Вечная холодная весна
Обвиняемым по делу «Весны» (молодежного оппозиционного движения) – Роману Максимову, Евгению Затееву, Валентину Хорошенину, Ангелине Рощупко, Тимофею Васькину и Ивану Дроботову – вменяют статью 239 УК – «Создание некоммерческой организации, посягающей на личность и права граждан». По ней молодым людям грозит до 2 лет лишения свободы. Иван Дроботов, находясь под следствием, смог покинуть Россию. Другие обвиняемые остаются под мерой пресечения в виде запрета определенных действий: им нельзя пользоваться интернетом и средствами связи, покидать дом с 20:00 до 8:00 и общаться с другими фигурантами дела.
4 и 5 июля состоялись суды по продлению меры пресечения: все фигуранты остаются под запретом определенных действий до 6 октября. В связи с этим мы публикуем интервью с одним из обвиняемых по делу «Весны» Романом Максимовым – политическим активистом из Великого Новгорода, куда он вернулся после 8 лет жизни в Санкт-Петербурге. Роман занимается политикой с 2017 года. Помимо «Весны», он был вовлечен и в другие проекты:
«Что касается собственной политической деятельности — если не считать репостов, она началась 26 марта 2017 с митинга “Он вам не Димон”. Я активно влился в политическую деятельность с марта 2018, когда наблюдал на президентских “выборах”. После этого 2 месяца бегал с жалобами между избирательными комиссиями. Освоил азы бюрократического языка. Потом было первое задержание, на митинге против “пенсионной реформы”. Год ходил по судам, пока производство не прекратили по истечении давности. Тогда немного изучил кодекс об административных правонарушениях, судебную систему.
С середины 2018 занимался проблемами благоустройства в Санкт-Петербурге в районе метро Лесная: с командой отправляли жалобы на уборку мусора, ямы, сломанные детские площадки. В том числе расследовали коррупцию муниципалитета. Нередко бывали ситуации, когда по смете полуметровую клумбу якобы красят с использованием мачтового подъемника. Или по смете дерево при посадке должны полить из специальной машины 200 литрами, а по факту рабочие выпрашивают у жителей вынести хотя бы ведро воды. В 2019 году в Петербурге проходили муниципальные выборы, и, за недостатком кандидатов, — решил поучаствовать в них лично. Избирательная комиссия приложила все усилия, чтобы наша команда не была зарегистрирована. Там очень долгая история, но в итоге один наш кандидат добрался до бюллетеня и занял на всех участках первое место. Но на последнем, где не было камер — выгнали всех наблюдателей и просто нарисовали “Единой России” 99% и явку 99%, что сдвинуло нашего кандидата на непроходное 6 место. А лично у меня с того лета два протокола по “митинговым” статьям.
Ну и последнее крупное, в чем я участвовал, — выборы в Новгородскую областную думу в 2021. Если кратко, с них меня тоже сняли. В этот раз якобы за связь с экстремистским ФБК — как я понял, за участие в митингах за освобождение Навального».
В дело «Весны» Роман, по его мнению, оказался вовлечен почти случайно. Из движения он вышел еще в апреле 2021 года, с тех пор в его деятельности он не участвовал. «Нужно было срочно завести уголовку на “Весну” до 9 мая, и меня взяли просто для количества, осознавая, что я не состою в “Весне” и не имею никакого отношения к описанным событиям. Более того, в ИВС со мной беседовали московские оперативники, говорили, что знают, что я не состою в “Весне”, и спрашивали, как давно и почему я вышел», – считает Максимов.
Роман, действительно, планировал на время (до президентских выборов 2024 года) отойти от политики, чтобы «привести в порядок собственную жизнь» и начать карьеру в сфере IT. У него это почти получилось. Он больше месяца проходил собеседования в интересующую его фирму, пока не началась «спецоперация» и ему не сообщили, что набор новых сотрудников в связи с происходящими событиями приостановлен. А через пару месяцев Максимов оказался под следствием.
Роман вспоминает о том, как проходил обыск и первые следственные действия:
«На майских праздниках мы всей семьей были в деревне. 7-го вечером я уже спал и где-то в половину одиннадцатого проснулся от того, что в дверях комнаты стояли спецназовцы, светили фонариком и сыпали требованиями и вопросами: все к стене, сколько мужчин в доме, Максимов есть? Я оделся и потом долго сидел под надзором спецназовцев. Видимо, в это время искали понятых и, может быть, оформляли какие-то документы.
Потом предъявили постановление на обыск. В нем было написано, что в связи с особой срочностью и важностью обыск проводится без решения суда. В уголовном деле упоминались “Весна” и Литвин [Богдан Литвин – основатель движения, сейчас находится за пределами России, – прим.ред.], никаких других фамилий там не было. На мой вопрос о том, в каком я статусе, мне ответили, что статуса нет. Я удивился, что можно проводить обыск у случайного человека — следователь ответил, что можно. Быстро осмотрели дом — забрали мой телефон, ноутбук, флешку и зеленые ленты, со словами “это их символ”.
Во время обыска мы спрашивали, какие дальше будут процедуры — следователь ответил, что не знает, будет известно по итогам обыска. По итогам обыска родственникам сказали, что меня везут в центральный отдел полиции. Все еще без статуса и объяснений, что там будет происходить. Но на самом деле меня повезли на второй обыск, по прописке. Тут уже более детально все осматривали, но взяли только еще зеленых лент.
Под конец обыска приехал Константин Маркин — адвокат, сотрудничающий с “ОВД-инфо”. Сказал, что Хорошенина и Затеева повезли в Москву, так что меня, скорее всего, тоже туда повезут. В связи с этим я захватил пару книг и перекус. А сотрудники, по-моему, так и не озвучили, куда и зачем меня везут дальше. Привезли в отдел полиции, продержали там пару часов и потом посадили в гражданскую легковую машину ехать в Москву. Меня сопровождали 3 спецназовца и конвоир — все в гражданском. Я сидел сзади в центре, так что и голову некуда облокотить — поспать не удалось.
Около 11 утра приехали в Следственный комитет. Пока ждали встречающих, уже из Новгорода подъехал адвокат Константин Маркин. Для следователя это было немного неожиданно, потому что к зданию как раз подошел адвокат по назначению. Вообще, как я понял, это был дежурный следователь — он не разбирался в деле и был не очень заинтересован. Оформили всякие документы: объявление меня подозреваемым, обвиняемым, протокол задержания, объявили дату суда по мере пресечения. Потом приехал конвой, надели наручники и повезли меня в ИВС № 1.
В ИВС у новой куртки срезали и выбросили утяжки: с капюшона и пояса. Ну, хоть остальные вещи не выкинули, хотя конвой говорил, что там ничего не хранят. При приеме раздевают догола: осматривают на всякие травмы; просят пару раз присесть; детально проверяют всю одежду. Выдали кусок мыла, щетку, комплект одноразового постельного белья. Предложили сходить в душ, а то в следующий раз можно будет только через неделю. Вытираться — простынкой, которая ничего не впитывает».
В изоляторе было не так тяжело. По словам Романа, ему повезло с соседями. Он находился там вместе с Виталием Кольцовым, задержанным за брошенный в автозак коктейль Молотова, и со «вполне адекватным» парнем по имени Рустем, обвиняемым в краже. Обоим соседям Максимова на тот момент уже дали СИЗО, да и сам Роман морально готовился к такой же мере пресечения. Рассказывая о проведенном в ИВС времени, Роман обратился к читателям с просьбой писать письма Кольцову:
«Виталий держался хорошо, был в нормальном настроении, готовился к жизни в СИЗО: спрашивал у Рустема, какие там порядки. Больше всего его расстраивало, что с момента задержания он не получил ни одной передачи — как мы поняли, из-за праздников. Поэтому он радостно читал мою книгу и с благодарностью пользовался моей ручкой. Призываю писать ему письма! Передавайте от меня привет, а то мне писать письма запрещено. В таком заключении — в отличие от спецприемника, где можно каждый день звонить, — особенно не хватает связи с внешним миром.
Еще в СК адвокат сказал, что велика вероятность СИЗО, поэтому в течение суток до суда я тоже успел к этому морально подготовиться. Но в итоге в суде, во-первых, запросили ограничение определенных действий, а, во-вторых, продление задержания на 72 часа для сбора дополнительных характеризующих материалов. В приподнятом настроении поехал обратно в ИВС. Там сначала завели в ту же 451 камеру, чтобы забрать постельное белье и прочие вещи. Поделился новостями с Виталием. А потом переселили в другую камеру, где уже был Рустем. Просидели с ним еще 1,5 суток: играли в нарды, общались, слушали радио. Я читал книгу, писал дневник».
Пока Роман ждал суда, к нему на «неформальную беседу» приходили сотрудники управления по противодействию экстремизму. По сравнению с опытом предыдущих задержаний общение с силовиками проходило достаточно спокойно:
«Никакого особого давления на меня не было. Ко мне таким же образом несколько раз приходили в новгородский спецприемник в 2021 году. Но тогда один раз шантажировали принудительной отправкой в армию. Пришлось почти год судиться с военкоматом, пока мне не исполнилось 27. В этот раз никаких угроз или предложений не было. Пытаются как-то завязать диалог и периодически вкраплять более интересные вопросы, например, про “Весну” или политическую деятельность. Как я понимаю, цель — собрать как можно больше информации, не обязательно конкретно по этому делу, а вообще; ну или хотя бы составить портрет. Обсуждали мои хобби, например, говорили: “а я вот тоже программированием увлекался…”».
Жизнь под запретом определенных действий меняется сильно. Об этом в интервью «Соте» рассказывала и другая фигурантка дела «Весны» Ангелина Рощупко. По словам Романа, самое тяжелое в его положении – неопределенность:
«В первые дни после возвращения из Москвы я был в смятении, сложно строить планы. Основная проблема — не знаешь, когда это закончится. Дело небольшой тяжести, и оно должно расследоваться пару месяцев, но по опыту других политических дел, той же DOXA, расследование могут растянуть и на год. Пока решил воспользоваться информационным детоксом и разобрать накопившиеся дела, для которых не нужен интернет: читать книги, наводить порядки и разбирать хлам, починить велик. Ну и гуляю, общаюсь с друзьями, помогаю родителям в деревне. Еще друзья одолжили старый ноутбук и приносят на флешке всякие фильмы, сериалы, музыку, ролики, скачанные с YouTube.
Родители отчасти уже привыкли к подобным действиям государства в отношении меня. С 2018 года задержания, административки, в прошлом году арестовывали в Новгороде на 12 и 15 суток. Полицейские неоднократно приходили к родственникам, звонили им на мобильный, спрашивали про меня. Но, конечно, обыск и уголовка — что-то новое. Больше всего переживал за бабушку, она очень эмоциональная. Еще и спецназ в деревне, по сути, ворвался к ней в дом. Не знаю, как родственники переживали это в первые дни, пока я был в Москве, но сейчас вроде все в норме. А их мнение о деле — все понимают, что оно надуманное, даже те, кто не разделяют мои взгляды. Режим, как обычно, дискредитирует себя даже в глазах сторонников».
Роману вменяют ч.3 ст. 239 УК — участие в организации, призывающей к «иным противоправным деяниям» (некоторые другие фигуранты проходят по 2 части – созданию такой организации). При этом каких-либо доказательств текущего членства Романа в «Весне» нет.
«Логическая конструкция следствия примерно такая: в конце февраля “Весна” призывала выходить на антивоенные митинги, которые не были согласованы с властями, десятки участников были привлечены к ответственности по митинговым статьям, значит “Весна” призывала к нарушению закона о митингах, значит ее деятельность “сопряжена с побуждением граждан к совершению иных противоправных деяний”, что является составом ст. 239 УК.
В моем обвинении упомянуты 5 человек: Литвин, Гончарова, Хорошенин, Затеев и я, и утверждается, что мы все от лица “Весны” призывали выходить на антивоенные митинги в конце февраля. Дается куча ссылок на посты Гончаровой и несколько ссылок на посты “Весны”, но ни одной ссылки на мои социальные сети. Я, конечно, ничего про митинги не постил, иначе меня бы уже на следующий день задержали. Так было в 2021 году, а сейчас уж тем более».
Как уже упоминалось, информация о том, что Максимов уже больше года не состоит в «Весне», следствию известна. Более того, на вчерашнем судебном заседании адвокат смог добиться приобщения к делу заявления Романа о выходе из движения вместе с характеристиками и личными поручительствами (следствие настаивало на приобщении только характеристик). Также защита пыталась приобщить копию ходатайства о необходимости прекращения преследования: по словам адвоката, вина Максимова в материалах дела не установлена, а 20 следователей за 2 месяца найти необходимых доказательств не смогли. При этом материалы дела содержат данные о нескольких Максимовых с разными датами рождения, упоминаются разные места проживания. На замечание о том, что это не позволяет установить, в отношении какого Максимова ведется расследование, следователь ответить ничего не смог.
И все же мера пресечения для Романа, как и для всех остальных обвиняемых, была продлена.
«Всем поддерживающим и сопереживающим в первую очередь хочу выразить благодарность и признательность. Думаю, сейчас все и без меня понимают, как важно чувствовать, что ты не одинок. Как можно мне помочь? — распространять информацию о моём деле, подписать петицию о прекращении дела “Весны”.
А вообще, несмотря на то, что это я нахожусь под следствием, у меня впечатление, что я смотрю на будущее более оптимистично, чем многие, следящие за новостями. Убежден, что в ближайшей исторической перспективе путинский режим обречен. А наша задача — сохранить как можно больше судеб, беречь свое физическое и психическое здоровье, чего всем и желаю. Ну и пишите письма политзаключенным».