"Смертень". Ответов нет, но не прекращай спрашивать!

Писатель, фотохудожник и философ из Донецка Никита Олендарь подготовил специально для нашего издательства рецензию на книгу «Смертень», ставшую художественным литературным дебютом Андрея Коробова-Латынцева. Сама рецензия — тоже художественное произведение: автор экспериментирует со стилем, шифруя литературный анализ вызывающим эмоциональным письмом.

Слово "смертень" созвучно слову "студень". Причем не только фонетически, но и ассоциативно. Если студень суть холодная застывшая масса: прозрачное желе, плоть, и полыхающая оранжевым цветом морковь, нарезанная кольцами, то и смертень также о неживом, остывшем, где пёстрой краской может быть тот же венок из искусственных цветов, заканчивающийся треногой.

Новая книга Андрея Коробова-Латынцева так и называется – "Смертень". Рассказы, собранные в ней, можно условно поделить по географии: Сибирь – среднерусская полоса – Донецк. Маршрут от Забайкалья до Донбасса – маршрут и самого автора. Многие истории тоже личные, вы это и сами различите: по тону, по настроению повествования: так высказываются, когда предаются собственным воспоминаниям.

Что ещё объединяет рассказы? То здесь, то там выскакивают философы: имена звучат прямым текстом. Но не для гиперссылок, нет. Бердяевыми, лосевыми, ницшами формируется как антураж (книги на полках), так и сам контекст, в котором существует герой, а он постоянно философствует. Живя, философствует и живёт, философствуя. Ему, этому герою, невдомёк, что за жизнью можно просто наблюдать. Скажем, из окна кабинета. Нет, это не про него.

Уйти в лес, колесить автостопом. Делить наркотики с любовницей – своей же преподавательницей. Из холёной Москвы поехать на войну. Делать всё это, оставаясь одновременно и субъектом (исследующим) и объектом (тем, на кого направлено исследование).

Но если так много в книге движения, дыхания, то где же смерть, резонно спросите вы? Отвечу вам словами автора: "Философия может начинаться с удивления перед Бытием. Но чаще она начинается с отчаяния от предстояния перед небытием, от острого недостатка Бытия...Здесь мы обнаруживаем удивительную диалектику, поскольку только Истина Смерти ведет к Истине Бытия. Истина Бытия и противопоставлена смерти, и в то же время она есть дар смерти".

Неспроста в рассказе "Слепень" (тоже как созвучно"Смертню", согласитесь?) герой после секса лежит и думает о смерти. И не может ответить себе определённо, кто реальней: голая женщина или смерть. Обе они в комнате. Но женщина, любовь к ней, с ней – это то самое Бытие. А "костлявая" – здесь и так понятно, какова её природа. Герой каждый день устраивает подобные умозрения, и главным поводом служит, увы, не женщина. А та самая...

Для чего он так поступает? Для чего так поступают другие герои книги? Чтобы оттенить жизнь, чтобы больше ценились моменты счастья, узы дружбы, любви? Да, но это надводная часть всего ответа. Думаю, что обращённость к смерти не столько выявляет ценность жизни, сколько не даёт случится профанированию ни одного, ни другого. Не обязательна конкретика, важно не скатится до "эвтаназийного" восприятия смерти и дарового восприятия жизни.

Завершается книга рассказом "Тапик". Взяв трубку, герой начинает беседовать со своим прошлым, с людьми, оттуда выныривающими. В сжатом телефонном разговоре проносятся и детство в Сибири, и студенческие годы в Воронеже. Скоро и сжато ты ещё раз пробегаешься по предыдущим произведениям. Сам же говорящий у тапика – военнослужащий армии ДНР. Рассказ замыкает строй, "Смертень" закончен. И закончен словами: "Хорошо. Работаем". То есть, что? Конечно, живём дальше. Благодаря и вопреки.

Никита Олендарь