Зимник (БЕЗ ЦЕНЗУРЫ)

ЖЕСТКАЯ МАТЕРШИНА!

Предисловие

Этот текст лежит в редакторе с декабря прошлого года и уже порядком протух. Он долго не мог увидеть свет из-за нравственных убеждений. Я собираюсь рассказать вам вымышленную историю о вымышленных персонажах, основанную на реальных событиях и диалогах.

Это первая версия текста, она изобилует тяжелой и неуместной таёжной матершиной, которую я изначально выкидывать из текста не хотел. Однако прошу заметить, что истинное ее количество все ж останется за скобками, во избежание потери смысла. Поверьте, в оригинале мата было сильно больше!
Вторая версия текста, почти полностью лишена матерных слов.
А покуда вот вам блин с комочками, запивайте чаем. Приятного прочтения.

Непонятно о сложном

Кто бы что не говорил, путешествие — это люди. Новые места, тайга, горы, виды непривычные, красота необыкновенная, ага. Но общение, будь то свои люди или нежданные знакомства, случайные встречи и общение с местными — это те факторы, без которых послевкусие от путешествия может стать неполным, как пирожок без начинки. Это обуславливается эволюционной необходимостью коммуникации между особями. Человек существо социальное, и передача информации об окружении становится важным фактором познания. Можно ходить по музею, разглядывая экспонаты, но живая экскурсия расскажет о них куда детальнее, окрасит в цвета историй и наполнит смыслом обычные вещи. Или распинаться о красоте и чудесах Кавказа, но что такое Кавказ без колоритного акцента и гостеприимства горцев? С другой стороны, особенности ареала обитания формируют культуру и быт, обуславливают менталитет и поведенческие паттерны местных жителей. Отсюда я могу сделать вывод, что как глаза являются зеркалом души, так местное население отражает особенности региона, делая представление о нем более полным и ясным. Я считаю, путешествие без общения — это как музей без экскурсовода. Красиво, но непонятно. Человек — скотина эгоистичная, привыкшая испокон веков примерять всё на себя. И с его точки зрения, без людей территория становится обезличенной и пустой, сколь бы красивой не была.

Круто, конечно, уйти в горы одному и пить там травяной чай. Медитировать неделю в закате, общаясь с духами, отдыхая от людишек и интернета. Но о таком не всем расскажешь, да и вряд ли захочется. Это же только твоё.

У меня как раз есть желание попытаться донести до читателя хотя бы крупицу сути загадочной, далекой республики, побывать в которой на новый год не загадаешь. Как вы поняли, наиболее удачным форматом для такой миссии, я счел диалог. Я не журналист, и интервью не брал. С этической точки зрения, записывать за человеком не шибко-то комильфо, поэтому всё ниженаписанное — лишь моя интерпретация разговора с сохранением сути. Итак, заканчивалось наше десятидневное приключение в республике Саха.

Особенности

Сделав работу, из промороженной тайги выбираться пришлось буквально на попутке. Попуткой оказался здоровенный полноприводный трёхосный тягач, других машин там попросту нет. Красивый такой, как у дальнобойщиков, только вместо контейнера сзади к нему была пристегнута длиннющая грузовая платформа-трал. На такую платформу встают в ряд два гусеничных вездехода. Кабина, как и полагается, двухместная и оборудована «спальником» — мягким диваном за спинками кресел. Кабина высокая, и смотреть из неё можно далеко и с удовольствием, кабы стекла ещё были прозрачными. Грузовик оказался шведским, а водителем был дальнобойщик из Вилюйска. Худощавый мужчина в черной шапочке по имени Олег.

К чести далёких холодных регионов, не смотря на врождённый фатализм местных, отношение к человеческой жизни там особое. Нельзя сказать, что якуты тебе везде и во всем помогут и подскажут, но если ты в -45 остался в тайге на трассе, обязательно помогут. Обычно в любом удаленном регионе, чуть что случись вне цивилизации, ты можешь всегда рассчитывать на помощь незнакомцев, потому что «не помочь» и «убить» — понятия там почти равнозначные. Так и Олег, не смотря на возможное недовольство начальства и сдвинутый график, согласился после длительной ходки подождать нас с напарником, пока мы закончим работу. Так уж вышло, что эвакуироваться с объекта мы с Вовой были вынуждены своим ходом, а Олегу было по пути. В конце концов, начальство тоже понимает, что в декабре на зимнике в Якутии может случиться что угодно, а пока мы работаем, можно как раз подольше поспать.

С первых фраз стало понятно, что Олег человек степенный и опытный весьма. Знаете, из тех, что за баранкой почти с рождения. Сиплый голос, говорит он ёмко и вкрадчиво, употребляя при этом невероятное количество матерных слов в соотношении к обычным. Зачастую, ёмкость его реплик обусловлена одним или несколькими матерными словами, произнесенными с такой интонацией, что переспрашивать покажется занятием ненужным и даже иррациональным. Многим, думаю, знакомы личности, у которых в речи количество матерных вставок как минимум вдвое превышает объем «литературных» слов. Хоть это и не этично, я специально записал несколько полновесных цитат, но вставлю их в дополнение к основному тексту в конце. Еще будучи сталкером, я запомнил важное правило в общении с такими людьми: стараться не задавать вопросов. Слушая историю, на две трети состоящей из мата, ты рискуешь не только упустить нить повествования, но и впустую потратить время, заплутав в хитросплетениях витиеватых выражений. Такое общение таит неочевидную опасность: со временем начинает казаться, что собеседник не понимает сказанного, если ты не прибегаешь к такому же объему матерных слов. Попробуй вообще не материться в подобном разговоре, и может почудиться, будто собеседник оскорблён чрезмерной изысканностью твоей речи.
А то и предъявить могут: «гляжу, ты умный дохуя?»

Вот и распечатана невинность моего повествования. После таких встреч долго пытаешься отвыкнуть от излишней нецензурщины в разговоре. А есть люди, кому обсценная лексика вообще наносит серьезный ментальный урон. Именно для них я создал цензурную версию этой истории, без матюков.

В нашем семнадцатичасовом путешествии по зимнику я на всё это забил. Отделяя зёрна от плевел, можно было очень проникнуться духом мрачной таёжной реальности. А она, признаюсь, завораживает, если вникать.

Снег — асфальт Якутии

Зимником называют дорогу, по которой проехать можно исключительно зимой. Официальный зимник — сезонная федеральная трасса, безопасность которой утверждена автотранспортной службой региона, и даже знаки дорожные на ней расставлены на зиму. Эпилогом к этой истории стали слова нашего водителя: снег — это якутский асфальт. И если раньше я уже упоминал зимники в каких-то своих историях, то сейчас стала ясна истинная их ценность. Якутия — это три миллиона квадратных километров лесов, болот, сопок, распадков, рек и ручьёв, которые, по большей части, покоятся на промёрзших до самого центра земли суглинках вечной мерзлоты. Понимаете, там мамонты еще где-то замороженные лежат! Ждут чего-то. А помимо мамонтов, в тамошних недрах закопаны еще нефть, газ, алмазы и другие полезные элементы химической таблицы. И всё это неровным слоем хаотично разбросано по немыслимо огромной территории, освоение которой требует безмерных затрат времени, денег, соляры, керосина, техники и якуто-часов. Естественно, что прокладка дорог через всю тайгу, реки и болота не выгодна: строительство на вечной мерзлоте — это вообще отдельный стиль хардкора. «Доллар, вложенный в развитие на севере, не равен доллару, вложенному на юге».
Тут человеку на помощь приходит лютая зимушка-зима.

Добро пожаловать в инверсивный мир, где фраза «готовь сани летом» работает с точностью до наоборот. Извилистые русла рек встают льдом, промерзают болота, снег заметает ухабы, и к середине декабря открывается Зимник. В данном контексте — период, в течение которого гигантский округ готовится к лету. Как окрепли холода, десятки тысяч бензовозов, автопоездов, тралов и сухогрузов выстраиваются в очередь, чтобы за сезон успеть снабдить удаленные локации запасами на всё будущее лето. Потому что потом будет никак: через реки нет мостов, сквозь болота не проложены дороги.

Так и наш шофёр, 79 года рождения, профессионал до кончиков волос, водит фуру с юности, начиная еще с первых «камазов». Он-то и поведал нам некоторое дерьмо о важности зимников, о том что снег и холод — основа местной логистики, и еще несколько забавных историй, которые я постараюсь передать в свойственной манере прокопчённого жизнью дальнобойщика.

17 часов

— А рюкзак-то сюда нахуя! В кузов кидай, там чисто, соляры-масла нет, хай там едет! Давай разувайся сразу. Это щас зима заебись, а как лето, всё в глине этой и пиздец.

Рюкзак со шмурдяком бережно укутывается в брезентовую куртку и кидается в снежный сугроб подле нашего оборудования и исполинской запаски. Авось, по дороге не выпадет. В кабину мы берем термос и электронику, чтоб не помёрзла. Я закидываюсь назад в уютный спальник, а Вовчик забирается на пассажирское.

— Я так-то стараюсь пассажиров не возить, не видно же нихуя. — продолжает Олег, — ща поедем, окна затянет вообще наглухо, будем как в танке, ебать, в дырочки пялить. Бокового обзора так ваще никакого не будет!
— Обогрев не справляется? — спрашивает Вовчик.
— Ну, ёптыш, ага! Дышите же, епта, мороз-то поди минус пятьдесят почти! — за водительским окном, к штативу зеркала заднего вида, градусник изолентой примотан. Столбик действительно к 50 жмется. — Ща на скорости как разгоним ветер, так и пиздец, ну.

Накатанный колёсами снежный «асфальт» зимника ничуть не менее скользкий, чем самый гладкий в мире лёд. Машина весом в 25 тонн, пусть и на полноприводном тягаче, тронулась медленно, нехотя и совсем не сразу. Чувствовалось, как огромные колёса долго прокручиваются на месте, совершенно не цепляя протектором зеркальный снег.

— Много жрёт-то машинка? — спрашивает Вовчик для поддержания разговора.
— Дак нормально, ну! Щас-то ладно еще пустые едем, а когда груженая да по кривому зимнику, с аппетитом соляру чавкает, ага. Жрёт литров сорок, а бак на полторы тонны у меня. Видал кубышку в хвосте? Во.
— А разгонял до скольких?
— Восемьдесят едет когда, дак жрёт, как не в коня корм. Это шведка пониженная, она для зимников так самое то. На восьми десятках обороты пиздец шкалят до трёх с половой, хавает много, да износ тоже, хуле, обороты такие. Шестьдесят — шестьдесят пять по трассе нормально. Так-то я соскучился по сокростным-то ёпт, но тут куда разгонишься, вишь, дорога, кривая вся блять, извилистая, узкая. И это еще зимник заебатый здесь, по болоту. Триста вёрст всего до трассы, там еще триста, в городе к часу будем!
— К часу? Мы сюда тридцать часов добирались!
— Ну так то груженые были, ёпт! Пустые с ветерком полетим, без обзора. А ну-ка давай не трожь стекло, следы ж остаются, ты чо, не знаешь.

Вовчик убрал руку от изморози на стекле, оставив на нем отпечаток ладони. Стекла действительно быстро затягивало матовой ледяной поволокой. Сказать по правде, Олег совсем не угадал в своей оценке времени в пути. Выехав в 14 часов, в городе мы оказались только в 6 утра. Почти 11 часов по зимнику и 6 с копейками по трассе. За это время, позавтракав в 10 утра, мы с Вовой съели лишь с десяток леденцов, а Олег вообще только пил воду.

Салон будки, не смотря на приличный объем, оказался тесноват для пассажира. Из-за спальника спинки сидений не откидываются, места для ног мало, и заставлено нашей обувью. Пассажиру приходилось не сказать, чтобы сильно удобно. Олег, естественно, курил, но в салоне не пахло.

— А вы, пацаны, не курите, штоль? — спрашивает он, поджигая сигарету.
— Да не, бросили. Я восемь лет курил, а ты, Плюс?
— Двенадцать.
— Во, двенадцать.
— Ебать красавцы пацаны, отвечаю. Я тоже бросал бля, но тут хуле, ваще никак. Сигарета и водитель — одно целое, ёпт, ага, это я вам говорю. Не знаю ни одного водилы, чтоб не курил. А кто еще и не сигареты.
— Да, представляю. Никотин даёт бонусы к концентрации, — говорю.
— Ну, ёпт. Все легкие уже прокурил, но и есть не хочется и сон оттягивает. Да ебать эту работу, отвечаю. Когда сдельщина пришла, так пиздец. Всё! И жрёшь как попало, и спишь как попало, и куришь как паровоз, и здоровью хана. Вы откуда сами-то?
— Мы из Питера.

Этот ответ на просторах нашей необъятной родины, всегда сопровождается напряженным ожиданием реакции собеседника. Я уже упоминал в Якутских приключениях о том, что к «столично-городским», имея в виду уроженцев «двух крепостей», в регионах относятся по-разному, и далеко не всегда радушно. Но все таки довольно часто вам ответят что-то вроде «ага, бывал» или «ага, служил под Питером», или просто загадочно промычат.

— Ооо, — многозначительно протянул Олег, — ну, бывал там. Чистый город, заебись, власти у вас там держат всё в порядке. Не то, что у нас, помойка тут.

Я невольно вспомнил песню Шнурова «В Питере говно!» и рассказал смеющемуся Олегу про гигантский пятиметровый сугроб, что украшал центр Сенной площади зимой того года. На нем еще черном баллончиком было написано «Беглов — ЧМО», а его вершину любили штурмовать дети. Я поведал шефу о том, что в Питере чисто в основном там, где ходят туристы, если не зима. А во дворах и на окраинах хоть и не сказать, что совсем жопа, но и срач тоже не редкость. Я не упустил шанса привычно поворчать на тему, что родной любимый город совсем уже «омосквел». Всё в нем за деньги, пробки, застройка, реновация и пиздец. Продалась «культурная столица» капиталистам с потрохами.

Про погоду тоже рассказали. Глядя на градусник, питерскую зиму назвать холодной теперь язык не поворачивался. Однако Встречных Ветров Проклятье столицу северную одолевает. И лучше бы -45, да хоть бы и штиль был, да солнечно…

Вовчик тоже вещал. Про то, как много у нас народу, про рай для студентов, метро как телепорт, что услуги курьера окупаются, а в магазинах есть то, что никому вообще не надо. Сколько там у нас всякой движухи, уличные музыканты, сотни музеев, театры, выставки, и почти всё открыто, а то и круглосуточно. И каждый день какой-то праздник, огни и мегаполис.
И на оба наших монолога о далеком городе Петербург, Олег задумчиво, и как-то грустно ответил:

— М-даа. Не то, что мы тут… Живём в болоте, ебём корягу…

Зима год кормит. Для водителя фуры период замерзших болот — сложное, долгое и порой опасное время, сулящее, впрочем, хороший заработок.

— Вон, зимник официально открылся, так и всё теперь. Четыре месяца в будке жить, — говорит Олег.
— В смысле — жить? Прям не вылезая?
— Ну! Летом хуле, работа есть, да дорога не позволяет. Только по трассам, но машин как говна, конкуренция, частником не встать. Так еще и занижают цены, понял, тендер, значт, поделить не могут меж собой. Ну и работаешь или за копейки, или ваще не работаешь. А зимой, понял, работы всем хватает с запасом. Алмаз на месторождения запасы делает. Вон, то селитру, то кирпич, да всю хуйню возят. Колёсы для БЕЛАЗов, видел? Ну.
— И по такому холоду! — наши вопросы и восклицания звучали тупо, потому что ответить на самом деле было нечего, а участие проявить хотелось. Я незаметно делал заметки, чтобы не упустить важных деталей или характерных речевых оборотов.
— Так то еще не холодно, вон -58 в том году как встало! Так слышь, я те скажу, климат меняется. У нас в Вилюйске, чуть южнее, уже яблоня прижилась, понял? Азербайджанская нахуй! Сам в шоке, ну? Мы по приколу её в землю сунули, а она, дура, возьми да приживись!
Мы расхохотались.
— А как не помёрзла?
— Так снегом её в сугроб прикопали и все дела. Очухалась. Оттаивает потихоньку тайга-матушка, я тебе говорю…

В Якутии почти все мужчины — охотники-рыболовы и естественно, я ещё ни разу не слышал, чтобы кто-то тайгу упоминал как-нибудь неуважительно. По зиме дальнобойщик из кабины выходит только по необходимости. Как правило, выходных у них нет в течение всего зимника. Зато летом времени у них гораздо больше, так что появляется время на отдых. Охота, рыбалка, время с семьей, заготовка запасов на зиму. Этакие таёжные летние каникулы. Олег пожаловался, что и зверь уже потихоньку из лесов уходит, рыбы все меньше, особенно крупной. Как ни крути, даже столь малой плотности населения республики достаточно, чтобы реки и леса окрест населенных пунктов потихоньку пустели на добычу: браконьерство в этих краях процветает. А ехать куда-то далеко простому обывателю выходит не выгодно. Впрочем, на взгляд жителя Северо-Западного АО, здесь всего должно быть в изобилии. Но что для Ленобласти изобилие, то для Тайги матушки - почти пусто. Разными категориями мыслим, не без того.

— Нам весной надо было на другой берег реки. Мы проехали по льду, хотя уже пришла смс о том, что переправа закрыта, — это я рассказываю о том, как в апреле пересекали Вилюй по льду.
— Дак зимник закрывают по факту проверок толщины и структуры льда, ясно? Ну там машина долго еще едет. После официального закрытия еще дней семь-десять точно можно. Но знаки как убрали, всё. Считай, если чо случится, сам виноват. Вон, не так давно фура продуктовая провалилась где-то на болотах. Так ты чо думаешь, шофера-то спасли, а фуру там и бросили. В ней яиц было дохуя, пиво, продукты всякие. С вертушки даже новости снимали, как все медведи Якутии епта понял, всё лето там консервы вскрывали! — Олег сдержано, но искренне засмеялся тихим сиплым смехом. Нам тоже стало смешно.
— В смысле, и пиво тоже?
— Да-да, так оно и есть нахуй! Там всё, чо ты думаешь, дорогущий этот контейнер-холодильник когтями своими повскрывали, так жрали там, прикинь яйца всё это, жарища, пиво тухнет, да и медведи где жрут там и ходят, ну и короче прикинь там воняло! — смеётся.
— А чо с фурой стало?
— Ну хуле чо, по зиме вынули, ясное дело. Будке досталось, конечно, но тягач еще куда ни шло. А холодильнику этому пизда за лето. Пришёл в непригодность, ага. И насрано там.

В салоне очень тихо. Внизу под сидушками сонливо урчит огромный движок на 410 лошадок, и слышно, как скрипят и отдуваются амортизаторы кабины. Олег рассказал, что амортизаторы, оказывается, настраиваются под вес водителя и пассажиров вручную, дабы максимально нивелировать вибрацию и тряску. Сухими жилистыми пальцами он держит огромный круглый руль, не отрывая взгляд от одинаковой дороги. В какой-то момент такая тишина удивила, а я понял, что на приборной панели нет никакой магнитолы.

— А ты всё время в тишине ездишь? Ни музыки, ни радио, ничего?
— Не! , — Олег отмахнулся, — Вдруг чо засвистит, отвалится? А ночь если? Не видно ж нихуя! Машинку слушать надо.

Следует отметить, что к этому моменту мы реально ехали как в танке. Обзор из кабины предоставляли четыре узких «продыха» на лобовом стекле и небольшое обзорное пятно со стороны водителя. Правое же боковое стекло было полностью непрозрачным. Даже след от ладони Вовы моментально затянуло. Отопление действительно не справлялось, и конденсат стремительно замерзал на однослойном стекле. Над головой водителя светятся два экранчика: в оранжевом узнаю рацию СВ диапазона, а что там синим светится — не пойму.

— А что там у тебя синим светится рядом с рацией?
— Так это стукачок. Тахограф этот блядский. Синим светит — это я типа отдохнул.
— Эээ… В смысле? — я о таком не слыхал.
— Да короче, таймер, типа работы и отдыха водилы, понял. Смотрит сколько я за баранкой провожу без сна. Раньше как началось, когда начали с оклада на сделку переводить, так пиздец — дольше едешь, больше получаешь. Ну и понятно водилы до исступления за рулём, лишь бы копеечку заработать. Засыпали, теряли контроль, аварии короче, страшные — пиздец. Смерть нахуй. Вот и ввели потом тахографы эти. Слышишь, да? Нет, чтоб оклад обратно вернуть, так они палево дополнительно повесили, пидарасы. Гайцы, понятно, первым рылом тахограф смотрят. Он если красным светится, значит я за рулем уже больше положенного без отдыха, тогда штраф, прикинь. Но в тайге то похуй, где тут гайцов на зимнике встретишь. Хотя верь, и тут встречаются!
— То есть погоди, зарплата зависит от того, сколько ты за рулём?
— Да, в основном количество ходок в месяц решают. Ну, положим, одна ходка — тридцать рублей. Десять за месяц — триста штук, нормальные бабки. Но десять ходок пойди еще накатай — охуеть же можно. Получается, меньше спишь — больше денег.
— Это же ужас. В погоне за деньгами от здоровья и безопасности отказываться приходится.
— Да не то слово! Аварии одна за другой, еще бы! Денег надо, вон не ешь не спишь, у всех же жена дети, ипотека, кредиты, всё ж дорожает только. Так ты поди прикинь: чуть что с машиной, так из своего кармана платишь!
— Это как это?
— Да как нахуй, будку помял — плати. Наебался где-то — плати. Это был один чудик. Прикинь, бамбас не убрал, спалился, на лям прикипел. Отдавай и пиздец. А он что? Взял да свалил куда-то.
— Бамбас? Это что? — спрашиваю.
Олег усмехнулся.
— Это такая бутылка чтобы ганджубас курить.
— Охуеть… За рулем что ли?
— Ну! И такие бывают, ага! Так вот, не спрятал. На банку прилип в конторе*. Ну и пиздец, прав лишили, а без прав как мульт отработать? Ну он и сбежал, чо остается. Контора лям штрафа сама потом платила.
— А нет что ли контроля медицинского? — спрашивает Вовчик.
— Дак то в нормальных фирмах. Там и на синьку и по этому делу проверки каждый день. А бывает, что только на синьку. А ты думай, в ходку ушел на неделю за солярой куда-нить в Магадан. Кто там чо по зимникам целыми днями проверит. Ну и ясно дело набухиваются, причем многие, понял!
— И с тобой аварии случались?
— Бля, да чего только не случалось! Случаев нескончаемо! Однажды поворот глухой, скамейка на меня одноногая** с тропы вылетает, я еле-еле будку с дороги убрал! Так он мне в бочину, чо думаешь, вскользь. Бак помял, крылья, кузов, пиииздееец. Я выбегаю чо-каво, а это чучело ни слова связать не может!
— В говно что ли?
— Да я те говорю, ну! Закрытый поворот, хоп вылетает. Я его заметил, а он меня прикинь, нет! Но кабинет он себе сильно, конечно, тогда расчесал.
— А санкции к нему какие-то применили? За такое же прав навсегда лишают. — Да ну, откуда там менты? К тому ж он синий был.
— Не, ну вот он тебе бочину расцарапал, а дальше что?
— Дак чо, скотчем ему плёнкой стекла заклеили, морозяка был тоже. Ну он мне выслал потом двадцатку.
— И её хватило?
— Да хватило в принципе, чо. Даже на стол малёха осталось…

Все это время Олег цепким, внимательным взглядом неотрывно следил за дорогой, отвлекаясь только чтобы прикурить или попить воды. Он являлся совершенно неотъемлемой частью всего механизма. Как капитан судна буквально нутром считывает поведение своего судна, так Олег с тягачом стали единым целым. Чувствовали друг друга и понимали. Иногда рация шипела что-то вроде «трал на связи? пропустишь?» и он пропускал, снимая тангенту очень странным ломанным жестом, как будто это не рука была у него, а механический манипулятор с дополнительным шарниром. Наверное, больше всего напоминала паучью лапу тогда. Олег отвечал короткими фразами, очень сильно растягивая слова: «давай, удачной дороги» или «ща пошире будет, помедлю». Как танкер качает на больших волнах, так и мы, скрипя замерзшими пружинами, лениво и неспешно переваливали покатые выпуклости таёжного рельефа. Удивительно белым был вокруг лес. Словно выращенный целиком из кристаллов соли, он празднично сверкал в свете фар. Быстро смеркалось, и в нашем «кабинете» текла вялая болтовня вообще обо всём. Неожиданно Олега вовсе не волновали политика, ситуация в мире, ковид или что-то такое глобальное. Это было странно, ведь обычно «кухонные эксперты» встречаются тем чаще, чем дальше ты от «цивилизации».
В мире Олега было важно то, что в правление Алросы (Алмаз, как он её называл), пришли москвичи, и теперь всё пытаются развалить. Говорил, что сдельная оплата — это жопа, но и там где оклад «строевым хором каждый день туда-сюда», он тоже «манал». Жена и дети ждут весны, пока батька на зимнике заработает. Рассказывал, как две недели прожил в кабине, ждал пропуск в вахтовый поселок. Он расстроен, что перекусить в дороге стало негде: коронавирус прибрал к лапам все придорожные кафешки в этом направлении. В Чернышевске, говорит, раньше вкусно кормили. А вы, пацаны, тоже не обедали?..

На узком участке Олег поцапался с шофером встречного бензовоза. Тот сделал ему замечание по поводу разъезда в узком месте. Олег ему в открытое окно так отвечал:
— Бля чо орешь, ебать! Ишь, пиздодельный какой! Места проехать — дохуя! О-о-о, старики охуели, — продолжал он нам, закрыв окно, — я отвечаю! Не, старость-то я уважаю, но эти, блять, алмазные, совсем уже ёбнулись! Видят что моложе, так каждый пытается уму-разуму научить! На окладе сидят, соляру по триста кило с бочки сливают и выебываются еще!..

Он рассказывал, что раньше кентяра его близкий тоже на цистерне работал. Дак соляра второй зарплатой шла. Вообще отличное было время. А щас датчиков понаставили, но в такой мороз всё равно сливают, ужимается же арктика…

Имеется в виду арктическое дизельное топливо, что идет в Якутии по 75р за литр. Зимняя солярка, которая не парафинизируется при сильных морозах. От перепада температур у ДТ меняется плотность. И в пересчете массы на литраж, происходит определенная потеря в литрах. Этим оперируют недобросовестные водилы, сливая с цистерн топливо в обход контрольных датчиков, чтоб продать на стороне.

Сумерки стали ночью по щелчку рубильника. Это Олег включил «люстру». На крыше вспыхнули пять прожекторов, и перед тягачом снова случился день.
Потеплело так же внезапно. Минус 45 превратился в 30 с лишним, и пошел мелкий снежок. Он припорошил накатанную дорогу, сделав её еще более чудовищно скользкой, зато немного оттаяли окна.

Вы знаете, какой убаюкивающий эффект оказывает монотонное движение ночью по освещенной фарами лесной дороге? Особенно зимой, особенно в снег? Очень-очень серьезный. Сопоставимый с общим наркозом. Как будто тебе делают укол прямо в веки. Они становятся магнитными, и нет совершенно никакой возможности держать их открытыми. Глаза закатываются сами собой, зрение теряет фокусировку, а сознание отъезжает куда-то в сторонку, загипнотизированное урчащей монотонностью.
Опыт дальних поездок быстро угомонил мои попытки сопротивляться сонному заклинанию дороги. В конце концов я сидел на заднем диване, где обычно спят. Так какого лешего я на нем сидел, спрашивается? Укутавшись какой-то фуфайкой, я вытянулся в «спальнике» и незамедлительно уснул под гул двигателя и мирную болтовню Вовчика с хозяином дорог.

Снилась, как всегда, разная жуть. То я остался на пассажирском один, Олег куда-то ушел, а тягач начал разгоняться вперед по запаркованной улице. Ручной тормоз не работает и педаль не прокачать. То какой-то человек заглянул в лобовое стекло. Заглянул так, как будто ростом был несколько выше четырехметровой кабины…

Разбудило меня странное чувство, будто мы едем куда-то не вперёд. Во сне мне не хотелось об этом переживать, но я буквально пустым желудком ощутил однозначную неправильность направления, и все же очнулся. Вся конструкция «трал-тягач» скользила назад. Олег руками-манипуляторами неистово крутил огромный руль самым невероятным образом, пытаясь что-то разглядеть в крохотной полынье окошка заднего вида. Оказалось, что на повороте мы не смогли заехать по скользкой дороге на пригорок. Потеряв скорость, тяжеленный сорокаметровый трал потащил тягач обратно в лес. В полудрёме я не осознал всю крутость ситуации, но Вовчик потом уже рассказал, насколько тонко и ювелирно отработал шеф. Еще чуть-чуть и мы «сложились» бы в лес, и только ночь знает, сколько времени мы бы оттуда тогда выбирались. Чтобы подняться на пригорок, они с Олегом вышли и нацепили на одно колесо специальную цепь. С её помощью машина возымела сцепление с покрытием и таки заехала на злосчастный пригорок, а мы с Вовчиком поменялись. Он отвалился спать, а я занял место штурмана.

Вскоре с зимника выехали на трассу. Трасса — это когда дорога есть и летом тоже. Обычно является отсыпной «грейдеркой», которая значительно шире и прямее извилистого пути по болотам.

— Короче, вернуть время назад, — продолжал Олег о своем, — я б никогда нахуй так не работал. Всё развалили на сделке. Жопа полная, конкуренция, мусора ебут, короче на хуй. Не стоит оно того.
— А чего не уволишься тогда?
— Да чуть без работы посиди, тянет обратно, прикинь. Прям манит.
— Ты пробовал?
— Ну! У меня авария была, я после неё два с лишним месяца не работал, так тянуло! Хотелось обратно за руль, опять в ходку уйти. Держит это дело, понял, не отпускает.

Я не ответил, и мы очень долго молчали залипшие каждый в своих мыслях. Глухая черная ночь. Одинаковые белые ели смазываются в колючие стены, возведенные по обочинам скользкой, размытой дороги. И мелкий снег, искрящийся волшебной сонной пыльцой, превращает всё в статичную черно-белую картинку гиперпрыжка.
Стукачок-тахограф давным-давно уже светится красным.

Олег в какой-то момент останавливает автомобиль. Остановочный путь у него метров пятьсот.
— Это не просто спать хочется. Это как серьезный глюк, когда в думки погружаешься, и дорога гипнотизирует, ты вроде не спишь, но тело отключиться может. Тогда пиши пропала, считай как уснул. Надо упасть на баранку минут на десять, ночь, она всё равно своё берёт.

Он откопал где-то под собой теплую толстую шапку, уложил её на верхнюю часть руля, уткнулся в неё виском и тут же засопел. Его худой силуэт неудобно прогнулся. Я сидел в темноте, представляя, с какой болью в затекшей шее он вскоре поднимется.
Мне почему-то стало его жалко. На мгновенье Олег представился мне комаром, попавшим в бесконечную паутину дорог так давно, что стал в ней пауком — хозяином и управителем. Но такое сравнение я сразу откинул. Всё таки он больше напоминал сталкера, которого всегда теперь Зона зовёт, и без ходки уже никуда. Такие мужики, как Олег — эритроциты в старом, могучем организме. Они доставляют кислород к удаленным органам для их функционирования. Никакой алмаз не будет добыт, если на горно-обогатительном комбинате нет топлива. Деревня снабжена продуктами и медикаментами. Кому-то привезли телевизор, а кому-то целый поддон кирпичей для строительства, или тонны селитры для подрыва карьера. И доставить все это могут только они, дальнобойщики. И зачастую только лютой зимой. Ни авиация, ни судоходство в тех краях не в состоянии обеспечить удаленные селения нужным количеством необходимого.

Вот и живут они целыми зимами в своих кабинетах, ставши единым целым с машиной. Почти не едят, спят по полчаса в сутки, курят в тишине, и крутят баранку.
Покуда ночь своё не заберёт.

Финиш

В городе мы оказались в 6 утра. Под конец почти не разговаривали — мысли не складывались. За 17 часов дороги Олег спал на руле два раза по 15-20 минут. «Чисто чтобы глаза прояснились и глюк прогнать». Он отказался даже от маленького леденца, которых я чудом кинул в карман с десяток. Он прогадал с лимонадом, так что тот закончился. Хорошо, что еще оставалась вода.
За 17 часов мы проехали около 700 километров, и не было ни единого места, где можно было бы зайти перекусить, заправиться, сходить в туалет или даже купить воды. Представьте, это почти как от Питера до Москвы, только нет вообще нихуя.

Мы выпрыгнули на единственной в городе АЗС, куда, к счастью, можно приткнуть пятьдесятиметровую громадину для заправки. Выгрузили своё рожно, откопали из-под снега рюкзаки, тепло попрощались с хозяином дороги. Впервые за долгое время поездки я увидел его лицо в анфас при свете. Уставшее и сухое, с очень грустными, добрыми глазами.

Мы отправились домой, а он, чтоб вы думали, заправил еще полтонны арктики, купил лимонада, и поехал к себе в Вилюйск. Еще 270 километров, еще 4 — 5 часов дороги.

Конец.

* Прилипнуть на банку - сдать положительный анализ на вещества.
** Одноногая скамейка - двухосевая scania )))

НЕУПРОЩЕННЫЕ ЦИТАТЫ

ВНИМАНИЕ, МАТЕРШИНА))))

Приведу сюда пару точных цитат чтобы было понятно, на сколько я снизил концентрацию мата в репликах Олега. Все они встречаются в тексте выше, но в моей интерпретации.

Про аварию:

Про медведей, которые гадят:

Про работу: