В поисках структуры

Одним из самых замечательных аспектов европейской культуры XVIII века и вплоть до недавнего времени одним из наименее изученных был широкий рост тайных обществ, члены которых получали посвящение под присягой соблюдать секретность действий, имевших серьезный церемониальный элемент. Их источником, а затем и основной традицией было масонство. Поскольку эти организации были по определению закрыты для посторонних и заявляли о своем древнем происхождении и длительной передаче тайной мудрости, любое их изучение до недавнего времени было крайне затруднительно.

Однако в конце XX века те из них, что дожили до наших дней, открыли свои архивы и библиотеки для обозрения учёных, и к 1990-м годам наконец стало возможным составить воедино их объективную историю.

Один из наиболее важных вкладов в нее был сделан Дэвидом Стивенсоном, который обратился к конкретному вопросу о происхождении масонства и поместил его в Шотландию конца XVI века[1]. Он четко различает масонов и средневековые "ремесла" или местные ассоциации торговцев и ремесленников, хотя и признает, что последние также имели систему местных организаций в рамках более широкой сети, включавших мифологическую историю, клятвы при вступлении, процесс инициации и последующее обучение, покрытое тайной. Он также признает, что средневековые каменщики обладали необычайно сложной мифологией, поскольку они приравнивали свою деятельность к геометрии и математике, которые были неразрывно связаны (в средневековом сознании) со всей структурой вселенной. С практической точки зрения, масоны отвечали за строительство величайших общественных памятников того времени, церквей и соборов, в которые были включены принципы священных пропорций.

К позднему средневековью жители Англии излагали своим новым членам псевдоисторию в официальных речах, известных как "обвинения", в которых такие фигуры как Соломон и Евклид, объявлялись основателями их традиции. Каменщики также отличались необычайной мобильностью, которой требовала их работа, и поэтому за тот же период развилась гибкая система организаций, основанная на строительных площадках, в отличие от обычных статичных ремесленных гильдий, привязанных к городам. Их называли "ложами" по названию общественных убежищ, в которых проживали их члены. Чтобы решить проблему распознавания истинных членов ремесла, в таком мобильном режиме работы они выработали секретные знаки, которым обучались при вступлении.

Стивенсон вполне правдоподобно утверждал, что то, что возникло в Шотландии в 1590-х годах, было развитием этой традиции, но настолько новым, что ознаменовало буквально новое начало: создание сети лож, постоянно базирующихся в определенных районах, ведение записей, прием членов, которые не были работающими масонами, инициация по прогрессивной шкале степеней и гораздо большая заинтересованность этическими идеями, лежащими в основе масонских знаний, чем практикой самой работы. Более спекулятивно он приписал это новшество одному человеку, Уильяму Шоу, королевскому мастеру, архитектору и дипломату. В 1598-1599 годах Шоу использовал свои полномочия в качестве надзирателя всех шотландских масонов, чтобы издавать указания по созданию окружных лож с выборными должностными лицами и разделением членов на более высокий и низший классы. Эти же директивы напоминали каменщикам о достоинстве и важности наследования знаний, а также предписывали им развивать искусство точной и крепкой памяти. Не может быть никаких сомнений в том, что ордена Шоу были непосредственно ответственны за основание первых масонских лож современного типа, которые были основаны вокруг Эдинбурга и Сент-Эндрюса в 1600 году и с тех пор ведут непрерывные записи. Некоторые сразу же стали допускать на свои собрания местных людей. Так масоны стали Масонами.

Контекст развития также был прост, поскольку в Шотландии в то время существовала небольшая и сплочённая национальная культурная элита, возглавляемая молодым королем с высокими интеллектуальными амбициями и способностями, который был полон решимости вывести свою нацию на передний план основной европейской цивилизации. Шоу эффективно использовал своих каменщиков для этого проекта. Причины успеха предприятия также очевидны, поскольку оно предоставило местным интеллектуалам безопасное пространство, в котором они могли обсуждать любые концепции, кроме тех, которые касаются религии и политики, с коллегами, связанными идеологией равенства и братства. Это также предлагало некоторую основу мистического символизма в стране, чья церковь была более чем другие лишена этого Реформацией.

Стивенсон также проследил развитие новой организации на протяжении XVII века. Она росла не только количественно, поскольку основывалось все больше и больше лож, но и качественно. К 1630 году она стала известная как "Слово масона" по наименованию пароля, который озвучивали при вступлении. К середине века также появились особые отметки - один из самых выдающихся ее членов того времени, сэр Роберт Морей, использовал пентаграмму, которую лично он интерпретировал по аналогии с греческими и еврейскими буквами как символ любви и милосердия.

В 1690-х годах появляются катехизисы, и именно тем временем датируется первое упоминание о том, что якобы содержал в себе пароль, бывший устным комментарием о значении двух колонн храма Соломона, сопровождаемым особым рукопожатием.

Именно с 1696 года сохранились первые сведения о содержании ритуала, и невозможно сказать, развивалось ли оно в течение века или было установлено со времён Шоу и раньше. По крайней мере, имеющаяся исчерпывающая запись датируется именно этим годом. Она полностью состоит из описания церемонии инициации. В первой послушник должен задавать вопросы о ремесле масона, на которые отвечал инициирующий его мастер. Ему показывали тайные знаки и рассказывали мифическую историю, описывали полное описание убранства и освещения идеальной ложи (представляющей Храм Соломона) и их символическое значение - техника, особенно связанная с "искусством памяти" эпохи Возрождения, которое возродил Шоу. Также иницируемого обучали обнимать брата-масона так, чтобы тела соприкасались в пяти точках, в то время, как они сообщали друг другу части пароля. Затем ему преподносили главное "масонское слово", "со множеством церемоний, чтобы напугать его", и он приносил клятву хранить Книгу в тайне, приняв множество ужасных наказаний за нарушение данного обещания. После этого он произносил установленное приветствие, озвучивал клятву и был принят.

Ритуал инициации второй степени включал другую клятву и изучение новых знаков и поз, но без какой-либо попытки запугать кандидата. Катехизисы предполагают, что в рамках обряда первой степени ему показывали голову Смерти, две колонны, наугольник и циркуль и обучали эзотерическому значению каждого из них.

Стивенсон завершил свой обзор, показав, как шотландские масоны в течение века знакомили английских друзей с концепциями своей системы - Морей, например, передал часть символики своему другу Джону Эвелину. К 1640-м годам в Англии, подражая им, проводились специальные собрания, а к 1680-м годам там основывались постоянные ложи по шотландскому образцу. В схеме событий Стивенсона англичане лишь добавили к шотландским рамкам общий термин "масон" и тексты, известные как "Старые обвинения" (которые излагают всевдоисторию масонства в установленной форме). В начале XVIII века они также включили третью степень посвящения, создали контролирующую национальную Великую Ложу и затмили Шотландию как центр движения, откуда оно быстро распространилось по Европе.

С тех пор, как писал Стивенсон, Маргарет Джейкобс развила его работу дальше, уделив особое внимание вкладу англичан в масонство[2]. Она убедительно доказывала, что англичане дали "Ремеслу" (как эта система стала широко известна среди них) озабоченность конституциями, законами и управлением, а также образ мысли, очень явно связанный с Просвещением XVIII века - тот, что действительно закрепил сеть лож внутри этого движения. Он противопоставлял масонство всякому религиозному "энтузиазму" и любому отождествлению государства с определенной деноминаций, сводя общепринятое протестантское благочестие, которое фигурирует в записях шотландских лож, к ссылкам на "Верховного Архитектора Вселенной". Ложи, в которых все больше преобладали дворяне и аристократы, принимали всех, кроме очень бедных, и таким образом пытались создать издеальное гражданское государство в микрокосме, группу братьев, объединенных для развития мудрости и добродетели в светских конституционных условиях.

Здесь необходимо сделать ряд комментариев относительно истории, изложенной этими двумя исследователями, сосредоточив внимание на темах, имеющих особое значение для целей этой книги. Во-первых, в средневековых британских записях термины "искусство", "ремесло" и "таинство" используются взаимозаменяемо для любого ремесла или призвания, требующих определенных навыков. Во-вторых, те же записи не позволяют нам определить, использовалась ли какая-либо действительная церемония при посвящении новых членов в различные торговые организации. Сами масоны предполагают, что Обвинения были развитием позднесредневекового периода - старейшей из них является "Поэма о царстве" конца XIV века - и что в течение этого периода они становились все более изощрёнными. Они обучают новичка правилам поведения в масонской традиции, предполагают существование собрания посвященных и (начиная с "Поэмы о царстве") издают стандартны одобрительный возглас "Да будет так" (или среднеанглийский "так и должно быть"). Ни один из них, однако, не предполагает каких-либо ритуальных действий, подобных тем, что были обнаружены в 1690-х годах[3]. Ясно также, что ремесленные гильдии все больше и больше интересовались таинственностью и церемониальной формальностью в течение позднего Средневековья и начала Нового Времени, тенденция, которая ускорилась по мере того, как фактическая экономическая мощь и значение уменьшались. Этот процесс можно проследить, сравнив четыре разных присяги при приеме в лондонские линейные компании (столичные ремесленные гильдии), каждая из которых была довольно типична для своего времени. История Ткачей в 1378-1379 годах полностью практична и требует от новичка лишь соблюдения правил гильдии и принятия ее решения в случае споров. Присяга 1577 г. также требует клятвы верности правящему монарху и сохранения в тайне содержания любых дискуссий на собраниях[4]. В 1686 году Повара использовали ту же форму клятвы, но добавили необходимость скрывать от нечленов "все законные тайные этой Компании"[5]. Наконец, та клятва, что использовалась в 1714 году Колесниками, была более или менее идентична той, что была у Поваров, за исключением того, что она требовала сохранения секретной всей "Торговли, Искусства и Таинства"[6].

В Средние века английские ремесленные гильдии в целом разработали регулярные пиршества, процессии, знамёна и церемониальные одежды, которые стали ещё более изощрёнными при Тюдорах и Стюартах. Таким образом, масоны были частью очень широкого явления, но отличались большей ритуальной составляющей, более грандиозными историческими притязаниями и более высокими моральными целями.

Третье соображение состоит в том, что масонский ритуал (широко известный в Британии как "ремесленное дело") стал намного более сложным в промежутке между 1700-1740 годами, с более медленным ростом до конца века, и знания, связанные с символами, стали пропорционально богаче. Вскоре после своего основания в 1717 году Великая ложа Англии организовала пиршества и процессии "в надлежащем одеянии", последнее включало в себя "цветные ленты и фартуки" - все эти черты присутствовали в сохранившихся записях 1723 года. В трактате "Великая раскрытая тайна" (1726 г.) перечислены "пять точек общения", в которых тела должны соприкасаться во время церемониального объятия, как "нога к ноге, колено к колену, грудь к груди, рука к спине, щека к щеке", что хорошо согласуется с информацией, данной в ритуале инициации 1696 г.[8]. В другой брошюре 1754 г.(также состоящей из информации, просочившиеся от разочарованных масонов) полный обряд инициации первой степени даётся в том виде, какой развивался к тому моменту. С кандидатом обменивались вопросами и ответами, а затем заводили его в комнату, охраняемую человеком с мечом. В нее входили ещё трое мужчин с мечами, кандидата раздевали догола, после чего облачали в свободную белую мантию. Его впускали в комнату, он вставал на колени, ему прикладывали острие меча к горлу и он приносил присягу. Затем он вставал, одевался, получал белый кожаный фартук как главный внешний символ масонства и узнала в основной пароль.[9]

Третий трактат этой категории, "Тайна масонства" (1730 г.), показывает, что один и тот же ритуал был связан с различными загадками - кандидата инициировали "ни нагим, ни одетым" (он был прикрыт только свободным одеянием), "ни стоящим, ни лежащим" (поскольку он стоял на коленях) и т.д.[10]. По прошествии средних десятилетий века появились и другие церемониальные разработки. Одной из них был алтарь, обычно находившийся в центре ложи, на котором хранились символические "рабочие" инструменты, которые демонстрировались новоиспечённой у посвященному с объяснением их значения - например, уровень означал основательность, компас - направление, а отвес - прямоту[11]. К 1775 г. весь перечень ритуалов включал молитвы, гимны, благословения, дань уважения вышестоящим, приветствия, прокламации, воззвания и освещение ложи зерном, вином и маслом. Стандартным возгласом оставалось "да будет так"[12].

Между 1775 и 1812 годами посвящение в первую степень приняло то, что должно было стать его устойчивой формой. Кандидат должен был снять с себя все ценные предметы и обнажить грудь. Затем ему завязывали глаза и надевали на шею недоуздок, завязанный так называемым "канатным жгутом", с оставленными двумя концами, за которые можно было вести. Таким образом, кандидата подводили к дверям ложи, в которую стучал его сопровождающий. Его впускали, после чего к его обнаженной груди приставляли меч, он подтверждал свою веру в Высшее Существо (чтобы опровергнуть обвинения в атеизме, обычно выдвигаемые против Ремесла) и получал первый набор инструкций. Затем его вели вокруг ложи по часовой стрелке и представляли братьям, после чего он преклонял колени, чтобы принести клятву хранить тайну[13]

К этому же периоду четыре стороны света также приобрели эзотерическое значение: восток символизировал мудрость, запад - силу, а юг - красоту, и главные офицеры ложи занимали места согласно этим соответствиям для проведения церемоний. Север считался местом тьмы и избегался, следуя традиции, получившей библейский авторитет в Книге Иеремии и укоренившейся в английской народной культуре - отсюда распространенное нежелание быть похороненным на северной стороне церковного двора или установить дверь в церковь на севере. К этому времени также были приняты ритуальные заключительные заявления для церемоние, такие как этот, который завершал посвящение второй степени: "Счастливо мы встретились, счастливо мы пребывали, счастливо мы можем расстаться - и счастливы будем встретиться снова!"

Есть вероятность, что это было предложено в очень популярной книге Джозефа Глэнвилла "Saducismus Triumphatus", в которой группа ведьм из Сомерсета восклицает "Счастливой встречи и счастливой разлуки, парень". С другой стороны, как выражение Глэнвилла, так и выражение масонов, возможно, уходят корнями в более широкую популярную традицию таких призывов. Сравнительно мало, что было добавлено или убрано с тех пор в рамках масонской церемонии.

В течение XIX века основными знаками Ремесла стали пентаграмма ("символ главных священных принципов"), гексаграмма (известная как Печать Соломона), треугольник (символ божества и первой степени), наугольник (символ второй степени) и циркуль (символ третьей степени). Всегда существовал обычай, что кандидат на вторую степени избавлялся от необходимости завязывания, глаз ритуала первой степени - теперь ожидалось, что в качестве основного испытания он продемонстрирует использование и знание значения различных рабочих инструментов. Связанный кандидат первой степени с завязанными глазами был описан как "должным образом подготовленный", и при поступлении в ложу он был официально представлен восточной, южной и западной стороне, а не собравшимся братьям. В этой форме масонский ритуал вошёл в XX столетие[15]. Было очень новаторским предприятием собрать воедино последовательность развития, описанную выше, и результаты этого нуждаются в расширении - ни один из недавних историков масонства не проявлял особого интереса к его символике и ритуалами, хотя (как станет ясно в дальнейшем) они имеют большое значение для изучения современного языческого колдовства. Едва ли больше внимания уделялось развитию исторической масонской методологии, хотя и здесь даже беглый процесс исследования обнаруживает значительную эволюцию.

Средневековая псевдоистория, изложенная в "Старых обвинениях", прочно основывалась на двух единственных доступных в тот период источниках информации о древнем мире: Библии и ограниченном количестве греческой и римской литературы. Следовательно, они выборочно опирались на эти и средневековые легенды, сплетённые о них, чтобы заявить о непрерывном происхождении масонской мудрости со времён царя Соломона, а точнее, от его собственного Мастера масона Хирама. В течение XVIII и XIX веков базовая структура сохранялась, но постоянно преукрашивалась и расширялась по мере поступления дополнительной текстовой и археологической информации и изменения культурных вкусов. Этот процесс редко изображался как открытие - скорее, каждое новое поколение масонов обучалось последней версии структуры, как если бы она была полностью унаследована через устную традицию. Более ранние этапы этого развития можно увидеть, сравнив Старые Обвинения с историей, изложенной в наиболее авторитетных масонских трудах начала XVIII века - материал в первых был подробно расширен, чтобы представить претензию на непрерывную инициацию и наставление, охватывающую четыре тысячи лет.[16] Это, в свою очередь, было изменено в течение последних десятилетий века и большей части XIX, чтобы ввести множество образов из древнеегипетской цивилизация, считавшейся в то время древнейшей из всех и постепенно обнаруживающейся в результате раскопок[17].

Другие археологические открытия привели к последующему вливанию в викторианский период данных из греческих и римских мистических религий и культур ранней Месопотамии, которые смешались в историях. Сирийские, вавилонские и египетские имена богов неба присоединились к знакомому Иегове а молитвах к Верховному Божеству [18]. Последние штрихи были нанесены в 1920-х годах, когда (в соответствии с новой модой на антропологию) доисторические племенные обряды, из которых выводилось, что масонская система произошла от их прямого потомка и была "реконструирована"[19]. Этот процесс повтор,лся параллельно по всей Европе, начиная с середины XVIII века и далее, поскольку первоначальное масонство породило множество сетей-преемников либо путем раскола, либо путем подражания. Их особенность заключалась в том, что, поскольку они были основаны в соперничестве с традицией, черпавшей большую часть своей привлекательности из притязаний на незапамятные инициатическое происхождение, их нельзя было представить как новшества.

Вместо этого они представляли себя либо как возврат к "древней" или "строгой" форме этой традиции, либо как подлинную ее версию, извращением которой было обычное масонство и теперь выявлялось открыто после столетий секретности. Этот феномен был хорошо изучен в последние годы[20]. Результатом стало не просто бурное распространение тайных обществ, но и умножение степеней инициации, титулов и стилей ритуалов. Типичным примером процесса действия является трактат Krata Repoa, изданный в Берлине в 1782 г. как откровение о новой ветви масонства, зародившейся в городе и посвященной через семь степеней членов и тайны древних египтян - его ритуалы явно основывались на переводах греко-египетских текстов. Германия с ее раздробленной политической системой была самой плодородной питательной средой для этих обществ. Наиболее прославленное из появившихся там в середине XVIII века, Строгое Послушание внесло важное новшество, заявив, как позднее Блаватская, что им руководят тайные вожди ("Неизвестные Настоятели"), сохранившие всю древнюю мудрость. В следующем столетии Соединённые Штаты, в свою очередь, стали мировым центром мутации и воспроизводства этих организаций[21]. Многие из них носили поистине интернациональный характер, и многие дожили до XX века. Последним, имеющим реальные последствия, появившимся в начале этого века, было со-масонство, которое порвало с традицией своих предшественников, допустив в ложи женщин.

***

Похоже, до сих пор не проводилось тщательного исследования места масонства в британской культуре XIX века, которое можно было бы сравнить (например) с исследованием, проведенным Марком Карнсом для Соединённых Штатов того же периода[22]. Поверхностное впечатление предполагает, что это чрезвычайно важно - ремесло находилось под покровительством королевской семьи, существовало во всех частях страны и ее колониях, как городах, так и деревнях, и было привыяной частью местной жизни - в шотландском городе Мелроуз в середине века местная ложа устроила публичный парад в честь традиционного огненного праздника в канун летнего солнцестояния.

Его должностные лица избирались в течение дня, а с наступлением сумерек члены маршировали по улицам с факелами и знамёнами под звуки оркестра[23]. Одним из ярких признаков того, как масонские формы овладели воображением британских мужчин, было то, как они воспроизводились в других видах ассоциаций и братств, начиная с конца XVIII века. Важным примером служат ранние профсоюзы, современные преемники средневековых ремесленных гильдий. В течение 1820-х и 1830-х годов многие из них организовались в местные ложи, координируемые великой ложей по масонскому образцу. Подобно масонам, союзы вкладывали средства в знамёна, мантии и ритуальные регалии, а также устанавливали церемонии инициации.

Созданный в 1830-х годах Союз сапожников в Нантвиче, на солончаковый равнине Чешира, приобрел "полный комплект регалий тайного ордена, стихарей, отделанных фартуков и т.д., а также корону и мантию для короля Криспина" (легендарного покровителя их ремесла). В том же десятилетии полиция Эксетера арестовала пару членов профсоюза, направлявшихся на инициацию, прихватив с собой "два деревянных топора, две большие сабли, две маски и две белые мантии, большую фигуру Смерти с дротиком и песочными часами, Библию и Новый Завет"[24].

Эти более формальные и сложные ритуалы произвели развитие из более простых обрядов приема, которые стали обычным явлением к началу века, а возможно, и ранее, для учеников, добивавшихся формального принятия. К 1820-м годам Печатники были объединены в "часовни", новый член которых становился "диаконом" в результате следующего процесса инициации:

Держа в руках деревянный меч, он возглавил процессию, прежде чем преклонить колени перед отцом часовни. Его увещевали быть наблюдательным в своем деле и не вызывать секретов рабочих. Ему вылили пиво на голову и дали пародийный титут. Пока он стоял на коленях, капеланы распевали вокруг него гимны посредством добавления главных к согласным [таким] образом: Ба-ба, Бе-бе, Би-би, Бо-бо, Бу-бу, Ба-бе-би-бо-бу и так далее. В конце концов, выйдя из своего времени, ученик должен был терпеть "выбивание". Его измазали типографским чернилами и провели по рабочему месту, обещая всем рабочим деньги в виде пива[25].

Аналогичный обряд среди бондарей в Восточной Англии конца XIX века заключался в том, что парня помещали в бочку с жаровней, а старейшины танцевали вокруг и поливали его водой, чтобы он не обжёгся. Погонщики присягали на верность своему ремеслу на паре рогов. Эти обычаи, возможно, были намного старше, но нет никакого способа доказать это[26].

Масонство имело более впечатляющее и продолжительное влияние на самые важные из дружественных обществ или благотворительных клубов, частных страховых компаний, предоставляя рабочим помощь в случае болезни и в старости, которые в большом количестве появились по всей Британии с конца XVIII века - к 1890 годам у них было не менее четырех миллионов членов по сравнению с полутора миллионами профсоюзов. Как и масонтво, они появлялись как в городских, так и в сельских районах, так что только в Восточном райдинге Йоркшира за несколько лет с 1838 по 1843 год было основано более сотни[27].

Все общества приняли систему лож и такие регалии, как пояса и знамёна. Некоторые, однако, быстро превратились в национальные ассоциации с красочными названиями и атрибутами, такие как "Древние ордена" Лесников, Друидов или Королевских Пастухов и даже Общество Странных Товарищей (Оддфеллоу). От масонства они также заимствовали традицию притязаний на незапамятные древность - Оддфеллоу утверждали, что они были основаны римскими солдатами, Лесники перечисляли Альфреда Великого и Уильяма Руфуса среди своих наиболее ранних членов, а Друиды называли своим основателем библейского Ноя.

На самом деле ни одна из них не могла возникнуть раньше, чем в последней четверти XVIII века. По словам одного из выдающихся историков, Марка Карнеса, "ни одна идея не была более банальной и более явно ложной, чем утверждения братств о древнем и почтенном происхождении"[29] Они также переняли у масонства особые знаки приветствия - пожатие, слово и знак - и систему инициации через последовательные степени, с принятием в группу через церемонию, которая включала в себя клятву секретности и некоторый элемент испытания. Они носили мантии - алые, синие, черные и зелёные - со шнурками и поясами, носили мечи и надевали другие атрибуты, связанные со средневековьем, периодом Тюдоров и Стюартов, чтобы подтвердить свою псевдоисторию. Около 1830 года кандидата в посвящение в Древний Орден Пастухов с завязанными глазами приводили в сторожку, чтобы он услышал "грохот стульев, сотрясение листового железа, имитирующее раскаты грома, лязг мечей, топот ног, опрокидывание мебели и многое другое….Затем, после внезапной остановки, прекрасные слова творения стали слышны в безмолвном собрании"[30]. Каждое собрание ложи Королевского Допотопного Ордена Буйвола начиналось с формирования круга как символа доброго товарищества и равенства. Надо головой или плечом посвященного разламывали трубку, чтобы проверить его храбрость, затем состригали или поджигали волосы и заставляли выпить бутылку вина или спирта[31]. В начале XIX века будущие Лесники молились, были помазаны маслом и давали клятву помогать своим товарищам и хранить секреты ордена. Затем они должны были проявить себя, сражаясь в ритуальной дуэли на мечах с одним из членов ордена[32]. Друиды надевали накладные бороды для своих церемоний, пастухи носили посохи и бараньи головы, а Лесники - деревянные топоры, горны и луки[33].

Старейшим из этих дочерних орденов было Общество Тайных Братьев, которое развилось из питейного клуба, существовавшего с начала XVIII века. Между 1810 и 1825 годами их посвящение в первую степень начиналось с того, что кандидата связывали, завязывали ему глаза, обнажали грудь и ему было необходимо пройти в ложу между двумя стражами. Затем он слышал грохот цепей и другие странные звуки, и иногда его бросали в хворост или окунали голову в ванну с водой. Когда с его глаз снимали повязку, он обнаруживал меч, направленный ему в сердце человеком в мантии и маске, который спрашивал у собравшихся, следует ли им проявить милосердие. Они отвечали утвердительно, после чего кандидата подводили к присяги, развязывали, а затем показывали фигуру Смерти и другие символы "как священных, так и мирских вещей". Затем старшие офицеры поручали ему попечение Оддфеллоу [34]. В этот период орден инициировал четыре степени, символическими цветами которых были белый, синий, алый и золотой. Церемония инициации четвертой степени включала следующий диалог:

Посвятитель: "Кого вы представляете?"

Кандидат: "Сын Ониаса, первосвященника, который восстановил Дом Божий и укрепил Храм"

Посвятитель: "В каком свете вы предстанете в ложе?"

Кандидат: "Как утренняя звезда и полная луна. Я ободряю и освежаю умы моих братьев, подобно Солнцу в Храме Всевышнего или радуге в небесах"[35]

Нечто очевидное в масонстве и связанных с ним орденах заключается в том, что религиозный язык, который они использовали, и традиция, которая подразумевалась, не были христианскими. Они не подразумевали необходимой враждебности по отношению к христианству, но его решимость создать духовную атмосферу, в которой все конфессии могли бы чувствовать себя свободно, и представляющая накопленную мудрость тысячелетий, передаваемую неразрывной линией преемственности, привела к синкретическому патриархальному монотеизму, в котором все древние небесные боги и боги-отцы считались аспектами Высшего Существа, а Христос был аккуратно вытеснен из поля зрения.

Неудивительно, что эти общества вызывали беспокойство среди церковников, и что некоторые из последних участвовали во вспышках, подобных тем, как в 1833 году священник в Хаддерсфилде в шерстяном районе Западного Йоркшира говорил местным Оддфеллоу, что они "хуже чертей или неверных...если вы не откажетесь от своих значков, являющихся символом бесчестия...вы окажетесь в вечном аду"[36]. Однако в целом отношения между тайными обществами и церквями в Британии были гораздо менее напряжёнными, чем в некоторых частях континента.

Преобладание ветхозаветных образов в церквях сделало их обычаи понятными и приемлемыми для христианской культуры, и их можно было рассматривать как дополняющие и расширяющие христианство. В любом случае реальный религиозный элемент в них всегда был поверхностным, их ритуалы предназначались скорее для объединения и общения, чем для поклонения - что не сделало их менее могущественными.

***

Именно в Шотландии, где зародилось масонство, оно развилось в свою самую красочную и причудливую британскую форму: общество Слова Всадника. Подобно самим масонам, оно только недавно стало предметом внимательного исследования. Результат полностью перевернул цель исторической причинно-следственная связи, предложенную для общества учёными ранее в XX веке. Первым был Дж.М.Макферсон, предположивший в 1929 г., что это были остатки языческого культа, связанного с тем, который преследовался на ранних судебных процессах над ведьмами или даже произошел от него. Эта идея была подхвачена в 1956 г. другим фольклористом, Томасом Дэвидсоном[38], а затем пионером устной истории Джорджем Юартом Эвансом, который выпустил серию книг между 1966 и 1979 годами, в которых он со все возрастающей неосторожностью утверждал, что и масонство, и "Слово Всадника" произошли непосредственно от дохристианской религии плодородия, которую последние сохранили в более примитивной и "аутентичной" форме[39]. Ни Дэвидсон, ни Эванс сами не проводили никаких исследований шотландских источников, и Макферсон ограничился наблюдениями, сделанными ближе к концу XIX века. Если бы они рассмотрели довольно большое количество ранних записей общества [40], то сразу же стал бы очевиден другой вывод, как это было сделано Хэмишем Хендерсоном, в 1962 г.[41], а затем Яном Картером, который произвел первое надлежащее исследование мира, из которого возникло "Слово Всадника", в 1979 году.[42].

Картер определил решающее значение для процесса другой организации, "Слово Миллера", которая была сформирована в XVIII веке в подражание гораздо более раннему и более престижному "Слову Масона", первоначальному масонству. Его цель состояла в том, чтобы ограничить доступ и согласовать планы внутри того, что стало очень прибыльным и деланным ремеслом мельника. Подобно масонам, эта организация была основана на системе местных групп с посвящения и, паролями и таинствами - в отличие от них, она не претендовала на более общее эзотерическое знание.

Вместо этого она укрепляла свою репутацию, проводя собрания по ночам и распространяя веру в то, что ее члены приобретают магическую силу над фабричным оборудованием и расплачиваются за это тем, что приходится читать Библию задом наперед три раза каждые три года. К XIX веку церемония инициации стала включать сильный элемент преднамеренного богохульства или дьяволизма. Кандидат должен был принести хлеб, немного варенья и бутылку виски в качестве имитации причастия, к также ответить на пародию на катехизис перед человеком, изображающим священника и стоящим перед бушелем кукурузы, представляющим алтарь. В кульминационный момент кандидату со всё ещё завязанными глазами сообщали, что он должен подать руку Дьяволу и протягивали палку, раскалённую лопату или воловье копыто, лязгая при этом цепями об пол[43]. Это была местная версия универсального образца тайных обществ, согласно которому новоприбывший подвергался испытанию при инициации, однако включение ассоциаций с Дьяволом были новшеством. Оно почти наверняка восходит к преданиям о договорах, заключённых ведьмами, печально известной черте судебных процессов, закончившихся чуть более века назад и хорошо известных в начале XIX века не только по памяти, но и по работам сэра Вальтера Скота и других.

Именно в этот период лошади впервые стали основным тягловым животным в аграрных районах северной Шотландии, заменив волов во внутренних регионах Абердина и Морей-Ферт и пони в Кейтнессе и на Оркнейских островах.

Навыки, необходимые для управления этими животными внезапно стали очень востребованы, представляя собой новый источник уважаемой и восокооплачиваемой работы. Чтобы подготовить к этому молодых людей, урегулировать конкуренцию за рабочие места и обеспечить поддержание на высоком уровне как услуг, так и вознаграждение, Слово Всадника было разработано в подражание Миллеру. Оно быстро стало гораздо более известным, будучи как численно более сильным (к 1880 году три пятых сельскохозяйственных рабочих на этих пахотных землях работали с лошадьми), так и гораздо менее исключительным. Ян Картер продемонстрировал прямой характер заимствования Всадниками у Миллеров, включая устойчивые фразы, которые имели реальный смысл только тогда, когда произносились на мельнице[44]. Точно так же у Миллеров была взята основа церемонии инициации, включая дары хлеба и виски, завязывание глаз кандидату и встречу с Дьяволом.

То, что Всадники действительно заменили, вполне естественно, было их собственное знание ремесел, пароли, клятвы и испытания. Основное Слово варьировалось в зависимости как от местности[45], так и клятвы[46], хотя последние были явно созданы по образцу масонских и содержали тот же ужасающий набор обещанных наказаний в случае нарушения.

Также насквозь масонской была установка обмена вопросами и ответами. Отличительной уловкой испытаний было заставить кандидата поклясться никогда не писать или иным образом не раскрывать секретное Слово, за чем последовала более поздний приказ записать его. Если кандидат был достаточно глуп, чтобы забыть собственную клятву и сделать это, его болезненно пороли по спине или суставам.

Почти само собой разумеется, что к концу XIX века "Слово Всадника" объявило себя старейшим тайным обществом, основанным Каином, и презирало масонов и связанные с ними ордена как новичков и выскочек[47]. В течение этого века оно распространилось из своей обители на северо-востоке в другие части Шотландии и на обширные территории восточной Англии, главной пахотной области этой страны - Дэвидсон отметил, что оно было привезено сюда шотландцами, которые работали на английских фермах[48]. По мере того, как оно англизировалось, оно стало известно как Общество Всадников, но во всех других отношениях осталось прежним[49]. Ему так и не удалось удержать власть над английскими сельскими общинами : по оценкам Эванса, не более 1% ферм Саффолка включали мужчин, владеющих Словом[50]. Это превратило последних в небольшую, но очень уважаемую элиту, но также помешало обществу функционировать как настоящая контркультура, как это было в его шотландском центре. Там его дьявольский обряд инициации представлял собой прямую пародию на доминирующее пресвитерианской христианство в регионе, а его собрания также часто характеризовались пьянством, шутками, песнями и тостами, которые намеренно высмеивали общепринятую мораль. Он допускал преднамеренное неправомерное поведение в частной и контролируемой обстановке, а его репутация пахла магией и дьявольским злом в сочетании с секретностью его членства и деятельности, что позволяло ему действовать как очень эффективное средство давления[51]. История общества в Англии, однако, более сложна и загадочна, чем можно было бы предположить из приведенных выше замечаний, потому что по прибытии оно вобрало в себя и перекликались с гораздо более старыми навыками и традициями.

Власть над сельскохозяйственными животными была одним из древнейших атрибутов ведьм и хитрых людей, и с тех пор, как лошади заменили быков в качестве тягловых животных на английских фермах, в периоды Тюдоров и Стюартов были люди, отмеченные как обладающие особым талантом контролировать их. Интеллектуал XVII века Исаак Кейсобон привел случай с неким Джоном Янгом, работавшим в Суссексе в 1648 году и прославившимся тем, что делал любую лошадь послушной, "шепча ей на ухо". В 1756 году министр в Оруэлле, на глиняном плато Кембриджшир, упрекнул своего слугу за то, что тот остановил упряжку тягловых лошадей деревянной палкой и особым словом[52]. К XIX веку люди с такими навыками стали международными фигурами, пользующимися большим спросом и очень высокооплачиваемыми - среди тех, кто действовал в викторианской Англии, были американец Джеймс Сэмюэл Рэрей и австралиец "Крутой" Гэлвейн[53]. Большинство комментаторов соглашались, что лучшими были ирландцы, и именно в Ирландии в XIX века появилось их общее название "Заклинатели лошадей", ставшее впоследствии стандартным для всей Англии[54].

Ко второй половине века там появилось ещё одно братство таких экспертов, особенно связанное с Ист-Мидлендсом и Восточной Англией, но обнаруженное в других местах Англии и Уэльса. В нем отсутствовала церемония инициации, как в "Слове всадника" или "Обществе всадников", и оно было гораздо более расплывчато структурировано, но все же обладало внушительным набором секретных техник, позволяющих сделать лошадей (и других сельскохозяйственных животных) послушными, неподвижными или наоборот неуправляемыми. Отличительной чертой его членов было владение костью жабы или лягушки, часто полученной в результате сложного ритуала - своего рода церемонии инициации, - которая включала в себя снятие шкуры и плоти с амфибии и бросание ее скелета в ручей ночью. В народе предполагалось, что это наделяет силой ремесла, и из-за этого люди, которые были связаны с эти, получили прозвище Жабьих Людей или Людей-Жаб.

Исследований их историй до сих пор не проводилось, и вся наша информация состоит из воспоминаний о них, собранных в середине XX века[55]. Неясно, существовали ли люди-жабы до того, как всадники прибыли из Шотландии, как долго они определялись своим владением костью, или действительно, в какой степени они вообще представляли организацию, в отличие от категории людей, работающих внутри какой-либо традиции, как было у Хитрого Народа.

***

Марк Карнс подсчитал, что к 1890-м годам до одной пятой всего населения взрослых мужчин в Соединённых Штатах принадлежало к тайным обществам по масонской модели[56].

По-видимому, подобных расчетов для Великобритании в тот же период не проводилось, но вряд ли эта доля была меньше. Это означает, что к началу XX века миллионы британских мужчин и сотни женщин привыкли работать в закрытых группах, которые инициировали новичков посредством процесса, включающего завязывание глаз, серию вопросов и ответов, допуск в ритуальное пространство, клятву секретности и прохождение испытания. Все передавали тайные знания тем, кто был принят, и все утверждали, что представляют извечную совокупность мудрости и практики, обычно называемой "ремеслом", которая передавалась в частном порядке, через посвящение и обучение, с начала записанного времени. Все они включили реальные исторические личности и события в свое собственное мифологическое прошлое. Все, как теперь с уверенностью можно сказать, произошли от первоначальной сети масонов Уильяма Шоу - маловероятно, что кто-либо из них знал об этом.

Почему для этих обществ было так важно верить (или, по крайней мере, утверждать), что они произошли непосредственно из глубокой древности? Один из ответов - трюизм: практически все люди во все времена обращались к прошлому, чтобы узаконить и подтвердить подлинность настоящего. Другая причина - функциональность: система инициации сама по себе порождает чувство преемственности и любопытство к истокам, обеспечивая стимул для развития мифов об основании. Две другие специфичны для рассматриваемых здесь времён и мест. Во-первых, особая ценность этих органов заключается в том, что они обеспечивают безопасное пространство, в котором члены могут действовать более-менее независимо от окружающей общественной культуры - что-то тем более важное, поскольку эта культура страдала от ярко выраженных социальных, экономических и интеллектуальных изменений.

Чувство безопасности значительно усиливалось, если считалось, что пространство существует с древних времён, пережив все стрессы прошедших веков. Кроме того, эти организации обычно пытались предоставить услуги, навыки и знания, которые сделали бы их членов более влиятельными в окружающем их обществе. Поскольку в этом обществе господствовали институты, которые сами претендовали на подлинность, по крайней мере, частично, из прошлого, и часто делали это с помощью системы преемственности, способность этих групп представлять независимые силы значительно возрастала, если они могли претендовать на ещё более старую точку происхождения и ещё более длительную линию преемственности.

В подавляющем большинстве случаев привлекательность безопасного пространства зависела от того, что оно исключало не только политические и религиозные конфликты, но и гендерные. Это был не просто образец добропорядочности, но и конкретно братства, и его испытания рассматривались как проверка не только общей стойкости, но и мужественности.

Язык этих обществ, как и их членство, был явно гендерно специфичным. Местные религиозные гильдии средневековья допускали женщин на равных правах, и даже торговые гильдии не исключали их так абсолютно, как эти более позднее объединения.

Непризнание других божеств, кроме единого Верховного Существа, которое считалось мужчиной и отождествлялось с небом, солнцем, сакральной геометрией и отцовством, проецировало тот же акцент на царство божественного. Эти общества были закрытыми патриархальными системами, более абсолютными, чем все, что до сих пор производили европейцы.

В важном смысле современное языческое колдовство должно было стать последним (или, по крайней мере, самым поздним) результатом традиции, которая началась со Слова Масона. Практически во всех отношениях оно должно было воплощать и увековечивать характеристики традиции - в одном, что касается пола, оно должно было полностью их перевернуть.

Примечания

[1] The first Freemasons (Aberdeen: Aberdeen University Press, 1988), and The Origins of Freemasonry (Cambridge: Cambridge University Press, 1988).

[2] Margaret C. Jacob, Living the Enlightenment: Freemasonry and Politics in Eighteenth-Century Europe (Oxford: Oxford University Press, 1991).

[3] Bernard E. Jones, Freemasons’ Guide and Compendium (London: Harrap, 1956), 80–3, 283–4.

[4] Francis Consitt, The London Weavers’ Company (Oxford: Oxford University Press, 1933), 194–5, 307.

[5] Frank Taverner Phillips, A Second History of the Worshipful Company of Cooks, London (London: Cooks’ Company, 1966), 38–9.

[6] Eric Bennett, The Worshipful Company of Wheelwrights of the City of London 1670–1970 (Newton Abbot: David and Charles, 1970), 154.

[7] Gould’s History of Freemasonry, ed. Herbert Poole (London: Axton, 3rd edn, 1951), vol. I, 155–6.

[8] Henry Carr, The Freemason at Work (London: privately printed, 1977), 28; The Early Masonic Catechisms, ed. Douglas Knoop, G. P. Jomes, and Douglas Hamer (Manchester:Manchester University Press, 1943), 31–62.

[9] Alexander Slade, The Free Mason Examin’d (1754), 9–11.

[10] Reprinted in Knoop, Jones, and Hamer, Early Masonic Catechisms, 104.

[11] Jones, Freemasons’ Guide, 353–4; J. M. Roberts, The Mythology of the Secret Societies (London: Secker and Warburg, 1972), 52.

[12] William Preston, Illustrations of Masonry (1775), 75–109.

[13] Jones, Freemasons’ Guide, 267–80.

[14] Ibid., 290; E. H. Cartwright, Masonic Ritual (London: Lewis Masonic, 1947), 1–49.

[15] Albert G. Mackey, A Lexicon of Freemasonry, ed. M. C. Peck (1919), 232, 242–9, 358–9, 374; Cartwright, Masonic Ritual, 121; James Dewar, The Unlocked Secret: Freemasonry Examined (London: William Kimber, 1966), 133–75; H. L. Haywood, Symbolic Masonry (London: Allen and Unwin, 1924), 70–93; A. E. Mason, The Accepted Ceremonies of Craft Freemasonry (1874), passim; Chalmers A. Paton, Freemasonry. Its Symbolism, Religious Nature, and Law of Perfection (1873), 290–322.

[16] (James Anderson), The Constitutions of the Freemasons (1723), and The New Book of Constitutions of the Free and Accepted Masons (1738).

[17] Eric Grant, ‘The Sphinx in the North’, in The Iconography of Landscape, eds Denis Cosgrove and Stephen Daniels (Cambridge: Cambridge University Press, 1988), 241–2.

[18] W. L. Wilmhurst, The Masonic Initiation (London: Rider, n.d.), and The Meaning of Masonry (London: Rider, 1922); A. E. Waite, A New Encyclopaedia of Freemasonry (London: Rider, 1921); Mark C. Carnes, Secret Ritual and Manhood in Victorian America (New Haven, CT: Yale University Press, 1989), 28–62; plus sources at n. 15.

[19] J. S. M. Ward, Freemasonry and the Ancient Gods (London: Simpkin, Marshall, Hamilton, Kent and Co., 1921).

[20] Jacob, Living the Enlightenment, passim; Roberts, Mythology of the Secret Societies, passim; Peter Partner, The Murdered Magicians (Oxford: Oxford University Press, 1981), passim.

[21] Carnes, Secret Ritual, passim.

[22] Ibid.

[23] T. F. Thiselton Dyer, British Popular Customs (1876), 320–1.

[24] Henry Pelling, A History of British Trade Unionism (3rd edn, Harmondsworth: Penguin, 1976), 40.

[25] John Rule, ‘Against Innovation? Custom and Resistance in the Workplace, 1700–1800’, in Popular Culture in England, c. 1500–1800, ed. Tim Harris (Basingstoke: Macmillan, 1996), 172.

[26] Leslie F. Newman, ‘Notes on some Rural and Trade Initiation Ceremonies in the Eastern Counties’, Folk-Lore 51 (1940), 34–7.

[27] David Neave, Mutual Aid in the Victorian Countryside 1830–1914 (Hull: Hull University Press, 1991), 1.

[28] Sherri J. Brown, ‘Friendly Societies and their Symbols and Rituals’, Group for Regional Studies in Museums 10 (October 1982), 8–9. Этой ссылкой я обязан Мартину Горски

[29] Carnes, Secret Ritual, 22.

[30] Ancient Order of Shepherds, Ashton Unity. Centenary Souvenir 1826–1926 (Manchester:Ancient Order of Shepherds, 1926), 5.

[31] Brown, ‘Friendly Societies’, 10.

[32] Walter G. Cooper, The Ancient Order of Foresters Friendly Society (Ipswich: Ancient House, 1984), 4–16.

[33] Ancient Order of Druids: Introductory Book (1889), passim; Brown, ‘Friendly Societies’, 8.

[34] James Spry, The History of Odd-Fellowship (1867), 3–4; P. H. J. H. Gosden, The Friendly Societies in England 1815–1875 (Manchester: Manchester University Press, 1961), 132;Carnes, Secret Ritual, 17–21, 51.

[35] G. J. Holyoake, Sixty Years of an Agitator’s Life (1906), 205–7.

[36] Brown, ‘Friendly Societies’, 8.

[37] J. M. McPherson, Primitive Beliefs in the North-East of Scotland (London: Longman, 1929), 290–2.

[38] Thomas Davidson, ‘The Horseman’s Word’, Gwerin 2 (1956), 70–2.

[39] George Ewart Evans, The Pattern under the Plough (London: Faber, 1966), 228–35; The Leaping Hare (London: Faber, 1972), 225; The Days That we Have Seen (London: Faber, 1975), 42–3; and Horse Power and Magic (London: Faber, 1979), 137–41.

[40] William Singer, An Exposition of the Miller and Horseman’s Word (6th end, Aberdeen, 1865), passim; Anon, Eleven Y ears at Farm Work (Aberdeen, 1869), passim; J. F. S.Gordon, The Book of the Chronicles of Keith (Glasgow, 1880), 149; Neil Roy, The Horseman’s Word (1895), passim.

[41] Hamish Henderson, ‘A Slight Case of Devil Worship’, New Statesman and Nation (14 June 1962), 696–8.

[42] Ian Carter, Farmlife in Northeast Scotland 1840–1914 (Edinburgh: John Donald, 1979), 154–6.

[43] Ibid., 154–5. См.также McPherson, Primitive Beliefs, 292–3.

[44] Carter, Farmlife, 154–5, and 217, n. 85.

[45] Опубликованные примеры включают ‘Sic Iubeo’, i.e. ‘Thus I Command’ (George Ewart Evans, The Horse in the Furrow, London: Faber, 1960, 271), ‘Collar and the Hames’ (Davidson, ‘Horseman’s Word, 68), ‘Both as One’ (‘An Old Buchan Ploughman’, ‘The Horseman’s Word’, Scottish Notes and Queries 2nd series, 3, March 1902, 143), и "обычное односложное слово, произносимое задом наперед" (Ernest Marwick, The Folklore of Orkney and Shetland, London: Batsford, 1975, 192; cf. Henderson, ‘Devil Worship’, 697).

[46] Различные версии были опубликованы в Henderson, ‘Devil Worship’, 696; Evans, Pattern under the Plough, 230–1; Anon, The Horseman’s Oath, as Written Down by a Buchan Horseman in 1908 (Edinburgh: Scottish Country Life Museums Trust, 1972); Andrew Fenton, Scottish Country Life (Edinburgh: John Donald, 1976), 223–4.

[47] Marwick, Orkney and Shetland, 66–8, 192; Evans, Days That We Have Seen, 36–40;Carter, Farmlife, 154–6; ‘Buchan Ploughman’, ‘The Horseman’s Word’, 143; McPherson, Primitive Beliefs, 290–2; Henderson, ‘Devil Worship’, 696–8; J. T. Smith Leask, ‘How Willo o’ Iver Tuack Became a Horseman’, Old Lore Miscellany of Orkney, Shetland, Caithness and Sutherland 9 (1933), 75–81.

[48] Davidson, ‘Horseman’s Word’, 67, 73.

[49] Ibid., 67–70; Ralph Whitlock, ‘Horse Sense and Nonsense’, Guardian Weekly 8 (March 1992), 9.

[50] Evans, Horse in the Furrow, 271.

[51] Sources at ns. 45–7, но особенно. Henderson, ‘Devil Worship’, 696–8.

[52] Davidson, ‘Horseman’s Word’, 69.

[53] Evans, Horse Power, 152–69.

[54] William Youatt, The Horse, ed. E. N. Gabriel (1859), 456–8.

[55] Evans, Horse in the Furrow, 245–8, Pattern under the Plough, 204–18, Days That We Have Seen, 29–35, и Horse Power, 97–138; Whitlock, ‘Horse Sense’, 9; G. W. Pattison, ‘Adult Education and Folklore’, Folk-Lore 64 (1953), 425–6; Christina Hole, ‘Popular Modern Ideas on Folklore’, Folk-Lore 65 (1955), 328–9; Ronold Blythe, Akenfield (London: Allen Lane, 1969), 54.

[56] Carnes, Secret Ritual, 1.