«Это как оздоровительный лагерь, только здоровее тут не станешь», — осуждённый за клип Андрей Боровиков о жизни в колонии
В апреле 2021 года экс-координатора штаба Алексея Навального в Архангельске Андрея Боровикова приговорили к двум с половиной годам колонии по делу о распространении порнографии. Её суд обнаружил в клипе группы Rammstein «Pussy», который Боровиков в 2014 году добавил себе в видеозаписи во «ВКонтакте».
15 июля областной суд сократил срок активисту на три месяца – смягчающим обстоятельством сочли рождение у Боровикова и его супруги Дарьи сына. Напомним, нашего журналиста не пустили на рассмотрение апелляции на приговор, и мы сами подали в суд (подробнее – в колонке).
До апелляции Боровиков находился в СИЗО – сперва в Ярославле, а затем в Кирове. Сейчас он в колонии в Архангельске.
Мы взяли у Андрея Боровикова интервью – общественник рассказал о том, как проходит его срок в ИК-7 на Лесной речке.
– Устраивают ли тебя условия содержания в колонии?
– Весь смысл лишения свободы в том, чтобы условия содержания не нравились и не хотелось сюда попасть ещё раз. Мне есть, с чем сравнить (с 2008 по 2011 год Боровиков отбывал наказание за два эпизода в армии – драку с сослуживцем и кражу мобильного телефона – прим. ред.), поэтому скажу, что условия в ИК-7 сносные. Естественно, есть некоторые недочёты, но письмо пройдёт цензуру, и об этом написать не получится. Опять же, после новостей о пытках я по-другому стал смотреть на сотрудников колонии. Чуть ли не с благодарностью – как говорится, спасибо, что не пытаете.
– Знал ли ты заранее, что попадёшь именно на «Лесную речку» (ИК-7 Архангельска)?
– Да, знал. Дело в том, что в системе ФСИН принято в последние 10 лет держать «первоходов» (осуждённых в первый раз – прим. авт.) отдельно от «второходов» (тех, кто уже не первый раз попадает в колонию – прим. авт.). И если сидел в тюрьме хоть 30 лет назад, а тут есть и такие, то отправляют на Лесную речку, если суд назначил общий режим. Так как суды назначают общий режим чаще всего с погашенными судимостями, а для того, чтобы их погасить, нужно 6-8 лет, то контингент тут в основном сидевший по 8-10 лет назад. Чаще всего тут те, кто завязал с криминалом, но неожиданно наступил на «старые грабли».
– Отличаются ли условия в колонии от условий в СИЗО?
– Полностью. В СИЗО ты постоянно находишься в помещении, и только раз в сутки выводят на один час погулять в тюремный дворик. Тут всё по-разному, в зависимости от сложившихся порядков и традиций в каждой тюрьме.
В Архангельске на «Белой горе» я сидел в камере на два человека после свежего ремонта. Всё было покрашено белой краской – чисто, как в операционной. Но прогулочный дворик там – это загончик, где вместо крыши поликарбонатное покрытие, как в теплице. Из-за этого летом и гуляешь, как по теплице.
В Кирове же, где я был всё лето, при +35℃ три месяца не работала вентиляция. Постоянно отвечали, что ремонт. В камере на восемь человек, где все курят, температура была соответствующая. Сейчас, в промозглую погоду, вспоминаю, как тогда «погрелся». Хотя там была «альтернатива» посвежее – подвал, в котором я находился целый месяц. Вонь канализации, тараканы-мутанты и дерзкие крысы. Зато прогулочный дворик шикарный. Без крыши, на берегу Вятки. Я даже загорел, как на пляже. Иногда ветер задувал к нам запах шашлыков, вызывая восторженные матерные возгласы во всех двориках. Камеры гуляют в отдельных двориках по очереди.
Ну а в колонии всё опять же зависит от региона. И принцип заключения другой. Это как оздоровительный лагерь, только здоровее тут не станешь. На Лесной речке, где я нахожусь, в одном трёхэтажном здании живут примерно 300 человек. Помещение разделено на пять отрядов, всё компактно. Рядом здания столовой, штаба, ПТУ, вахта, различные хозяйственные и промышленные постройки – заборы, вышки. Тут на улице можно находиться сколько угодно и перемещаться по лагерю в зависимости от допусков. Смотря кто чем занимается.
– Хорошие ли у тебя отношения с сотрудниками колонии?
– Намного лучше, чем я рассчитывал. Если в первые пару дней ко мне присматривались, и это было мне понятно, то теперь ко мне относятся как и ко всем остальным, что меня вполне устраивает. Стоит отметить вежливое обращение ко всем от сотрудников ИК-7. С таким подходом и я вежлив, хоть со многими моментами и не согласен. И это я пишу не потому, что цензор будет читать.
Мне с трудом верят, что меня не пытают. При этом Гулагу.нет – большие молодцы, мы горячо обсуждаем в курилках то, что произошло. Слов нормальных нет. Обществу есть, над чем задуматься. Ведь оказалось, что самые страшные преступники – не заключённые. Эти изверги по количеству и жестокости переплюнули все известные нам бандитские группировки России – даже из 90-х, которыми так любят пугать пропагандисты.
– Работаешь ли ты на производстве?
– Пока что нет. Я учусь в лагерном ПТУ на оператора швейного оборудования. Буду работать в местном швейном цехе – шить спецодежду.
– Как проходит твой день в колонии?
– День начинается в 6 утра. Подъём, завтрак, проверка (все ли заключенные на месте) и развод осуждённых до мест работы и учёбы. В 13 часов – обед, в 14 возвращаюсь с учёбы. После этого читаю книги, письма, общаюсь с товарищами, занимаюсь спортом. Вечером нас снова проверяют, мы ужинаем и в 22 часа ложимся спать. И так почти каждый день. Когда закончу учёбу, буду работать с 9 до 17 часов.
– Есть ли у тебя свободное время?
– Да. Я очень много читаю – друзья на Экобессрочке (экологическая акция бессрочного протеста была объявлена активистами в Архангельске 7 апреля 2019 года в знак протеста против строительства полигона на станции Шиес – прим. авт.) собрали мне 60 книг, да и в местной библиотеке есть, что взять почитать. Ещё занимаюсь спортом, отвечаю на письма.
– В отряде как в казарме, а значит соседей у меня 60 человек. Разные люди, но процентов 80 из них попали сюда из-за наркозависимости. Это, пожалуй, общая беда. Наслушался я тут про их приключения, что мне впору выпускать сборник рассказов «Солевые истории». Есть тут и предприниматели, прорабы строек, вчерашние студенты. Всех понемногу. Тут есть осуждённые по разным статьям, кроме особо тяжких (убийство и проч.).
– Ощущаешь ли ты поддержку от бывших сотрудников структур Алексея Навального? Переписываешься ли с кем-то из них?
– Да, конечно. Алексей Навальный разделил со мной премию Немцова, за что я ему очень благодарен. Это на какое-то время поддержит мою семью.
Владимир Милов, Руслан Шаведдинов и Любовь Соболь говорят обо мне на эфирах. Наверное, и другие говорят, но я не имею доступа к информации, поэтому говорю только то, что мне передают. Благодаря их выступлениям мне стали больше писать, а письма для меня очень важны. Они как батарейки для моей души. Товарищи по борьбе пишут мне из разных городов и стран. Не хочу говорить «бывшие товарищи». Это Путин в истерике придумал дебильные законы себе на руку. В общем, пишут мне товарищи.
– Видел ли ты сына? Как общаешься с семьёй?
– Прогресс затронул даже тюрьму – мне можно звонить родственникам, даже через видеозвонок. Вот так я и увидел в первый раз сына – на экране телефона. Жаль, что на руки я его смогу взять только в июне 2023 года.
Из-за ковида нам запрещены контактные свидания, общаться с родными можем только через стекло. Не имеет значения, есть прививка или нет. Но при этом коронавирус не мешает сотрудникам колонии каждый день ходить домой и возвращаться на зону. Инспектор может меня трогать, а жена – нет. Где логика? А какая может быть логика в путинской России – её нет.
– Что ты можешь передать тем, кто сочувствует тебе?
– Самое главное – это не бойтесь! Вас не должно пугать то, что я в тюрьме. Да что там – это и меня не пугает. Если мы начнём бояться, то значит, что путинисты победили. Да, дед огрызается, и нам сильно досталось. Ещё бы – 22 года он узурпировал власть. Кто-то ещё думает, что он отдаст её через выборы? Люблю историю, она учит нас многому. Я не коммунист, но всё же – в 1915 году партия большевиков, казалось бы, ни на что не претендовала, а в 1917 решила всё. Это был пример целеустремлённости политического движения – не более.