«Некоторым силам лучше оставаться там, где их заточили». Немного о практике с Великим Волком.

Ни один рёкк не демонизируется так, как Фенрир. И как бы больно мне не было об этом говорить – но это правильно.

Я знаю это, как никто другой.

Не подумаете – я против самой демонизации, как явления. Да, рёкки – опасны. Это та сила, с которой по умолчанию надо считаться (и даже асы это понимают). Однако если Вы пойдете к ним, заранее испытывая отвращение и страх, если Вы будете воспринимать их априори как нечто злое, мерзкое, как ошибку, которой нет места в «идеальном мире» (как некоторые христиане воспринимают демонов), то они с удовольствием подкрепят Ваше мнение хорошим ударом под жопу – в лучшем случае. В худшем, они легко откусят Вам Вашу набитую стереотипами голову, и будут целиком в своём праве. С ними вправду стоит быть осторожными, особенно – на первых этапах, даже если Вы начинаете свою работу с Сигюн, Лаувейи или же Локи.

Однако в случае с Великим Волком следует быть осторожным вдвойне.

Да, скорее всего, он не покажется Вам сильно ужасающим, если к первому контакту Вас подведет кто-то из его семьи. Замкнутый, сварливый, неохотно идущий на сближение, но всё ещё бесконечно верный, разумной своей частью Фенрир мало походит на то хтоническое чудовище, которым его описывают Эдды. И с этой частью вполне можно работать – даже подружиться. До определенных пределов.

Не дайте этому впечатлению себя обмануть.

Как бы горько мне не было об этом говорить (и тем более – во всеуслышание), но разумная часть Фенрира настолько мала, что практически являет собой ничто. Картонная ширма, тонкая тюлевая занавесь, за которой бушует бесконечное адское пламя – жадное, жёсткое, жестокое, беспощадное ко всем без разбору и абсолютно, всепоглощающе безумное. На него можно любоваться, даже умудряться греться от его удушливого жара и разводить костры от его прожигающих насквозь искр, но ступать в него не стоит никому.
Разве что только Вы сами – подобное этому пламя.

Фенрир мне ближе, чем кто бы то ни было из моих божеств. Ближе, чем Локи, хотя – казалось бы. И именно это беспощадное пламя – то, что объединяет меня с ним столь сильно.

По мне не скажешь, конечно – но я ненавижу всё и всех каждую секунду своего существования. Всё и всех я хочу уничтожить. Всему и всем причинить бесконечную боль. Кассирше из местного супермаркета, скрипачу из перехода на Арбате (и его скрипке – тоже, хотя ни он, ни скрипка, ни разу за много месяцев не сфальшивили), девушке, мило улыбнувшейся мне в метро. Я ненавижу своих домашних животных. Я ненавижу свою сестру. Даже идеального человека из своей головы, фантазия о котором заставляет меня ощущать себя лучше в любой ситуации я тоже, искренне, каждой клеточкой ненавижу. Не потому что они плохие. Не потому что они что-то сделали мне или миру. Я жажду их крови ради самой крови, и хочу их страдания ради факта страдания. А что они мне дают, что им нужно, друзья они, враги мне, возлюбленные – наплевать. Не имеет значения.

Ни что, кроме всепожирающей жажды разрушения, не имеет никакого значения.

Конечно, определенной моей части ведомо и чувство любви. Насколько я ненавижу, настолько мой внутренний ребёнок – любит. Но малютка-Стас не имеет никакого отношения к этой статье. Равно, как не имеет почти (почти) никакого отношения к моей жизни.

Как разумная часть Фенрира не имеет почти (почти) никакого отношения к самому Фенриру.

Разумеется, в мирской жизни я, насколько возможно, держу эти чувства в узде. Специально тормошу своего ребёнка, покупая ему кукол и сладости. Сублимирую ненависть через секс и ужасающие рассказы, которые никогда и никому на всём белом свете не покажу. Запираю внутри большую часть своей силы, лишь бы только не становиться с Фенриром столь опасно близким.

Потому что я знаю, что будет, если я отпущу.

Это был первый мой Бельтайн без господина М. – мы уже тогда были на грани грандиозной ссоры, но сами понимали это не до конца. Или, может, не понимал только я – если честно, я бы не удивился, будь это так. Я уже знал, по совместному опыту, что отмечать эту ночь в шумных компаниях практиков – такая себе идея. Отмечать Бельтайн в шумных компаниях практически незнакомых практиков – идея в разы хуже. Но у меня не было никаких сил оставаться тогда одному.

Я поздно понял, что слишком сильно ослабил цепи собственного самоконтроля. Мне было весело, пьяно от творившегося вокруг, мне хотелось показаться окружающим меня людям – мол, смотрите, какой я на самом деле – настолько, что я даже не заметил, насколько близок я стал к Нему. Если быть честным, я ощутил это, когда уже было бессмысленно что-либо исправлять. Великий Волк не просто дышал мне в затылок, не просто просил разрешения взять моё тело под свой контроль – он уже был мной. Мы достигли той точки, когда я сам не могу чётко отделить, где заканчиваюсь я, и где начинается Он.

Конечно, я сделал рывок из этого состояния – отчаянная попытка, несколько десятков секунд выигранного времени, чтобы предупредить об опасности и попросить срочно меня связать и изолировать, насколько это в принципе будет возможным. Но меня в той тусовке почти никто не знал – а кто знал, были знакомы со мной очень поверхностно, и, конечно же, не вникали особо что у меня там в практике. Так что никто не среагировал моментально и должным образом. Да это, в общем, и не совсем их вина – сам должен был учитывать все нюансы и возможные последствия.

Я пришёл в себя (и когда я пишу «пришёл в себя», я имею в виду, наконец-таки окончательно смог разделить наши с Фенриром разумы, чувства и ощущения) связанным, запечатанным внутри некой сложной конструкции и с зубами в крови. Как выяснилось позднее – я чуть не загрыз живьем какую-то девушку, неудачно оказавшуюся у меня на пути, и покалечил тех, кто меня удерживал. А ведь я их даже не знал.

Мне хотелось бы сказать, что я «ничего не помню», что я был «просто сосудом», и далее, далее, далее – то, что понятно и может быть принято всеми, кто знает об одержимости.

Но я не могу. Потому что это – наглая, наглейшая ложь.

Я вправду не помню саму девушку – но я помню, как восхитителен был её испуг, и насколько приятна на вкус её кровь. Ярость, злость, неутолимая жажда разрушений – вот, что составляло тогда всего меня. Вот, что составляет Его – ту самую его часть, из-за которой никто и никогда не решиться его освободить. Ту самую его часть, из-за которой это никогда не сделаю я. Потому что даже если дать Фенриру пожрать мироздание, когда он закончит, он не насытиться – в конечном итоге, покончив с миром, он уничтожит себя самого.

Я люблю Фенрира. Это правда. Я работаю с ним настолько тесно, насколько не работаю, пожалуй, ни с кем иным – пусть и настолько дозированно я тоже ни с кем не работаю. И именно поэтому я говорил, говорю и буду говорить: некоторым божествам и их частям лучше оставаться там, где их заточили, непотревоженным ничем.