Киргизская мама ленинградских ребятишек
В одном из сёл на берегу Иссык-Куля, в далёком 1942 году, произошло событие, которое стало символом человечности и милосердия. Оно затерялось среди тысяч других историй Великой Отечественной войны, но его значение невозможно переоценить. Эта история о том, как семнадцатилетняя девушка спасла сто пятьдесят детей из блокадного Ленинграда — истощённых, больных, обессиленных. История о том, как она стала для них матерью, сестрой, наставницей и хранительницей надежды.
Её звали Токтогон Алтыбасарова. Она была не просто героиней своего времени — она была человеком, который, находясь на грани своих возможностей, совершил то, что многие считали невозможным. Её подвиг не был громким или ошеломляющим, как победы на фронте. Он был тихим, но глубоким, как шёпот сердца, раздавшийся в самое тёмное время.
В августе 1942 года ко многим пристаням высокогорного озера Иссык-Куль подгоняли телеги с лошадьми. Ждали баржу с детьми, которых удалось чудом вывезти через Ладогу из блокадного Ленинграда. Истощённых детей партиями ссаживали на берег около посёлков и городков: Чон-Сары-Ой, Чолпон-Ата, Пржевальск, Темировка, Рыбачье…
На Светлом мысе маленьких ленинградцев встречала секретарь сельсовета из посёлка Курменты 18-летняя Токтогон Алтыбасарова.
Как в юном возрасте девушке доверили столь ответственный пост, поделился с нами её сын Марат:
— По документам мама родилась в 1923 году, на самом деле она появилась на свет годом позже в селе Курменты, Пржевальского уезда. Она сама в раннем детстве научилась читать. Все только диву давались. Курменты — отдалённое горное село, где сплошь было киргизское население, а Токтогон вдруг, слушая радио, заговорила на русском языке. А потом в школьном возрасте самостоятельно выучила ещё и сложнейший арабский язык. К ней, как к переводчику, со всей округи приезжали с письмами и документами как на русском, так и на арабском языках. О феноменальной её памяти ходили легенды. Уважительно Токтогон иной раз называли «ходячей энциклопедией».
В 1941 году, когда всех мужчин из Курменты забрали на фронт, председателем сельсовета, как самую образованную, поставили Токтогон Алтыбасарову. Девушке, которая была к тому времени комсоргом, не исполнилось ещё и 17 лет.
— На возраст мамы тогда никто не смотрел, с неё спрашивали план по сдаче фронту хлеба, овощей, мяса, — рассказывает сын Марат — А летом 1942-го, из райкома партии пришло сообщение, что в Курменты привезут из блокадного Ленинграда 150 детей. Мама с сельчанами стали готовить помещение для ребятишек. В селе пустовал барачный дом, который построили под общежитие школы фабрично-заводского обучения. Колхозники соорудили детям матрацы, набив мешки сухим сеном.
В августе 42-го с баржи спустили на берег истощённых ленинградцев.
— Мама рассказывала, что на детей было страшно смотреть: малыши были опухшие от голода, с большими головами, тоненькими шеями. Многие так ослабли, что не могли самостоятельно ходить. Их погрузили на брички и привезли в село. Вместе с детьми от полутора до 12 лет приехали директор детского дома Пётр Павлович Чернышев, воспитатель и медсестра.
Токтогон Алтыбасарова обошла в селе каждый дом. Ничего не просила, а только рассказывала о синюшных заморышах и о том, что крохам довелось пережить. И люди стали приносить ленинградцам последнее, что было в доме, — молоко, кумыс, кислый сыр курут. Прикатывали в детский дом тачки с картошкой, свёклой. Не по указке сверху — от души и сердца.
— Старики рассказывали, что порой своим детям отказывали в плошке супа и крынке молока, чтобы накормить блокадников. Мама сама отпаивала малышей молоком, по две-три чайных ложечки в час. Больше им сразу давать было нельзя. Одного мальчика начала кормить, а он в крик: «Где моя мама?» Токтогон выскакивала на улицу, ревела от бессилия и жалости, потом вытирала слёзы, возвращалась и продолжала кормить.
Отправляя детей из блокадного Ленинграда, самым маленьким из них вешали на руку клеёнчатую бирку, где чернилами были написаны их имена, фамилии и год рождения. Малыши плакали, тёрли ручками глаза. За время долгой дороги от детских слёз чернильные надписи на бирках поплыли, а то и вовсе стёрлись.
— Некоторые детишки не знали, как их зовут, а требовалось выписать им свидетельство о рождении. Маме приходилось придумывать им имена и фамилии. Из соседнего рабочего посёлка к ней приходили в сельсовет за справками русские специалисты. Она у них спрашивала: «Как ваша фамилия? А как зовут вашу маму, сестру?» И потом вписывала их имена и фамилии в метрики детей.
Каждая семья из села Курменты взяла шефство над двумя-тремя приезжими ребятишками. К осени женщины сшили ленинградцам из войлока телогрейки, связали носки. Токтогон Алтыбасарова каждый день после работы забегала в детский дом. Старшие девочки звали её Тоня-эже. Так принято было обращаться в Киргизии к старшей сестре. Малыши называли мамой. Невысокой, худенькой Токтогон хватало на всех.
«Жайдын толук кезинде…». Слова этой незамысловатой колыбельной до сих пор помнит наизусть Екатерина Ивановна Шершнева. Когда дети, вспоминая бомбёжки, начинали плакать, мама Токтогон тихо напевала нам её. Вот воспоминания о том времени:
— Я в блокадном Ленинграде осталась с мачехой. Отец, Иван Захарович Задыхин, ушёл на фронт, и больше я его не видела, — вспоминает Екатерина Ивановна. — В память врезался занесённый снегом город, 40-градусные морозы, изморозь на стенах квартиры. Но страшнее холода был голод. Люди отдирали обои, на обратной стороне которых сохранились остатки клейстера, и варили из них суп. В один из дней мачеха исчезла, оставив меня на попечение своих родных. Когда начались страшные мартовские дни 42-го, они посадили меня, девятилетнюю, вместе с другими детьми в кузов грузовой машины. Мы прорывались из осаждённого города через Ладожское озеро. Прямо у нас на глазах ушла под лёд, ехавшая рядом, машина. В образовавшейся полынье остались плавать только детские головные уборы. Мы вырвались чудом. Путь в Киргизию был долгим. Нас привезли на Иссык-Куль только в августе. На пристани нас, дистрофиков, встречала Токтогон. Все годы, что мы жили в детском доме на берегу Иссык-Куля, она продолжала нас опекать, как родных детей.
Я помню, как старшие девчонки, уезжая работать на текстильный комбинат в Ташкент, плакали, прощаясь с мамой — Токтогон. Я тоже рвалась на так называемое трудоустройство, но меня после седьмого класса направили учиться в педагогическое училище в Пржевальск. После его окончания поехала работать в самый отдалённый район, в высокогорное село Тянь-Шаня. Я там была одна русская на многие километры вокруг. Те четыре года я вспоминаю, как лучшие в своей жизни. Со 2-го по 7-й класс преподавала в школе русский язык. Потом меня из горного села забрал муж. Он тоже был детдомовец из семьи репрессированных, родом из Алтайского края. Отец его был расстрелян, мать умерла в тюрьме. У меня тоже никого из близких не осталось. Прислонились друг к другу, так и живём вместе уже 57 лет. За эти годы вырастили двух сыновей, один живёт во Владивостоке, второй — в Новороссийске. Зовут нас к себе, но мы прикипели к этой стране небесных гор. Киргизия стала для нас второй родиной.
В республике указом президента блокадников приравняли к ветеранам Великой Отечественной войны, которые получают существенную надбавку к пенсии. Но Екатерина Ивановна пока так и не получила статус блокадницы.
— По всей видимости, мы с отцом не были прописаны в Ленинграде. На все мои запросы приходят ответы: в списках не значилась. В то же время у меня есть справка, что я была эвакуирована из Ленинграда.
Из-за путаницы в дате рождения не могут признать официально блокадницей и, живущую в Киргизии, Валентину Ивановну Степанову (по мужу — Ащеулову). В детском доме во время пожара сгорели все её документы. При восстановлении бумаг в графе «дата рождения» ей написали 1935-й год. Лишь недавно из архивных документов выяснилось, что она родилась в 1937-м.
— В осаждённом Ленинграде меня нашла на кровати около мёртвой мамы одна из женщин-общественниц. Я ей сказала: «Мама легла и не встаёт». Три дня я ничего не пила и не ела, — вспоминает Валентина Ивановна. — Меня, четырёхлетнюю, забрали в детский дом. Плача под одеялом, вспоминала своего отца. Он был военный по профессии. Я помнила, как часто трогала широкий кожаный ремень, который он носил.
Ленинград бомбили, нас решили эвакуировать. На грузовой машине привезли на железную дорогу, посадили в телячьи вагоны, насыпали на пол сена. Состав из-за постоянных авианалётов и повреждённых путей подолгу стоял. Кормили нас жмыхом, другой еды не было.
Приехали во Фрунзе. Выяснилось, что детдом имени Крупской переполнен, и нас, ленинградцев, отправили на Иссык-Куль, в село Курменты. Токтогон с сельскими жителями выхаживали нас, как собственных детей. До сих пор помню, как успокаивалась, забравшись к ней на колени. Стоило Токтогон появиться у нас, как её со всех сторон облепляли дети. Она приносила нам печёные кусочки тыквы, которые были вкуснее всех пирожных на свете!
Потом я попала в детский дом в Чон-Саруу. Глиняной посуды не хватало. Ячменную затируху нам наливали в кулёк, свёрнутый из листа лопуха. Мы ходили, собирали очистки от картошки и пекли их на костре.
Когда закончилась война, все старшие ребята вернулись в Ленинград. Кого дядя, кого отец нашёл. Мы, малыши, остались в Киргизии. Помню, медсестра Лидия Ивановна сказала: «Ну куда их везти? В Ленинграде же всё разбомбили, не осталось целых ни детских садов, ни школ».
В детском доме Валентина Ивановна прожила 10 лет — до 1952 года. После окончания училища работала на кенафной фабрике прядильщицей. Числилась стахановкой, её портрет висел в парке на доске почёта. Вышла замуж за красавца — горного инженера Альберта Ащеулова, они вырастили двух сыновей — Юру и Сашу.
— После развала Союза хотела вернуться в Ленинград. Муж съездил «на разведку», а когда вернулся, сказал: «Климат там для меня тяжеловатый, дышится с трудом». В 52 года Альберт умер от сердечной недостаточности. С 1992 года я живу одна.
Чтобы помянуть своих погибших родных, блокадники Ленинграда, волею судьбы заброшенные в Киргизию, приходят к монументу в Парке Победы в Бишкеке, который был открыт в мае 2012 года.
44 года она проработала в сельсовете, в родном селе Курменты. 23 раза избиралась депутатом поселкового, районного и областного советов. Была членом коллегии Верховного суда Киргизской ССР.
— Маму приглашали на учёбу, сулили хорошие должности во Фрунзе. Но отец рано умер, мать болела, а на руках были маленькие братишки и сестрёнки, которых нужно было поднимать, ставить на ноги, — рассказывает Марат.
— Не могла она оставить и своих блокадников-ленинградцев. Все десять лет, пока существовал детдом, они были под её опекой.
— Папа был из нашего села. Приписав себе два года в возрасте 16 лет, добровольцем ушёл на фронт. Был командиром отделения разведроты. Женщины из нашего села отправляли бойцам на фронт посылки. Так получилось, что связанные мамой варежки и носки попали к нашему отцу. Наверное, это была судьба. До того, как он ушёл на фронт, они близко не общались. Их свела вместе война. Они стали переписываться.
Вернулся отец в Курменты в марте 45-го, весь израненный, грудь в орденах и медалях. Вскоре они поженились. В семье Алтыбасаровых родилось 9 детей. Одна из дочерей в 23 года умерла от лейкемии.
— Сестра только получила диплом, и через месяц её не стало, — говорит Марат. — Старшая сестра, Шура, получила юридическое образование, работала в аппарате правительства. Айнагуль, Мурат и Бернет стали учителями, причём заслуженными. Урмат и Самат — водители. Я — механик, закончил Фрунзенский политехнический институт, младшая сестрёнка, Гульнура, — хирургическая медсестра. Мама гордилась своими 23 внуками и 13 правнуками.
В Курменты со всей России от выросших детей-блокадников Токтогон приходили письма.
— Когда в 1952 году детдом закрыли, повзрослевшие воспитанники разъехались, кто-то на учёбу, а кто-то вернулся на родину, в Ленинград, Каждый год, когда созревали в саду яблоки, мама готовила фанерные ящики. Потом посылки с фруктами я несколько дней носил на почту. Бывшие детдомовцы получали весточку из Киргизии, которая приютила их в войну. Мама помнила всех своих «приёмышей». Кто чем болел, как кто учился, чем увлекался. С теми, кто остался жить в Киргизии, она встречалась у монумента в Парке Победы.
Мамы не стало 11 июня 2015-го года. Ей шёл 91-й год. Последние два года она болела. Я забирал её на зиму из села к себе в Бишкек. Условия жизни в городе всё-таки были получше. За всю жизнь она ничего ни разу не попросила, только отдавала. А тут, чтобы нас не стеснять, решила попасть на приём к президенту, думала, может быть, ей выделят однокомнатную квартиру. Записалась на приём, но её в аппарате президента так и не приняли.
Только после смерти президент Киргизии Алмазбек Атамбаев прислал её родным телеграмму с соболезнованием и выделил материальную помощь семье.
Из всего ценного, что осталось у передовика Токтогон Алтыбасаровой, это коробка с юбилейными медалями, папка, которая едва закрывалась от многочисленных почётных грамот, и ящик с письмами от её подопечных ленинградцев.
- медаль “Ветеран труда”,
- орден “Материнская слава 2 степени”,
- медали Материнства I-й и II-й степеней?
- юбилейные медали СССР и России, приуроченные к юбилейным датам Победы в ВОВ,
- 20 февраля 2024 года Токтогон Алтыбасаровой (посмертно) присвоено звание Герой Труда Кыргызской Республики - в честь 80-ти летия со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады, за значительный вклад в воспитание детей, эвакуированных из блок блокадного города в Кыргызстан.
На чёрной мраморной плите выбит шпиль Адмиралтейства и лучи прожекторов над Невой, а чуть ниже — барельеф из белого мрамора: женщина-киргизка, держащая на руках русского ребёнка.
Деньги на монумент собирали всем миром. Инициаторами возведения памятника стали Анна Алексеевна Кутанова (в девичестве Иванова), которая 17 лет возглавляет Киргизское общество блокадников Ленинграда, и сын Токтогон Марат.
Всю блокаду Аня провела в Ленинграде. Скидывала с крыш домов зажигательные бомбы, рыла окопы, как связная под бомбёжками носила донесения. В 13 лет получила медаль «За оборону Ленинграда». В Киргизию приехала по распределению после окончания финансово-экономического института.
Строительство монумента длилось долгих четыре года. За это время вандалы украли уже уложенную брусчатку, выкопали посаженные берёзки. Но повзрослевшие дети-блокадники не сдавались. Монумент, к которому была доставлена земля с Пискарёвского кладбища, был построен. Прообразом памятника стала Токтогон Алтыбасарова.
История Токтогон — это не просто история одного человека. Это история о том, как человечность способна преодолеть любые испытания. Она показывает, что даже в самые тёмные времена свет любви и доброты способен согреть сердца тех, кто больше всего в этом нуждается.