Небратья-славяне. Часть V: Ружья, сабли, два орла
Часть III: ПостСредневековье и последние Рюриковичи
Поляки — вековечные враги русских. Звучит как аксиома. Но так было не всегда. В первой и второй частях мы рассмотрели, как во всех отношениях близкий нам на старте (этнокультурно и поныне ближайший к русским) народ пришёл сперва к русофобии, а затем ко всё более полной власти над западными русскими.
Не лучшее сочетание. Оно и оборачивалось с самого начала неоднократными мятежами и гражданскими войнами в Западной Руси, закончившимися переходом 1/3 её территории под власть Москвы Ивана III, как раз собиравшего русское (прото)национальное государство — об этом повествует третья часть.
Зато оставшиеся 2/3 западных русских стали отдаляться от русской культуры и особенно политической нации, подвергаясь всё большей полонизации и католизации, а также пропагандистской обработке об ужасах под «москалями» — об этом ключевая четвёртая часть.
Как бы то ни было, прямая конфронтация России с Польшей (а не Литвой) началась только во второй половине XVI века. И продлилась, казалось бы, не так уж долго — немногим более 100 лет. Но этого хватило для того, чтобы образ «ляха» стал в русской культуре образом хтоничного зла с запада — а поляки окончательно возненавидели русскую государственность. И именно этот период по-настоящему перепахал западных русских, заложив фундамент для будущего построения белорусской и украинской наций.
Особенно явно это случилось с украинцами.
Украины черкасская и великорусская
По Люблинской унии юг ВКЛ перешёл в прямое подчинение Польской Короне, впервые с середины XIV века оказавшись на равном положении с Галицией. Но кто к тому времени его населял? Остатки домонгольского русского населения? Безусловно, кто-то из них уцелел и после 3 столетий почти непрерывных войн и беспредела кочевников. Но только ли они заселяли некогда столичные русские земли? Слово Карамзину:
«Торки и Берендеи, назывались Черкасами, назывались и Козаками … некоторые из них, не хотев покориться ни Моголам, ни Литве, жили как вольные люди на островах Днепра, ограждённых скалами, непроходимым тростником и болотами; приманили к себе многих Россиян, бежавших от угнетения; смешались с ними и под именем Козаков составили один народ, который сделался совершенно Русским тем легче, что предки их, с десятого века обитав в области Киевской, уже сами были почти Русскими. Более и более размножаясь числом, питая дух независимости и братства, Козаки образовали воинскую Христианскую Республику [Запорожскую Сечь] в южных странах Днепра, начали строить селения, крепости в сих опустошённых Татарами местах; взялись быть защитниками Литовских владений со стороны Крымцев, Турков и снискали особенное покровительство Сигизмунда I, давшего им многие гражданские вольности вместе с землями выше днепровских порогов, где город Черкасы назван их именем.»
Впрочем, в том же духе Карамзин писал и про донских казаков — преимущественно русское происхождение которых доказано современной наукой. Да и современные генетические исследования подтверждают близкое родство украинцев с южными белорусами, западными и северными русскими, а также южными славянами.
Но как же тогда быть с городом Черкассы (да и донским Черкасском), тюркизмами в украинском языке, и многочисленными упоминаниями этнонима «черкасы» по отношению к жителям Малороссии в самых разных источниках?
Вероятно, в лишённом каких-либо границ и стабильных поселений Диком Поле перемешались все: и остатки киевских и галицко-волынских русских, и местные частично обрусевшие тюрки, известные со времён Киевской Руси, и залётные адыги (они же кабардинцы, они же шапсуги, они же, собственно, черкесы) с Западного Кавказа. О последнем прямо пишет ряд источников XVIII в. — вот, например, В.Н.Татищев:
«Оные прежде из кабардинских черкес в XIV веке в княжестве Курском, под властью татар собравши множество сброда, слободы населили и воровством промышляли, и из-за многих на них жалоб татарским губернатором на Днепр переведены, и град Черкасы построили. Потом, усмотрев польское беспутное правление, всю Малую Русь в казаков превратили, гетмана или отомана избрав, все черкесами поименовались.»
Или долгие годы проработавший в Малороссии А.И.Ригельман:
«…если б вести им [козакам] имя особое, то следовало б называться черкасами, по пришедшим потом на Украйну из черкеской Кабарды черкесам … почему всё козачество, да и вся Малороссия, потом черкасами проименовалась, а не козаками.»
В самом деле, в рассматриваемый период адыги занимали обширные территории на Западном Кавказе (до Дона включительно — столица донских казаков не просто так называлась Черкесск[1]), и нередко исповедовали христианство. Особой оседлостью они не отличались, и вполне могли сдвинуться северо-западнее, на днепровские пороги, смешавшись с местным разнородным полубандитским (ещё со времён домонгольских «чёрных клобуков») населением.
Ну а дальше... помните про тяжесть крепостного права под поляками? Добавьте к этому этнический и особенно религиозный гнёт — выходят вполне весомые поводы для малоросских крестьян сбегать в запорожские казаки. Хотя бы на время. Да хоть туда-обратно бегать, в зависимости от сезона[2] и политической обстановки. Границ-то чётких не было. Окраина же. Укра́ина, точнее — в нынешнем русском было бы одно и то же слово, а вот в те времена различалось «о края» (вдоль края, но снаружи) и «у края» (вдоль края, но внутри).
Мало-помалу все смешались, образовав не то русский субэтнос[3], не то «братский народ» (хотя если так западноевропейские народы делить, то они на чёрт знает сколько «братских» распадутся) малороссов. Или, по нынешнему, украинцев — хотя в те годы никто бы не подумал использовать это слово в качестве этнонима. При том, что понятие Укра́ины (в полной форме, Польской Укра́ины) уже было.
Была, однако, и ещё минимум одна укра́ина, с менее пёстрым этническим составом — но аналогичной фронтирностью.
Вплоть до XVI века южная граница великорусских земель проходила по Оке, а дальше простиралось Дикое Поле, куда лишь зимой хаживали жившие по соседству севрюки да рязанцы[2] (когда-то русские жили там и круглогодично, но то до монголов).
Это прям главная проблема для русских (как западных, так и восточных) в XVI веке, местами сохранявшая высокую актуальность и в XVII, и даже в XVIII веках. Счёт тех, кого крымским удалось захватить, идёт на миллионы — при том что всего русских (суммарно в России и Речи Посполитой) тогда не было и 10 млн. А скольких ещё отбили на том или ином этапе, затратив кучу ресурсов?
Для Крыма же это была натурально основа экономики. Крымская степь не могла прокормить такую численность кочевников в принципе — а тем более с тем количеством османских товаров, к которому они привыкли.
Поэтому год без успешных набегов за «ясырём» для крымских татар — это как неурожай для крестьян. Один такой год можно протянуть на запасах, два подряд — уже не факт, три — гарантирована голодная смерть.
На первую половину XVI века обеих «украин» это касалось в равной степени — но вот дальнейшая их судьба сложилась совершенно по-разному.
Начали бороться с крымской угрозой Русское Царство и тогда ещё Великое Княжество Литовское примерно в одно время и примерно одинаково: в 1520-е — 1560-е, строительством на ключевых узлах Дикого Поля (насколько там вообще можно было выделить ключевые узлы) крепостей и засек.
Однако в ВКЛ всё ограничилось персоной одного-единственного волынского (да ещё и православного, а в 1558-1562 и вовсе состоявшего на службе Ивана Грозного) князя Дмитрия Вишневецкого, основавшего одиночную крепость на острове Хортица за порогами на Днепре, из которой выросла Запорожская Сечь. Вскоре после этого случилась Люблинская уния и под поляками всё заглохло, сведясь к шляхетской/казацкой сабле как единственному средству от любых набегов (да и вообще, проблемы «схизматиков» панов не волнуют).
В России же в том же XVI веке помаленьку раскочегарилась Русская Реконкиста: начав в 1521-1566 с Большой Засечной Черты на уровне Тулы, закончилась она аж в Царицыне (Волгограде), Саратове, Воронеже, Белгороде... да что там, в местах из сводок СВО уже к концу XVI в. стояли русские войска: Бахмут, Царёв-Борисов (под Изюмом), Святогорский монастырь...
Но долго ещё в чернозёмных сёлах[4] и укра́инных городах жизнь была неспокойной, фронтирной, укра́инной, где постоянно приходилось ожидать набега.
Схожие условия приводят к схожим решениям — и эта Великороссийская Укра́ина населялась служилыми (городовыми) казаками и однодворцами, совершенно аналогичными польским реестровому казачеству (лайт-версия шляхетского статуса для запорожских казаков[5]) и мелкой шляхте соответственно.
И даже управлялось то раннее Черноземье Великороссийским приказом — ближайший аналог Малороссийского приказа, заведовавшего Малороссийской (бывшей Польской) Укра́иной после её вхождения в состав России в 1654. Отсюда, видимо, и такое странное для не исконно-великорусских земель название — краткая версия «Великороссийско-украинский приказ».
Естественно, никакая аналогия не является полной. Разница польской и российской укра́ин стала очевидной к середине XVII века: пока русские методично укрепляли (сдвигая всё южней) границу с Диким Полем, в конце концов выстроив «Великую Русскую Стену», польские шляхтичи не делали ни-че-го. Кроме всё большего обострения религиозных тёрок с запорожскими и псевдозапорожскими (реестровыми)[5] казаками — защитниками той самой границы. Ну и усиления эксплуатации местных крестьян, конечно.
План, надёжный как швейцарские часы.
Две Смуты
XVII век — тяжелое время для всей Европы. Климат портился, экономика и население стагнировали, даже колониальная экспансия и та почти прекратилась — наоборот, турки в 1683 осаждали Вену. Мало какая европейская страна в тот суровый век избежала кровавых внутренних войн. И ни Россия, ни Польша в число счастливчиков не попали.
Для Русского Царства XVII век не задался с самого начала: 19 февраля 1600 г. в далёком Перу извергся вулкан с заукранским названием Уайнапутина, выбросивший в атмосферу достаточно серы, чтобы на годы испортить погоду по всему земному шару. Для и так жившего на грани (см. конец позапрошлой части) сельского хозяйства России это стало последней каплей: разразился чудовищных масштабов голод, в глазах современников однозначно казавшийся карой небес за первого нерюриковича на престоле — Бориса Годунова.
Сам по себе Годунов показал себя блестящим «премьер-министром» при царе Фёдоре Иоанновиче: именно при нём русские покорили большую часть чернозёмной зоны Восточно-Европейской равнины, основав города от Белгорода до Царицына (ныне Волгоград). И уже в статусе царя он продолжал вести мудрую политику... вот только прожил он недолго, и в памяти остался в основном Великим Голодом. Для его малолетнего сына это был приговор. Началось Смутное Время. За следующие 8 лет власть в Москве сменится 5 раз, страну накроют восстания, разбои и разруха.
Смутой в России не преминут воспользоваться поляки, тогда ещё полные сил, особенно в военном отношении. В тот момент они, единственный раз за всю историю, близко подберутся к захвату власти и над восточными русскими. Уже Лжедмитрий I (правил в 1605-06) активно опирался на поляков и даже обещал Речи Посполитой территориальные уступки и распространение в России католичества (чего, впрочем, не исполнил).
Немало поданных польской короны было и в окружении Лжедмитрия II. А в 1609 на территорию России вступила официальная королевская армия Речи Посполитой, взяла в осаду Смоленск и разгромила правительственное русское войско под Клушино — селом, где через 3 с четвертью века родится Юрий Гагарин.
Клушинский разгром привёл к окончательному коллапсу русской государственности.
Последнего Рюриковича на русском престоле — сменившего Лжедмитрия I Василия Шуйского — свергли, а сменившая Шуйского Семибоярщина контролировала чуть ли не только Кремль: в Хорошёво стояла польская армия Жолкевского, а в Коломенском — войско Лжедмитрия II, где также хватало поляков (сейчас и Хорошёво, и Коломенское — глубоко внутри МКАД).
Иностранные наёмники изменили и бежали. Помощи ждать было неоткуда. И, видимо по принципу «не можешь победить — возглавь», Семибоярщина не нашла ничего лучше, чем пригласить на русский престол польского королевича Владислава и впустить поляков в Кремль официально.
В России был полный разлад и раздрай. Бояре ненавидели друг друга, дворяне ненавидели бояр, казаки ненавидели и тех и других, среди духовенства также единством не пахло. Восставали этносы, регионы и сословия. Не получившие жалование шведские наёмники захватили весь русский северо-запад и провозгласили марионеточное Новгородское государство.
В таких условиях немало городов покорно признало царём «природного» (т.е. урождённого) королевича Владислава... вот только в Москву он так и не приехал, и православия не принял (что было обязательным условием его вступления на престол). А поляки и примкнувшие к ним украинские казаки вели себя как завоеватели[6]. Всё это до крайности разозлило русский народ, и он начал самоорганизовываться для отпора буквально без государства.
До последней капли крови сопротивлялся польской осаде Смоленск. В конце концов город пал, но осада продлилась 20 месяцев, сковала значительные силы поляков и вдохновила русских на национально-освободительное движение[7].
Патриарх Гермоген освободил москвичей от присяги Владиславу и начал рассылать по русским городам грамоты с призывом организовывать народное ополчение:
Вы видите, как ваше Отечество расхищается, как ругаются над святыми иконами и храмами, как проливают кровь невинную… Бедствий, подобных нашим бедствиям, нигде не было, ни в каких книгах не найдёте вы подобного.
В условиях утраты столицы, северо-западных, западных и юго-западных земель, центром сопротивления становится Замосковный край — историческое ядро великорусского народа, земли бывшего Владимиро-Суздальского княжества и ближайшие к ним. В первую очередь — богатейшие торговые города: Нижний Новгород и Ярославль. Именно там сформируются народные ополчения, второму из которых удастся выбить поляков из Кремля и организовать Земский собор 1613 года для выбора царя.
С избранием Михаила Романова у России наконец-то появилась власть, которую признавали все, и на которую можно было бы опереться. И в течение следующих 5 лет относительный порядок в государстве был восстановлен — пусть и с большими территориальными и ещё большими материальными и человеческими потерями.
Всё это очень красивая история. Идеальная основа для русского национального мифа, ярчайшим примером чего стала опера Глинки «Жизнь за царя»: культовая до революции, переиспользованная (как «Иван Сусанин») склонившимся к социалистическому имперству СССР, а в 1990-е даже давшая мелодию гимну РФ. Ну и в наше время день победы Второго Ополчения над польскими интервентами является государственным праздником, непопулярным в основном из-за отсутствия желания властей его продвигать и глубокого кризиса русского национализма.
Однако мало кто задумывается, что у поляков есть полный аналог в том же XVII веке. Так называемый Потоп — вторжение в Речь Посполитую Швеции в 1655-1660, происходившее на фоне восстания Богдана Хмельницкого и величайшей за всю историю русско-польской войны 1654-1667 годов.
Польша тогда точно так же оказалась на грани (и в какой-то момент даже за гранью) утраты государственности — однако сумела собраться с силами и закончить обе войны с умеренными территориальными потерями.
И, конечно же, Потоп и сопутствующие события воспеты польской культурой эпохи национал-романтизма. Причём куда сильнее чем Минин с Пожарским у нас — ведь для нас это просто яркий эпизод из истории побед, а для польских националистов XIX-XX вв. это был луч света в тёмном царстве: пример, мотивирующий раз за разом восставать в надежде на восстановление своей государственности.
Польская нация — это та курица, которая продолжает бежать, даже когда ей отрезали голову. В обретении (и сохранении) независимости — смысл её жизни, за который она готова по-настоящему храбро и умело сражаться. Вот только что с этой независимостью делать — польский национализм представляет куда хуже. И раз за разом не находит ничего лучше, чем становиться бойцовым псом западных хозяев. Отчаянно сражающимся против всех даже тогда, когда это абсолютно бессмысленное самоубийство[8].
Даже гимн Польши начинается с „Jeszcze Polska nie zginęła“ («Ещё Польша не погибла»). Да-да, украинское «ще не вмерла» — это калька с поляков. Как, собственно, и вся основа украинского и белорусского национализма.
Другое дело, что у белорусов такая форма национализма не прижилась — от польского национализма белорусы унаследовали фолк-хистори про великое прошлое Речи Посполитой и азиатов-москалей, но совершенно не унаследовали склонность к самоубийственным восстаниям.
А вот у украинских националистов, судя по майданам и ходу СВО, данная черта прижилась и даже приумножилась. Но для начала — о самом первом майдане. Причём пророссийском.
СВО XVII века
Выше уже говорилось, что в XVII веке дела по всей Европе шли довольно паршиво, и Восточная исключением не была. Сложно даже охарактеризовать эту эпоху чёткими определениями: уже точно не Средневековье, и даже не Ренессанс — но ещё и далеко не Высокий Модерн XIX-XX вв. с его культом науки и постепенным формированием массового общества.
Даже не Эра Разума — до рационализма XVIII века ещё далеко, повсюду творится самое настоящие мракобесие: куда большее, чем в настоящем Средневековье. Беспринципные наёмники и натуральные ваххабиты (только христианские) режут друг друга в религиозных войнах, сжигают иконы, запрещают людям носить яркую одежду и вешать шторы на окна — а старый римско-католический мир отвечает им инквизицией, иезуитами, изуверскими казнями еретиков, а то и вовсе Варфоломеевской ночью (которую Иван Грозный осудил за жестокость — и это не шутка и не байка, а исторический факт)…
Каким-то странным побочным результатом бесконечных деструктивных культов, астрологий и алхимий то время ознаменовалось прорывом в развитии науки и техники, подготовившим Промышленную революцию, и невероятным богатством высокой культуры элит... но при этом простой народ если и ушёл от средневекового уровня жизни, то скорее вниз. Особенно на такой периферии, как Речь Посполитая.
Хотя кому периферия, а кому мать родная. В главе «Золотая вольность» второй части подробно рассматривался механизм «евроинтеграции» Речи Посполитой, воплотивший вышеописанные процессы на 146%. Польско-литовское государство было шляхетской республикой, оставившей после себя шикарные дворцы магнатов и одну из первых в мире конституций...
…возвышавшиеся над загнанным в совершенно рабское, буквально скотское (bydło), состояние западнорусским (да и собственно польским) крестьянством. Ну и деградирующими городами — причём если где-то в городах какое-то производство и сохранялось, то скорее под немцами или евреями, и уж точно не под православными.
А вот в чём поляки преуспели, так это в «умной силе» и интеграции (вплоть до ассимиляции) западнорусских и литовских элит. Правда, не всех.
Особая жёсткость религиозного гнёта на землях «Короны» (собственно Польши, а не сохранявшего некоторую автономию даже после Люблинской унии 1569 Великого Княжества Литовского) вызвала отторжение у православных Малороссии, по той же унии перешедшей из «Княжества» в «Корону».
Периодически за них кто-нибудь впрягался — благо на фронтире Польской Укра́ины это сделать было проще, чем в имевших хоть какие-то госинституты ВКЛ или «старой» (до 1569) Польской Короне. Иногда этот «кто-то» был даже на самом верху (в начале XVII века в РП ещё могла существовать даже такая вещь, как православный магнат)… но в целом положение православия оставалось максимально шатким.
Но был и защитник православия, доступный всегда — запорожские (а равно и псевдозапорожские реестровые, тем более граница между ними максимально плавала[5]) казаки. Этим вообще мало что указ, а вот к вере они относились серьёзно, шашки имели, и в целом жили по принципу Live Fast, Die Young, так что пойти против «линии партии» с оружием в руках за православную веру было для них не чем-то из ряда вон. Благо далеко ходить-то не надо было: главным центром западнорусского православия после катастрофы Брестской Унии оставался расположенный возле самых казацких земель Киев.
А вот дальше на север ходить казакам было не с руки — и «федеральный округ» Речи Посполитой совсем иной, и разделяющее ныне Украину и Белорусь Полесье преодолеть кавалерийским наскоком не так-то просто — места там глухие, болотистые, массово вязли танки и в ВОВ, и на СВО...
Всё это в совокупности способствовало расхождению между южными и северными западнорусскими: первые переориентировались на казачество, сохранили православие и стали малороссами (украинцами); вторым же ничего не оставалось, как смириться с униатством и тихо копать картошку землю под властью католиков, даже именуя себя «литвинами» либо просто «тутейшими» (местными) — ну либо по-старинке «русскими», но уж никак не «белорусами». Но о белорусах (как их прозвали извне[18]) позже.
Достигнутая было в начале XVII века точка динамического равновесия «ни легализации неуниатского православия на Украине, ни его уничтожения» была максимально неустойчивой, и даже частичная легализация 1630-х[10] не разрешила проблемы. Масла в огонь подливал столь же неопределённый статус самих казаков: у реестровых неистово плясал размер, собственно, реестра (сегодня ты почти шляхтич со всей «золотой вольностью», а завтра — никто), а запорожских «низовых»[5] вообще официально не существовало.
Напряжение в Малороссии росло много десятилетий, и в 1648 прорвалось грандиозным народным восстанием.
Поводом начать стал почти что рядовой рокош (официальное восстание для защиты своих прав — «золотая вольность» она такая, да) шляхтича[9] Богдана Хмельницкого, у которого польский подстароста Чаплинский увёл жену и пограбил хутор (обычное дело на фронтире), а на поданную жалобу польский король[10] ответил чем-то вроде «У тебя что, своей сабли нет?».
Едва ли в тот момент Хмельницкий рассчитывал на что-то большее, чем восстановление своих законных прав... но сдвинутые им камни обрушили лавину, и уже к концу 1648-го вся Польская Укра́ина полыхала.
(А вот жену Хмельницкий так и не вернул.)
За всем этим с неоднозначными чувствами наблюдали в Русском Царстве. Поляков после Смуты ненавидели и мечтали о возвращении хотя бы Смоленска... но не были уверены в своих силах. Страна только-только оправилась после глубочайшего кризиса, причём лишившись существенных территорий. О масштабной экспансии на Запад или Дальний Юг в духе последних Рюриковичей не могло быть и речи — предыдущая попытка подраться с поляками за Смоленск (Смоленская война 1632-34) окончилась почти ничем[11].
Вместо этого страна нашла новые направления развития: осваивала северную и сибирскую глушь (как и сейчас, в основном ради сырьевого экспорта: тогда это была пушнина), помаленьку обустраивалась где могла, а в последние годы появился даже мегапроект (в процессе, завершён ещё не был) — та самая «Великая Русская Стена» от Белгорода до Волги.
Короче, было откровенно не до малороссов. Ну и насколько они воспринимались тогда как «один народ» — большой вопрос. Под властью московских Даниловичей там никто не был никогда. Да и глубже в историю не особо-то единое государство было (см. первую часть).
Зато явно жива была память о Смуте, когда украинские казаки нормально так у нас позажигали. Убийства, грабёж, захват рабов — иррегулярные воинские формирования в своём репертуаре. (Впрочем, не то чтобы наши были сильно лучше.)
Да и начало восстания Хмельницкого было ровно в том же духе. Какие-то мутные типы околокриминального происхождения, сплошные погромы и захваты пленных (даже в сотрудничестве с крымскими татарами) — в общем, нормальные такие внутренние разборки, один из лидеров которых позвал вот на помощь братьев по языку и вере[12].
Язык, понятно, был в разных диалектах — да и с верой тоже был нюанс. На Украине крестились 3 перстами, а в России двумя; в Киеве писали «Иисус» — в Москве «Исус» и т.п.[13]. Сейчас это может показаться несущественными деталями, но в XVII веке многие люди всерьёз верили, что неправильно соблюдаешь ритуалы — лишаешься шанса попасть в рай. Вскоре это приведёт к Расколу.
Но — хотя бы униатами основная часть населения Польской Укра́ины не была. За что, собственно, и страдали. Впрочем, страдать-то страдали, но и шляхетскую карьеру многие вполне строили, и в военных походах Речи Посполитой участвовали. Хатаскрайничество и готовность сотрудничать с любой властью масс на современной Украине имеют глубокие корни — не готовые к такой гибкости попросту не пережили тех трудных времён.
В общем, неудивительно, что Алексей Михайлович сперва решил не встревать в конфликт напрямую. Не готов сказать, осуществлялись ли поставки оружия восставшим — но вот приём беженцев носил массовый характер. Настолько, что на сопредельной российской территории возникла целая Слободская Украина[14].
В начале 1650-х положение восставших стало критическим: крупные битвы проходили с переменным успехом, но общий расклад сил был явно не в пользу Хмельницкого, и его поражение стало вопросом времени. Попытки мирного урегулирования успехов не имели. Раскручивалась спираль взаимной ненависти: казаки и малоросские крестьяне жестоко расправлялись с поляками и прочими католиками, те отвечали взаимностью. На обескровленных землях развернулись эпидемии и голод.
Тем временем в России завершалось строительство «Великой Русской Стены», что позволяло высвободить некоторые силы с южных границ, не опасаясь повторения фиаско Смоленской войны[11]. И решение о вступлении в войну с Польшой обсуждалось в Москве поистине всенародно: на Земских соборах.
Первоначально Алексей Михайлович попробовал договориться по-хорошему, в июле 1653 предложив польскому королю вернуться к минским соглашениям Зборовскому и Белоцерковскому договорам (то, как сам Хмельницкий хотел окончить свой вышедший из-под контроля пранк — по идее чем-то таким заканчивался любой успешный рокош, но тут уж больно мощная аквадискотека завертелась).
Однако когда это поляки были готовы договариваться по-хорошему, не довоевавшись до посинения? Разумеется, они отказались, и в октябре 1653 года Земский собор принял Гетманщину Хмельницкого в состав Русского государства и объявил войну Речи Посполитой.
Началась «СВО XVII века», когда иные города сдавались без боя, а другие — оказывали ожесточённое сопротивление[15]. Поначалу быстро захватили огромные территории, а в итоге воевали 13 лет и присоединили только Левобережную Украину да Смоленск с округой.
Многие проблемы русского войска тех времён также здорово перекликаются с нашим временем: служилое сословие имело устаревшую тактику, слабую положительную мотивацию, не было готово к длительной войне (дома ждут — не дождутся), и плохо переносило потери. Поэтому на самых тяжёлых направлениях не было альтернативы ЧВК наёмникам «полков нового строя». А кое-кто из элит видел в поляках не угрозу и оккупанта, а более прогрессивный братский народ, с которым неплохо бы замириться...
Главная же проблема заключалась в том, что в русско-польском уравнении была и третья переменная — Швеция.
Сейчас шведы ассоциируются с Аббой, Икеей, лайтовым социализмом и хардкорным мультикультурализмом. В качестве актора европейской политики Швецию вспоминают ещё реже, чем Польшу. А меж тем в XVII веке это была мощнейшая промышленная и военная держава, огнём и мечом прошедшая пол-Германии в Тридцатилетнюю войну и ставшая гегемоном Северной Европы по её итогам. Тридцатилетняя война закончилась как раз в 1648, и шведские войска освободились для новой заварушки.
С поляками у шведов были особые счёты. Дело в том, что ещё в 1587 году на польский престол был избран Сигизмунд Ваза, представитель католической части шведской королевской семьи (к католикам на тот момент принадлежал и сам король Юхан III, отец Сигизмунда — Реформация в Швеции была далека от полной победы). В 1592 Юхан III умер, и Сигизмунд Ваза попытался объединить 2 страны — но удержал лишь Польшу, в Швеции проиграв внутриполитическую борьбу протестантам.
Сигизмунд поражения, однако, не признал, и в следующие 30 лет между Польшей и Швецией прошла серия войн (точнее, одна война с многочисленными перемириями), по сути закончившаяся ничем: ни одна из сторон не добилась желаемого, и даже итоговый мир подписали официально на ограниченный срок.
Польско-шведскими разборками дважды пыталась воспользоваться Москва, но обе попытки оборачивались катастрофами: в Смоленскую войну шведы не пришли вовремя на помощь и война окончилась тяжёлой ничьёй[11]; а ранее, в Смуту, шведские союзнички не только не спасли от поляков, но и сами стали проблемой не меньших масштабов (отбились, однако древние Новгородские земли оказались тотально опустошены, а Россия надолго утратила выход к Балтийскому морю).
А вот шведы прекрасно смогли воспользоваться русско-польскими разборками, вторгнувшись в воюющую Речь Посполитую в 1655. И если в предыдущих войнах польским полководцам удавалось наносить шведской военной машине чувствительные поражения, то теперь шведская армия вошла в Польшу словно... кхм, словно нож в подтаявшее масло. Города и магнаты один за другим приносили присягу королю Швеции[16], а спешно собранные ополчения оказывались быстро разбиты. Вскоре чуть ли не все собственно польские земли оказались под шведским контролем — а почти все земли западнорусские контролировались либо повстанцами Хмельницкого, либо непосредственно русскими войсками. Польский король бежал из страны. Речь Посполитая оказалась на грани исчезновения.
Однако, как говорилось в предыдущей главе, полякам удалось собраться с силами и дать отпор вроде бы уже победившим интервентам. Каким образом? Да так же, как и России в Смуту: низовая самоорганизация, народные ополчения, вдохновляющие на продолжение борьбы героические обороны.
И так же, как и в Россию Смуту, идейным вдохновителем сопротивления стала церковь. Шведы, напомню, были протестантами, а русские и запорожцы — православными. А религиозная идентичность в XVII веке была поважнее этнической. С тех пор поляки стали самыми рьяными в Восточной Европе католиками, не терпящим существования на своей территории религиозных меньшинств и сделавшими католическую церковь инструментом полонизации.
Но была и другая причина преодоления Польшей Шведского Потопа, не менее важная — и эта причина… мы, русские. Можно представить, какой зуб точили на шведов в Москве после двух столь неудачных попыток союзничества, да памятуя о глубочайшем разорении шведами новгородских земель. Как бы не больше, чем на поляков. А тут представилась такая прекрасная возможность вернуть себе выход к Балтике, пока шведские войска увязли в Польше! Грех такую упускать! И 17 мая 1656 года Алексей Михайлович по совету патриарха Никона объявил войну Швеции — а с поляками заключил Виленское перемирие.
С точки зрения вековой борьбы русских с поляками, был упущен редкий (но, как оказалось полутора веками позже, не уникальный) шанс избавиться от Польши насовсем. Но что бы мы получили взамен? Куда менее рыхлое государство с куда более отлаженной военной машиной угрожало бы России не только с Балтики (кусок которой хотелось бы вернуть), но и с запада!
В общем, логика Алексея Михайловича вполне просматривается. Но вот что значило Виленское перемирие для запорожских казаков, с которых всё и началось? Для них это была катастрофа — вернее, так дело представило польское «ципсо», вбросившее, будто царь с поляками уже обо всём договорились, и запорожцев «сливают»:
«Гетман и писарь боятся царского гнева и очень тревожатся, чтоб не завладели ими ляхи по-старому[…] Тем, что у царя с польским королём теперь взаимопонимание, гетман, писарь и все войско Запорожское очень недовольны („добре оскорбляются“) и Поляков боятся: говорят, что им верить нельзя — хоть и помирятся, присяги не сдержат».
«Ляхи нам сказывали, что царские послы постановили договор по поляновским статьям, и Войску Запорожскому со всею Малороссиею быть в королевской стороне по-прежнему, и если козаки в послушании у ляхов не будут, то царское величество станет ляхам на козаков помогать.»
И даже (хотя это даже основатель украинской националистической историографии Грушевский считал недостоверным):
Хмельницкий, услышав ложную весть о заключении мира между Польшей и Россией по Поляновским статьям, "яко шаленый которой ума уступився" заволал и молвил: «Уже, дети, об этом не печальтесь! Я уж знаю, что делать: надо отступить от руки царской, а пойдем туда, куда Бог повелит: не то что под христианского пана, а хоть и под басурмана!».
Как бы то ни было, отношения русского царя и по крайней мере части запорожцев испортились безвозвратно. И сам Хмельницкий подумывал разделить Польшу со шведами без участия России:
Едва ли эти планы запорожцев были реалистичны. В Польше вовсю разворачивалось национально-освободительное движение, значительные силы шведов были скованы войной с Россией, трансильванскую армию поляки разбили уже в июле 1657, а силы самих запорожцев были крайне ограничены. Да и сам Хмельницкий перед смертью летом 1657 подтверждал верность русскому царю.
Однако для позднейшей украинских историков-националистов всё это стало поводом говорить о «предательстве Москвы», якобы обнулившем решения Земских Соборов 1653 года и Переяславской Рады 1654 самих украинцев о вхождении Гетманщины в состав Русского Царства.
Да и не только для позднейших. Уже в 1658 новый гетман Иван Выговский совершил не надуманное, а самое настоящее предательство, подписав с поляками соглашение об евроинтеграции Гадячский договор о возвращении Гетманщины в состав Речи Посполитой на правах автономии (которые поляки, естественно, сразу же соблюдать отказались — история с минскими соглашениями не нова) и совместной войне против русских.
Далеко не все запорожцы, естественно, согласились с таким решением гетмана. Настолько не все, что Выговскому оказалось недостаточно поддержки одного лишь польского короля, и он присягнул ещё и крымскому хану. Короче, предал всех и потерял всё.
Всё, да не всё. С самого начала Выговский пользовался куда большей поддержкой на правом берегу Днепра, а вот на левом его считали поляком и относились с недоверием. После заключения Гадячского договора эта разница эскалировалась путём казацких восстаний, сразу же поддержанных Москвой и достигших успеха на левом, но не правом берегу. Так Украина впервые разделилась на Западную и Восточную.
Сейчас уже трудно сказать, что послужило причиной таких географических различий. Не стоит забывать, что сам украинский/малороссийский (суб)этнос образовался из смеси весьма различных элементов: остатков домонгольского русского населения Поднепровья, полонизировавшихся с XIV века русских Галиции, польских колонистов, местных обрусевших тюрков, залётных черкесов с Кавказа и ещё Бог весть кого.
Не меньшую роль играли различия сословные — шляхта (+ наименее недовольная польскими порядками часть реестрового казачества), малороссийское крестьянство и запорожские «низовые»[5] казаки были как лебедь, рак и щука: первым милее всего была польская «золотая вольность» (аналога которой они не могли получить даже в достаточно анархической в быту допетровской России — уж больно беспрецедентен для XVII века был феодальный хаос Речи Посполитой), вторым хотелось просто мирной спокойной жизни без угнетения православия (и поэтому их симпатии склонялись к русскому царю), ну а третьи — пираты, на любых выборах голосующие «против всех» (хотя и тот, кто не хотел их всех перевешать как «схизматиков», бунтовщиков и нелегалов — т.е. русский царь — был несколько предпочтительней в моменте).
Кажется логичным, что в более близком к исходно-польским (входившим в «Корону» до 1569 года) землям Правобережье польский элемент были выражен сильнее: если не напрямую этнически, то бо́льшим принятием польской культуры и бо́льшим количеством взаимосвязей с поляками. Далее на нынешнюю Западную Украину тем более: в этой давно входившей в Польшу и не особо фронтирной местности полноправных шляхтичей и этнических поляков было больше всего. Аналогично и наоборот: фактор географической близости Левобережья к России тоже не мог не сыграть в плане малого количества там пропольских «реестровых» и шляхты, а уж тем более этнических поляков.
В любом случае, раскол Украины на Правобережную и Левобережную не был исторической случайностью: Выговского быстро свергли, но его судьбу повторил следующий гетман Юрий Хмельницкий (сын Богдана), присягнувший сперва русскому царю, а затем польскому королю, и опять же получивший поддержку в первом — на левом берегу, а во втором — на правом[17]. Тем же, кто в эту схему не укладывался и был готов за свою сторону сражаться, пришлось менять берег проживания — или погибнуть.
Кончилось всё это для Украины весьма печально: в историографии данный период получил говорящее название Руина. По итогам долгой и тяжёлой войны Правобережье так и осталось за Польшей (безо всякой автономии), а Левобережье — за Россией (с автономией меньшей, чем казакам бы хотелось).
За исключением одного нюанса под названием Киев.
Древняя столица Руси на правом берегу Днепра давно утратила былое политическое и экономическое значение, и даже в Гетманщине Хмельницкого и его преемников не была столицей — однако оставалась важнейшим религиозным центром, очагом сопротивления украинских православных давлению католицизма и Брестской унии.
После Переяславской рады 1654 года жители Киева принесли массовую присягу царю Алексею Михайловичу, а в городе разместился русский гарнизон, выдержавший в 1658 году осаду мятежными казаками Выговского. Когда в 1660 году выступивший в поход на запад первый киевский воевода Василий Шереметев из-за измены Юрия Хмельницкого был вынужден капитулировать, оставшийся в Киеве второй воевода Юрий Барятинский отказался передавать город полякам по заключённым Шереметевым условиям. Поляки так и не смогли взять город силой.
Но в целом дела у Польши налаживались. В том же 1660 она подписала мир с Швецией (ценой уступок территорий в Прибалтике, по факту потерянных уже давно, да отказа от призрачных претензий на шведский престол) и смогла сосредоточиться на войне с русскими к северу от Украины, в Великом Княжестве Литовском. И эта составляющая войны прошла у поляков успешно: в 1661 войска Речи Посполитой смогли отвоевать почти всю нынешнюю Белорусь — что в целом и предопределило её современные границы[18].
Следующие 3 года обе стороны пытались в масштабные контрнаступы, и даже достигали отдельных успехов — но в итоге лишь окончательно истощили свои ресурсы, и ещё 2 с небольшим года вяло бодались за бабкосёла. В январе 1667 года Русское Царство и Речь Посполитая подписали, наконец, перемирие примерно[18] по статус-кво, в 1686 подтверждённое Вечным миром. По большому счёту, после долгой и тяжёлой войны России удалось лишь вернуть утраченный в Смуту Смоленск да присоединить половину Гетманщины, из-за которой всё началось.
На фоне пика успехов начального периода СВО войны итоговые результаты выглядели более чем скромно. Грустнее всего было, что из Витебска и Полоцка (а также Двинска/Динабурга — нынешнего Даугавпилса в Латвии, до сих пор кстати город с русским большинством) пришлось уйти самим для того, чтобы у поляков тоже был стимул к договорнячку[18].
Но если смотреть на долгосроке — была присоединена наиболее интегрируемая территория, которую тогдашнее Русское царство было в силах переварить, Швеция не усилилась до монстра, которого нереально победить (и имеющуюся-то Пётр через полвека завалил с большим-большим трудом), а деградация Речи Посполитой приобрела необратимый характер и каждый следующий мирный год в целом работал на русских — несмотря на принесённую жертву, которой стали вполне интегрируемые протобелорусы.
А ещё русские с поляками оказались… союзниками! Причём надолго.
Русский с поляком — братья навек
На саму Гетманщину мир не пришёл ни в 1667, ни ещё долгие годы после. Правобережная Украина во второй половине 1660-х при местном «полугетмане» Дорошенко (запомните эту фамилию!) попыталась перейти из польского подданства в крымско-турецкое, с чем поляки согласны не были — после чего 5 лет на Правобережье продолжалась весьма мутная мясорубка, в итоге перетёкшая в полноценную польско-турецкую войну ещё на 4 года... которую поляки проиграли, обязавшись выплачивать туркам дань и утратив юго-восток нынешней Западной Украины — историческую область Подолье.
Левобережье, глядя на всё это, тоже решило восстать, но в итоге удовлетворилось автономией и дальше сидело не так чтобы тихо и спокойно (это точно не про украинцев!), но без особых восстаний следующие 40 лет.
А русские и поляки действительно стали союзниками! Потому что у 2 славянских империй был общий враг и помимо Швеции, ещё более старый и экзистенциальный — Крымское Ханство, жившее набегами на русские земли что под белым, что под двухглавым орлом.
Главная проблема с ним заключалось в том, что у крымских была слишком мощная «крыша». Пожалуй, самая мощная во всей тогдашней Европе. Османская Империя.
Но, как в XIX-XXI вв. четырежды показывал Афганистан, даже при чудовищном превосходстве в силах высоко мотивированный, гибкий и знающий местность «Давид» может одолеть неповоротливого «Голиафа», оказавшегося в неудобном для него ландшафте... если «Голиафу» всё это не особо и сдалось.
Так, формально первая русско-турецкая война прошла ещё при Иване Грозном, и даже закончилась победой русских! Но фактически в той войне победили не столько русские воеводы (кстати, при поддержке запорожцев с согласия польского короля!), сколько природные условия и плохое снабжение османского экспедиционного корпуса, приведшие к голоду его сухопутной части и уничтожению штормом морской. Да и был тот корпус лишь небольшой поддержкой султана своему крымскому вассалу — ничтожной частью военной мощи Османской Империи, рассматривавшей всё это как глубоко второстепенное направление разборок с персами.
Малозначимость для османов Северного Причерноморья быстро осознали казаки — как запорожские, именно во времена Ивана Грозного оформившиеся в Сечь — так и донские, примерно тогда и возникшие в плавнях низовий Дона[19], в непосредственной близости от турецкой крепости Азов. Этот Азов казаки в 1637 году даже умудрились взять и удерживать в течении 5 лет, в 1641 почти без помощи из Москвы отбив осаду турецкой армией! Но было очевидно, что в следующий раз османы пришлют армию в разы сильней, особо не напрягаясь, а вот у Москвы даже полные силы куда слабее — и в 1642 по решению Земского Собора казаки Азов оставили.
Тем не менее, к 70-м годам XVII в. буфер Дикого Поля между русскими и крымско-турецкими землями помаленьку переставал быть ничейным и незаселённым, а казаки всё теснее связывались с Россией[19] — так что прямое столкновение Русского Царства и Османской Империи становилось неизбежным.
И вот в этих-то условиях правобережный гетман Дорошенко (ещё помните про такого?) стал вассалом Османской Империи. Да не просто так, а объявив себя «гетманом единой Украины» — якобы это не внутренние противоречия, а русский царь с польским королём разорвали Украину по Днепру. Всё чего Дорошенко удалось добиться на Левобережье — вышеупомянутое восстание 1668-1669, быстро подавленное царскими войсками и не дававшее поводов о себе вспомнить вплоть до измены Мазепы (1708). Но это не мешает современной Украине высоко чтить Дорошенко как «гетмана единой Украины» — и неважно, что только на словах. А уж тем более это не мешало османам заявить претензии и на Левобережье — что и стало поводом к первой полноценной русско-турецкой войне 1672-1681 годов.
В итоге получилось так, что в одни и те же 1670-е годы поляки и русские воевали с турками на одной и той же территории — Правобережной Украине — но при этом независимо друг от друга. Для Польши это обернулось вышеупомянутой утратой Подолии (где турки тут же устроили маленькую победоносную резню), а вот Русское Царство провело свои «Чигиринские походы» более-менее успешно и завершило вполне приемлемой ничьёй. Учитывая соотношение сил, эту ничью уместно считать победой России — но не Победой с большой буквы, до такого в борьбе с турками русским было ещё очень далеко.
А борьба не могла не продолжиться. На Украине удалось добиться некоторого равновесия — но ни вопрос Азова (и в целом выхода к морю), ни, главное, крымских набегов решены не были. Конечно, в 1680-е степень крымской угрозы русским землям была несравнима с началом века — но всё ещё оставались поводы платить Крыму «поминки» (в сущности ту же дань), а граница безопасных земель совпадала с «Великой Русской Стеной» и Слободской Украиной.
Ну а раз так — логично было объединиться с естественным союзником! Пусть и вчерашним смертельным врагом. Так что вполне закономерно, что в 1686 году Россия и Речь Посполитая не только подписали Вечный мир (в числе прочего окончательно утвердивший за Россией Киев, который по перемирию-1667 русские должны были со временем отдать), но и заключили военный союз — естественно, против турок.
Именно и только тогда окончательно завершилась многовековая практика дани русских земель (как восточных, так и западных) кочевникам, начавшаяся ещё во времена Батыева нашествия. И впредь она не возобновится больше никогда — разве что Мазепа, изменив в 1708 Петру I, пообещает крымскому хану возобновление «поминок»... но Мазепа, как известно, проиграет.
В 1686 началась новая эпоха. Эпоха Священной Лиги, объединившей всех европейских антагонистов Османской Империи: Габсбургов (теперь заполучивших ещё и Трансильванию), Венецию, Речь Посполитую и Русское царство.
Официально Священная Лига прекратит своё существование с успешным для христиан завершением Великой Турецкой войны в 1699 — но фактически дружба России, Польши и Австрии (вернее, сложносоставной державы австрийских Габсбургов) против турок просуществует до самых разделов Речи Посполитой... да и позже, уже без Польши — до Крымской войны (лишь с минимальным перерывом на короткий промежуток пронаполеоновской России 1807-1812, и то обе стороны старательно избегали конфликта).
Эта долгая дружба приведёт к довольно-таки неочевидному из XVII века повороту в истории АнтиРоссии. Когда главными культуртреггерами антироссийских концепций, так или иначе основанных на наследии Речи Посполитой, окажутся немцы.
Но это уже совсем другая история...
Резюме
В той или иной степени работа над этим текстом шла более 2 лет. (С большими перерывами, конечно — в жизни автора за этот период изменилось примерно всё, а то и не по разу.) Поэтому не знаю, когда осилю следующую часть — а поэтому попробую резюмировать так, будто это уже финал. Тем более, эта часть получилась огромной.
Итак, нации украинцев и белорусов были созданы не на пустом месте. Их фундаментом стали реальные западнорусские субэтносы, оказавшиеся по итогу Кревской унии (1385) под властью католиков: поляков и литовцев.
Однако до создания Иваном III единой России особой разницы (как и антагонизма) западных и восточных русских земель не было. После — часть западных вошла в Россию примерно сразу (Смоленск, Брянск, политэмигранты из ВКЛ), оставшаяся — подверглась жёсткой ассимиляционной политике инокультурных иноверцев, в т.ч. с применением «умной силы».
Современные украинские и белорусские национальные мифы подчёркивают якобы преимущества от нахождения под польской и литовской оккупацией, но на самом деле плюсов для большинства населения было крайне мало, а минусы — очень серьёзными.
Реально выиграть (или, по крайней мере, получить существенные плюсы) смогли лишь верхние слои, со временем ополячившиеся. Выиграли за счёт права шляхты на любой беспредел, даже в ущерб своему государству (не говоря уж о составлявших большинство населения крестьянах).
В чистом виде всё вышеописанное относится к белорусскому — а также собственно польскому — национализму. Выделение украинского (малоросского) (суб)этноса было связано с его особым положением на фронтире Речи Посполитой, смешанным этническим происхождением и провальной польской политикой по управлению Польской Украиной, привёдшим к восстанию запорожцев и малороссийского крестьянства под предводительством Богдана Хмельницкого.
Речь Посполитая уверенно шла ко дну уже в середине XVII века, однако сумела продержаться ещё долгие полтора века, в т.ч. окончив не тотальным разгромом — к которому казалось бы всё шло — а «договорнячком» с умеренными потерями русско-польскую войну 1654-1667, очень сильно напоминающую СВО с поправкой на реалии XVII века.
После окончания «СВО XVII века» Россия и Речь Посполитая довольно долго, вплоть до самого исчезновения РП, были союзниками против турок, и как раз в этот период (и это не случайно) Россия прошла путь от отдельных полуслучайных «афганистанских» побед над заведомо более сильными османами до решительных разгромов турок практически одиночку и уничтожения на корню главной проблемы русских на протяжении веков — Крымского ханства.
А вот во внутренней политике менее токсичной и антирусской Речь Посполитая не делалась (даже наоборот), и её наследие — в том числе и нынешняя, украинская (и не только) АнтиРоссия.
Таймлайн
до XIII века: отличия поляков от русских носят минимальный характер, принадлежность к разным веткам христианства не оказывает существенного влияния на взаимоотношения 2 народов;
1200-е: первые войны православных и католиков с религиозным оттенком (разграбление Константинополя, Северные Крестовые походы), выход взаимного антагонизма Великой Схизмы в мейнстрим общественно-политической жизни;
~середина (вторая треть) XIII века: монгольское нашествие, создание Великого Княжества Литовского с обширным западнорусским населением, начало формирования антирусского исторического мифа у поляков, первая попытка унии православных с Римом при Данииле Галицком (де-факто не сработала, но дала юридическое обоснование для последующих уний);
1340: поляки захватывают Галицию, начинают её постепенно полонизировать и насаждать там католицизм (хотя полного успеха они не достигнут никогда, польское влияние в Галиции окажется существенно выше любой другой русской земли);
1385 — Кревская уния: вызванное субъективными факторами феодальное политическое объединение поляков, литовцев и западных русских;
1391 — 1430: великий князь литовский Витовт, установление союза Литвы и Москвы, католизация элит ВКЛ, крах внешнеполитической, но сохранение внутренней независимости ВКЛ;
1462 — 1533: образование единой России, гигачад Иван III и его сын-продолжатель, конфронтация России и ВКЛ, начало бесславной (но яркой в краткосроке) евроинтеграции Польши и Литвы;
вторая половина XVI века: Поруха в России, масштабная русская экспансия, элиты проигрывающей ВКЛ окончательно ложатся под Польшу (Люблинская уния, 1569) ради «золотой вольности», образующаяся Речь Посполитая обречена изначально, но в моменте — «халиф на час»;
1596 — ...: Брестская религиозная уния, «умная сила» иезуитов и иуда Ипатий Потей переваривают православных Речи Посполитой в католиков, ассимилируя и гнобя «сепаров», а также распространяя байки об ужасах «азиатской деспотии Московии»;
начало XVII века: Смута в России, поляки чуть не захватывают и её, но восточным русским удаётся сорганизоваться и отбиться (с потерями);
середина XVII века: развиваются южные фронтиры России и Польши, но в России — фронтир здорового человека с засечными укреплениями и в целом лояльным казачеством, а в Польше — фронтир курильщика без укреплений, зато с религиозным и социально-экономическим гнётом => восстание Богдана Хмельницкого, первое появление Украины как Гетманщины;
1654-1667: вызванная гражданской войной на Украине «СВО XVII века», начавшаяся лихо, но постепенно зашедшая в позиционный тупик и окончившаяся «договорнячком» с разделом Украины по Днепру (при этом там, особенно на Правобережье, продолжалась гражданская война со говорящим названием Руина) и возвращением Смоленска, но не Белой Руси;
1660-е — 1670-е: бесконечная Руина на Правобережной Украине вовлекает в водоворот событий Османскую Империю, с которой поляки и русские начинают с переменным успехом воевать на этом же Правобережье, поначалу русские и поляки действуют независимо друг от друга;
1683-86: формирование антитурецкой коалиции Габсбургов, Речи Посполитой, России и Венеции — Священной Лиги, которой в следующие 150 лет удастся постепенно превратить мощнейшую империю османов в «больного человека Европы», и отвоевать у неё огромные территории (правда, доживёт до этого из 4 союзников лишь 2).
Примечания
[1] По некоторым данным, название «Черкасск» (ныне ст. Старочеркасская — первая столица донских казаков) произошло от «Черкас-Кой», что название однозначно адыгское. Селение Черкас-Кой со времён чуть ли не Тамерлана было единичным уцелевшим анклавом посреди пустошей Дикого поля между Азовом и Астраханью, точкой притяжения — в которую шла инфильтрация казаков с степных окраин русских земель (по результатам генетических исследований — большей части рязанского происхождения).
В окрестностях Старочеркасской аж до 1860-х сохранялась община «донских татар» (по происхождению ногайцев-мусульман, мигрировавших с Яика ещё в XV веке, но не поладивших — в отличие от остальных приазовских ногайцев — с крымским ханом). Позже они поверили турецкой пропаганде мухаджирства и уехали вместе с черкесами в Османскую империю, но до этого они веками прекрасно уживались с русскими казаками в самой столице донского казачества — если уж такое достоверно было (и не оставило глубоких генетических следов среди донских казаков), то что уж говорить про возможность сожительства с православными (а такие в ту эпоху достоверно встречались) адыгами?
Переходы казаков с Сечи на Дон и обратно тоже были обычным явлением вплоть до Булавинского восстания при Петре I. Однако в этногенезе украинцев Гетманщины донцы не участвовали, и донские потомки черкас с Днепра середины 16 века (есть сведения об их [обратных] миграциях на Дон в 1540-х и около 1560) даже и не думали о какой-либо общности с переселенцами — «иногородними» из той же Малороссии середины 18 века.
[2] Татарские лошади так себе перемещались по глубокому снегу. Да и не любили кочевники вылазить зимой с тех немногих мест, где могли кормиться кони. Чем активно пользовались жители южнорусских земель — севрюки и рязанцы. В конце концов, зимой на селе делать особо нечего. А тут — огромные территории, полные дичи, рыбы и (тогда ещё) лесов! Да и от жены отдохнуть мужику отличный вариант, гаражей-то тогда не было. Так что земли на Диком поле были в той или иной степени освоены русскими задолго до их круглогодичного заселения. Собственно, круглогодично жить там первыми стали эти же люди. Отсюда схожесть южнорусских говоров — русские с севера переезжали в Черноземье гораздо реже. У тех были другие направления для колонизации.
[3] На взгляд автора, в не «чисто славянском» происхождении того или иного русского субэтноса нет ничего зазорного. В конце концов, а откуда взялись сами славяне? Рассмотрим 3 безусловных факта:
2) красивые люди часто рождаются при смешении генов;
3) протославяне («анты», «венеды» и «склавины») появляются в римских летописях черте-знает-когда уже +- на положенном месте, а хозяевами Восточной Европы славяне становятся только в VI-VIII веках — за это время там прошли скифы, сарматы, остготы, вандалы, гунны, авары...
[4] Само понятие «село» в Черноземье распространилось как нигде ещё — в исконно-великорусских или колонизированных новгородцами/северорусскими землях большее распространение получило понятие «деревня». Это уже потом возникнет критерий наличия церкви...
[5] Расположенная на самом фронтире фронтира Запорожская Сечь никогда польской власти толком не подчинялась — в этом был её самый смысл. Это была настоящая пиратская республика, куда поначалу даже женщины не допускались (да и зачем, если на окрестных хуторах столько гарных западнорусских дивчин, привыкших что мужа рано или поздно убьют, а жить-то как-то надо…).
Неудивительно, что в таких условиях её этнический состав неслабо варьировался, прежде чем окончательно задоминировало восточнославянское большинство в округе — был бы православный, а остальное пофигу (ровно как и морские пираты плевали на этнос, но серьёзно относились к вероисповеданию).
Сами себя запорожские (сечевые) казаки называли «лыцарством» или «товарывством», а вот за пределами Сечи их называли в лучшем случае «Войском Запорожским Низовым» — для отличия от «Его Королевской Милости Войска Запорожского», как официально именовалось реестровое казачество Речи Посполитой, задуманное как легальная альтернатива запорожским казакам (корсары вместо пиратов) и нагло присвоившее себя их название (хотя располагалось даже не факт что за порогами Днепра), но так никогда и не вытеснившее настоящих запорожцев.
Впрочем, запорожцы не стеснялись перебегать туда-сюда, тем более что контроль на фронтире был максимально условным, а размер того самого «реестра» плавал год от года дичайше. Неплохо это отражено в «Тарасе Бульбе» — в начале книги Тарас отошедший от дел селюк Поднепровья, с женой и хозяйством, в какой-то момент биографии явно служивший в реестровом казачестве, но дальше он бьёт горшки, возвращается на Сечь и отправляется во все тяжкие против поляков.
[6] Наиболее вопиющим стал захват польско-казацским войском древнего русского города Чернигова в 1610. Погром города был настолько всеобъемлющим, что хронисты сравнивали его с Батыевым нашествием. Была разрушена древняя святыня — Елецкий Успенский монастырь. Обвалились своды и стены, была безвозвратно утрачена Елецко-Черниговская икона Богородицы, хранившаяся в монастыре с XI века. После сожжения Чернигов пустовал более 10 лет.
Лишь к началу 1620-х годов в него возвращается жизнь — и это была уже совсем другая жизнь, польская и малороссийско-казацская. Древние Спасо-Преображенский и Борисоглебский соборы были отданы иезуитам и доминиканцам, превратившим их в костёлы, а опустевшие окрестные земли были заселены малороссами.
По сей день Черниговская область остаётся преимущественно украиноязычной и поддерживающей украинский национализм на всех выборах — несмотря на крайнюю близость к Брянской земле, до XVII века составлявшей с Черниговом единый историко-культурный ареал. Это обусловлено именно событиями Смутного времени.
[7] Ещё один пример героического сопротивления польско-литовским интервентам — пятнадцатимесячная осада Троице-Сергиевой Лавры в 1608-1609, краткое изложение событий которой по яркости образов и накалу страстей не уступает лучшим голливудским боевикам. Там всё закончилось хэппи-эндом, и уже в 1611-1612 Лавра внесла немалый вклад в победу Второго Ополчения.
[8] Самоубийственность польских порывов к независимости ярче всего иллюстрируют даже не польские восстания XIX века (при том, что полякам в Российской Империи до второго восстания жилось неплохо, а до первого вообще шоколадно, после же восстаний осетра урезали), а события Второй Мировой.
Во-первых, межвоенной Польше на весьма выгодных условиях предлагали союзничество и гитлеровская Германия, и сталинский СССР — но поляки предпочли отвергнуть и тех, и других, и в итоге огребли от обоих.
Во-вторых, Варшавское восстание 1944 года: поляки самую малость не дождались подхода советских войск (да и не слишком хотели их видеть), и в итоге умылись кровью и в последние месяцы оккупации потеряли исторический центр Варшавы... и всё равно были освобождены только с подходом советских войск.
[9] Доподлинно неизвестно, был ли Богдан Хмельницкий юридически шляхтичем на 1648. Есть сведения, что его отец (вроде как шляхтич герба «Абданк», хотя и это неточно) Михаил был осуждён судом на «баницию», что подразумевало утрату шляхетства. Однако на краю Дикого Поля юридические тонкости далеко не всегда принимались во внимание, да и в целом верха запорожского казачества вовсю косплеили шляхту вне зависимости от юридического статуса.
[10] Времена были дремучие, бюрократический аппарат — неразвитым, а Украина — глухой окраиной коронных земель, так что особых альтернатив прямому обращению к королю не было. Кстати, королём был тот самый Владислав, которого поляки пытались продвинуть на русский престол в Смутное время (от этих претензий Владислав отказался только в 1634, после Смоленской войны).
Вообще, Владислав IV не унаследовал иезуитской нетерпимости к «схизматикам» своего отца и с самого своего избрания королём в 1633 пытался как-то легализовать (и тем самым обеспечить лояльность) огромных православных и протестантских масс населения Речи Посполитой. Однако этому резко воспротивилась шляхта, опасавшаяся утратить власть в регионах с некатолическим большинством населения (особенно где некатолики встречались не только среди простых крестьян).
Шляхта уже вошла во вкус «золотой вольности» и мнение короля её интересовало слабо — даже когда Владислав IV всё-таки продавил хоть какой-то лигалайз неуниатскому православию, на местах этот лигалайз продолжал тотально нарушаться (ну примерно как на Украине после 2014 и особенно 2022 годами не запрещали официально УПЦ МП, но и работать нормально не давали).
В наибольшей же степени это касалось ВКЛ. На Польской Украине же лигалайз 1630-х хотя бы частично сработал под защитой запорожских казаков и отдельных представителей элит, сохранявших верность православию (в их случае «золотой вольность» работала в пользу православия — но таких становилось всё меньше, и к восстанию Хмельницкого не осталось совсем).
[11] В целом, в Смоленскую войну русское войско продемонстрировало способность драться с поляками на равных, и дело даже вроде бы шло к победе... но поляки обратились за помощью к крымскому хану, а тот не упустил возможности пограбить южнорусские города (Великороссийская Укра́ина, нынешнее Черноземье), гарнизон которых ушёл на Смоленск. В результате южнорусская часть войска утекла защищать родные места, заменить их оказалось некем (вроде как союзные шведы не пришли) а оставшиеся справиться с поляками не смогли, и войну завершили вничью (что, учитывая цели и жертвы войны, можно считать победой польской стороны). Стало очевидно, что успешная война с поляками невозможна без решения проблемы крымских набегов. После разбора полётов началось строительство «Великой Русской Стены».
[12] Речь про первое обращение Богдана Хмельницкого в июне 1648 года. У него были предшественники: обращения о принятии запорожского казачества в подданство Русского государства неоднократно поступали в Москву в течение предыдущих десятилетий, в частности в ходе восстаний Косинского (1591—1593), Павлюка (1637) и Острянина (1638). Все эти восстания остались без поддержки Москвы и потерпели поражение — но Россия тогда была откровенно не готова: ещё не был прикрыт юг (см. предыдущее примечание). Да и насколько восставшие рассчитывали на эту поддержку — вопрос открытый: тот же Хмельницкий почти одновременно с письмом русскому царю, обращался и к польскому королю, и к крымскому хану, и к турецкому султану, заверяя в своей верности каждого из них.
[13] На самом деле предпосылки реформ Никона несколько сложнее, чем «распространение малороссийского обряда на великороссов». У самих запорожцев в ходу были и двухпёрстная, и трёхпёрстная обрядовые традиции. Твёрдое же убеждение в верности трёхперстного обряда было характерно для духовенства конкретно Киева, сохранявшего более тесные связи с греческим православием, нежели Москва (т.к. Киевская митрополия с 1458 по 1688 находилась на орбите османского Константинополя, а не Москвы). Ну и для самого греческого православия — о влиянии на которое во времена Алексея Михайловича уже начинали задумываться.
[14] Слободская Украина (Слобожанщина) — подзабытая ныне сущность, вступающая в противоречие и с определением украинцев как единого этноса в разных государствах, и с определением украинцев (малороссов) и (велико)русских как 2 разных этносов... но и в концепцию «один народ» она тоже укладывается плохо.
Это была территория на пустовавшем в 1648 году стыке Гетманщины, «Великой Русской Стены» и земель донских казаков, после 1648 заселённая большей частью переселенцами из Польской Укра́ины, меньшей (в основном на востоке, да и там черезполосно) — великорусского происхождения городовыми казаками (аналогом польско-украинского реестрового казачества на Великороссийской Украине).
Самое примечательное в населении Слобожанщины (слободских казаков) — их, с одной стороны, чёткое отмежевание себя от малороссов собственно Малороссии (Гетманщины), типа «мы [слободские] украинцы, но не малороссы» (а у пожившего и там и там Григория Сковорода была выносящая ныне мозг фраза «Мать моя, Малороссия, и тетка моя, [Слободская] Украина»), с другой — жёсткая сегреграция внутри на «хохлов» и «москалей», сохранявшаяся вплоть до ХХ века даже внутри смешанных сёл. Причём сегрегация уровня «жениться на одной из этих — да ни за что на свете!».
Большевики включили в УССР всю Слобожанщину, кроме наиболее восточных районов (сейчас в основном юг Воронежской области, там даже официально есть Хохольский район), где черезполосица была явно не в пользу «хохлов» — и в РСФСР те стали быстро и без какого-либо недовольства ассимилироваться, особенно быстро после исчезновения в 1991 графы «национальность» в паспорте...
...вот только и в УССР в чересполосно заселённых районах Слобожанщины (восток Харьковской области и север Луганской) сельское население переходило на русский язык. Что и логично: даже чистокровным этническим украинцам Слобожанщины литературный русский был едва ли сильно дальше от диалекта родного села, чем официальный полтаво-черниговский диалект, и уж тем более постсоветские языковые новации. А скорее всего они и (велико)русский знали с детства, чересполосица же. В такой ситуации «большой» язык, понятно, предпочтительней.
Иное дело — Западная Слобожанщина, населённая почти исключительно малороссами и уже довольно близкая к тем Полтаве и Чернигову. Там мова (или хотя бы суржик) местным селюкам всё-таки ближе. Такие к идеям укронационализма повосприимчивее — хотя и то, только если назойливо их пропихивать десятилетиями, и без всякого плюрализма.
Приблизительной границей Западной и Восточной (чересполосной) Слобожанщины можно назвать Северский Донец в Харьковской области — и примерно по нему половину 2022 как раз и проходила граница контроля РФ. Эта территория по большей части была взята без тяжёлых боёв, и местное население отличалось достаточно высокой лояльностью к РФ... вот только в сентябре добрую половину этого перечеркнули феерические провалы в армии. Вместе с логистикой в ЛНР не через Ростовщину...
[15] Ни разу не националистическая белорусская историография любит расписывать героическую оборону горада Мсцісла́ў оркам царистским оккупантам, закончившуюся его сожжением. Только вот забывают упомянуть, что все другие города Белой Руси благополучно сдались без особого сопротивления. Несколько лет назад в Мстиславле даже целую крепость отстроили в память о той обороне. С надписями строго на мове без дубляжа на столь же государственный — и единственный используемый в быту — русский (как и во всех культурных объектах РБ за последние много лет).
[16] Причиной, по которой магнаты (и значительная часть шляхты поменьше) поддержали иноземное завоевание, было недовольство попытками короля укреплять свою власть. В позапрошлой части описывался механизм периферийной интеграции Польши в мир-систему капитализма, согласно которому магнатам сильная государственная власть была ни к чему. И если в XVI веке король ещё мог переломить эту тенденцию, то в XVII было уже слишком поздно.
[17] Нельзя не провести аналогию с единственным дважды избранным президентом Украины — Леонидом Кучмой: на первый срок он избирался от «Юго-Востока» как русскоязычный технократ из Днепропетровска против «националиста» Кравчука, а на второй срок — с программной книгой «Украина — не Россия» и прочими заигрываниями с западноукраинским электоратом против «юго-восточной» ностальгии по УССР (популярного там социалиста Симоненко тогда валили прямым копированием антизюгановских методов «голосуй или проиграешь» на вторых выборах Ельцина 3 годами ранее, но одних их в 1999 было уже недостаточно — нужен был ещё укронационализм).
[18] Само понятие Белой Руси в нынешнем смысле оформилось именно в ходе русско-польской войны 1656-1667. Ещё в XVI веке под понятием Белая Русь чаще имели в виду Московскую Россию (как правило, западноевропейские книжники, вообще любившие колористические деления стран) — а уже во второй половине XVII века термин «белорусцы» прочно укрепился в Русском государстве по отношению к западнорусским выходцам из Великого Княжества Литовского (реже, остальной Речи Посполитой).
В отличие от этнонима «белорусцы», сам термин «Белая Русь» в тот момент ассоциировался не со всей территорией ВКЛ (тем более, остальной Западной Руси), а только с её восточной частью, междуречьем верхних Днепра и Западной Двины: район городов Смоленск, Витебск и Полоцк. Это очень близкие города, во все времена составлявшие единый экономический район (да и местные белорусские говоры были практически неотличимы от великоросских даже на пике различий в XIX веке)... но раз за разом какой-то злой рок не давал Витебску и Полоцку оказаться в России.
Первый раз это случилось в XVI веке, во второй — по итогам этой самой русско-польской 1654-1667. По самым итогам — уходили оттуда русские войска не во время «Великого отступления» 1661-го, а непосредственно в 1667: сдача Витебска и Полоцка была тем пряником, который Речь Посполитая получила за признание проигрыша в войне, будучи ещё в состоянии вести какие-то боевые действия.
(Третий раз злой рок случится в 1924 — Витебск и Полоцк ведь в 1919-1924, т.е. на момент формирования БССР и СССР, к РСФСР относились — но с большевиков-то что взять, они на рубеже 1918 и 1919 БССР вообще в Смоленске провозглашали…)
А узкое значение Белой Руси всплывёт ещё в 1796-1802 в Белорусской губернии — однако уже Алексей Михайлович возьмёт красивый титул «царь всея Великия и Малыя и Белыя Руси», в конце концов превратившийся в понятие о «триедином русском народе».
Понятие же «Малой Руси/России» в ту войну, напротив, сузится со всей Западной Руси до её южной части, бывшей Польской Украины, ставшей Гетмащиной. Более подробно тема разобрана тут.
[19] Вопреки расхожим представлениям, донские казаки не были ни сплошь беглыми крестьянами, ни русифицировавшимся не(велико)русским народом. Вернее, и беглые, и невеликорусы (см. примечание [1]) на Дону, безусловно, были — но основой стали южно(велико)русские авантюристы преимущественно рязанского происхождения, привыкшие жить на фронтире Дикого Поля, и по мере прихода туда государства (особенно со строительством «Великой Русской Стены») уходившие всю южнее.
Острова в плавнях нижнего Дона стали для них идеальной базой — причём вовсе не из-за плодородности окрестных земель! Изначально донские казаки землю не возделывали вовсе, укрываясь в растительности, питаясь рыбой из Дона, охотой и набегами. Но по мере укрепления Войска Донского численность его разрасталась, и где-то во второй половине XVII в. начали и пахать.
Получилось так, что XVII век донские казаки встретили небольшой (не более 20 тысяч) неземледельческой группой в сложных отношениях с Русским государством, а закончили — полноценным (велико)русским субэтносом численностью тысяч в 70, со своими элитой и сельским хозяйством... и крепко под протекторатом России. Такие расклады уже сами по себе подбивали донских к экспансии, а Москву — к тому, чтобы её возглавить.