Л̶у̶н̶н̶ы̶й̶ суп

Ничего не видно. Только племя теней вдалеке распласталось вокруг большого дымящегося света. Пока я взволнованно бегу, быстро перебирая гнилью ног, они нетерпеливо ворчат друг на друга. Один из них встаёт и нехотя отклеивается от остальной массы, подходит к костру. Свет медленно сжигает тень, позволяя увидеть то, что под ней скрывалось. Это был маленький скрюченный старик с багровой, пестреющей волдырями и ожогами, кожей. Я перехожу на быстрый шаг, семеню ногами.

Сажусь.

Толстая женщина с голой грудью шлёпает меня по затылку и пододвигает в мою сторону глиняное блюдце с жижей болотного цвета. Я ставлю его перед собой и жду. Освещённый светом костра старик грустно мне улыбается, подмигивает. Я подмигиваю в ответ. Он останавливается у кипящего котла и выпрямляется, набирая полную грудь копчёного воздуха. На шее у него висит цветастый амулет из всяческих перьев и клыков, а в руках — массивный бубен. Наступает гробовая тишина и только костёр под большим котлом напрасно пытается её нарушить. Я смотрю на старика. У него серая борода по рёбра, которые рвутся из грудной клетки, сплющенный нос с торчащим из него гвоздём, блестящая лысая макушка, шустрые желтоватые глазёнки и красная краска под ними. Старик не замечает моего пристального взгляда. Или делает вид.

Он закрывает глаза и медленно выдыхает. Потом начинает плавно ходить вокруг костра, одинаково беззвучно шевеля губами и постукивая в музыкальный инструмент. Он ускоряется до тех пор, пока не начинает ловко прыгать с места на место в такт громогласным ударам бубна. А я оборачиваюсь вправо и вижу, что все закрыли глаза и у каждого перед собой стоит пустое блюдце.

Я подношу суп ко рту, тоже закрываю глаза.

Шаман ускоряется. Каждый удар бубна приближает меня к Луне. Каждое слово старика приближает Луну ко мне.

Я пью. В супе плавают разные листочки, узловатые коренья и плоды неизвестных мне растений. Бубен ускоряет ритм моего сердца, провоцирует его на скоростное соревнование. От волнения начинают трястись руки.

Я пью. Лунная жидкость разливается по моему истощённому телу. Я пью Луну.

Бубен ускоряется. Шаман всё громче и громче повторяет одну непонятную мне фразу.
Сердце ускоряется.
Оно бьёт бубну в такт, не уступая ни секунды.

Я пью. Моё сердце бешено прыгает с места на место вокруг костра, а шаман вибрацией бубна трясёт мою грудную клетку.

Я — Луна. Выглядывая из-за каменных облаков, я наблюдаю за последними минутами тоненького мальчика. Уже не живого, но пока что не мёртвого.
Смотрю, как негритёнок опрокидывает тару с кислотным супом и падает навзничь. Его лицо искривляется блаженной улыбкой, из-под которой хлещет кровяная пена. Толстая женщина относит его в кипящий котёл, а шаман медленно отходит, скрючив спину и закопавшись лицом в ладони. Котёл окружает племя теней. Оно толпится и ругается, а тени поменьше показывают тоненькими пальчиками на ещё открытые глаза негритёнка. Он смотрит на шамана. На его сырое и солёное, искорёженное болью, лицо.