No Stigma: СДВГ, К-ПТСР и депрессия

СДВГ: синдром дефицита внимания и гиперактивности

Наташа Орлова – психологиня, техническая помощница «Школы ЧК».

Моё путешествие к получению формального диагноза СДВГ началось с видео в ТикТоке.

К тому времени я уже давно знала, что многие мои жизненные опыты не всегда похожи на опыты других людей. Но это всё заворачивалось в обёртку «ленивая», «тревожная», «глуповатая» и другие неприятные эпитеты, в первую очередь, от самой себя.

Многое из этого в личной терапии получилось трансформировать в более доброе и бережное отношение к себе, но первопричины — периодический туман в голове, рандомная невозможность делать даже простые бытовые дела, резкие смены настроения буквально за секунды, хроническая усталость и много другое — никуда не исчезали.

Когда ты с чем-то рождён и растешь — нет возможности сравнить свои внутренние ощущения с условной нормой. До момента, пока я первый раз не попробовала Страттеру в возрасте 26 лет, я даже не знала, что люди могут существовать без константного фонового белого шума в голове, могут просто брать и делать, могут в течение дня держать глаза открытыми, не прикладывая дополнительных усилий (вот как, оказывается, ощущается бодрость).

Это осознание оказалось очень болезненным, потому что я увидела, какого гигантского размера груз мне постоянно приходится носить на себе. И это ужасно несправедливо, и вообще, какого черта?!

Путь принятия этого факта всё ещё тернист: время от времени накатывают волны горевания, злости и отчаяния. Да, медикаменты снижают некоторые симптомы, но Страттера мне не очень подходит из-за побочки, поэтому сейчас я принимаю её только по особым поводам. Например, когда нужно помыть недельный завал грязной посуды, провести какое-то мероприятие или написать этот текст. А препараты первой линии в моей стране находятся вне закона. Психотерапия может помочь найти обходные пути и нарастить скилл принятия своих ограничений, но сами симптомы ей не поддаются. И я остаюсь с тем, что от этого никуда не деться, что это навсегда.

Очень инвалидизирующее ощущение.

От точки первого видео в ТикТоке до точки «сейчас» было пройдено много разных ступенек. «Ха, прикольно, у меня тоже так», «почему такая жиза, у меня же нет СДВГ?», «это уже не смешно», «где найти достоверную инфу?», «почему я попадаю под критерии, такого же не может быть», «или все-таки может?». Появилась возможность переосмыслить вообще весь предыдущий жизненный опыт через новую призму. Пришло понимание, облегчение от наличия ответа, чувство принадлежности — «ура, я не одна такая!»

Горе и другие сложные чувства догнали сильно позже, но они не затмят плюсов от понимания того, почему есть так, как есть. Информированность сыграла ключевую роль в том, чтобы начать адаптировать жизнь и среду под мои нужды, особенности и сложности. И качество жизни сильно выросло по сравнению с периодом «до».

Влияют ли диагнозы на мою работу?

Как ни странно, качество работы тоже выросло: там, где я раньше сталкивалась с самокритикой, стыдом и виной в моменты, когда пропускала мимо ушей какую-то важную информацию, теряла слова и начинала запинаться, не могла объяснить, что имею в виду, или вообще сталкивалась с полной пустотой в голове, — там теперь видится возможность для честного контакта. Я озвучиваю клиентам, что прослушала, что мне нужна минутка собраться с мыслями, что заметила, что мы отклонились от темы и «давай вернемся на прежний курс, если это для тебя релевантно».

С некоторыми клиент_ками, особенно такими же СДВГшками или аутистичными людьми (теперь это один из моих проф. интересов), я использую термин «мозговой пук», чтобы обозначить, что сейчас был сбой. И это очень нормализует всё происходящее как для меня, так и для клиенто_к. Принятие своих (и чужих) особенностей становится терапевтическим инструментом: люди на примере начинают учиться, что нет ничего страшного и стыдного в том, чтобы иногда впадать в ступор, не делать терапевтическую домашку, не справляться с какими-то бытовыми делами, не ставить себе планку ожиданий как для «нормальных» (я больше люблю слово «среднестатистических») людей.

Конечно, это всё еще фрустрирует. Когда я вчера могла складно и последовательно на консультации выразить свою мысль, а сегодня на двери моего внутреннего кабинета висит табличка «Технический перерыв», и ключи забрала метафорическая уборщица. Но я знаю, что, во-первых, всегда будет завтра, во-вторых, даже в таком размазанном состоянии я могу помогать.

Обладание этим опытом из первых рук дает мне огромное преимущество перед теми, кто изучает это всё только в теории (не подумайте, пожалуйста, что я ругаю «теоретиков», спасибо, что стараетесь и что вам небезразлично!). Но я думаю, что для любого специалиста со сложностями, ментальными проблемами и расстройствами знать, каково это изнутри — совершенно бесценный опыт.

Комплексное посттравматическое стрессовое расстройство (К-ПТСР) и депрессия

Лена Колчева - психологиня, АСТ-терапевтка, техническая помощница «Школы ЧК».

В августе мне подтвердили диагноз К-ПТСР, а на фоне обострившегося К-ПТСР развилась депрессия. С самого детства я была «слабенькой» — часто болела, в подростковом возрасте у меня были перепады давления, болела голова, меня водили к невропатологу оТгда мне диагностировали вегетососудистую дистонию (ВСД) — такой диагноз, который ставят, когда непонятно, что с пациентом. И никакое лечение мне не помогало (спойлер: потому что ВСД не существует).

Важно еще рассказать, что все мое детство в доме было неспокойно и небезопасно. Но на тот момент для меня это было нормой жизни. В 19 лет я уехала из родительского дома, а через полгода — началось. Кошмары, тревога, постоянное ощущение опасности. Сны повторяли реальные события, которые происходили в детстве. И тогда я пошла в терапию.

Все, что копилось годами, выходило и выходило. Я много плакала, много злилась, чувствовала много несправедливости. Терапия мне помогала, перестали сниться кошмары, но тревога никуда не ушла. У меня случались жуткие приступы тревоги, и я хотела разобраться, как себе помочь и успокоить монстров прошлого, которые мешают мне жить.

Я достаточно долго не решалась пойти к психиатру. Но через пару лет я в все-таки дошла, и мне предположили генерализованное тревожное расстройство (ГТР). Я много работала с тревогой. Помогало. Я два года жила со знанием, что у меня ГТР. Мне даже в какой-то момент показалось, что я в ремиссии, пока не рассталась с партнером. Также после расставания две мои знакомые покончили с собой.

От этих всех событий ощущение безопасности снова было утеряно и пока не найдено. Возобновились кошмары.

Пришла к психиатрке, говорит: «Лен, это К-ПТСР».

Оказалось, что необязательно идти на войну, чтобы заболеть К-ПТСР, «война» может происходить у вас дома.

Через месяц я стала замечать у себя симптомы депрессии: ангедония, антивитальные мысли, снижение концентрации, — и была права. Психиатрка подтвердила депрессию.

Сейчас я принимаю антидепрессанты (АД) и снова начала чувствовать себя значительно лучше! Пойти к психиатру и начать принимать АД было отличным решением. Оказалось, что все не так страшно, как рассказывал мне мой ум.

Влияют ли диагнозы на мою работу?

Да, у меня хорошо развита эмпатия, мне нравится работать с травмами, горем. Я хорошо понимаю, через что прошли многие мои клиентки. Так что, можно сказать, что этот опыт, мне даже «помогает» в работе. Быть психологом с диагнозом — не стыдно.

Конечно, я научилась жить со своими особенностями: хорошо понимаю себя, замечаю триггеры, знаю, как о себе позаботиться. И, несмотря на мои диагнозы, я выбираю жить свою яркую и классную жизнь: консультировать, вести блог, развлекаться, любить, дружить. Мой прошлый опыт влияет на мою жизнь, но точно не определяет её.

Да, наш опыт временами приносит нам много боли, но мы можем делать выбор проживать его и выносить из него что-то важное и полезное для нас. И становиться добрее к себе и к другим. И помните:

Счастье можно найти даже в тёмные времена, если не забывать обращаться к свету.

— Альбус Дамблдор.