ОТЕЧЕСТВО ДЛЯ КОЧЕВНИКОВ: ИСТОРИЯ АВТОНОМИЗАЦИИ КИРГИЗИИ
Оригинал статьи был первоначально опубликован в книге "Ислам в России и Евразии XVI - ХХI вв."
Несмотря на достаточно широкое освещение в современной англо- и русскоязычной историографии Средней Азии, тема национально-государственного размежевания региона продолжает вызывать споры среди ученых далеко за пределами республик Средней Азии. Существуют две основные точки зрения о мотивах и причинах консолидации этнически пестрого населения бывшей колонии в национальные республики. С одной стороны, согласно сложившейся в республиках региона после падения Советского Союза историографии, государственное размежевание было плодом многолетней борьбы национальных элит за официальное признание уже оформившихся и сознательных наций и национальных движений. С другой стороны, за последние два десятилетия в западной историографии сложилось мнение о том, что государственное размежевание было продиктовано идеологическими соображениями большевистского руководства и более практическими нуждами государственного строительства, как то: интеграция национальных окраин в союзное государство, предупреждение национальных выступлений, и модернизация преимущественно аграрной экономики окраин.
В этой статье я предлагаю немного сместить фокус с внутренней политики Советского Союза и взглянуть на государственно-территориальное размежевание Средней Азии в разрезе восприятия советскими руководителями сложившейся на тот момент международной обстановки. На примере создания Киргизской автономной области и ее дальнейшего преобразования сначала в автономную республику, а затем и в полноправную советскую республику я покажу, что соображения безопасности, возникшие в силу приграничного положения будущей автономии, использовались местными элитами для продвижения идеи автономии.
Почему автономии?
Прежде чем перейти непосредственно к обсуждению размежевания Киргизской АССР, я хотела бы остановиться на более общем – и обширном – вопросе о причинах, по которым советские руководители пришли к решению о необходимости национального строительства в рамках социалистического государства. Во многом советская национальная политика была прагматической реакцией советского руководства на политические реалии Гражданской войны. Развал царской империи, зарубежная интервенция и возникновение множества национальных движений на периферии поставили большевиков перед выбором строительства социализма с «национальным» лицом. Средняя Азия не стала исключением. Гражданская война расколола регион на множество конкурирующих групп и движений. С Гражданской войной также связано и возникновение движений за автономию, таких как Алаш-Орда и Туркестанская (Кокандская) Автономия, чьи интересы шли в разрез с задачами и методами осуществления большевистской власти на местах.
В то же время внешние факторы – провал пролетарских революций в Европе и неприятие новой власти бывшими союзниками царского правительства – заставили большевистское правительство взять курс на строительство социализма в одной стране. Образы СССР как оплота «всемирной пролетарской, коммунистической революции» постепенно уступают место метафорам «неприступной крепости» и «огромной твердыни всего мира». Государственная граница обретает сакральное значение как рубежа между добром и злом. Неслучайно, Евгений Добренко характеризует культуру 1930-х гг. как культуру «воспаленных границ».
Одной из таких «воспаленных» приграничных территорий стала советская Средняя Азия, граничившая с китайским Туркестаном и Афганистаном. Нельзя сказать, что у советского руководства не было причин для беспокойства. Во-первых, население приграничной области Туркестана и Афганистана было связано родственными, экономическими, религиозными и культурными связями с населением советской Средней Азии. Во-вторых, в Синьцзяне нашли убежище около 13 000 белоказаков, которые в течение 1918 и 1919 гг. дважды вторгались в Семиречье, и более 50 000 тысяч гражданских лиц из России, чья лояльность была под вопросом. В 1920 г., после подавления «кулацкого» Нарынского мятежа, повстанцы, среди которых были как русские, так и киргизы, бежали в Синьцзян.
Не меньший повод для беспокойства представляла и массовая эмиграция местного населения вследствие экономического кризиса и голода. Только в 1920 г. 63 000 советских граждан бежало из Средней Азии в Китай. В условиях зарубежной интервенции и сложных отношений с соседями постоянный нелегальный поток людей и товаров за границу воспринимался властями как угроза безопасности региона и страны в целом. Более того, непрекращающийся отток населения обнаруживал как неспособность государства контролировать население страны, так и неготовность населения признать новую власть.
Приграничное положение Средней Азии и недостаток средств создавали дополнительные затруднения для охраны границы. К 1925 г., среднеазиатская граница СССР, простиравшаяся на 5000 километров от Нарына до Каспийского моря, охранялась двумя пограничными отрядами и тремя пограничными командными пунктами. О том, насколько велик был поток нелегально пересекающих границу, свидетельствует статистика: с февраля по октябрь 1922 г. советские пограничники Казахстана (на тот момент – Киргизской АССР, включавшей в себя территорию будущей Северной Киргизии) убили или задержали 4756 человек, пытавшихся пересечь границу.
Особую озабоченность у властей вызывали басмаческие группы.
Так, например, отчет ОГПУ за 1922 г. характеризует басмаческое движение как «открытую войну» против Советского государства. Сам факт секретности отчета – отчеты ОГПУ предназначались исключительно для высшего руководства страны – свидетельствует о том, что эти опасения не были выдуманными и что советские лидеры всерьез опасались басмаческой угрозы. Что же делало плохо вооруженные и разрозненные группы повстанцев, которые мало походили на организованное движение, такими опасными? Опасными басмачей в глазах властей делали их связи с другими государствами. Основанием для таких подозрений служила близость границы, которую басмачи свободно пересекали, оставаясь при этом незамеченными. Хотя реальных оснований заявлять о поддержке басмачей зарубежными державами не было, появление в крае бывшего младотурецкого генерала Энвера-паши перешедшего на сторону басмачей после недолгого заигрывания с большевиками и объявившего себя лидером басмачей, не имея, в сущности, никакого контроля над многочисленными группами басмачей, дало советским властям повод обвинять «империалистические нации Европы» в попытках «окружить СССР с востока (Китай, Афганистан, Персия, Турция)». Приветственное письмо первому учредительному съезду Кара-Киргизской АО от командиров и курсантов, находящихся в национальной военной школе Средней Азии, прекрасно иллюстрирует то, как советские лидеры видели басмачей – в качестве «наемников капиталистического мира».
Какая же связь существует между созданием национальных автономий и безопасностью союзных границ? В попытке дать ответ на этот вопрос, я отталкиваюсь одновременно от двух историографических традиций, представленных, в частности, работами Адиба Халида и Терри Мартина. Как и Халид, я утверждаю, что национальные элиты были своего рода «соавторами» кампании национального строительства. Действительно, на примере Узбекистана Халид убедительно доказывает, что туркестанские реформисты-джадиды сыграли ключевую роль в образовании и национальном строительстве советского Узбекистана. В то же время нельзя не отметить, что политические императивы советского руководства, рассматриваемые Мартином, также сыграли не последнюю роль в поддержке национальных движений большевистским руководством. Из соображений, которые, как считает Мартин, послужили ключевым толчком к политике положительной дискриминации, направленной на развитие национальных меньшинств, я выделяю «Пьемонтский принцип». Согласно Мартину, «Пьемонтский принцип» лежал на стыке национальной и внешней политик и был прежде всего направлен на поддержку приграничных меньшинств для создания позитивного имиджа Советского Союза среди этнических диаспор, живущих по другую сторону границы.
Развивая дальше концепцию о взаимосвязи внешней политики со спонсорством национальных культур, я предполагаю, что советская национальная политика также являла собой попытку перестройки и переориентации населения национальных окраин. Приграничное положение национальных меньшинств было одновременно и источником влияния за пределами Советского Союза, и источником угроз и вызовов, исходивших извне. Национальное строительство, в свою очередь, способствовало формированию лояльности молодому советскому государству и мобилизации населения на национальное и государственное строительство.
По существу, мой анализ строится на предположении, что национализм представляет собой границо-образующую идеологию. Нации, по утверждению Бенедикта Андерсона, существуют в воображении тех, кто считает себя их представителями. Границы не являются исключением. Национальное мировосприятие рисует границы там, где физические границы, такие как реки и горы, отсутствуют. В то же время воображаемые национальные границы объединяют географически разделенные этнические общины. Национально-государственное размежевание региона и консолидация полиэтничного населения Средней Азии в институционально оформленные национальные республики создавало новые территориальные формы национального самосознания. Привязка этнических сообществ к национальным территориям прививала представителям «титульных национальностей» советских республик чувство собственности и личной ответственности за развитие и безопасность «своих» национальных республик, входящих в состав союзного государства.
Почему Киргизия?
Выбор советской Киргизии не случаен; создание Кара-Киргизской автономной области (далее Киргизский АО) и ее дальнейшее преобразование в автономную республику (АССР) в 1926 г. и в социалистическую республику (ССР) в 1936 г. представляет особый интерес по нескольким причинам. В отличие «Узбекистана, Киргизии (т. е. советского Казахстана)) и Туркмении», чье размежевание было объявлено Владимиром Лениным в 1920 г. одной из первостепенных задач, стоявших перед партией в Туркестане, образование Киргизской автономии вряд ли можно назвать данностью. Во-первых, территория будущей автономии не представляла собой единой экономической или административной единицы. Киргизская АО была выделена из нескольких уездов Семиреченской и Ферганской областей, сообщение между которыми было затруднено ввиду горной местности. Во-вторых, притязания на этническую самобытность казались многим представителям центра, равно как и некоторым функционерам из числа местного населения, достаточно шаткими, так как общий образ жизни и языковая близость киргизов и казахов наталкивали на мысль об этнической общности всего кочевого населения Семиреченской области, которая до 1924 г. входила в состав Туркестанской АССР. Тем не менее развитие советской Киргизии от автономной области до полноценной союзной республики предполагает, что советские лидеры нашли аргументы, выдвинутые коренными элитами в пользу ее создания, достаточно убедительными.
Основным источником моего анализа служат пояснительные записки и телеграммы местных руководителей в ЦК ВКП(б) и непосредственно Иосифу Сталину, а также официальные указы и резолюции. На их примере, я прослежу риторику и аргументы, используемые местными элитами. Я обращаю особое внимание на нарастающий алармистский тон этих обращений, который, по всей видимости, отражает попытки местных чиновников уловить настрой и запросы союзного руководства.
Шаг первый – Киргизская Автономная Область
Идея отдельной кара-киргизской автономии была впервые озвучена в неофициальной беседе членов Турккомисии (Туркестанской комиссии) ВЦИКа, Георгия Сафарова и Султанбека Ходжанова, с группой местных партийных работников во время их визита в Семиречье в 1921 г. Однако вопрос о киргизской автономии был поднят на официальном уровне только год спустя, в 1922 г. Во многом предложение об автономии сформировалось в противовес планируемой передаче Семиреченской и Сырдарьинской областей Туркестанской АССР Киргизской (Казахской) АССР. Пытаясь предотвратить передачу всей Семиреческой области в состав Казахстана, инициативная группа, возглавляемая тогдашним председателем Исполнительного Комитета Семиреченской области Абдыкеримом Сыдыковым, внесла на рассмотрение ЦК КП(б) Туркестана предложение об образовании отдельной Горной киргизской области в составе РСФСР.
В пользу создания области группа привела несколько доводов. Во-первых, создание отдельной киргизской автономии ускорило бы экономическое развитие региона и культурное развитие местного населения, что отвечало политике коренизации. «Распыленное состояние киргизского населения по отдельным областям, уездам и даже участкам Туркестанской республики, – утверждали участники группы, – не давало возможности в полной мере обслуживать и культурно-бытовые, и хозяйственные нужды киргизских трудящихся». Во-вторых, группа видела в автономии возможность разрешить «непрекращающийся и все обостряющийся антагонизм между отдельными группами казахских и киргизских работников».
Наконец, образование Горной области «должно было способствовать ускорению ликвидации басмачества в южной части Киргизии».
По утверждению одного их участников группы, будущего председателя Совета Народных комиссариатов Киргизской АССР, Юсупа Абдрахманова, один из руководителей басмачества на юге Киргизии, Торокул Джанузаков – бывший заместитель председателя Центрального исполнительного комитета Туркестанской АССР – в письме к руководству Туркестанской АССР – выставлял образование Киргизской области в качестве одного из условий ликвидации басмачества. Утверждения Абдрахманова не были лишены здравого смысла. Одним из крупнейших басмаческих лидеров был этнический киргиз Муэтдин-бек, который возглавил «басмачество кочевых и полукочевых народностей юго-восточного района Ферганы (Маргеланский, Ошский, Андижанский и незначительная часть смежного Кокандского уезда)», среди которых «первое место занимали киргизы». Как показывают архивные документы, руководство Красной Армии в регионе связывало возникновение «горного киргизского басмачества» с межнациональной враждой между киргизами, с одной стороны, и узбеками и русскими переселенцами – с другой.
Руководство КП(б) Tуркестана отнеслось к предложению положительно. 25 марта 1922 г., члены КПТ официально заявили «о формировании Горной области» как об «одном из наиболее последовательных применений… (принципа) национального самоопределения в коммунистическом и советском значении». Новая горная автономия охватывала Пишпекский, Каракольский (бывший Пржевальский) и Нарынский уезды, а также горный район Аулиеатинского уезда. Вопрос о включении в состав автономии киргизского населения Ферганской долины было решено «оставить открытым до перехода на мирное положение». Однако решение КП(б) противоречило постановлению Народного комиссариата по делам национальностей во главе с Сталиным, согласно которому Семиреченская область передавалась в компетенцию Киргизской (будущей Казахской) АССР. В июне 1922 г., Туркбюро ЦК РКП(б) получило телеграмму из Москвы. Содержание телеграммы показывает, что об образовании новой области в Наркомате ничего не знали. Так, телеграмма требует предоставить «полную характеристику съезда», на котором было решено выделить Кара-киргизскую Горную область и сообщить о том, «кем съезд разрешен, кто организаторы». Фактически, телеграмма наложила вето на создание автономии.
Своеволие дорого стоило местным партийным работникам, многие из которых потеряли свои места в областных ведомствах или получили строгие выговоры. Несмотря на это, первую попытку автономизации можно назвать успешной. Передача Семиреченской и Сырдарьинской областей в Киргизскую (Казахскую) АССР была отложена, и обе области остались в Туркестанской АССР. Не менее важно и то, что требования, выдвигаемые местными партийными работниками не противоречили общим целям национальной политики. Как показали последующие события, центральное руководство не было в принципе против идеи киргизской автономии. Можно предположить, что поводом для беспокойства советского руководства, и Сталина в частности, стал, по их мнению, заговорщический характер принятия резолюции от образовании автономии в обход центральных властей и групповая борьба, развернувшаяся в областном партийном аппарате. В то же время этот опыт оказался полезным и для местных элит, которым он дал лучшее понимание нужд и забот центра.
Новая возможность для создания автономной области представилась два года спустя, в январе 1924 г., во время съезда делегатов XII съезда Советов Туркестанской АССР. Целью съезда была «перестройка» Туркестанской АССР, «составленной на объединении в единое государство национально-разнородных народов» в «государства национально-однородные». Помня о неудачном опыте 1922 г., киргизская делегация решила обратиться в ЦК РКП(б) и Национальный Совет ЦИК СССР с докладной запиской. Авторы записки не требовали создания отдельной автономии для этнических киргизов, но обращали внимание партии на существование в Туркестане, помимо узбеков, таджиков, туркмен и кайсак-киргизов (казахов), еще одной нации – кара-киргизов. Авторы записки призывали партийные органы: 1) признать кара-киргизский народ самостоятельной нацией наравне с другими национальностями; 2) привлекать представителей кара-киргизских трудящихся в органы партийной и государственной власти; 3) выделить государственные средства для культурно-просветительной работы среди кара-киргизских трудящихся на их родном языке, первым делом для выпуска учебников и пособий».
Как видно из записки, авторы апеллировали прежде всего к принципу национального равенства, демонстрируя прекрасное владение коммунистическим пафосом. В то же время авторы связывали создание автономии для «самостоятельной» нации с советским строительством на окраинах. Усилия делегатов не остались незамеченными. Докладывая о национальном размежевании Средней Азии на пленуме ЦК РКП(б) в октябре того же года, секретарь партии Ян Рудзутак отметил как желание киргиз образовать независимую автономную область, не входя в состав Киргизской (Казахской АССР) ввиду иного «уклада жизни и обычаев», так и важное географическое положение занимаемой ими территории – «горного района Джетысуйской (Семиреченской) области, Ферганы и части Памира, почти граничащего с Индией» – и ее размер, «равный… почти всей территории Франции».
Письмо заместителя народного комиссара по делам национальностей Григория Бройдо, прекрасно знавшего регион и Семиреченскую область, будущему народному комиссару иностранных дел СССР Вячеславу Молотову ставит ребром вопрос создания киргизской автономии: «необходимо внимательно отнестись к кара-киргизскому вопросу, ибо кара-киргизы это Памир и пограничная полоса с Западным Китаем и наши форпосты на Тибет». Для Бройдо связь национальной и внешней политики очевидна – «вопрос о размежевании не должен быть разрешен хотя бы и по форме так, чтобы он мог быть использован “отечественной” или зарубежной контрреволюцией Востока и Запада» против Советского Союза. Более того, реорганизация национально-территориального устройства Средней Азии должна быть проведена так, чтобы «политически» советское правительство «на этом могло выиграть, как во внутренней, так и во внешней политике». Письмо полномочного представителя Хорезмской ССР Сталину также проводит параллель между размежеванием и политикой СССР на востоке, так как «прилегающие восточные страны к среднеазиатским республикам, как то: Афганистан, Персия, Турция – очень интересуются вопросом образования национальных республик в Средней Азии».
Шаг второй – Киргизская Автономная Республика
28 апреля 1924 г. Среднеазиатское бюро ВКП(б) объявило о размежевании региона на пять отдельных национальных автономий, одной из которых стала Кара-Киргизская автономная область (КАО). Создание национальной автономии воодушевило местные элиты. Вскоре после национального размежевания руководство новой области выдвинуло предложение о преобразовании автономной области в автономную республику. На II Киргизской областной партийной конференции, прошедшей в ноябре 1925 г., первый секретарь областного комитета Киргизской АО Николай Узюков также привел внешнеполитические доводы в пользу преобразования области в автономную республику: «Если у нас сейчас насчитывается от 800 до 900 тыс. населения, то с другой стороны мы имеем наших родных братьев около 2 000 000 в Китае и в других угнетаемых империалистами странах… Мы граничим с одной стороны с Китаем, а с другой – с другими монархическими странами, что играет большую роль в экономике, и значение нашей области ничуть не меньше других республик Средней Азии».
Ходатайство, поданное Исполнительным комитетом Киргизской АО во ВЦИК в декабре того же года, показывает, что местные руководители смогли уловить настроения союзных властей и нашли ключ к пониманию проблем, которые занимали центр. Так, авторы ходатайства настаивали на том, что преобразование области в республику «явится огромнейшим фактором привлечения внимания соседних порабощенных национальностей, которые чрезвычайно близко и часто, в силу родовых и национальных традиций, имеют общение с населением области» и что «это преобразование упрочит в сознании соседних угнетенных наций то положение, что единственный выход к свободному национальному развитию может быть осуществлен лишь на принципах, провозглашенных СССР». Ходатайство также подчеркивало политическую важность приграничного положения области, «соприкасавшейся с Китаем самой значительной по длине границей Средней Азии» и «имевшей в непосредственной близости Афганистан и Индостан». Количество же проживавших в Китае «угнетенных национальностей, родственных киргизам», по заверениям авторов ходатайства, отличалось по сравнению с докладом, сделанным на II Киргизской областной партийной конференции всего месяцем ранее, на один миллион человек и составляло 3 800 000 человек.
Как и ходатайство, «Краткий очерк истории развития киргизского народа», опубликованный в феврале 1926 г. под авторством Абдыкерима Сыдыкова, которого многие считают инициатором движения за автономизацию, был прежде всего направлен на то, чтобы убедить партийное руководство в безотлагательности преобразования автономной области в республику. Помимо перечисления ключевых отличий киргизов от казахов – в том числе «антропологических измерений», как длина черепа и рост, – Сыдыков указывает на этнически киргизское население Синьцзяна и Афганистана, которое «довольно-таки внушительно… что заслуживает большого внимания в политическом отношении».
По всей видимости, власти Киргизской АО смогли достучаться до большевистского руководства, потому что в ноябре 1926 г. участники III сессии ВЦИКа приняли резолюцию о преобразовании автономной области в Киргизскую АССР в составе РСФСР. XIII Всероссийский съезд Советов поддержал резолюцию ВЦИКа предоставить Киргизской АО статус автономной республики в апреле 1927 г. Основными мотивами принятия резолюции были: «большая территория, значительная отдаленность от центра» и «пограничное положение – Киргизия является одной из областей, далеко выдвинутых на восток», что делало ее «революционным аванпостом Советского Союза в глубине Средне-Азиатского Востока». Приветственная телеграмма ЦК РКП(б), подписанная Сталиным, также служила признанием стратегически важного положения новой республики, «упираюшейся одной частью в Китайский Туркестан, а другой смотрящей через Гиндукуш на Великий Индостан».
О связи формирования национальных республик с задачей противостояния внешним угрозам свидетельствует и декларация об образовании Киргизской Автономной Советской Социалистической Республики. Так, декларация заявляет, что «трудящиеся массы Киргизии считают необходимым создание кадров вооруженных сил для обеспечения спокойной творческой работы и охраны границ от нападения империалистов и их пособников» и что «в тесном единении со всеми трудящимися», они «отдадут все силы на укрепление и развитие твердыни грядущей всемирной пролетарской революции – Союза Советских Социалистических Республик». Декларация также «придает огромное значение делу обороны Советского Союза» и «обращает особое внимание на дело военной подготовки среди киргизского населения», для чего обязует власти новой республики «разработать план мероприятий, связанных с введением обязательной воинской повинности как для киргизского, так и для прочих народов, населяющих Киргизстан».
Шаг третий – Киргизская Советская Социалистическая Республика
Хотя преобразование автономной области в автономную республику увенчалось успехом, статус полноправной союзной республики, на который надеялись местные элиты, оставался до второй половины 1930-х гг. недостижимым. Так как союзные республики получали лучшее финансирование и обладали более широкими полномочиями, стать союзной республикой было непросто. Тем не менее попыток как-то повлиять на центральные власти местные элиты не оставляли. Особым упорством отличался председатель Совета Народных коммисариатов Киргизской АССР Юсуп Абдрахманов. Автор дневников, критически оценивающих роль Сталина в советской политике, Абдрахманов обладал изрядной смелостью и апломбом. Его письма, адресованные лично Сталину, охватывающие период с 1929 по 1930 г., позволяют проследить то, как местные элиты оттачивали свою риторику и доводы, приводимые в пользу создания Киргизской ССР.
Первое письмо, датированное ноябрем 1929 г., обращает внимание Сталина на «особое положение» Киргизской АССР, вытекающее как из «характера ее экономики, так и из ее географического положения». Объектом критики Абдрахманова является «тройная подчиненность» автономной республики «Правительству РСФСР… органам Средней Азии… и СССР». Такая ненормальная ситуация, настаивает Абдрахманов, ведет к «значительному ущербу в хозяйственном и культурном росте» автономной Киргизии и «не только отрицательно влияет на настроение широких слоев декханства… республики, но ослабляет… влияние (Советского Союза) на тех киргиз, которые живут по ту сторону границы – в Китае». Поэтому, вопрос тройной подчиненности «является вопросом не только внутренней, но и внешней политики». Единственным «радикальным решением вопроса о положении Киргизской республики», говорится в письме, было бы преобразование Киргизской АО в союзную республику, за что говорит «внешнеполитическое значение и экономические возможности Киргизии».
Неизвестно ответил ли Сталин на письмо, но аналогичное письмо, написанное Абдрахмановым полгода спустя, в апреле 1930 г., позволяет предположить, что ответа на свое письмо Абдрахманов не получил. Не удалось Абдрахманову добиться и личного приема у Сталина, о чем говорится во втором письме. Несмотря на это и на то, что второе письмо значительно короче первого, Абдрахманов вновь поднимает вопросы управления и экономического развития. На этот раз, однако, в письме уделяется более пристальное внимание «внешнеполитическому значению преобразования Киргизии в союзную республику. От Киргизии, которая, напоминает Абдрахманов, «не только граничит с Западным Китаем на протяжении свыше 800 километров», но и «граничит с таким участком Западного Китая, который может стать плацдармом английского империализма для наступления на Советскую Среднюю Азию», зависит безопасность всего Советского Союза. «Английский империализм пробирается», продолжает Абдрахманов, в «Кашгаро-Уч-Турфанскую провинцию Китая, населенную главным образом уйгурами и киргизами… через Тибет, чтобы превратить эту провинцию в свой плацдарм для наступления на Советский Союз».
По всей видимости, Сталин так и не ответил на повторное письмо Абдрахманова. Однако усилия Абдрахманова не были напрасными.
Хотя его прошения остались без ответа, его работа, как и работа других местных партийных работников, заложила основу национальной автономии для кочевников Южного Семиречья и Ферганской долины. Их старания, равно как и обеспокоенность советского руководства безопасностью национальных периферий, привели к тому, что в 1936 г. Киргизская АССР стала одной из 15 республик в составе Советского Союза. Абдрахманов, несомненно, сыграл большую роль в политике коренизации в республике, но в конечном счете именно его деятельность привела к его кончине. Как и другие местные функционеры, выступавшие за создание киргизской автономной области, а затем и автономной республики, Абдрахманов был расстрелян во время партийных чисток 1936–1938 гг. по обвинениям в буржуазном национализме. По грустной иронии, смерть Абрахманова и его единомышленников совпала с созданием Киргизской Советской Социалистической Республики.
Как показывает эта статья, киргизские официальные лица довоенного времени, в первую очередь Юсуп Абдрахманов и Абдыкерим Сыдыков, обращались к проблемам безопасности союзного государства для лоббирования национальной автономии для киргизского населения Туркестанской АССР. Ссылаясь на пограничное положение Семиречья, басмаческую угрозу в Фергане и присутствие численно значимого киргизского населения в Китае и Афганистане, которое могло быть использовано враждебными державами для вторжения в Советскую Среднюю Азию, Абдрахманов и Сыдыков стремились повлиять на решения, принимаемые союзным руководством. В конечном счете, несмотря на неудачи и личную цену, которую они заплатили за свои предполагаемые проступки, их идея национальной автономии увенчалась успехом.