Константин Сараджев и его уникальный дар
Константин Сараджев - чудо-музыкант, национальный гений, малоизвестный у нас на Руси.
Он родился в Москве в 1900 году в музыкальной семье. Отец Константина Сараджева — дирижёр, мать — ученица Сергея Рахманинова. В детстве он легко осваивал различные музыкальные инструменты, но однажды услышав звук колокола, почувствовав его обертона, понял, что колокола — вершина всех музыкальных инструментов. После этого случая он всю свою жизнь посвятил колоколам.
Его сестра Тамара Константиновна вспоминала, что он был еще совсем ребенком, когда стал реагировать на звуки колоколов. Плакал, когда его уносили от колокольни. В игрушки не играл, просил подарить колокол. У него была целая «колокольная» коллекция. А еще он играл мелодии на флакончиках от духов.
Константин Константинович обладал необычным даром. Он имел не просто абсолютный слух, а различал в одной ноте 1701 оттенок, ассоциируя его с цветовым спектром. Этот необычный феномен получил название «цветной слух».
Да, Котика изучали, и неоднократно. И ученые, и врачи, и музыканты. Знаменитый психолог Н.А.Бернштейн однажды попросил Сараджева надписать на конвертах тональности цветных лент, туда помещенных. Через некоторое время он повторил опыт. Когда он сверил содержимое прежних и новых конвертов, то убедился, что запись была абсолютно идентичной. Кто знает, может быть, он и для будущего был гений…
В 14 лет он впервые в своей жизни ударил в колокол, в 15 – освоил технику трезвона, игры во все колокола. Он играл забывая обо всёем на свете. Иногда почти силой его уводили с колокольни.
Он слышал то, чего не слышали другие. Потому что колокола звучали для него совершенно иначе. Для Сараджева они имели свою индивидуальность и «звуковую атмосферу». Потому что теория этой музыки строилась не на нотах, а на сочетании индивидуальных звуковых атмосфер, имела иные правила. Это удивительно, но он различал каждый из звучащих 4 000 московских колоколов! Звон каждой церкви имел для него свой неповторимый цвет.
Но люди… Он сокрушался, что их осознание того, что колокол – элемент чисто музыкальный, еще спит очень крепким сном.
Однако звучали не только колокола, но и здания, деревья, металлы, стекло, драгоценные камни и даже сахарница на столе, которая именно соль-диез. Замечание о том, что «этот дом в стиле до 102 бемолей», смущало людей, но для него это было так естественно и гармонично! Каждый человек для него тоже звучал, даже если он при этом молчал или был изображен на фото. Марина Цветаева звучала как «ми семнадцать бемолей минор».
Интересно, что он мог слышать звучание предметов и людей, находящихся далеко от него.
Всегда знал, когда к дому подходил его отец. В это почти никто не верил.
Сараджев страдал оттого, что другие люди не слышат этого. И к тому же не видят. Не видят, что ре-мажор имеет темно-красновато-оранжевый цвет! Такое одиночество тяготило. А фальшивые музыкальные звуки причиняли боль.
Каждый предмет для него звучал и составлял звуковую и цветовую гармонию с окружающим миром. Цветовую потому, что Сараджев также видел звук, предметы и людей, излучающих цвета в своих музыкальных тональностях.
"Я будто бы единственный слышащий в мире глухих. Я живу как иностранец без знания языка, оказавшийся в чужой стране."
Сараджев совершенно ни на кого не похоже сочинял для рояля и прекрасно на нём играл, пытаясь передать «гармонизации» колокольного звона, но при этом очень холодно относился к этому инструменту.
Документально подтверждено, что им сделана нотная запись 317 «индивидуальностей» (обертоновых рядов) наиболее крупных колоколов всех московских церквей, монастырей и соборов (всего 295 колоколен и звонниц). Помимо традиционной нотной записи всю эту динамику звучаний колокола Костя описывал и изображал в виде «звукового дерева».
«Я звонил во многих церквах, но в некоторых церквах считали, что звоню я не так, как следовало бы, что это — грех именно так звонить, что господь накажет меня за такой звон; лица, слышавшие мой „звон", говорили, что он совершенно не таков, какой должен быть церковный, и что было бы замечательно, если бы удалось мне устроить колокольню, которая была бы чисто художественно-музыкальной, концертной...» (из письма М. П. Аркадьеву, заведующему сектором искусств Наркомпроса).
Один из восторженных отзывов об игре звонаря оставила актриса и журналистка Мария Гонта:
«На фоне синевы выделялся летучий силуэт человека, без шапки, в длинной рубахе, державшего в руках веревочные вожжи ушедших в небо гигантских коней. Маленькие колокола неистово гремели, раскалывая небо жарким пламенем праздничного звона. Большой колокол — как гром, средние — как шум лесов, а самые маленькие — как фортиссимо птиц. Оживший голос природы! Стихии заговорили! Это музыка сфер! Вселенская — теперь бы сказали — космическая!»
В 1920-х годах закрылся Никитский девичий монастырь. Сараджева всегда привлекал тембровый подбор колоколов этого монастыря. До 1930 года он поднимался на его колокольню, и люди собирались, приезжая из других районов города, чтобы слушать его удивительные концерты. Среди них были и Шаляпин, и Рахманинов. Казалось, что играл не один человек, а оркестр.
Умолкла и колокольня Сретенского монастыря. Набор ее колоколов называли «историческим памятником высоко музыкального достоинства», а сам Сараджев писал о них:
«Колокола, представляя из себя величайшую художественно-музыкальную научную ценность, никак, ни под каким видом не должны быть подвержены уничтожению».
Однако в 1925 году разрушили храм преподобной Марии Египетской, затем храм Николая Чудотворца. Из всех церквей сохранилась лишь церковь Сретения Владимирской иконы Божией Матери. Исчезла и святая колокольня. Знаменитые на всю Россию монастырские колокола продали в Англию, в Оксфорд. И лишь один из 19 колоколов каким-то чудом остался на Родине.
Несколько лет звонарь писал во все инстанции вплоть до лично наркома просвещения Анатолия Луначарского с просьбой устроить московскую концертную колокольню на базе его любимой колокольни Храма Марона Пустынника в Старых Панех (Якиманка), по его мнению там был собран один из самых гармоничных в Москве ансамблей колоколов.
Особая история – поездка Константина Сараджева в Гарвардский университет (США) в 1930 году. Американский миллионер Чарльз Ричард Крейн задумал создать в Гарвардском университете русскую колокольню и закупил для этой цели в России комплект колоколов, снятых с колокольни московского Данилова монастыря, в отборе которых принимал участие Сараджев, и добился для звонаря разрешения на выезд в США с целью их настройки.
К сожалению, из-за языкового барьера, ряда мелких недоразумений и общей атмосферы взаимного непонимания звонарь вскоре попал в больницу, после чего был отослан обратно в СССР, а гарвардская колокольня так и не была настроена по русским канонам. Уникальные колокола Данилова монастыря вернулись в Москву только в 2008 году после того как, согласно договоренности, в России были отлиты их копии для Гарвардской колокольни.
А дальше случилось страшное. Отдельные местечковые запреты на колокольный звон, утверждаемые «по просьбам трудящихся» начались в СССР с 1926 года. А в 1930 году колокольные звоны в Москве были запрещены. Впоследствии церкви стали попросту закрываться, а колокола пошли на переплавку.
Источники утверждают, что из всех московских церквей полный комплект колоколов в те годы сохранился всего в двух церквях. Эти события подкосили и так не слишком здорового от природы Сараджева. Колокольный звон, знакомый и любимый с детства, самый значимый для него, умолк. Нависла тишина, которая казалась зловещей.
«Кто знает, может быть, и сбудется то, во что он верил, -рождение новой области музыки... Воскрешение давних времен, когда, … это было народным искусством, голосом народных торжеств? То, что начато было полвека назад, это, может быть подхватят и продолжат наши потомки? Зазвучат колокольные голоса людей, подобных Котику! Как он верил, что их черёд придет и музыкальная Россия встанет впереди всех народов и мощнее, ярче, чем это было встарь.» (из книги А.Цветаевой "Мастер волшебного звона")
Он написал 116 произведений для колоколов, писал труд всей его жизни «Музыка – колокол», посвященный музыкальному мировоззрению и колокольному звону. Но все мысли так и остались в потерянных рукописях, из которых сохранилась лишь одна глава...
Вся его жизнь прошла в изучении возможностей колокольного звона — уникального пласта русской культуры, уходящей в глубину веков; создании на ее основе нового, неведомого прежде, направления в музыке.
Константин Сараджев мечтал о создании концертной звонницы на родине и о трансляциях колокольной музыки на весь мир. И он не забыт, потому что звонят московские колокола.
