный» сон: первая фаза сна до полуночи, затем один-два часа бодрствования, и снова сон – утренняя фаза. При этом особой важностью обладали часы бодрствования, наступавшие после первой фазы сна, так как этот краткий период проживался человеком в соответствии с его желаниями и, в то же время не был ограничен необходимостью отдыха или выполнения неотложных дел: «В период бодрствования мозг человека пребывал в состоянии умиротворенной активности, высоко ценящемся в религиозной практике…» [10, с. 161]. Писатель Р.Л. Стивенсон, которому случилось испытать на себе действие «раздельного» сна, отмечал, что часы ночного бодрствования были совершеннейшими [10, с. 161]. Иное восприятие времени, разрывающее распорядок Хроноса свободным отношением к режиму сна, совпадающее с желаниями личности и позволяющее ощутить вкус «паузы» в происходящем, - это свидетельство возможности исчезновения временного потока для сознания человека. Переживается не длительность, а мгновение настоящего – кайрос.

П. Тиллих, противопоставляя формальному количественному времени кайрос – качественное время, характеризует последнее как «подлинное время», момент, «исполненный содержания и смысла» [9]. Для Тиллиха кайрос – это правильно осознанное настоящее время, время реальной человеческой истории, смысл которой придаёт божественное присутствие. И в этой трактовке настоящее время – это «эпохальный момент истории» [9]. Характеризуя кайрос, Тиллих проводит параллель с временем жизни, содержащим возможности и напряжения [9]. В целом, отвлекаясь от специфики концепции П. Тиллиха, можно понимать кайрос как время свершения, полноты, в некотором смысле, отсутствия длительности. Кайрос предполагает схватывание мгновения здесь и сейчас, пока оно не упущено, т.е. чистую актуальность, а длительность означает возможность дальнейшего ожидания, продолжающуюся последовательность событий, потенциальность. Кайрос - это разрыв хронологии в результате обращения человеческой природы к вечности, осуществления её в вечном. В этот момент времени нет, есть только Смысл.

Мгновение настоящего никогда не вернуть. Настоящее слишком быстро становится прошлым. Если же в напряжении настоящего упущена возможность, то следствием этого является кризис (с греч. поворотный пункт, исход, суд). Кайрос можно определить как напряжение между существованием человека и кризисом. Кайрос – это время, которого нет, так как если мгновение схвачено и возможность реализована, то это жизнь; если же мгновение упущено – то это переломный момент (кризис), в который жизнь либо прекращается (наступает физическая смерть), либо переходит в той или иной мере обесцененную длительность, не переживаемую в полноте (духовная смерть). С этой точки зрения показателен случай российского политического и государственного деятеля А.Ф. Керенского, председателя Временного правительства в 1917 году. Русская писательница, автор документально-биографических исследований и мемуаров Н.Н. Берберова, лично знавшая Керенского, сказала о нём, что это «человек… в полном смысле убитый 1917 годом», и чтобы жить дальше он должен был «нарастить себе панцирь» [4]. Все удивлялись, что Керенский «ещё жив», тогда как остальные исторические личности его величины уже стали предметом исторического исследования. «Самая тяжелая кара для политика – кара забвения», – отмечала Н. Берберова, понимая, что качественное время, отпущенное Керенскому, кайрос, осталось в прошлом, за чертой 1917 г., и теперь этот человек длится как артефакт, как полузабытое свидетельство истории, но не как её творец и актуальный участник. «Соль, потерявшая свою соленость, человек ещё живой, физически живой, но внутренне давно мертвый», – так пишет Н. Берберова о человеке, для которого исчезло время после 1917 года [4].

Если говорить о месте и формах отсутствия времени, то следует сказать, что время исчезает в фотографии. В ней, по мнению Р. Барта, процесс «обездвиживания, сковывания Времени принимает чрезмерную, чудовищную форму», оно «закупоривается», странным образом застывает, при этом не являясь воспоминанием [2, с. 114]. Время в фотографии больше не открыто сознанию зрителя, его нет. Если не быть участником запечатленного на фотографии момента, то об этом моменте невозможно ничего вспомнить или ясно понять. Безотносительное к человеку время не имеет смысла, даже если он считывает с изображения исторические детали. Фотографию можно уничтожить, так как сама по себе она есть лист бумаги, но не память – сложившийся стереотип эпохи. «Фото – это способ, каким наше время принимает в себя Смерть», «парадигма Жизнь/Смерть сводится к заурядному щелчку, отделяющему первоначальную позу от отпечатанного снимка», – заключает Р. Барт [2, с. 115,116].

Фотография может иметь отношение к вечности, будучи формой суда. Дж. Агамбен, дополняет идею французского философа образом Судного дня. В этом смысле фотография находится по ту сторону времени, она свидетельствует не о времени, качественном или количественном, а о последнем жесте выхваченной объективом только одной конкретной личности: «И в каком виде эту жизнь, эту личность застиг, схватил и обессмертил ангел Страшного суда – он же ангел фотографии?..В последний момент человек, каждый человек, запечатлевается навсегда в самом ничтожном и повседневном жесте. И всё же благодаря фотографическому объективу этот жест наделяется теперь весомостью всей жизни» [1, с. 25]. Решающий момент фотографии – это напоминание о том, каким является человек в каждый момент своей жизни. Перспектива появления фотографического отпечатка – это напоминание о смерти, то есть об ответственности за каждый жест, которым наполнена человеческая экзистенция.

Отношение человека ко времени противоречиво. Существует привычка осознавать время, закреплять в соответствии с ним свою идентичность. В связи с этим формируются различные формы обращения со временем, зачастую имеющие парадоксальное выражение в культуре. В книге «В ногу со временем. Сокращенное пребывание в настоящем» Г. Люббе проанализировал сферу повседневного жизненного мира и некоторых специальных практик в их отношении ко времени, выявил ряд парадоксальных форм обращения со временем. К ним относится, например, стремление старое «вновь сделать» старым, в результате чего стирается подлинность времени. Время подменяется фикцией, исчезает. Речь идёт о способах сохранения памяти о том, что стало прошлым, прежде всего о воссоздании и консервации архитектурных памятников. С одной стороны, отмечается стремление сознания «защитить узнаваемость», «удержать в настоящем то, что связывает современность с прошлым в коллективных и индивидуальных воспоминаниях», то есть сохранить как можно в более неизменном виде облик города или деревни [6, с. 60]. С другой стороны, это же сознание допускает трансформацию объектов прошлого, выраженную в несовпадении «качества памятника и функциональной ценности», когда, например, стойла старого коровника превращаются в удобные места ресторана [6, с. 70]. Сталкиваясь с такими объектами, сознание фиктивно попадает в прошлое, оставаясь в настоящем, оно не становится причастным какому-либо времени, так как форма объективации последнего не задаёт ориентирующих признаков. Заново воссозданное старое не свидетельствует о каком-то конкретном времени ни своими материалами, которые частично заменены мероприятиями по охране памятников, ни функцией, которая не совпадает с первоначальным назначением здания.

Формы вытеснения времени из сознания и культуры возникают по той причине, что человеку привычно ассоциировать время с завершенностью собственного жизненного цикла. Иначе говоря, наше сознание склонно воспринимать синонимично хронологическое время и смерть. В европейском символизме образ древнегреческого седовласого бога Хроноса постепенно трансформируется сначала в женскую фигуру Фортуны, а затем в старуху-Смерть с учётом сохранения атрибутики (косы, перерезающей нить человеческой жизни)…

Древнегреческая культура уравновесила фигуру Хроноса образом Кайроса – молодого божества удачного мгновения. Впоследствии европейская кайрология развивается именно из потребности освободить человеческую экзистенцию от ужаса смерти, отучая сознание от подчинения временной размеренности. Разумное прекращение зависимости от времени позволяет осуществиться смыслу, стоящему над временем: мы знаем, что время есть, но мы можем войти в такое состояние сознания, когда оно будет направлено на что-то помимо времени.

Для развития человеческой духовности и воспитания философской культуры издавна признается полезным размышлять над фактом конечности человеческого существования. В перспективе смерти человеческая жизнь обретает особую ценность, интенсифицируется поиск смысложизненных ориентиров: «Только бездумное сознание, не понимающее истинных границ жизни и мысли, может предлагать неограниченное существование во времени и пространстве» [5, с. 30]. Философский парадокс отношения времени и сознания в рамках антиномии хронос/кайрос заключается в том, что осознание времени как движения к смерти открывает истину о том, что времени нет. Вместо времени есть жизнь, состоящая из мгновений, которые необходимо усилием воли и мысли наполнить смыслом.

Обращение к античной философской традиции обнаруживает наличие в её структуре комплекса духовных упражнений, включающих установку на внимание к настоящему моменту. В частности, у императора-стоика Марка Аврелия в размышлениях «Наедине с собой» содержатся многочисленные примеры медитации на тему смерти, из которых следует ценность разумных и этичных действий в настоящем: «Человек – это душонка, обремененная трупом», – как говорил Эпиктет (41). Время есть река возникающего и стремительный поток. Лишь появится что-нибудь, как уже проносится мимо, но проносится и другое, и вновь на виду первое (43)» [8, с. 44,45]. Эта тема у философа возвращается из книги в книгу, свидетельствуя о периодичности размышлений и устойчивости вывода: «Ты должен сознать, что положен предел времени твоей жизни, и если ты не воспользуешься этим временем для своего просвещения, оно исчезнет, как исчезнешь и ты, и более уже не вернется» [8, с. 16, 17]. Трактат «Наедине с собой» содержит множество аналогичных наставлений, являясь выражением философии как искусства умирания. В приведенных примерах чётко просматривается идея о том, что существует череда мгновений, из которых складывается жизнь, но только в том случае, если человек смог ими правильно воспользоваться. Всё поглощающему Хроносу здесь противопоставлено качественное время, как результат личного усилия.

Итак, времени нет, и всё же оно есть. Эта бинарность держит экзистенцию в напряжении, из которого человек может родиться, а может не преодолеть его и исчезнуть, так и не осуществившись. Хронос и Кайрос создают в мире людей состояние гераклитовской войны, порождающей Логос через усилие. Для человека не возможно полное преодоление количественного времени, он подчинен ему и будет до самого конца к нему возвращаться. Однако в особые моменты жизни, наполненные творческим свершением, сознание способно осуществить прорыв за пределы времени, туда, где возможна подлинная свобода человеческого духа.

Список использованной литературы

1. Агамбен Дж. Профанации. – М.: Гилея, 2014. – 111 с.
2. Барт Р. Camera lucida. Комментарий к фотографии. – М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2016. – 192.
3. Бибихин В.В. Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверенцев. – М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006. — 416 с.
4. Берберова Н.Н. Курсив мой [Электронный ресурс]//URL: https://booksonline.com.ua/view.php?book=72278&page=81
5. Варава В.В. Taedium vitae или иммортологическое безумие наших дней//Философия жизни и смерти в России: вчера, сегодня, завтра: коллективная монография. – М.: Издательский Дом «Русская Философия», 2020.- 128 с.
6. Люббе Г. В ногу со временем. Сокращенное пребыванием в настоящем. – М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2016. – 256 с.
7. Мамардашвили М.К. Полный курс лекций. Философия Европы. Психологическая топология пути. – М.: Издательство АСТ, 2016. – 968 с.
8. Марк Аврелий. Наедине с собой. Размышления. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. – 192 с.
9. Тиллих П. Кайрос [Электронный ресурс]//URL: Юханнисон К. История меланхолии. О страхе, скуке и чувствительности в прежние времена и теперь. – М.: Новое литературное обозрение, 2019. – 320 с.