Навальный. Последнее слово
«Подсудимый Навальный, Вам предоставляется последнее слово». Если бы мне платили рубль каждый раз, когда я слышу эту фразу, то даже с учётом упавшего курса я был бы довольно богатым человеком. Конечно, так много последних слов — это уже немного смешно. Ведь если слово последнее, почему же он всё время говорит, говорит, говорит и говорит? В начале этого процесса, ещё в другом мире, я даже подумал, что откажусь от последнего слова, потому что сколько уже можно! Но всё-таки решил сказать, ведь когда пишут не «распродажа», а «ликвидация магазина», люди прислушиваются немножко больше и идут покупать.
В начале я хотел бы ответить, что ли. По сути все эти процессы — такой диалог, который я и мои товарищи ведут с властями. Мы говорим:
— Ну хорошо, вот вам за это пять лет.
Поэтому я хочу сделать объявление для тех, кто считает, что «Фонд борьбы с коррупцией» остановится, прекратится, замедлится, придёт в упадок из-за моей длительной изоляции. Или, может быть, от ужаса, который вы наводите этим приговором. Нет! Он не просто не остановится, «Фонд борьбы с коррупцией» станет глобальным. Мы учредим международную организацию. Она по-прежнему будет фокусироваться на жуликах и ворах из Кремля. Но станет ещё сильнее, сделает больше расследований, разоблачит больше людей, мешающих жить нашей стране.
Что касается этого судебного процесса, то он очень сильно отличается ото всех остальных. Отличается не процессуальными вещами и даже не абсурдными требованиями гигантского срока. При всём уважении, Ваша честь, Вам не удалось побить рекорд Химкинского суда, где я сидел рядом с портретами Ежова и Ягоды. Это было круче всего, а нынешний процесс на втором месте. Но сейчас есть особенность, которую ни с чем не спутаешь: суд проходит на фоне войны. Время рассмотрения дела было выбрано Администрацией президента специально, чтобы снизить внимание к нашему процессу — война интереснее.
Каждому русскому человеку знакома фраза: «Война всё спишет». Для этого всё и устроено, все погибшие, погибающие, горящие...
Война спишет все провалы, например, в космической промышленности. У нас ничего больше не взлетит. Когда я был маленьким, мы гордились Гагариным, тем, что мы первые в космосе. А сейчас мы не первые, не вторые и не третьи. Куда всё пропало? Почему всё развалилось, несмотря на большое количество денег? Чтобы никто не обращал на это внимание...
У нас было всё, чтобы стать европейской страной по уровню жизни, но ничего не получилось. С 2007 года был огромный поток нефтедолларов. Он оказался так велик, что что-то досталось и населению. Тогда мы действительно богатели. Но начиная с 2013 доходы населения падают каждый год. А единственный рейтинг, в котором мы движемся вверх, — это количество миллиардеров. Все беднеют кроме тысячи путинских семей, которые присвоили себе наше настоящее и наше будущее. На все вопросы к себе они ответили войной, чтобы никто не обращал внимание [на проблемы внутри страны].
Экономисты говорят о потерянном десятилетии. Как так получилось? Мы с вами шли по дороге и выронили из кармана десятилетие? Нет, это украденное десятилетие. Украденное конкретными людьми, и мы знаем их фамилии. Они сделали совершенно конкретные вещи: расхитили конкретные предприятия, конкретные, неиллюзорные миллиарды долларов вывели на швейцарские счета, купили яхты, которые теперь арестовывают в море. Вся элитная лондонская недвижимость, Южный берег Франции — одни русские. Только какие они русские? Они космополиты прекрасные. Это всё и есть то самое наше благосостояние, которое ушло от нас навсегда. Шанс навсегда потерян. Для того, чтобы заткнуть рты тем, кто об этом говорит, и заткнуть уши тем, кто, может быть, готов услышать, сейчас нужна война, которая затевалась как маленькая и победоносная.
Само словосочетание «русско-украинская война» звучит диковато. 16 февраля, когда наш процесс только начинался, я, сидя в этом зале, говорил, что только сумасшедшие могут считать войну России и Украины возможной. Потому что этого не может быть никогда. Ну и что же? Теперь все эти мантры про распад России становятся всё более и более вероятными. Потому что наши власти оказываются не только алчными, злобными, безжалостными, но и сумасшедшими. Это группа безумных дедов, которые ничего не понимают и не хотят понимать. Им не жалко никого и ничего. И уж точно в последнюю очередь им жалко нашу страну. Их родина — это «тесак» на швейцарских счетах, их родина — это огромные яхты. А сверхпатриотизм, который разворачивается на базе войны — это миф и огромная угроза для всех нас. С этой угрозой надо что-то делать, каждый из нас должен вносить какой-то вклад. И что делать, на самом деле понятно. Сейчас долг каждого человека — бороться с этой войной. Потому что сказано: «Миротворцы будут наречены сынами Божьими». Ну или дочерьми.
Я надеюсь, таких [как сотрудница «Первого канала» Марина Овсянникова] будет всё больше, больше и больше. Согласитесь, гораздо интереснее видеть сыновей и дочерей Божьих, чем путинских холуёв, которых черти будут жарить в аду. Тем не менее возникает вопрос, что можно сделать конкретно, а не просто стоять с плакатом. Хотя стоять с плакатом тоже хорошо и правильно. Лично мне ответ на этот вопрос даёт наш великий соотечественник, которому я смотрел в глаза во время этого процесса при довольно интимных обстоятельствах.
Вы же знаете, чтобы попасть в зал суда, мне нужно пройти так называемый «голый обыск», то есть полностью раздеться. Я прохожу его минимум четыре раза в день, но иногда бывает и по восемь. Оставляю вещи сзади и встаю лицом к стене, пока оперативник проверяет мои трусы металлодетектором. Всё это происходит в кабинете русского языка, где висят портреты. Я смотрю на стену, а со стены на меня смотрит Лев Толстой. Великий русский человек, который много высказывался относительно войн. Много сказал правильных вещей. Одну из них он записал в своём дневнике 4 июня [1904 года], в мой день рождения: «Война есть произведение деспотизма. Не будь деспотизма, не могло бы быть войны; могли бы быть драки, но не война. Деспотизм производит войну, и война поддерживает деспотизм. Те, которые хотят бороться с войной, должны бороться только с деспотизмом».