Размышления на тему «быть или не быть»

Кандидат философских наук И.А. Троцак в монографии «Философия жизни и смерти в России: вчера, сегодня, завтра» размышляет о философском решении проблемы самоубийства.

Эдуард Мане "Самоубийца", 1877 г.

ИЗ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ

А. Камю в начале своей работы «Миф о Сизифе» заявляет: «В философии существует лишь одна по-настоящему важная проблема – это проблема суицида. Стоит ли жизнь того, чтобы её прожить, или она вовсе того не стоит?» [2, с. 15]. Благодаря Платону мы знаем, как Сократ пожертвовал собой ради порядка своего государства; мы знаем, что Герострат, последовав своей воли, сжёг одно из семи чудес света: храм Артемиды; мы пытаемся понять выбор человека в условиях столкновения с нравственными коллизизиями. Историческими личностями и обыкновенными людьми движут движут разные мотивы и поступки, одно их объединяет: стремление понять смерть на «почве» жизни.

Поэтому, попытки ответов на вопрос о смысле жизни могут быть новыми только в рамках конкретного поколения с его особым историческим временем.

Понимание же этой проблемы возможно и на обыденном уровне, но её решение не может ограничиваться только здравым смыслом. XX век явил в философском и политическом мире такое течение, как экзистенциализм, во главе с Сартром, Камю, Хайдеггером. Экзистенциализм не был однороден по своей сути (в нём выделяют три ветви: 1. религиозную (Г. Марсель); 2. атеистическую (А. Камю); 3. Историческую (Ж-П. Сартр, М. Хайдеггер), но камнем преткновения всегда оставался человек с его свободой, ответственностью, нравственностью и выбором.

Может показаться странным, но вышеуказанные философы как будто бы забыли о коперниканском перевороте И. Канта в его завершённой этической системе. Критицизм Канта вновь пытаются заменить догматизмом, хотя многие элементы системы современной философии извлекаются в качестве предмета для критики именно из философии И. Канта.

В статье в эссеистической манере изложения дается описание различных попыток человека понять, что есть «завершение жизни» или как именно человек приходит к мысли о смерти, почему это его волнует, какие существуют факты, с которыми приходится сталкиваться в социуме. Философия морали в этом случае помогает глубже понять причины явлений.

Следует отметить, что, по данным Всемирной организации здравоохранения, в 2016 году 300 000 человек завершили жизнь самоубийством [1, p. 31], практически каждые 40 секунд один человек лишал себя жизни.

В статье за основу берутся некоторые элементы из системы А. Шопенгауэра (представителя пессимистической картины мира в широком смысле этого слова), а также И. Канта в качестве антипода Шопенгауэру.

Логика построения текста затрагивает повседневную трактовку феномена смерти, а также попытку построения различных моделей завершения жизни (включая варианты, доведенные до абсурда). Главной задачей для автора в этом тексте является демонстрация того, что только жизнь есть фундамент всех размышлений и деятельности в целом.

Заброшенность в мир и осознание смерти Языковое положение ушедшего человека – это превращение в глагол «был», хотя секунду назад говорили «есть». Умерший потерял свой социальный статус живого индивида и обрел в виде документа статус умершего – в этом случае его воля находит своё воплощение через близких ему людей. После смерти человека живые говорят: «Он был». Характерные черты поведения индивида до смерти отложились в памяти людей, которые с ним общались, поэтому живые берут на себя право говорить о том, чего хотел он и что он любил. Но никто не знает его собственных переживаний, возможно, не похожих на те, которые остались в памяти других. С ситуацией

умирания люди сталкиваются при жизни посредством наблюдения и переживания. Смерть человека встречают удивлением ещё из-за того, что полную обобщающую индукцию (перечисление всех случаев с единственным исходом, как некогда, видимо, шутил Б. Рассел) невозможно осуществить. И именно в жизни мы осознаём присутствие смерти и принимаем собственную заброшенность в мир как срединное положение между жизнью и смертью, в котором человек ежедневно выбирает свою судьбу.

Попытка понимания заброшенности человека в мир, пассивного характера пребывания в нём находит своё выражение в системе А. Шопенгауэра, идеолога пессимизма и, вполне можно заявить, родоначальника экзистенциализма. При анализе шопенгауэровской парадигмы следует иметь в виду расцвет эмпирических наук того времени: физики, биологии, психологии. Шопенгауэр невольно вкусил их плодов и в этической системе отказался от априоризма, на котором настаивал И. Кант. Система Шопенгауэра, в принципе, монистична: первейшим элементом выступает мировая воля и человек в ней с собственным внутренним миром, в котором господствует инстинкт, формирующий характер; этот человек конструирует внешний мир (представление), и процессом этого конструирования управляет закон достаточного основания (причинность в разных проявлениях). Внутренний мир не самодостаточен, так как, по своей сути, он тождественен воле или вещи в себе. Моральный закон Канта не действует в мире Шопенгауэра и не является не абсолютным, но условным. Тем самым, если человеком в полном смысле в системе Канта выступает человек, исполняющий моральный закон, то у Шопенгауэра этим человеком является гений, подчинённый инстинкту: вещи в себе, однако гений способен познать природу вещей и возвыситься над миром явлений.

Если закономерная смерть живых организмов оценивается как данность, то осознанное завершение жизни не является нормой. Отрицание воли к жизни при полном господстве инстинкта не кажется в системе Шопенгауэра чем-то необычным из-за пассивности человека: «Утверждение, что человек приходит в мир уже несущим вину, может показаться бессмысленным только тому, кто полагает, будто он только что возник из ничто и создан другим человеком. Таким образом, в силу этой вины, неизбежно вытекающей из воли человека, он справедливо обречён на физические и духовные страдания, он несчастлив, даже если бы он и обладал всеми этими добродетелями». [14, с. 759] Будучи с рождения виновным, человек может преодолеть эту вину тремя способами по Шопенгауэру: 1. искуплением (выбор грешников); 2. приобщением к страданиям всего мира (выбор пророков, святых); 3. ограничением (выбор аскетов). Как видно, самоубийство в данной схеме не находит себе места. Все три вышеперечисленных выбора всё-таки не уничтожают дальнейшее существование, самоубийца же не хочет по- знавать собственную волю и терпеть страданий, он не хочет, чтобы воля проявила себя – в этом его поспешность и ошибка. Но, посмотрев на три выбора еще раз, мы вряд ли до конца сможем продлить совершенствование воли и самопознание, так как истощение тела не приводит к эффективному познанию, а является предрасположенностью к смерти.

Парадокс Шопенгауэра состоит в том, что он требует от индивида не быстрой смерти (самоубийства), а мучительной и долгой смерти через осознание мира как страдания. Вопрос о деятельности и преобразовании действительности в столкновении со страданием остаётся в стороне. Человек ограничивается созерцательным самопознанием.

Одним из тех, кто осознанно выделил метафизику смерти как отдельный раздел философии, явился М. Хайдеггер. Термин «заброшенность в мир» М. Хайдеггера и «врождённая виновность» А. Шопенгауэра схожи по пассивному характеру нахождения человека в мире. Шопенгауэр в индивиде находит частично познанную вещь в себе, Хайдеггер – время, рождающееся из изменения и частоты получаемых представлений. В аналитике присутствия, которую разрабатывал Хайдеггер, смерть оценивает как феномен жизни, в качестве возможности не существовать: «Смерть есть возможность бытия, которую присутствие всякий раз должно взять на себя само. Со смертью присутствие стоит перед собой в его самой своей способности быть. В этой возможности речь для присутствия идёт напрямую о его бытии-в-мире. Его смерть есть возможность больше-не-способности-присутствовать» [11, с. 250] Хайдеггер, по-видимому, имеет в виду в этом отрывке отрицательную возможность бытия, которую даёт смерть. В возможности бытия других людей, которые видят, как умирают их современники, осознаётся смерть как опытный факт, однако в обыденной жизни люди могут утешать себя тем, что смерть придёт не скоро. Но уход из жизни близкого человека потрясает оставшихся жить, они будто бы не осознают того, что человек может умереть внезапно. Время здесь играет решающую роль, так как оно рождается вследствие изменений получаемых представлений: человек, видевший смерть, уже знает о её существовании, поэтому на временнóм горизонте жизни появляется время смерти, и люди невольно пытаются говорить о ней. Так различают естественную и неестественную смерть.

Для человека будущее умирание становится вполне обычным, как жизнь, привычным, как вдох и выдох. Но то, что скоропостижно и самопроизвольно, кажется нам неестественным: я говорю о самоубийстве. В некоторых религиозно-этических системах самоубийство считается величайшим грехом.

В эллинистическую эпоху философ-стоик и консул Сенека получает смертный приговор от Нерона с правом выбора самоубийства.

Вскрыв себе вены, Сенека мужественно принимает смерть. Оправдан ли его поступок? Каков мотив суицида? Эти вопросы побуждают нас к анализу феномена самоубийства. Только ли самоубийство может уничтожить жизнь? Оправданно ли оно? Слаб или силён человек (в плане воли), совершающий суицид? Следует в дальнейшем рассмотреть мотивации выбора суицидальной смерти как один из способов выхода из «заброшенности». В общем, выделяются три способа: первые два пути отрицательные, так как в них происходит отказ от продолжения или начала жизни: суицид и не рождение, третий способ – долженствование жизни, это положительный путь в смысле продления существования. В последнем варианте мы рассмотрим моральный императив Канта в нестандартном применении: в соотнесении с максимой самоубийцы.

НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ СУИЦИДА

В контексте статьи устанавливается равнозначность смыслов слов «суицид» и «самоубийство». По своему корневому составу они ничем не отличаются. Лишь в медицинской традиции принято употреблять не «самоубийство», а «суицид».

Невольно мы сталкиваемся с различными вариантами ухода из жизни: вследствие любви, нищеты, физических страданий, политических мотивов, причины могут быть различные. Для понимания этих вариаций требуется типология самоубийств. Фактором, по которому даётся классификация, является мотив самоубийцы. Таким образом, выделяются: 1. «бытовое самоубийство»; 2. «философское самоубийство»; 3. «политическое самоубийство».

Человек, совершающий бытовой суицид, руководствуется, как правило, тем, что жизнь ему опротивела вследствие постоянной нищеты, оскорблений, одиночества, неразделённой любви и т. п. Вправе он так поступать с собой? Эти причины преходящи, зависимы от чувств, следовательно, подчиняя себя им, постоянно опираясь на телесность, мы становимся рабами: теми, которые так и не осознали определённой цели в жизни, не нашли применение своим намерениям. Поэтому, бытовое самоубийство, ни в каком отношении не заслуживает оправдания, и разговоры о сильной воли человека в этой ситуации не имеют смысла.

Человек, совершающий философский суицид, более возвышен по своим мотивам в сравнении с бытовым самоубийцей. Мыслящий человек, запутавшись в противоречиях, пытается оправдать себя, объявляя окружающее бытие недействительным или не заслуживающим понимания, то есть абсурдным. Один мой однокурсник в университете хотел раньше совершить философский суицид; он тщательно выбирал средство смерти, искал такой способ, который бы не изуродовал тело и был мгновенным; он давал наставления другим и радовался «последним» моментам своей жизни (по крайней мере, он так все преподносил окружающим). Мотивом, побудившим к таким мыслям, было мирочувствие известных французских поэтов-романтиков, то есть он следовал историческому примеру. Но сомнение в мире, которое привело на тропу возможного самоубийства, так же и вывело его из этого состояния: человек усомнился в ожидающей после смерти реальности. Таким образом, самоубийство не было доведено до конца: здравый смысл победил юношеский романтизм [9, с. 14].

Сегодня с расширением информационных сетей и потоков в Интернете можно встретить целые сообщества самоубийц, которые по разным причинам недовольны жизнью. Не в этом ли кроется их абсурд?

Самоубийство превращается в самолюбование. Рассмотрим чисто философский аспект бессмысленности данного вида самоубийства. Для этого приведём пример из романа Ж-П Сартра «Тошнота». Главный герой произведения испытывает неприятие мира, ему всё кажется не заслуживающим внимания, мелким, эти чувства сопровождаются накатывающим ощущением тошноты, которая выступает как показатель отвращения ко всему. Антуан Рокантен (имя героя романа Сартра) хочет описать каждое явление, каждый предмет, хочет определить его назначение. Он берёт в руки картонный футляр: «Взять хотя бы этот картонный футляр, в котором я держу пузырёк с чернилами. Надо попытаться определить, как я видел его и как я теперь…Ну так вот, этот прямоугольный параллелепипед, который выделяется на фоне… Чепуха, тут не о чем говорить». [8, с. 7-8] Внимание героя направлено на картонный футляр. Есть ли в футляре что-то значимое или нет? Глаз воспринимает геометрическую форму, пропорции, длины сторон, цвет. И вдруг Рокантену больше не интересна вещь, он переключает внимание на мысли о своём дневнике. Перестал ли футляр существовать после этого? Здесь можно провести аналогию между вещью, которая уже никому не нужна, и человеком, брошенным обществом. Последняя ситуация подводит людей к самоубийству. Но так ли одинок и не нужен человек остальным, что единственным выходом остаётся суицид?

С рождения человек попадает в социальную среду. Его местонахождение фиксируется в паспорте, состояние здоровья – в медицинской карточке и книжке, в общем, чем активнее ведёт себя индивид в социуме, тем чаще происходит фиксация его действий. Принимая законы, которые до него были созданы, овладевая языком, правилами поведения, он впитывает в себя предыдущий опыт: включается в сферу коллективного сознания. Философское самоубийство, направленное на отказ, на отрицание созданных правил, на недовольство миром в целом оказывается не эффективным в ситуации пассивного вхождения в социальную среду. Мотив избавления от мира никогда не будет выполнен: если уничтожать себя, то попросту необходимо «не входить» в жизнь, войдя же в неё, следует подчиниться долгу. Единственным долгом является только один долг: продолжать жить, именно жить, а не влачить существование. Все разговоры о философском суициде оказываются несостоятельными. Вопрос о силе воли получает такой же ответ, как данный в контексте бытового суицида: слабоволием человека обусловлено подчинение себя чувствам.

Человек, совершающий политический суицид, может иметь в своё оправдание только один аргумент: спасение и защиту рода, когда переговоры не принесли успеха. Побуждаемый мотивом соединения с Отечеством, он жертвует собой и знает, что остальные (в которых сохранится его часть) будут продолжать жизнь, в том числе и его ужé «историческую жизнь».

В истории философии популярен спор о Катоне Аттике, который, знал, что остался со своей слабой армией и не сможет достойно сопротивляться Цезарю. По свидетельству Плутарха, Катон, узнав о наступлении Цезаря, вспорол себе живот, когда же в помещение вбежали его друзья, а врач попытался зашить рану, самоубийца оттолкнул его и погиб в мучениях. И. Кант в «Лекциях по этике» [5, с. 147] осуждает такой поступок Катона, хотя и называет его действие героическим: «Если бы Катон. несмотря на все пытки, которым бы подверг его Цезарь, всё же стойкой душою держался бы своего решения, то это было бы благородно». Жертва Катона не входит в разряд самоубийств, направленных на защиту рода. Оставив на произвол судьбы свою армию и сына, он ничего не спас, а лишь косвенно выказал уважение Цезарю. Данное историческое самоубийство не является оправданным, ибо здесь оказывается решающим мотив принуждения и страха, а не волеизъявления.

НЕРОЖДЕНИЕ КАК АБСУРД

Этот путь возник вследствие желания идти до конца, до полного отрицания. Как мы уже выяснили, ни один из трёх видов самоубийств не оправдывает в конечной цели своё отрицание. Бытовой и философский суицид скрывают в себе слабость, а не силу воли, а политический суицид направлен на сохранение жизни другого человека, но не своей. Остаётся один теоретический выход из жизни, точнее возможность не входить в неё: нерождение.

Существует точка зрения, что человечество на Земле – случайность. Случаен ли разум по своему возникновению, случайна ли творческая способность людей, цель и сознательное изменение цели? Эти вопросы – метафизические вопросы, они требуют обращения мысли вспять, к истокам, но человеческое сознание не имеет понятия о начале, не может возвращать утраченное время, но в силах заново воссоздать.

Как мы понимаем, проблема нерождения одна из самых важных при рассмотрении вопроса о самоубийстве, потому что суицид является отдалённым следствием нерождения, и первые два типа выделенных самоубийц желают уйти из мира, выйти из него, то есть не хотят рождаться.

Нерождение – это, по сути, апофеоз абсурда в случае отрицания воли к жизни и с позиции эволюционного подхода, и с позиции моральности разумных существ. В данном случае приходится говорить о возможных катаклизмах: если человечество не сумеет спасти себя, то в жизнь воплотится сценарий нерождения, либо же, если человечество не сможет внутри себя обрести гармонию.

В целях детального понимания мотива волящего субъекта целесообразно проанализировать и обобщить волеизъявление самоубийцы в связи с категориями «мотив-поступок».

ЕДИНСТВЕННОЕ РЕШЕНИЕ —ДОЛЖЕСТВОВАНИЕ ЖИЗНИ

Некоторые люди, не занимающиеся философией, воспринимают Канта, как человека, не знающего радостей жизни. Но этот мыслитель дал миру такую моральную систему, которая воплощает в себе очень многие проявления жизни. Система этики И. Канта содержит в себе

один из главных элементов: моральный закон. Мы рассмотрим единственный категорический императив в его генерализующей форме: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». [7, с. 133] Максима понимается как субъективный принцип, согласно которому действует индивид. Закон есть объективный принцип, действующий по правилам каждого разумного существа. Первым долгом, человека перед самим собой, по Канту, является самосохранение. Суицид – это разрушение себя и отрицание возможности самосохранения.

Рассмотрим, как гипотезу, максиму самоубийцы в формальных рамках кантовского учения. Какие цели в то же время являются долгом? Кант отвечает: собственное совершенство и чужое счастье. Может ли быть и долгом, и целью стремление самоубийцы к смерти? Может, но только как внутренняя мотивация. Для Канта ещё существует и внешняя причина, которая свойственна разумным существам вообще. Следовательно, если человек желает смерти себе и, тем самым, другим, то он неразумен и руководствуется только внутренним мотивом.

Подойдём с другой стороны. Будет ли со стороны человечества моральным ограничивать максиму самоубийцы? Индивид желает смерти себе и другим – это не является моральным с точки зрения двух добродетелей: собственного совершенства и чужого счастья. Но для каких и видов самоубийств? Для бытового и философского, но не для политического. Политический суицид с помощью единичных временных отрицаний может дать жизнь поколению в целом. Здесь субъективная максима самоубийцы находит своё воплощение, поэтому, в принципе, слово «самоубийство» мы вынуждены заменить словом «пожертвование», отметив, что в последнем случае вообще нет претензии на всеобщий закон. Но даже здесь самопожертвование не является моральным актом воли, скорее, его следует расценивать использование своей жизни в качестве средства ради целей других жизней индивидов.

В целом, субъективная максима самоубийцы ни в каком аспекте не может претендовать на всеобщее правило, так как противоречия личности преходящи, временны по сравнению с целью человечества, которое должно развивать своё собственное совершенство и согласовываться с законами разума во имя жизни.

Примечание: Статья, написанная автором в студенческие годы, в первоначальном виде имела название «Метафизика смерти либо вечный вопрос: Быть или не быть» и была опубликована здесь: Бытие и развитие личности: Материалы научной конференции молодых учёных (7 - 9 апреля 2004 г.). Калининград: Изд-во КГУ, 2005. 91 с. С. 55-68. В представленном варианте текст статьи подвергнут небольшим авторским правкам. Поэтому текст сохранил некую наивность в части аргументации и языковых оборотов (с ореолом философского романтизма), учитывая возраст автора в момент написания и обстоятельства, которые послужили причиной этого текста. По сути, причиной явился момент переживания смерти (по естественным причинам) близкого человека.

Список использованной литературы

World health statistics 2019: monitoring health for the SDGs, sustainable development goals. Geneva: World Health Organization; 2019. 132 p.
Камю А. Миф о Сизифе; Бунтарь. Мн.: Поппури, 2000.
Кант И. Критика практического разума. // Лекции по этике. М.: Республика, 2000.
Кант И. Критика чистого разума. – Симферополь: Реноме, 1998.
Кант И. Лекции по этике. – М.: Республика, 2000.
Кант И. Метафизика нравов в двух частях. // Собр. соч.: В 6 т. – Т. 4. Ч. 2. М.: Мысль, 1965.
Кант И. Основы метафизики нравственности. // Избр.: В 3 т. – Т. 1. – Калнинград, 1995.
Сартр Ж-П. Тошнота. Ростов н/Д: Феникс; Фолио, 1999.
Троцак А. Подавился жизнью // Калининградская правда. 7 сентября 2001. № 179 (15322). С. 14.
Фрейд З. Тотем и табу. – М.: Олимп; АСТ, 1998.
Хайдеггер М. Бытие и время. – М.: Ad Marginem, 1997.
Хайдеггер М. Что такое метафизика? // http: //www. philosophy.nsc. ru /
BIBLIOTECA / PHILOSOPHY_ OF_ SCIENCE / Haidegger / xaid_1.htm
Шопенгауэр А. Мир как воля и представление // Собр. соч.: В 5 т. – Т. 1. – М.: Наука, 1993.
Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т. 2. Мн.: Поппури, 1999.

Подробности о монографии смотрите в каталоге.

Купить книгу всего в пару кликов можно в нашем магазине Вконтакте.