Дальше будет хуже
Не вижу смысла обсуждать, сколько вбросили, что будет ещё через 6 лет, вероятность чьей-либо внезапной смерти и прочие варианты. Стране пизда по определению. Народ тупой и похуистичный. Даже если каким-то чудом он и додумается до чего-то, то стерпит что угодно. И систематический рацион из одной гречи с просом не наведёт типового расеянина ни на какие мысли, ибо основная масса населения России, как это ни прискорбно признавать, – тупой скот с языками в жопе, потомственные рабы и банальное быдло. Я хорошо знаю, о чём говорю. Вижу их каждый день, работаю с ними, общаюсь, они повсюду, это кромешный пиздец. Никакие 2, 5, 14 процентов, или сколько там у нас вероятно нормальных, неглупых людей, ничего никогда не изменят, так просто не бывает. Хватит питать иллюзии, здесь никогда ничего хорошего не будет. Это навсегда. У нормального человека отсюда два выхода: засунуть голову в свой уютный мирок и изо всех сил не замечать ничего вокруг, либо свалить в другую страну. Я презираю себя, что не сделал для этого всё возможное, когда у меня были на это моральные силы.
В качестве наглядного примера, почему так, – пара отрывков из книги Николая Никулина "Воспоминания о войне":
Чтобы не идти в бой, ловкачи стремились устроиться на тепленькие местечки: при кухне, тыловым писарем, кладовщиком, ординарцем начальника и т. д. и т. п. Многим это удавалось. Но когда в ротах оставались единицы, тылы прочесывали железным гребнем, отдирая присосавшихся и направляя их в бой. Оставались на местах самые пронырливые. И здесь шел тоже естественный отбор. Честного заведующего продовольственным складом, например, всегда отправляли на передовую, оставляя ворюгу. Честный ведь все сполна отдаст солдатам, не утаив ничего ни для себя, ни для начальства. Но начальство любит пожрать пожирней. Ворюга же, не забывая себя, всегда ублажит вышестоящего. Как же можно лишиться столь ценного кадра? Кого же посылать на передовую? Конечно, честного! Складывалась своеобразная круговая порука — свой поддерживал своего, а если какой-нибудь идиот пытался добиться справедливости, его топили все вместе. Иными словами, явно и неприкрыто происходило то, что в мирное время завуалировано и менее заметно. На этом стояла, стоит и стоять будет земля русская.
Из высших сфер поступает приказ: взять высоту. Полк штурмует ее неделю за неделей, теряя множество людей в день. Пополнения идут беспрерывно, в людях дефицита нет. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым только что врачи приписали постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926 года рождения, то есть четырнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию… «Вперрред!!!», и все. Наконец какой-то солдат или лейтенант, командир взвода, или капитан, командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие, восклицает: «Нельзя же гробить людей! Там же, на высоте, бетонный дот! А у нас лишь 76-миллиметровая пушчонка! Она его не пробьет!»… Сразу же подключается политрук, СМЕРШ и трибунал. Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении, свидетельствует: «Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе». Тотчас же заполняют уже готовый бланк, куда надо только вписать фамилию, и готово: «Расстрелять перед строем!» или «Отправить в штрафную роту!», что то же самое. Так гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом, люди. А остальные — «Вперрред, в атаку!» «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!» А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий. Поди их достань! Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского народа — бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных.
Всего плохого.