Дивнючка
А он за добрый ужин меня лишний раз не похвалит, за поднявшийся хлеб мягкого слова не скажет. Кивнет, мол, спасибо, сухарями закинется и работать в рваных тапках ушаркает, и как только его глаза не краснеют.
Сегодня утром вообще отпихнулся, когда ему грудь со спины обхватила. «Отвали» даже гаркнул, я едва не расплакалась. Ну, может, просто «отстань», но тональность-то волчья, как спиртом на новую кожу. Думала в парке окажемся, тут зелень кустов и синь узкой речки, размягчиться, оттает…Нет, педали знай себе давит, еще и уши заткнул, дроидзэвэшный!
Иногда на меня обернется, недовольно покосится:
- Ну, ты долго там еще? Давай поживее, а, Лерка?
А у меня лесипед и без его грубых окриков из-под ног убегает, все в барбарис норовит за бетонным бордюром, а влево подашься, как амфибия, в воду.
- Погоди, Паш...Сейчас. Ой, платьице в цепи застряло.
- А я тебе говорил надевай тренировочные! Эх ты, красная шапочка, так никогда не научишься! Вот, посмотри, как люди нормальные ездят!
А мимо нас и вправду…один, два, три, четыре…Головы под шлема все запрятали, лосины блескучие загорелые ноги обтягивают. На спинах отражатели. Колесят вереницей, самоходные байкеры…
Пашке со мной стыдно. Он так другу сказал, я подслушала. Какая-то вся неспортивная-дивная! Песни насвистывает, белок и птичек прикармливает, черствый хлеб и клещей пылевых размножает, мешочница! В математике высшей не смыслит, все виртуальное – магия…
Да, куда уж до Пашки…Он голова, программирует! И ладно бы игры – сухую бумагу! Электронное обеспечение банков, трекинг финансовых операций, язык поломаешь, а зубы сотрутся.
- Ладно, Лер. – устал Пашка. – Я поехал, догонишь!
- Подожди! – я испугалась. – А где же мы встретимся?
- Надеюсь, не в травматологии. Хотя с твоими навыками, самое вероятное.
Отмахнулся, на педали как в стремя, умчался, лишь резина по асфальту, как прощальный сигнал, зашершавила.
Я одна испугалась, криво петляя, поехала. Шляпа от ветра слетает. Волосы у меня бесцветные, жидкие, лишний раз не покажешь. На роликах школьницы катят, локоны толстые, их и солнце страшится, заслонили, лишь скромно бликует.
Сейчас одна из таких с Пашкой моим поравняется, знакомиться будет, он пусть и айтишник, но за собой, все же, ухаживает. К парикмахеру ежемесячно ходит, одевается скромно, но в чистое. Еще бы хвалить научился, цены б ему не было.
А за что меня, впрочем, хвалить? Эго растоптано, бледнаямышь, хоть и платье в лозу и цветочек. Мать говорила, типичная немка, мол, такая же пресная. Фигурка нескладная, грудь, да какая там грудь, сосочки на кости!
У Паши однажды спросила, он смотрит, я видела, почему, мол, в порнушке твоей все актрисы такие мясистые, она же немецкая?
«Ты думаешь в ней немки играют?» - ответил. Хохлушки, молдованки, хорватки…
«Потребляют прибавочный продукт».
Эх, Паша-Паша, они-то хоть потребляют, а ты копишь. Сбросишь себе в кулачек, а ночью полезешь, брыкаешься.
Приходится тоже, ну в ванной, под душем.
Один раз английское зеркальце на барахолке взяла, притащила. Он программировал, а я ему зайцев…прыг-прыг. Разозлился, из комнаты выставил, а окна зашторил. Пашка-то тот еще вампирюга, на солнце бранится, ругается.
Сейчас тоже ведь солнечно, чуть голову к небу и слепнешь. В такие деньки через черные стекла даже если смотреть, улыбаться, сиреневый цвет все равно в темноте настигает и настойчиво плавает.
Вот программисты-вампиры в лесах и теряются…
Не отвечает. У меня это тоже привычка родительская, не видеть наушников, ответа допытываться. Но сейчас-то другое, сейчас вроде мы вместе, а он мимо лип, в бездорожье, самовольно маршруты меняет!
И нет бы мне хоть разок свой характер-то проявить, чтоб дырявое эго, как нянюшкин зонтик раскрылось…Руль вправо и бездомной дворнягой в заросли укатилась.
А за ними будто и не Москва вовсе – Полесье украинское, полумрак прошлогодний настил очерняет, а наверх - крутой склон, сплошные коренья и ветки.
У жениха лесипед современней, скоростями покрутит, марсианский Олимп покорится. Ну, а мне-то куда, неспортивной? Комары оголенные ножки кусают, а в груди, на вершину смотрю, будто ужас клокочет. Ну, а слезть, покатить, еще боязней, Пашка – заметит, осудит, скажет: «Совсем никудышная».
От него, как от папы – сострадания не дождешься. Тот, когда плавать училась, насильно от бортика отковыривал, квадратную пенку из рук выбивал, из бассейна выкидывал. Разревусь, оскорбится, а сам:
Я обернулась. Будто Иисус ко мне движется…Волосы в хвост, борода, хоть не старый, с сединкой. В левом ухе сережка цыганская, а за ухом лежит карандашик. Как Пашка мой с музыкой, только наушники спущены, на жилистой шее, как колодки, болтаются.
- Здесь горка крутая, с непривычки ее не возьмете, - засмеялся. – Давайте, слезайте. Я вашего жеребца поведу под уздцы. Или это у вас девочка?
- Я…Я не знаю. Спасибо… - ответила.
А паренек, не силач вроде, запястья узкие, Пашка крупнее и выше, лесипед даже не катит, за раму схватился, на весу потащил.
- Так лучше, тут острые корни, колеса проколются, - пояснил. – У меня дома мальчик. Велосипед, в смысле. Черныш.
- Он черный? – решила смешливо спросить.
- Нет, - повертел головой добрячок. - Его звали Черныш, когда он был лошадью. Вы же знаете, что велосипеды были конями?
Я думала шутит, играется, но пригляделась, взгляд пространный, мечтательный. Стало быть ВЕРИТ.
- А вы сейчас видите много лошадей?
- Ну, нет… - я не Пашка, с его интернетным цинизмом, растерялась, замялась. – Наверное их просто не разводят.
- Вы правы. – кивнул. – Но часть превратилась…
- Ну, - я пожала плечами. – Зато за ними не нужно убирать. Конюшни чистить.
- Не нужно. Но в машине душевности меньше.
Ох думаю, Пашка б услышал, расспорился. Для него все живое, природное, - старое, а значит, ненужное, мусор. Библиотечку мою едва ль на помойку не вынес, но я раскричалась. А мне зачем спорить, когда я согласна и подпись поставить?
- Вы поэтому на нем не катаетесь? – только спросила.
- Почему же? Катаюсь. Но сегодня погода такая, не хочется…
А я на велосипед посмотрела, губы обидой скривились:
- Я плохо умею. Равновесие вроде держу, но в горку и с горки побаиваюсь.
- Отлично вы ездите, - похвалил и представился. – Я Рома, кстати.
Я бы много чего еще б у него повыпытывала. Про карандаш бы за ухом спросила, прическе с сережкой, ну это вообще обязательно, свой поклон бы отправила.
Да и вообще, может я безверная грешница, телефончик бы выведала, чтобы потом тайком по ночам переписываться.
Но Пашка вернулся. Верхом, как Ангмарский Король-Чародей на Рому с вершины тенищу отбрасывает.
Хоть под дерево прячься, хоть кольцо надевай, растворяйся.
- Лер! Я уже заколебался…А это кто с тобой?!
- Паш… - даже голос пропал. – Я в горку не могу, он помог.
А Ромка, смотрю, уже наверху, лесипед аккуратненько ставит.
- Не ругаете ее, - улыбается нервно. – Это я ее задержал. Роман.
А Пашка ни слова. Недовольно от макушки до пяток отмерил, ожидая пока я по склону долезу, на велосипед усадил, и буркнул:
Уже потом, когда снова на майское солнышко из теменивывернули, о Ромочке вспомнил:
- Знаешь, как у нас в команде по страйкболу таких называли? Дивнюки.
Гыгыкнул. Я хихикнула сдавленно, а сама от стыда и досады до золы прогорела.
Не знаю, может годы пройдут, мы с Ромкой, под таким же вот небом вдруг совсем старые встретимся, о загубленном времени и завядших желаниях друг другу в плечи расплачемся.