Смерть Кириллова как пропедевтика в танатологию
Н.Г. Наумов в монографии «Философия жизни и смерти в России: вчера, сегодня, завтра» о значении образа персонажа «Бесов» Достоевского для философии
Аннотация: В данной статье представлен анализ проекта Кириллова, описанного в романе Ф.М. Достоевского «Бесы». Утверждается, что отечественная критика не смогла адекватно проанализировать проект Кириллова по причине концентрации своего внимания на литературных аспектах или же нерелевантном сопоставлении с побочными философскими концепциями. Проект Кириллова представляет собой тематизацию научного подхода к проблеме смерти. Поэтапный анализ логики изложения мыслей Кириллова выявляет сущностное разделение аффекта и мысли, разрыв между которыми заполнят смерть. Не только мысленный проект, но и мысленный опыт Кириллова, формулируются как определение смерти, посредством которого снимается давление неариткулируемого и неведанного ранее понятия смерти с человека.
Ключевые слова: тематизация смерти, предельный аффект, аффект смерти, чистая мысль, параллелизм аффекта и мысли.
В теории Кириллова, которая в конечном итоге реализуется на практике, впервые происходит тематизация смерти в отдельно взятую науку, несмотря на восприятие классической критикой случая Кириллова как набора оппозиций литературных клише: «универсальное равнодушие и предощущение небытия» [1, с. 170], «любовь к жизни соседит с жаждой самоуничтожения» [1, с. 200].
Казус Кириллова вовсе не message обществу, заявляющий о максимальном своеволии Кириллова, как утверждала Сухих [2], и не имплицитный сюжету романа вопрос о логическом отношении сущности к существованию, к которому сводил свой анализ Резвых [3]. Фигура Христа [4], да и христианства в целом [5], являются всего лишь культурно-социальным фоном литературного образа Кириллов. Атеистический проект и атеистичность самой логики его рассуждения следует рассматривать независимо от христианства, ибо только так мы можем высвободить нашу рефлексию о Кириллове из порочного круга противоречивых, литературно-трагикомических эпитетов или же чужеродных, искусственно приписываемых философских концепций.
Ранее интеллектуальная мысль имела дело лишь с онтическими описаниями смерти, нуминозное ощущение близости которой наблюдалось на лицах и в голосах человека.
Теперь же Кириллов последовательно выводит и раскрывает сущность смерти, скрупулёзно очищая и оберегая ее от аффектов. Ставя под вопрос смерть как таковую, Кириллов вынужден расправиться с предельным аффектом, т.е. Богом, который по закону совпадения противоположностей оказывается в то же самое время аффектом смерти.
«Бог есть боль страха смерти» — заявляет Кириллов. Неумолимая логика требует от него редукции аффекта для продолжения исследования.
Воля предельного аффекта реализуется безгранично и целокупно, тоталитарно. Если же подвергнуть отрицанию право предельного аффекта на всеобъемлющую волю и реализовать в праксисе своеволие человека в предельном же пункте (т.е. в самоубийстве, а не убийстве другого), то парадоксальным, но в то же самое время опытным путем можно достигнуть дефиниции понятия смерти.
Смерть тематизируется вне примесей культурно-религиозных кодов исключительно как чистая мысль, мышление как таковое, т.е. нечто совершенно инаковое по отношению к аффекту, человеку и Богу. Пропасть, разрыв между аффектом и мыслью огромны, ибо водоразделом служит сама смерть.
Это объясняет и фанатизм, одержимость Кириллова. Ибо мысль мыслится не им, она не-кириллова и не имеет прямого отношения к человеку как таковому.
Однако осознание равноудаленности человека и Бога от смерти необходимо подводит Кириллова к самоубийству. Ибо только таким образом понятие смерти схватывается как таковое за пределами жертвенно-ритуального взаимобытия человека и Бога.
Таким образом, Кириллов обнаруживает две причины, по которым люди ещё не решили вопрос со смертью, не посмели убить себя: аффект страха боли и бессмертие души.
Хотя именно для последнего Кириллов и решается на смерть. Высказывая, доводя мысль до конца, он позволяет ей реализоваться, разрешает ее от вечных блужданий в мире человеческих аффектов.
Разрубленный Кирилловым гордиев узел мыслей и аффектов позволяет облегчённо вздохнуть человеку. И всем следующим людям, осчастливленным от осознания того, что их душа избавилась от душной сбруи, накинутой на нее разумом, что и подтверждает откровение умирающего Степана Трофимовича: «Человеку гораздо необходимее собственного счастья знать и каждое мгновение веровать в то, что есть где-то уже совершенное и спокойное счастье, для всех и для каждого...» [6, с. 426].
Иронично то, что для физического перерождения людей, которые были спасены от строгой, непременной, логической необходимости смерти, Кириллову даже и не требовалось когда-либо существовать в действительности.
Список использованной литературы
- Бахтин М.М. Собрание сочинений. 6 т. «Проблемы поэтики Достоевского».
1963. Работы 1960-х-1970 гг. М.: Русские словари. Языки славянской культуры. 2002. 341 с. - Сухих О.С. Проблема свободы и философии самоубийства в романах «Бесы»
Ф.М. Достоевского и «Свидетель истории» М.А. Осоргина // Вестн. Сев. (Арктич.) федер. ун-та. Сер.: Гуманит. и соц. науки. 2018. № 6. С. 80–87. - Резвых П.В. Казус Кириллов: сущность, существование и самоубийство. Рус-
ский журнал (URL: http://russ.ru/Mirovaya-povestka/Kazus-Kirillov suschnostsuschestvovanie-i-samoubijstvo). - Евлампиев И.И. Кириллов и Христос: самоубийцы Достоевского и проблема
бессмертия // Вопросы философии. 1998. № 3. С. 18-34. - Быков А.В. Образ Кириллова в интерпретации А.Л. Волынского (из истории
восприятия романа Ф.М. Достоевского «Бесы»). Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 3 (21): в 2-х ч. Ч. II. C. 45-48. - Достоевский Ф.М. Бесы. Роман в трех частях. «Бесы». М.: Согласие, 1996. 743 с.
Подробности о монографии смотрите в каталоге.
Купить книгу всего в пару кликов можно в нашем магазине Вконтакте.