Добро пожаловать в NHK!

Пролог

В этом мире существуют заговоры.

Однако, с девяносто девяти процентной вероятностью, правдоподобные истории о заговорах, которые вы слышите от других людей, являются обычными заблуждениями или даже намеренной ложью. Если вы зайдёте в книжный магазин, то увидите книги с названиями вроде «Великий еврейский заговор разрушает японскую экономику!» или «Суперзаговор: ЦРУ скрывает секретный договор с инопланетянами!», являющиеся обыкновенными выдумками.

Несмотря на это… Люди любят заговоры.

Заговоры. Мы безнадёжно очарованы горьковато–сладким звучанием этого слова.

Рассмотрим, например, процесс появления теории «Еврейского заговора». Автора преследуют ужасные комплексы и переживания, например: «Почему я беден?», «Почему же я живу так плохо?», «Почему я не могу найти себе девушку?». На его разум и тело постоянно оказывается давление и снаружи, и изнутри.

Это скрытое недовольство превращается в чувство бесконечной ненависти к обществу. Оно становится злостью.

Однако, главный источник этой злости — это его собственная трусость.

Он беден, потому что ему не хватает навыков, чтобы заработать денег. У него нет девушки, потому что ему не хватает обаяния. Но чтобы увидеть правду и признать свое несовершенство, требуется немало отваги. Ни один человек, кем бы он ни был, не хочет прямо взглянуть на свои недостатки.

Поэтому автор теории заговора ищет причины своей трусости вовне.

Он создаёт вымышленного «врага» за пределами своего внутреннего мира.

Враг. Мой враг. Враг общества.

«Я не могу быть счастливым из–за заговора злобных врагов. Из–за этого заговора я не могу найти девушку. Точно! Во всём виноваты евреи. Я не могу быть счастливым из–за козней евреев. Чёртовы евреи! Я не прощу вас!»

По правде говоря, подобные мысли иногда посещают и евреев тоже.

Всем, кто строит теории заговоров, стоит получше присмотреться к реальности.

«Врагов» не существует вовне. «Зло» не существует вовне. Только ты сам виновен в том, что являешься ничтожеством.

Это не еврейский заговор, не заговор ЦРУ, и, как бы это ни было очевидно, это не заговор инопланетян. Каждому следует помнить об этом.

Но всё же…

Крохотный процент людей становится жертвами настоящего заговора. Есть один человек, который стал свидетелем заговора, действующего и сейчас в строжайшей тайне.

Кто же этот человек?

Это я.

Глава 1: Рождение борца

Часть первая

Однажды, в холодную январскую ночь, я узнал о существовании заговора.

В моей крохотной однокомнатной квартирке на шесть татами[1] я пытался согреться, сидя за котацу[2]. Это была ужасно тоскливая ночь.

Несмотря на наступление нового тысячелетия, на горизонте не было никакой надежды. Я даже расплакался, когда ел свой новогодний суп[3].

Для безработного двадцатидвухлетнего парня, которого отчислили из колледжа, зимний холод был просто пронизывающим. Сидя посреди своей грязной комнаты, где пол был завален разбросанной одеждой, а табачный дым пропитал стены, я вздыхал снова и снова.

Как же до такого могло дойти?

Это было всё, о чём я мог думать.

— Эх, — простонал я.

Если я не исправлю своё положение в ближайшее время, я совсем опущусь и буду навсегда потерян для общества. Тем более, что меня уже отчислили из колледжа. Мне нужно было быстро найти работу и вернуться к нормальной жизни.

Но я… просто не мог этого сделать.

Почему? Что мне мешало?

Ответ прост — потому что я хикикомори[4].

Самый актуальный и популярный социальный феномен наших дней — хикикомори. Это я. Затворник.

Говорят, что сейчас в Японии живет около двух миллионов хикикомори. Два миллиона — это огромное число. Если бы кто–нибудь кинул камень на улице, он бы попал в хикикомори… Конечно же, на самом деле этого бы не произошло. Хикикомори ведь не выходят на улицу.

Так или иначе, я был одним из этих хикикомори, так распространённых в Японии. Не говоря уж о том, что я был кем–то вроде ветерана–хикикомори. Я покидал свою квартиру лишь раз в неделю, чтобы сходить в круглосуточный супермаркет за едой и сигаретами. Друзей у меня было целых ноль, и спал я по шестнадцать часов в сутки.

В этом году исполнится четыре года с тех пор, как я стал хикикомори. Из–за моего образа жизни меня выгнали из колледжа.

Правда, я был настолько отвратительным хикикомори, что мне должны были присвоить звание профессионала. С кем бы меня не сравнивали, едва ли я бы легко проиграл другому хикикомори.

На самом деле, я был уверен, что если бы проводилась «Международная Олимпиада Хикикомори», я бы неплохо на ней выступил. Я думал, что смогу победить любого другого хикикомори, из какой бы страны он ни был: русского хикикомори, который уходит от реальности с помощью водки, английского хикикомори, находящего спасение в наркотиках, или американского хикикомори, палящего дома из пистолета во всё подряд.

Точно! Знаменитый основатель стиля каратэ «кёкусин»[5] Масутацу Ояма, так же известный как «Божественная рука», до того как стал величайшим в мире мастером каратэ, предположительно всю свою молодость провёл в горах в уединении, укрепляя свой дух. Если взглянуть с этой точки зрения, то я, просидевший в этой квартире в течение многих лет, должен быть очень близок к тому, чтобы стать сильнейшим в мире человеком.

Что же, стоит попробовать. Я решил взять пивную бутылку и попробовать разбить её ребром ладони.

— Киииия!!!

***

Забинтовывая свою окровавленную руку, я снова присел за котацу.

Как ни крути, в последнее время мой мозг не работал так, как положено. Может, из–за того, что я спал по шестнадцать часов в день? Или потому, что я более полугода избегал контактов с другими людьми?

Весь день моё сознание было затуманено. Меня даже пошатывало, когда я шёл в ванную.

Но меня это совершенно не заботило.

Более важной проблемой было покончить с этим убогим стилем жизни хикикомори.

Точно! Я должен покончить с этой гнилой жизнью хикикомори как можно скорее. Вернуться в человеческое общество! Восстановиться после отчисления! Я буду работать, найду себе девушку и буду вести нормальную жизнь!

Если я буду продолжать в том же духе, я стану совсем ущербным. Если я и дальше буду так себя вести, я лишусь права называться человеком. Мне нужно принять решение прямо сейчас!

Однако решения, вроде «Сегодня я наконец выйду на улицу и найду себе работу на полставки!», испарялись, как туман, за каких–то десять минут.

Почему? Почему так?

Наверное, моя смехотворно долгая жизнь в образе хикикомори уничтожила остатки моей силы воли.

Я не могу так больше продолжать. Я должен немедленно что–нибудь предпринять.

Тогда я решил, что для того чтобы укрепить свой совершенно ослабший дух, я попробую принять немного Белой Дури, заказанной через интернет.

Хотя она и называется Белой Дурью, это не общий стимулятор или что–то в этом духе. Это вполне легальный и довольно мощный галлюциноген. Несмотря на его легальность, говорят, что от него такой же эффект, как от ЛСД. Он воздействует непосредственно на серотониновые рецепторы в мозгу и вызывает невероятно яркие видения.

То, что нужно. Чтобы выбраться из своего удручающего положения, мне ничего не оставалось, кроме как рассчитывать на лекарства. Я был вынужден разогнать свой изможденный мозг при помощи мощных галлюциногенов.

Как говорил знаменитый Тацухико Шибусава[6]: «Просветление, получаемое от медитации, и просветление, получаемое от наркотиков, есть суть одно и то же». Или что–то в этом духе.

Раз так, я буду просветляться при помощи наркотиков.

Я достигну просветления и избавлюсь от хикикоморской части своей сущности. Я разобью слабость в своей душе и заменю ее непоколебимой отвагой. Я просто положу немного Белой Дури на мой котацу, и вдохну её разом!

Часть вторая

Ммм, как же хорошо, как же приятно!

В моей маленькой грязной однокомнатной квартире с раковиной, заполненной грязными тарелками, и полом, заваленным нестираной одеждой, я был по–настоящему под кайфом!

Стены дрожали и извивались, кондиционер глубоко дышал.

Ого! Всё ожило. Теперь мы существовали в одном мире.

Мистер Стерео разговаривает.

Добрый вечер, мистер Холодильник.

Мистер Котацу, спасибо, что согревали меня.

Миссис Кровать, Вы самая удобная кровать в мире.

Мистер Телевизор, мистер Компьютер и все кого я вижу, спасибо вам всем.

— Мистер Сато, скорее завязывайте со своей жизнью хикикомори!

Ого, вы все меня поддерживаете? Спасибо, спасибо вам. Ничто не может сделать меня счастливее. Теперь со мной всё будет в порядке. С вашей помощью, я смогу перестать быть хикикомори.

Пожалуйста, смотрите. Смотрите же, прямо сейчас я собираюсь выйти на улицу. Сейчас три часа ночи, но это меня не волнует. Я собираюсь выбраться из этой комнаты в огромный мир.

Однако, на улице холодно, мне стоит как следует одеться. Вот так. Тёплая одежда, шапка и пальто. Готово.

Все, я готов выйти наружу. Пора попрощаться со всей этой хикикоморской ерундой. Увидимся.

До свидания.

По какой–то причине дверь моей квартиры не открылась. Почему? Почему дверь не открылась?

Меня охватила тревога. Кто–то пытался помешать мне выйти.

— Вы правы, мистер Сато, если Вы сейчас выйдете, Вы перестанете быть хикикомори, — сказали мне мои колонки.

— Ну и?

— Кто–то встал у Вас на пути.

Ужас, охвативший меня от одной лишь этой фразы, произнесённой колонками, был совершенно неописуем.

Вмешательство.

Теперь, когда они это сказали, мне вспомнился тот день, когда я стал хикикомори.

Это был невыносимо жаркий летний день.

Я устало поднимался по дороге в колледж. Пот лился ручьём по моему затылку.

На улице было очень мало людей, пара домохозяек, возвращавшихся из магазина, да несколько ребят, шедших в тот же колледж, что и я. Прошёл я совсем немного.

Однако, в тот день мой поход в колледж был определённо не таким, как обычно. Все прохожие глазели на меня. И я был совершенно уверен, что слышу (хоть это было очень, очень тихо, настолько тихо, что почти ускользало от моего слуха), как каждый из них надо мной смеётся.

Я был уверен.

Правда.

На все сто.

Каждый, кто видел меня, начинал насмехаться надо мной! Сначала домохозяйки, а потом и студенты, все они смотрели на меня и смеялись.

Я был очень удивлен. Почему? Почему они смеялись надо мной?

— Эй, взгляни–ка на этого парня. Да с ним что–то не так, а?

— Фу, как отвратительно. Лучше бы он вообще не выходил из дома.

— Ха–ха–ха! Да он выглядит как полный идиот.

Этого не могло быть… А может и не было… Возможно, не было… Просто у меня была мания преследования.

Прислушавшись повнимательнее, я окончательно уверился, что слышал их, их голоса, насмехающиеся надо мной.

С тех пор…

С тех пор я боялся выходить из дому.

Колонки протрещали:

— Правильно. Те люди, которые смеялись над Вами, были агентами оперативного вмешательства. Это точно не мания преследования, мистер Сато. Они использовали Вашу ранимую, наивную душу против Вас, заставив Вас стать хикикомори.

Ах! Так вот что произошло! В этот же миг тьма, так долго застилавшая мое сознание, наконец рассеялась.

Короче говоря, вплоть до этого момента кто–то мной манипулировал. Если подумать, всё становится на свои места! Но кто мог заниматься подобными вещами? И зачем?

Я не знал. Совершенно не знал.

И тогда мой телевизор неожиданно прошептал:

— N.H.K., действующая с помощью таких же зрителей, как ты.

Эти тихие слова почему–то взволновали меня. N.H.K.… Я чувствовал, что за этими тремя буквами может скрываться страшная тайна.

Это точно не было просто ложью или выдумкой. Хоть я и был под кайфом от мощных галлюциногенов, это не значило, что я потерял способность к здравым рассуждениям. На самом деле сейчас мой мозг работал лучше, чем за все двадцать два года моей жизни.

Один плюс один равно двум. Два плюс два равно четырём. Видите, моё логическое мышление работает идеально!

Поэтому я должен думать. Я должен думать прямо сейчас!

N.H.K. В этих трёх буквах скрывается секрет происходящего со мной.

Вообще–то, это была просто догадка, но я не мог больше сомневаться в её верности. Можете назвать это божественным откровением. Не будет большим преувеличением назвать это просветлением.

Хм, однако… Мне вспомнилось мое первое знакомство с N.H.K.. Если подумать, я помню, что в детстве любил N.H.K. В начальной школе я смотрел «Надия: Тайна Синей Воды»[7]. Это было очень интересное аниме.

Хм, аниме…

Когда думаешь об аниме, в голове всплывает образ отаку[8]. Если говорить об отаку, то они часто испытывают затруднения при общении с людьми. Люди, испытывающие затруднения при общении с другими людьми, становятся хикикомори.

Неужели?

Точно! Теперь прямая связь между N.H.K. и хикикомори наконец–то станет очевидной для всех. В общем, показывая интересное аниме, N.H.K. превращает множество людей в отаку, тем самым создавая хикикомори в огромных масштабах. Чёрт возьми! Что за грязное дело!

И теперь я стал жертвой их заговора. Зайдя так далеко, я был всего в одном шаге от разгадки этой тайны. Опустив голову на котацу, я погрузился в размышления.

Из–за наркотиков у меня всё плыло перед глазами. Вся мебель в моей комнате дружно подбадривала меня.

Точно! С помощью моих мебельных друзей никто не сможет меня остановить. Нельзя допустить, чтобы эти трусливые агенты преследовали меня вечно. Пришло время для контратаки. Я заставлю вас пожалеть о том, что насмехались надо мной.

Остался лишь один шаг…

Я так близок к решению всех этих загадок. Телевизор, Котацу, Компьютер, пожалуйста, дайте мне вашу силу!

И в тот момент меня вновь посетило божественное откровение. Если быть точным, оно было послано мне в виде пословицы: «Имя расскажет всё»[9]

Само название N.H.K. должно раскрывать суть этой организации. N.H.K. означает «Nippon Housou Kyoukai»[10], но это не может быть единственным значением. Должна существовать другая, секретная расшифровка этой аббревиатуры.

N.H.K., N.H.K., N.H.K.… Я продолжал бормотать эти три буквы снова и снова.

N означает Nippon, японский. Если это так, тогда H должна…

Я понял! Это же так просто! Тайна наконец–то была раскрыта. Я открыл истину. H означает Hikikomori! Другими словами, N.H.K. означает «Nippon Hikikomori Kyoukai»[11]!

***

В тот день началась моя борьба.

Пока я был под кайфом, я не мог понять, что дверь моей квартиры не открывалась просто потому, что я запер её. Но это была лишь мельчайшая из всех моих проблем.

Несмотря ни на что, я должен бороться. До того дня, как я одержу победу над N.H.K., я должен храбро сражаться. Я ни за что не проиграю.

Но иногда мне хочется просто умереть…

Глава 2: Джихад

Часть первая

Прошло несколько месяцев с тех пор, как я решил бороться с N.H.K. Я смотрел из окна моей комнаты на парк по соседству, прямо через дорогу. Сакура была в полном цвету — безмятежный, бесконечно красивый вид.

Однако, победы не предвиделось. Не было никаких признаков того, что я одержу победу в этой битве.

Для начала, я не знал, где скрывался мой враг.

Я думал, может быть, мне стоит взорвать штаб–квартиру N.H.K.? Нет, попытайся я сделать что–то в этом роде, я буду просто застрелен полицией. Я отверг этот план.

Самое главное, я знал, что моим врагом была N.H.K.. Я должен был верить в это, или, по крайней мере, делать вид, что верю. Иначе и быть не могло. Мне было необходимо воздерживаться от любых неосторожных ходов.

Если бы я продолжал в том же духе, моё положение никогда бы не улучшилось.

В последнее время меня всё больше и больше угнетали признаки весны, которая безжалостно вторгалась даже в мою мрачную однокомнатную квартиру на шесть татами.

Новый студент сменил прежнего в соседней квартире. Первоклассники шли по дороге в школу, на их лицах были улыбки. Прохладный весенний ветер ворвался в открытое окно, принеся с собой лепестки цветущей сакуры и оживленные голоса людей.

Ах, как это могло произойти? Я один был обделён весенним весельем. Нет, более того: весь мир открыто насмехался надо мной, все, кто был в приподнятом настроении от наступившей весны. Во всяком случае, мне так казалось.

Я не общался с людьми уже почти целый год.

Мне казалось, что, продолжай я в том же духе, я разучусь говорить по–японски. Я чувствовал, что удаляюсь всё дальше и дальше от возможности вернуться в общество. Это было бы плохо, хуже некуда. Если я не сбегу из моей жизни хикикомори в ближайшее время, всё общество, весь мир покинет меня навечно.

Для начала, мне было необходимо обеспечить свою самостоятельность. Я знал, что должен был найти работу. Я на днях даже купил в круглосуточном магазине журнал с объявлениями о вакансиях. Однако, после его прочтения, мне это показалось практически невозможным.

Ах, это невозможно. Совершенно невозможно. Отчисленный из третьесортного колледжа, с нулевой квалификацией. Это я. Если бы я был менеджером по персоналу в какой–нибудь компании, я определённо никогда не нанял бы такого хикикомори.

В наше время, когда вообще достаточно трудно найти работу, никогда, никакая компания не станет охотно нанимать такого бесполезного человека, как я.

Однако, в конце концов, каждый человек, не важно, кто он, когда–то должен начать работать. Это факт.

Я не могу вечно сидеть на шее у моих родителей.

И я не могу продолжать кормить их отвратительной ложью вроде: «Всё в порядке! Хоть я и ушел из колледжа только с начальными навыками, я без проблем найду себе работу! Сейчас я готовлюсь к сдаче тестов на самые разные сертификаты: системного администрирования, TOEFL[12], по обработке текстов, по работе на компьютере, по вычислению на счётах[13] и ещё по многим другим. Пожалуйста, только вышлите мне ещё немного денег!»

Да, недалёк был тот момент, когда терпение моих родителей лопнет. Он мог настать уже через пару месяцев.

Прежде чем мои родители прекратили бы давать мне деньги, я должен был изменить свою паразитическую сущность и сбежать от этой гнилой жизни хикикомори.

Я должен был уничтожить N.H.K..

Получится ли у меня? Смогу ли я сделать что–то настолько безрассудное?

Мир за пределами моей квартиры был полон опасностей. Машины мчались на пугающих скоростях, кедровая пыльца плыла по ветру, а иногда по улицам бродили убийцы. Смогу ли я войти в этот опасный мир? Выдержу ли я это?

Я и вправду очень нервничал по этому поводу.

На самом же деле, это было невозможно.

Такой неудачник, как я, никогда не смог бы вести нормальную жизнь в обществе. Она была бы невозможна для того, кто вчера, впервые за долгое время, проснулся, как все нормальные люди, в семь часов утра только для того, чтобы пролежать в постели, потерявшись в собственных мыслях, до второй половины дня. Да, достойная жизнь в нормальном обществе была бы невозможна для того, кто после этого решил ещё немного вздремнуть и проспал весь день и всю ночь до пяти часов сегодняшнего утра.

Нормальная жизнь в обществе была бы невозможна для меня, безуспешно пытавшегося применить фрейдистский анализ ко сну, приснившемуся прошлой ночью. В моем сне я занимался непристойностями в маленькой комнате со старшеклассницей, и мой анализ указал только на подсознательное желание заниматься непристойностями в маленькой комнате со старшеклассницей. Заключение: «Что же из этого является анализом твоего сна? Ты просто повторяешь одно и то же!»

Невозможна для меня, который решил позавтракать и, открыв холодильник, осознал, что в нем нет вообще ничего. Невозможна для меня, который затем решил проигнорировать пустой желудок, и принять ванну, только для того, чтобы обнаружить, что мыло и шампунь тоже кончились.

И невозможна для меня, который ответил на астрологический прогноз в утреннем телешоу: «Сегодня Девы удачливы в любви. Вам может признаться человек, от которого вы этого не ожидали!» — жалким комментарием: «Как они собираются признаваться мне, если я сижу в своей комнате круглые сутки? А? Посмотрим, как у них это получится!»

Нормальная жизнь в обществе была совершенно невозможна для меня.

Аргх.

Думаю, мне лучше просто сдохнуть!

***

Может быть, мне просто нужно умереть. Нет. Я не умру, потому что я сильный, выносливый солдат.

Я был полон решимости жить до тех пор, пока не наступит день моей победы над N.H.K., даже если это означало бы, что мне пришлось бы ползать по полу.

Либо победа, либо поражение. Тогда я ещё не знал исхода. В любом случае, мне нужно было много мужества, и следовательно, необходимо было эффективно использовать каждый грамм мужества в моем теле. Однако, для начала неплохо было бы приготовить завтрак.

Я медленно встал с постели, открыл шкаф и взял чашку рамена[14], которую хранил на чёрный день. Я залил его кипятком из чайника, стоявшего на холодильнике. А потом я ждал, слушая слабо доносившиеся из соседней 202–ой комнаты звуки анимешной песенки; терпеливо ждал три минуты.

Не то, что бы это было важно, но моему соседу, который переехал сюда весной, похоже и в самом деле нравилось аниме. Хоть это и не имело значения, но школьные занятия должны были уже начаться. Разве нормально, что он остался дома? Мне захотелось предупредить его: «Не стоит слишком увлекаться заглавной песней Ojamajo Doremi[15] по утрам. Ты опоздаешь!» Конечно, я не сделал ничего подобного. Жизнь моего соседа меня не касалась.

Пока эти мысли вертелись в моей голове, три минуты прошли, словно несколько секунд.

Мой рамен был готов.

И вот затем, это и произошло.

В тот самый момент, когда я собирался погрузить палочки в лапшу, дверной звонок выдал решительное «Дин–дон! Дин–дон!», прервавшее весь процесс.

Кто бы это мог быть?

Естественно, я не запаниковал. Неожиданный посетитель, прервавший мой завтрак, скорее всего принес счёт на оплаты электричества.

Так как его отключение сулило мне проблемы, я отложил палочки в сторону и, ещё в пижаме, пошёл к двери.

Я быстро открыл дверь и произнёс:

— Ах, электричество! Электричество, правильно? Я могу заплатить вам. Эм, я прямо сейчас вам запла…

Тут я осёкся. Настороженный дежурной улыбкой, застывшей на её лице и ощущая едва заметную ауру, излучаемую всем её телом, я осознал, что эта женщина средних лет ни коим образом не может быть из энергетической компании.

— Пожалуйста, простите, что прерываем ваш напряжённый график, — сказала моя посетительница. Лицо женщины освещалось утренним солнцем.

— Вообще–то, мы раздаём брошюры, — просияла она, передавая мне две небольших брошюрки.

На обложке было напечатано «Пробудитесь! Башня Друага.[16]»

Свежий весенний ветерок подул через открытую дверь. Снаружи, мягкое апрельское утро было тихим и безмятежным.

Часть вторая

Дверь комнаты 201 Дома Мита[17], отделявшая мою квартиру от внешнего мира, была открыта. Женщина–миссионер и я, ничто не разделяло нас более.

Потом я увидел её. Справа, за женщиной с блаженной улыбкой, стояла ещё одна.

Решили подослать двоих, чтобы завербовать меня? Пытались склонить баланс сил в свою сторону? Двое на одного? Как низко!

И тут я увидел. Я увидел, насколько молода была вторая вербовщица.

По какой–то непонятной мне причине, даже в это спокойное апрельское утро, когда солнце светило так мягко, она закрывалась белоснежным зонтом. Хотя я не мог видеть её скрытого зонтиком лица, я мог сказать, что она была молода, особенно в сравнении со старшей женщиной. В самом деле, было очевидно, что она даже моложе меня.

Держа в руках зонтик, одетая в обычное светлое платьице с длинными рукавами, она источала чистую, священную ауру. Она стояла, будто бы охраняя другую женщину, молчаливая, спокойная, непорочная.

Я даже не успел этого осознать, как непрошеные слёзы потекли из моих глаз. Эта молодая девушка, не старше семнадцати или восемнадцати на мой взгляд, находилась под влиянием какого–то идиотского культа. Даже просто подумав об этом, я не мог не чувствовать жалости. Нет, ну правда, да что же это такое?!

Я был уверен, что в этом возрасте она с большим удовольствием предалась бы развлечениям. Она надела бы какую–нибудь красивую одежду, прогулялась бы по Сибуя, и попыталась бы завязать отношения с противоположным полом. Но ведь во всех религиях есть строгие заповеди вроде «Не прелюбодействуй». Она, должно быть, страдала. Это должно было быть очень, очень мучительно.

Я представил, как она каждую ночь не может совладать с охватывающим её тело лихорадочным возбуждением. «Господь смотрит на меня, и я не могу заниматься чем–то подобным. Но… Но я не могу… Я не могу сдерживаться. Ах, ну почему я такая грешница? Даже если Господь смотрит… Я раскаиваюсь, Небесный Отец!»

Эти обстоятельства, заповеди и сексуальное желание, объединившиеся в единое целое, заставляли её биться в агонии. Поскольку в недавно прочтённой эротической книге о монашках упоминалась подобная дилемма, все мои выводы наверняка были верны.

Неожиданно мне в голову пришла идея. Если все мои предположения верны, то религия — не такая уж плохая штука. В самом деле, удивительно, но не было бы преувеличением назвать её совершенно прекрасной!

О да, это действительно непристойно. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что именно непристойность религии делает её воистину прекрасной.

Например, в моем сознании всплыл образ молодой девушки, которую шлёпала строгая Старшая Сестра. Потом, образ сладострастной сцены суда над ведьмой, который должен был бы произойти позже. И, наконец, жестокая сцена пыток в подвале с каменным полом. «Я узнаю, ведьма ты или нет!» — сказал бы Инквизитор. И приготовил бы плеть. «Как на счет плётки?!» Удар! Удар! Удар! «Всё ещё не признаёшься?! Нет?! Нет?!» Удар! Удар! «Ааах! Умоляю! Сжальтесь надо мной! Пожалуйста, простите меня!» Но никто не прислушивается к её мольбам, и этот праздник унижений продолжается и продолжается без конца!

Волшебно!

Вот это кайф!

Это просто…

— Э–кхе!

Внезапно я осознал, что пожилая женщина, стоявшая напротив, пристально смотрит на меня. С видимым беспокойством она спросила: «Вы в порядке?»

Мои безудержные фантазии о религиозной девушке полностью завладели моим вниманием, не говоря уже о моих чувствах. Даже случайный наблюдатель, мельком глядя, мог бы заметить, как я отключился и ушел в себя.

Какого чёрта?

Я отчаянно пытался переключиться в адекватное состояние.

— Гм, гм, — я прочистил горло.

Тогда, как самый нормальный молодой человек, не давая взгляду дрейфовать в неверном направлении, я одарил пожилую женщину самым интеллигентным взглядом, который мог изобразить.

Конечно, я был потрясён. Да, я признаю это.

Тем не менее, я смог обрести контроль над моими эмоциями, и в моей броне уже не было трещин, открытых для нападения. В конце концов, мне не было никакой нужды так волноваться. Нужно было всего лишь ответить: «Да, я в порядке», вернуть ей брошюры, и дело с концом.

Но, поскольку я уже долгое время был хикикомори, моя способность к общению с другими людьми упала почти до нуля, и это было истинной причиной, по которой я был так потрясён происходящим.

Успокойся. Успокойся! Скажи ей. Просто произнеси одну фразу: «Да, я в порядке.» Точно. Я скажу это сию секунду. Да, на этот раз я действительно скажу это.

Скорее всего, раз я так долго ни с кем не разговаривал, мой голос будет звучать глуховато. По крайней мере, произнесённые мной слова будут казаться глухими. Может быть, я даже случайно запнусь. Но разве это кого–то волнует?

В конце концов, я вряд ли когда–нибудь встречу эту женщину или девушку снова. Что бы они обо мне не подумали — это не будет иметь никакого значения. Кого будет волновать, если я покажусь им странным или встревоженным? Вот почему мне нужно было произнести это. Мне нужно было раз и навсегда отказать им!

Просто скажи: «Да, я в порядке!»

Я скажу: «Да, я в порядке!»

— Да, я…

В эту секунду мой взгляд случайно упал на слово «Пробудитесь!», украшающее обложку брошюры, которую я сжимал в правой руке.

На этой же обложке чёрным готическим шрифтом было напечатано: «Синдром хикикомори угрожает нашей молодёжи. Спасены ли Вы?»

Женщина, заметив мой взгляд, воссияла своей благочестивой улыбкой.

— Это наш специальный ежемесячный отчёт. Мы исследуем проблему хикикомори с библейской точки зрения. Вас это интересует?

Невозможно выразить словами страх, охвативший меня тогда.

Они что, видят меня насквозь? Неужели эта женщина уже знала, что я хикикомори? Не поэтому ли она свернула со своего обычного пути ко мне, чтобы дать мне эту брошюру? Это была очень пугающая идея.

Мысль о том, что я уже был опознан как никчёмный хикикомори людьми, которые меня даже не знали, спровоцировала вспышку жесточайшего страха, озноба, перешедшего в тряску, это было ужасно трудно выдержать. Несмотря ни на что, нужно было успокоиться.

Я должен обмануть их, обмануть быстро и незаметно.

— Хикикомори? Ха–ха–ха! Как может кто–то вроде меня быть хикикомори?!

Я что, совсем дурак? После произнесённого я стал выглядеть ещё подозрительнее. Я должен солгать им более убедительно, и побыстрее. Мне нужно было сделать это прямо сейчас, или хотя бы придумать какое–нибудь оправдание… Ну хоть что–нибудь. «Давай, ну же», — умолял я себя.

— Эй, я ведь н–не могу быть им, верно? Верно! В смысле, быть не может, чтобы кто–то вроде меня провёл почти год, ни с кем не разговаривая! Или до такой степени стал хикикомори, что бросил колледж, не имея работы, не имея надежд на будущее, не имея ни гроша за душой. Или живёт в состоянии крайней безысходности. Или ещё что–нибудь в этом духе, а?

Женщина попятилась. Мои мысли продолжали метаться без конца и края. Кто–нибудь, пожалуйста, остановите меня.

— Да, верно! Это глупо, мэм, совершенно глупо. И как грубо! Что вы имеете в виду под этим своим «Синдром хикикомори угрожает нашей молодёжи. Спасены ли Вы?» Да и вообще, если бы молитвы могли помочь хикикомори, никто бы так не страдал, верно? Да что ВЫ вообще знаете? Даже я ничего не понял, так как же люди вроде вас вообще смогли хоть что–либо понять?

Ну вот и всё. Что сделано, то сделано. Женщина была основательно напугана. Казалось, что она готова немедленно развернуться и позвать полицию: «Там сумасшедший, вон в той квартире! Он опасен!»

Ах, я определённо опасен. Очень опасен. Я удивил даже самого себя! Правда, я потрясён собственным идиотизмом, который привёл к такой бурной, шокирующей реакции на совершенно обычную, будничную женщину, распространяющую брошюры. Я не вынесу этого.

Я должен умереть. Тот, кто повёл себя так неподобающе перед верующим человеком, должен умереть как можно скорее.

— Всё в порядке, мадам, поэтому, пожалуйста, побыстрее возвращайтесь домой. Просто забирайте девушку и уходите.

Ах, это бесполезно. Всё кончено, для меня всё кончено! Завтра я куплю катану. Куплю катану и сделаю харакири. Чем размахивать своим позором, я лучше взмахну острым лезвием по своим внутренностям, как и полагается воину. Да, так я и сделаю! И где их продают, хотелось бы мне знать…

Я подумал было спросить: «Эй, мэм, вы случайно не знаете, где? Не знаете? Нет, конечно не знаете. Это хорошо. Это совсем не то, что вам стоит знать. Всё в порядке, так что просто уходите. Да, да, мне очень жаль. Я хикикомори. Первоклассный хикикомори, высшего уровня. Не каждый хикикомори сможет достичь такой никчёмности, какой достиг я. Я безработный. Я — мусор. Я ничтожество! И я не хочу, чтобы вы помогали мне. Я в порядке, просто уходите. Понимаете? Слушайте, я верну вам их. Я отдам ваши брошюры, вот. Так что, пожалуйста, просто уходите как можно скорее, сейчас же!»

— Н–н–ну что же, простите меня за то, что отвлекла от важных дел.

Торопливо отведя взгляд, женщина резко повернулась к девушке и сказала:

— Мы уходим, Мисаки. Вернёмся в зал собраний, хорошо?

Да, идите, идите. Просто уйдите прочь. И ты, Мисаки, исчезни!

Эмм. Что, Мисаки? Что это значит? Несмотря на то, что пожилая женщина уже ушла, почему же ты перестала прятаться под зонтиком и уставилась мне в лицо? Что, у тебя проблема? Эй, ну чего ты смотришь? Куда ты смотришь, чёрт возьми? Над чем ты смеёшься? Я что, кажусь тебе смешным? Ты смеёшься надо мной?!

***

В самом деле, создавалось впечатление, что меня высмеивала религиозная девушка, которую я даже не знал.

Всего на секунду она приподняла свой зонт и посмотрела мне прямо в лицо, лучезарно улыбаясь. Очаровательной, насмехающейся улыбкой. И я захотел умереть.

Потому что надо мной насмехалась какая–то сумасшедшая сектантка, потому что на меня смотрели свысока всё это время, и, в довершение, потому что её улыбка была так не к месту мила, вот почему…

Я так больше не могу. Я действительно собираюсь умереть.

Прощайте.

Прощай, набожная женщина средних лет.

Прощай, Мисаки, держащая зонт.

Прощайте, прощайте все.

Я отправлюсь в путь. Я закрою дверь своей квартиры, запрусь на замок, задёрну занавески, и отправлюсь в своё путешествие.

Сидя на кровати, я прекратил дышать. Я плотно зажал свой рот обеими руками, чтобы остановить дыхание. Это больно. Больно. Но скоро я умру. Я задерживал дыхание в течение тридцати секунд. Уверен, я должен был вот–вот умереть.

Однако, моя смерть так и не пришла. Причиной был воздух, прорвавшийся через нос.

Ничто в этом мире не работает так, как нам хочется. Кто–нибудь, пожалуйста, сделайте хоть что–то.

Глава 3: Встреча

Часть первая

Не смотря ни на что, я вновь вернулся к жизни, но из–за вчерашних событий моя депрессия стала глубже озера Байкал и Марианской Впадины.

Впервые за несколько месяцев, посреди бела дня я покинул свой дом и отправился в кипящий жизнью город. Это был настолько храбрый и героический поступок, что я заслуживал море аплодисментов со всего мира. Я очень гордился собой.

Но все оказалось напрасным.

Осталась лишь безысходность. Я больше этого не выдержу!

Вернувшись домой, я укрылся в своей комнате и начал напиваться, чтобы очистить голову от грустных мыслей.

Сидя за котацу, я кричал: «Сакэ! Принесите еще сакэ!», но это были лишь пустые слова, обращенные к самому себе, и этим тоскливым вечером, в квартирке на шесть татами, они звучали особенно жалко.

Несколько пустых пивных банок уже валялись на котацу. Анимешные песенки, доносившиеся из соседней квартиры, раздражали меня все больше и больше, потому я продолжал напиваться.

У меня начала кружиться голова, и всё плыло перед глазами.

Еще немного. Я всё забуду, если выпью еще немного…

***

В то утро, оправившись после вчерашних потрясений, я решил перестать быть хикикомори как можно скорее.

Тогда меня осенило. Сегодня я найду себе работу на полставки.

Почему бы и нет? Раз уж я не могу сразу построить карьеру, я могу начать с работы на полставки. Если у меня всё получится, моё звание может быть повышено с хикикомори до фритера[18]. Оба термина обозначают никчемность, но фритер всё же звучит поприличнее, чем хикикомори. Так что я решил немедленно приступить к поиску работы с неполным рабочим днем.

Я отправился в супермаркет и купил там журнал с объявлениями о вакансиях с частичной занятостью. Быстро возвращаясь домой, я начал внимательно изучать вакансии.

Какая? Какая же работа подойдет мне лучше всего?

Я сразу отбросил вакансии, связанные с физическим трудом. Мне не хотелось заниматься ничем утомительным. Также мне пришлось отказаться от предложений работы в супермаркетах. Я совершенно не подходил для работы с клиентами.

И вдруг… Вот оно!

Манга–кафе [19] , 700 йен в час.

Без сомнения, эта работа подходила мне идеально! В этом маленьком городке в манга–кафе не должно было быть много посетителей, а если бы мне стало скучно, я мог почитать мангу за кассой. Похоже, это была совсем простая работа. Идеальный вариант для меня.

С этими мыслями я написал резюме и торжественно покинул свою квартиру.

Манга–кафе находилось между станцией метро и «Макдональдсом». Я уныло брел по спальному району, дыша холодным апрельским воздухом. И только я впервые за несколько месяцев вышел на улицу днем, как «они» снова пытались помешать мне. Агенты вмешательства N.H.K. злобно насмехались надо мной, пока я сутулясь ковылял по краю тротуара.

Это были очень суровые меры вмешательства.

— Эй, ты только посмотри. Как отвратительно.

— Это же безработный хикикомори. Вот ничтожество.

— Убирайся назад в свою квартиру. В этом городе нет места для таких как ты.

Проходившие мимо домохозяйки, школьницы и старушки перешептывались за моей спиной. Я побледнел.

Ох, я как же я хочу вернуться домой.

Я хотел вернуться в свою темную, комфортную квартирку на шесть татами, укрыться в своей теплой постели, закрыть глаза и не думать ни о чем. Но я не мог. Стало бы только хуже. Если бы я так поступил, они продолжили бы свои издевательства надо мной. Я должен выстоять. В этой битве я должен показать всё, на что я способен.

Вообще–то, я догадывался, что произойдет нечто подобное, я с самого начала знал, что они попытаются помешать мне вернуться в общество. Поэтому я не мог позволить себе проиграть. Пытаясь подавить в себе беспокойство, что росло с каждым шагом, я быстро шел к своей цели.

Наконец, я добрался до «Brake Time», маленького уютного манга–кафе позади станции, которое отныне станет моим местом работы. Я собирался работать здесь каждый день, начиная с завтрашнего дня.

Мое спасение от жизни хикикомори было близко, как никогда.

Хотя меня беспокоило, что я начинал так нервничать просто прогуливаясь днем по городу, мне, наверно, просто нужно было привыкнуть к этому. Если я смогу стать фритером, все мои волнения быстро развеются.

Ну, пора.

Я собрался с духом и сделал свой первый шаг. Я заставил себя открыть дверь и войти в кафе. Я представил, как протягиваю своё резюме девушке за прилавком, бодро объявив: «Я слышал, вы можете предложить работу.»

Я начал говорить, но остановился на середине фразы.

За прилавком, на котором были аккуратно расставлены пепельницы, чайники и кофеварки, сидела девушка и читала мангу. Её профиль и увлеченность, с которой она читала сёдзё–мангу[20], вызывали странное ощущение, что я уже видел её раньше.

Вообще–то, я видел её вчера.

Стоя перед прилавком со словами «предложить работу», замершими у меня на губах, я словно окаменел. Она заметила меня и отвлеклась от манги, лежавшей у неё на коленях.

Наши глаза встретились.

Это была та молодая проповедница, Мисаки.

Но в отличие от вчерашнего дня, на ней были обычные джинсы, как у других девушек. Вокруг неё не было той ощутимой религиозной ауры. Как только я её узнал, моё сердце стало биться в десять раз быстрее. Вихрь мыслей поднялся в моей голове.

Почему верующий человек работает в манга–кафе? Разве это не нарушает какую–нибудь заповедь? Нет, это не моё дело — но помнит ли она кто я такой? Если да, то мне крышка. На моей работе не должно быть никого, кто знает мой секрет. Я просто не смогу работать с тем, кто знает. Что же делать, если она меня вспомнит? Нужно бежать отсюда! Это самый подходящий и логичный выход, так что нужно сейчас же сбежать!

Я уже собрался уйти, но религиозная девушка окликнула меня. Смягчив серьезное выражение лица, она взглянула на меня с той же, что и вчера, насмешливой улыбкой. Тихим голосом она переспросила:

― Ты слышал, мы?..

Сразу была заметна разница, с которой она говорила со мной и как она, скорее всего, обращается с обычными посетителями. Очевидно, девушка узнала во мне вчерашнего сумасшедшего хикикомори. Холодный пот выступил у меня на шее. Я хотел убежать. Я хотел покинуть это место как можно скорее.

Но мне всё равно надо было ответить на её вопрос и закончить свою фразу. Я должен был ответить как можно непринужденней и естественней.

― Мо–ммо… Мотоциклы любите?

Что за чертовщину я несу?

― А я очень люблю… Люблю мотоциклы. Ты мчишься, словно ветер, ― кое–кто из сидевших в дальнем углу посетителей обернулся в мою сторону. ― Я просто обожаю шум двигателя! Ну как, не хочешь прокатиться со мной как–нибудь?

Теперь мне точно конец!

― В смысле… Я на самом деле никогда не катался на них! Ха–ха–ха–ха–ха–ха!.. Ну ладно, пока.

Я пулей вылетел из кафе.

По дороге домой я купил в магазине пиво и сётю.

Дайте мне умереть. Я умру прямо на месте.

Только я не умру. Слишком хорошая погода сегодня. Вместо этого я напьюсь и всё забуду. Просто забуду.

Выпить… Я выпью…

***

Я кричал: «Сакэ! Принесите еще сакэ!», но это были лишь пустые слова, обращенные к самому себе, и этим тоскливым вечером, в квартирке на шесть татами, они звучали особенно жалко. Мне хотелось плакать.

Это она во всем виновата. Из–за неё мой великий план по спасению от жизни хикикомори с треском провалился. Мне хотелось обрести способность насылать смертельные проклятия. Эта дрянь… Эта дрянь! Пр–р–роклятье! Я представил себе, как они сейчас надо мной смеются. Я был уверен, что выставил себя на посмешище.

— Шеф, тут сегодня один сумасшедший хикикомори заходил.

— Правда что ли, Мисаки?

— Наверно, он хотел устроиться к нам на работу. Но, Господи, он же хикикомори! Пусть знает свое место.

— Точно. Безработному, отчисленному из колледжа, отвратительному хикикомори не вернуться в общество.

Они пользовались мной, чтобы поупражняться в остроумии. Аргх, да как они посмели? Это непростительно. Нет, совершенно непростительно. Я должен отомстить… Отомстить сейчас же! Клянусь, я вас ещё покараю…

Но, будучи хикикомори, я не смог придумать ни одного действенного способа отмщения. Поэтому я решил отвлечься на некоторое время и подумать о чем–нибудь более веселом.

Кстати о веселом, есть же ещё N.H.K..

Точно, когда мне было плохо и больно, я мог просто обвинить во всем заговор, который тайно планировало N.H.K..

Если делать так, то, возможно, я почувствую себя лучше.

N.H.K., N.H.K. …

— Ясно! Я понял! — крикнул я. — Эта девушка — спецагент вмешательства N.H.K.! — продолжал кричать я.

Но, вопреки моему прошлому решению винить во всём заговор, лучше мне не стало.

— Проклятье! — воскликнул я, так и не допив пиво и сётю.

Моя голова болела, а анимешные песенки, громко игравшие у моего соседа, чертовски надоели.

Не успел я заметить, как напился в хлам. Настроение падало все ниже и ниже. И снова я не мог отыскать в себе ни капельки веры в светлое будущее. Я подозревал, что попаду прямиком в ад, выглядя при этом несчастным одиноким засранцем.

— Вот и всё. Всё кончено. Всё кончено! — повторял я.

А анимешные песни у соседа сбоку не прекращались. В них часто повторялись — как иронично! — слова вроде «любовь», «мечта», «романтика» и «надежда». Для меня, потерявшего всякую надежду, они звучали словно злостная насмешка. Эти слова наполняли меня ненавистью и жалостью к себе.

Кстати, это первая ночь, когда мой сосед включил свои анимешные песни так громко. Обычно он включал их только днем, но была уже поздняя ночь.

И тогда меня осенило: а не может ли это быть очередным оскорблением в мой адрес? Оскорблением меня! Настолько жалкого и тупого, что даже не способного стать фритером!

Если так, то я этого не потерплю. Я попробовал ударить стену кулаком. Музыка не прекращалась. Тогда я пнул стену. Никакой реакции.

Да как ты смеешь насмехаться надо мной? Они — все и каждый — насмехаются надо мной. Проклятье. Ну смотрите, вы еще пожалеете.

Я снова выпил и опьянел ещё больше, я пил чтобы заглушить все чувства.

Сейчас я приду и задам вам трепку! Сами напросились.

Неуклюже встав из–за котацу, и выглядя, словно вот–вот упаду , я доковылял до двери.

Нетвёрдым шагом я дошёл до квартиры 202 и несколько раз ударил по кнопке звонка. «Дин–дон, дин–дон, дин–дон…»

Нет ответа.

Тогда я начал колотить в дверь кулаками.

Нет ответа. Изнутри доносились лишь звуки анимешной песни. Сейчас играла заглавная песня из «Fancy Lala»: «I am Fancy Lala…»

Я даже покраснел от злости.

Я подергал ручку. Дверь была не заперта, и мне было уже наплевать на последствия.

— Эй, ты! — крикнул я, вне себя от злости, и распахнул дверь. — Сделай потише!

И тогда я увидел его. Парень сидел за компьютерным столом в глубине комнаты, повернувшись к колонкам, стоявшим у стены. Осознав внезапное появление гостя, он медленно повернулся в своем крутящемся кресле и посмотрел на меня через плечо.

Он… плакал.

Слезы тихо стекали по его щекам.

Но что самое невероятное, я прекрасно знал, кто это. Я потерял дар речи. Я не мог поверить своим глазам.

Вытирая слезы, он в изумлении глядел на меня. Подкатившись на стуле поближе, он начал рассматривать мое лицо. Наконец, после недолгого молчания, запинающимся и дрожащим голосом он произнес:

— Са–Сато?

Ошибиться было невозможно. Это был Ямазаки. Мы не виделись уже четыре года, и эта встреча была совершенно неожиданной.

Часть вторая

В старшей школе я записался в литературный клуб.

Но это не значит, что я любил читать и всё такое. Просто во время ярмарки по набору новых участников ужасно милая старшеклассница[21] пригласила меня: «Эй, ты, вступай в литературный клуб.»

Я кивнул не раздумывая. Да и не мог я поступить иначе. Несмотря на то, что она состояла в клубе для ботаников и что она была на год меня старше, эта девушка была красива как поп–звезда.

Неудивительно, что вступив в клуб по такой дурацкой причине, всё чем я занимался в нем — это раскладыванием пасьянсов на каждом собрании. А еще я играл в карты с той девушкой. И на что, черт возьми, мы тратили время? Мы ведь могли бы заняться чем–нибудь более полезным.

Хотя, это уже не важно. Прошлое осталось в прошлом.

В общем, случилось это в один из тех далеких школьных дней, когда мы возвращались из клуба домой. Я вместе с той старшеклассницей шел по коридору первого этажа, выходившему во двор. Внезапно, она увидела что–то в углу двора.

— Ой, смотри!

— Хм, издеваются над ним, да?

Несколько ребят окружили мальчишку в форме средней школы. Они лупили по животу живот.

На лице избиваемого мальчика была слабая улыбка. А те, кто его избивали, и вовсе улыбались до ушей. Вполне обычная картина.

— Это ужасно, — нарушила молчание девушка. Она была очень чутким человеком, и у неё был такой вид, будто ей искренне его жаль. В тот момент замечательная идея пришла мне на ум. Я мог показать ей, насколько я крут.

— Пойти, что ли, помочь ему?

— Ты серьезно?

Я кивнул. Мне казалось, что мелюзга из средней школы не будет для меня проблемой. И, конечно же, я сильно ошибался. Всё так хорошо начиналось, когда я крикнул «Издеваться — это не круто!» и ринулся в бой. Но в итоге меня избили, и все они смогли сбежать. Девушка смотрела на меня с отвращением, а над жертвой продолжали издеваться целый год, так что мои усилия были тщетны.

Но, несмотря на это, Ямазаки, мальчик над которым издевались, кажется, зауважал меня — уж не знаю, что он там себе напридумывал. Он даже вступил в литературный клуб, как только перешел в старшую школу.

К тому времени мне осталось учиться последний год. Старшеклассница окончила школу, так что я потерял всякий интерес к клубу. Я передал ему титул президента клуба, чтобы сосредоточиться на вступительных экзаменах.

А потом я закончил школу.

Мы только пару раз поговорили на выпускном, и с тех пор мы ни разу не встречались — до сегодняшнего дня.

***

Сидя в своей однокомнатной квартирке на шесть татами, Ямазаки пребывал в чрезвычайно приподнятом расположении духа. Он совсем не изменился с момента нашей последней встречи. Он так и остался тощим и со светлыми, как у русских, волосами. Сначала мне показалось, что он стал более мужественным, но это было не так. Он все–таки производил впечатление слабого человека, к дракам не приспособленного.

— Ты? Это правда ты?

Хотя его глаза были красными и опухшими от недавних слёз, сейчас он широко улыбался. Анимешнные песни смолкли.

Застыв у двери, я нерешительно спросил:

— Как ты здесь оказался?

— А ты, Сато?

— Я… — Я начал рассказывать ему, что переехал сюда лишь для того, чтобы жить поближе к институту, но неожиданно для себя запнулся. Мне не хотелось рассказывать Ямазаки о своем настоящем положении: безработный, бросивший учебу хикикомори.

Не заметив моей запинки, Ямазаки сам рассказал о своей жизни:

— Этим летом я поступил в колледж. А когда я искал дешевую квартиру рядом с колледжем, мне понравилась эта.

Кажется, это и правда было просто совпадением.

— Да ты заходи, не стой в дверях. Правда, у меня тут грязновато.

Невероятное совпадение всё еще беспокоило меня, но Ямазаки гостеприимно пригласил меня зайти. Я послушно снял ботинки и прошел в комнату.

Конечно, по планировке его квартира не отличалась от моей.

Но… что это? Я застыл на месте.

В комнате Ямазаки царила какая–то странная атмосфера, никогда такого раньше не видел. В комнате были странные постеры, беспорядочно развешанные на стенах, два здоровенных компьютера, целая гора манги, которая почти доставала до потолка, и еще куча всякой всячины. Всё вместе это производило весьма гнетущее впечатление.

— Пожалуйста, присаживайся, — голос Ямазаки вернул меня к реальности.

Повинуясь, я осторожно прошел вглубь комнаты.

Вдруг, что–то громко хрустнуло у меня под ногами. Я аж подпрыгнул от неожиданности.

— А, это всего лишь коробка от CD, — сказал Ямазаки. — Ничего страшного.

Манга, книги, видеокассеты, DVD, пластиковые бутылки, пустые коробки от бумажных салфеток и прочий мусор покрывали собой весь пол.

— Да, у меня тут слегка грязно.

Это было тем еще преуменьшением. Я никогда не видел такой загаженной комнаты.

— Все же, я очень рад. Никогда бы не подумал, что жил по соседству с тобой, Сато, — сидя на краю кровати, Ямазаки проговорил с задумчивым взглядом, не обращая внимания на хлам, хрустевший у меня под ногами.

Наконец, я добрался до компьютерного стола и сел в кресло.

Я к тому времени уже полностью протрезвел.

Не зная что сказать, я уставился на семнадцатидюймовый монитор. На рабочем столе были обои из какого–то незнакомого мне аниме.

— Странно, что мы с тобой не встретились раньше, уже прошло две недели, как я сюда переехал.

Я слушал его в пол–уха, разглядывая фигурку, стоявшую на мониторе. Это была модель ученицы младшей школы, с красным портфелем на спине.

Тем временем, Ямадзаки продолжал монотонно разглагольствовать:

— Это должно быть то, что называют «городским равнодушием к соседям».

На стене висел постер с обнаженной девочкой, возрастом никак не старше ученицы младшей школы и нарисованной, конечно же, в стиле аниме. Я снова перевел взгляд на компьютерный стол.

— В чем дело, Сато? Ты какой–то тихий. А, ты наверно сердишься из–за громкой музыки, да? Извини, больше не буду так делать.

На столе валялись кучи коробочек с компьютерными играми. Они были украшены множеством пугающих слов: «пытки», «влажная», «избиение», «похоть», «связывание», «академия», «заключение», «изнасилование», «грубость», «чистая любовь», «тренинг», «приключение». На коробках были изображены голые младшеклассницы и наклеены наклейки с предупреждением: «Не для лиц младше восемнадцати лет.»

Я опять поспешно отвернулся, и мой взгляд уперся в гору манги, возвышавшеюся у стены.

Ямазаки продолжил свой монолог.

— Но все–таки я очень рад, Сато. Я не думал, что когда–нибудь тебя снова увижу, а ведь я тебя очень уважаю. Ты знал об этом? Знал ведь, правда?

Я поднял один томик манги и пролистал его. Естественно, там присутствовала голая маленькая девочка и знак «Комиксы для взрослых» рядом.

— А знаешь, где я учусь? Ты наверно видел рекламу по телевизору…

Я положил мангу назад. Вытерев пот со лба, я спросил:

— И где же ты учишься?

Ямазаки гордо выпятил грудь и ответил.

Я снова погрузился в воспоминания.

***

Это было несколькими годами ранее. Мы мечтали тогда. Мечтали из–за серой жизни в неопрятной школе. Из–за красивых девушек и старающихся казаться весёлыми парней. Я мечтал, как и все остальные. В эти кажущиеся нереальными времена мы все мечтали о своём прекрасном будущем.

Те далекие дни мы проводили вместе со старшеклассниками в школьных клубах. Мы нервно курили сигареты за потрепанным, старым домом, выглядевшим, словно его сравняет с землёй следующее же землетрясение. Мы не работали, не горели клубной деятельностью, получали плохие оценки, и у нас начисто отсутствовала мотивация. Но хоть я и был обычным школьником безо всякой цели в жизни, я всё равно всегда улыбался.

Однажды, мы с симпатичной старшеклассницей бездельничали в нашей замусоренной клубной комнате.

— Сато, а какие у тебя планы на будущее? — спросила она.

— Сначала поступлю в какой–нибудь колледж. На самом деле я не знаю, чем буду заниматься, там видно будет.

— Хм…

Она отвернулась. А потом тихо сказала:

— Помнишь, как ты недавно пытался спасти того мальчика от хулиганов? Это было глупо, но ты здорово смотрелся тогда. С тобой все будет в порядке, Сато. С тобой точно все будет хорошо.

Я засмущался.

Прошло время. Она окончила школу. Позже, в этой же клубной комнате сидели мы с Ямазаки. Я уставился в учебник по математике. Ямазаки сказал:

— Сато, а ведь в этом году ты закончишь школу.

— Ну да, точно, так что теперь ты будешь президентом клуба. Старайся.

— Как будет одиноко. Все вокруг стареют.

— Не говори так, пока ты еще молод. Угостить тебя сигареткой? — я достал сигареты из кармана и протянул Ямазаки, он согласился.

Он осторожно зажег сигарету, затянулся и громко закашлялся. Со слезящимися глазами, он сказал:

— Надеюсь, всё будет хорошо.

— Что именно?

— Всё. Я надеюсь, что смогу дальше жить такой же спокойной и счастливой жизнью. Ты должен стараться, Сато, и я тоже буду. Я смогу окончить школу с легким сердцем, и всё как–нибудь образуется.

Ямазаки был полон и надежд, и переживаний. В этой обшарпанной клубной комнате, ярко освещенной заходящим солнцем, мы весело смеялись и мечтали.

Потом я пошел учиться в колледж, но меня отчислили. Напуганный бесперспективностью своей жизни, подавленный своими глупыми тревогами, я продолжал влачить своё жалкое, бессмысленное существование. Мои страхи окружили меня со всех сторон.

Тогда я заперся в своей комнате и словно впал в спячку. И я спал, пока не устал от сна. Прошла весна, окончилось лето, потом пришла осень, а затем наступила зима. А она стала новой мягкой весной.

Я перестал двигаться вперед, и потихоньку начал терять рассудок. Ночной ветерок был так приятен, и я продолжал спать.

И вот однажды мы снова встретились, я и Ямазаки. Он был слабым и над ним все издевались, но все–таки он был хорошим парнем. Оказывается, всё это время мы дышали одним воздухом.

Хоть никто из нас не был уверен в своем будущем, мы продолжали смотреть вперед.

Даже сейчас я помню это отчетливо: мы сидим в нашей клубной комнате, по которой я так скучаю, а свет заходящего солнца освещает наши невинные беседы.

— Что же с нами будет?

— Что будет, то и будет.

— И то верно.

Это чудесное время после уроков…

***

Мы были молоды и глупы. Мы были бесполезны, беспомощны и даже не могли представить, кем станем через четыре года.

Впервые за несколько лет увидевшись с Ямазаки, я спросил:

— И где же ты учишься?

Ямазаки гордо выпятил грудь и ответил:

— Институт Анимации Ёёги[22].

Жизнь такая странная штука…

— А ты чем сейчас занимаешься?

— Меня отчислили.

Ямазаки отвёл взгляд, повисла неловкая пауза.

Наконец, я спросил неестественно весёлым тоном:

— А почему ты плакал?

— Я в последнее время не ходил в колледж. Я не очень–то вписываюсь в коллектив, у меня нет друзей, и я только недавно начал жить отдельно от родителей. От отчаяния я врубил музыку на полную.

— И ты всё это время сидел дома?

— Н–ну да.

Я быстро поднялся.

— Подожди–ка, — сказал я и вернулся в свою квартиру.

Я вернулся к Ямазаки с двумя банками пива.

— Давай выпьем!

— Чего?

— Да нормально всё. Давай просто выпьем, — я протянул пиво Ямазаки. — Всё будет хорошо. День, когда ты перестанешь быть хикикомори, обязательно придет.

Если честно, я говорил о своих собственных желаниях.

— Всё будет хорошо, Ямазаки. Я же специалист по всему, что связано с хикикомори. Пока я с тобой, хуже тебе не станет!

Мы выпили. Потом снова включили анимешные песенки и вусмерть напились. Наша вечеринка продолжалась до поздней ночи. Когда закончились CD с анимешными песнями, мы начали петь свои. Мы были в стельку пьяны, и нам могло почудиться, что эти песни весьма хороши.

Но ничего страшного, даже если и почудилось. Я пел с воодушевлением.

Хикикомори блюз
Музыка и стихи ― Тацухиро Сато

Леденящая комната на шесть татами.Ох, эта квартира:Я ведь хочу уйти, но спасенье не близко.Валяюсь в постели, даже если не сплю,А сплю часов по шестнадцать в сутки.В тени котацу сидит таракан.Ем я раз в день и вес всё теряю.Хожу в магазин иногда, но чужие взгляды пугают.Холодный пот течет по спине,Напоминая, как тяжело дом покинуть.N.H.K. похожа на выдумку,Лишь пустота в тщетных попытках её отыскания.Сегодня, когда солнце зайдёт,Мне, ослабшему, сновалежать в пропотевшей постелиМой тяжёлый, измученный мозг —Ох, он больше не может, не может!

***

Я уснул на полу, и подушкой мне послужила стопка порно–комиксов, поэтому я проснулся с жуткой головной болью. Ямазаки задремал, положив голову на стол.

Я легонько потряс его за плечо.

— А что насчет учебы?

— Устрою себе выходной, — сказал Ямазаки и снова закрыл глаза.

Я вернулся в свою комнату, принял таблетку аспирина, распластался на кровати и снова заснул.

Глава 4: Путь Создателя

Часть первая

Выхода не было. Надежды тоже. Я совершенно ничего не мог с этим поделать. И из–за дурацкой идеи, что NHK― это зловещая организация, контролирующая весь мир, я потерял все желание исправляться.

Это была весна, полная безграничной депрессии, мне хотелось поступить так же, как Винсент Галло из фильма «Баффало 66»[23] . Войдя в ванную, я схватился за голову и простонал: «Я не могу больше так жить».

Мне хотелось умереть.

Однако, сегодняшний день отличался от остальных. Случилось нечто совершенно неожиданное.

Проснувшись в час дня, я нашел странный лист бумаги в своем почтовом ящике. Я взял и осмотрел его.

Это было резюме, которое я написал несколько дней назад для собеседования в манга–кафе. Я написал его именно для этой вакансии, и мне хотелось бы поскорее забыть об этом.

Но почему оно здесь? Как оно оказалось в моем почтовом ящике?

Я поспешил зайти к Ямазаки.

Ямазаки снова прогуливал колледж. Сидя за компьютером, он играл в какую–то игру.

Я спросил:

— Эти сектанты приходили сегодня?

— Хм… Да, они приходили пару часов назад. Я даже взял пару их брошюр. Просто чтобы посмеяться над их дословными переводамами. А что? Разве они не заходили к тебе тоже, Сато?

Показания Ямазаки открыли мне страшную правду. Похоже, я забыл своё резюме в манга–кафе. Я не помню, вывалилось ли оно из моего кармана, или же я сам машинально отдал его Мисаки. Из–за сильного потрясения мои воспоминания об этом моменте были весьма расплывчаты.

Лишь в одном я был уверен: делая свои религиозные обходы, Мисаки пришла сюда, чтобы вернуть мне резюме. Другими словами, когда я спросил «Я слышал, вы мотоциклы любите?», неуклюже пытаясь скрыть, что на самом деле я пришел на собеседование, я полностью провалился. Тогда все это становится уже не важным. Когда люди попадают в такое неудобное положение, их чувства притупляются.

— Да кого это волнует? — прошептал я, подходя к мусорной корзине, чтобы выбросить бумагу. Когда я уже собрался это сделать, мое внимание привлекла обратная сторона резюме. На ней шариковой ручкой было написано послание: «Ты был избран для моего проекта. Пожалуйста, приходи в Парк Четвертого Района Мита сегодня вечером в девять часов».

— Эээ, что за…? — Я так и застыл с отвисшей челюстью, сидя на корточках возле корзины.

Если судить объективно, это была совершенно невероятная ситуация. Я получил письмо от девушки, которую видел лишь пару раз. Правда, это было настолько невероятно, что я никак не мог понять, что же на самом деле происходит. Поэтому, я просто покорно смирился с этим.

Этот парк был в двух минутах пешком от моего дома. Было уже поздно. Деревья вдоль дороги были посажены ровными рядами. Там были старый турник, скамейка с осыпавшейся краской и фонарные столбы, стоявшие напротив качелей и освещавшие все тусклым синеватым светом. Мне нравился этот парк.

Совершая свои еженедельные ночные походы за припасами в круглосуточный магазин, я всегда останавливался здесь. В том пустом месте был только я один.

Я наслаждался прохладным ночным ветерком. Сидя на скамейке, если я смотрел на небо, сквозь слегка покачивающиеся ветви деревьев я мог увидеть луну и звезды. Это было место, где я мог расслабиться и отдохнуть от всех своих забот.

Но этим вечером в парке был не только я. Кое–кто еще был там.

Но это меня не сильно волновало. И в животе моем было пусто.

Что же ты делаешь? Да о чем ты думаешь вообще?! Кто ты, черт возьми, такая?! Эти вопросы сопровождались нараставшим гневом, но все же мой разум был почему–то ясен. Я был почти спокоен, мои мысли шли в нормальном порядке, не собираясь выходить из–под контроля.

Это было что–то вроде признания. Наверно, я полностью осознал свое нынешнее положение. Вполне возможно, я просто признал, что являюсь хикикомори, человеком без будущего, которому стоит просто умереть. Да, так оно и было.

***

В последнее время я жил в своем прошлом. Каждую ночь вспоминал о тех далеких днях, о родном городе, по которому я так скучал, о друзьях, о семье, о вещах которые мне не нравились, о вещах, которые делали меня счастливым, о многом другом. Мои ночные мечтания были спокойными и печальными.

Разумеется, будущее перестало быть для меня проблемой. Уже было точно решено, для чего я должен жить своим прошлым, в своих чудесных приятных воспоминаниях. Хотя это было запущенной формой обратного эскапизма, меня это больше не волновало.

Да, точно. Я хикикомори, никчемный и слабый духом человек. Ну и что? Просто оставьте меня в покое, и я тихо исчезну. Со мной все в порядке! Все кончено!

— Нет, нет, нет…― я сидел на скамейке, схватившись за голову.

— Что «нет»?― поинтересовалась девушка. Она раскачивалась на качелях рядом со скамейкой. Ее волосы, длиной почти до плеч, слегка развевались на ветру. Сейчас она тоже была одета как обычная девушка― никаких зонтиков, никаких брошюр и никакой ауры набожности.

Однако, я запретил себе снижать бдительность. Более, чем что бы то ни было, сама необычность этой ситуации ясно говорила о том, насколько странной она была. Мне нужно было вести себя с ней спокойно, но не теряя осторожности.

Я решил думать о ней, как об ASIMO, двуногом роботе, созданном компанией Honda. Если я буду так думать, я смогу оставаться совершенно спокойным. Почему бы и нет? В наши дни робототехника весьма далеко продвинулась. Как ни посмотри, она выглядит прямо как настоящий человек.

Слегка покачиваясь на качелях, робот спросил: «Почему ты сбежал тогда? Нам сейчас не хватает людей, и нам бы пригодилась любая помощь. Мы бы наверняка сразу тебя наняли».

Ух ты! Голосовая система отлично работает. Суставы двигаются плавно, ноги весьма гибкие. Японская техника действительно лучшая в мире, не так ли?

— Мне кажется, что ты — хикикомори, поэтому ты испугался работать во внешнем мире и передумал посреди собеседования? — она сразу перешла к сути дела, однако это была просто болтовня робота. Что бы ни сказала машина, никто не будет сердиться.

Робот продолжал говорить все более странные вещи:

— Не волнуйся. Я знаю способ как перестать быть хикикомори.

— О чем это ты, черт возьми, говоришь?― наконец отреагировал я на ее слова.

— Сато, правильно? И ты действительно хикикомори, правда?

Вместо того, чтобы ответить, я указал ей на знак, висящий перед входом в парк. На нем красной краской было написано предостережение: «Берегитесь маньяков! На молодых девушек совершаются нападения».

Я сказал:

— Ты уверена, что это нормально встречаться с такой темной личностью, как я в такое позднее время? Это может быть опасно.

— Все в порядке. Мой дом там, неподалеку, поэтому я все здесь знаю. Например, ты всегда заходишь в этот парк ночью по воскресеньям, верно? Я видела тебя из окна.

Зайдя так далеко, я уже довольно сильно разнервничался. Я не мог понять, чего же она хотела. Ее истинные мотивы были для меня загадкой, и все этого выглядело совершенно ненормально. Может это был один из способов вербовки?

— Нет, нет. Я просто помогаю тетушке Казуко.

— Хм?

— Я доставляю ей много хлопот, и так, по крайней мере, я могу отблагодарить ее.

Я не понимал, о чем она говорит, но она продолжала этот дурацкий разговор, пока мы оба смотрели на фонари.

— В любом случае, это все неважно. Сато, неужели ты не хочешь узнать? Про то, как перестать быть хикикомори?

— Не «тыкай» мне. Я, между прочим, старше тебя.

— Ты знаешь сколько мне лет?

— Ну, на вид тебе семнадцать, может восемнадцать.

— Да, ты совершенно прав!

Раскачавшись, она ловко спрыгнула с качелей. Энергия просто переполняла её. Но наверно,это была лишь игра моего воображения. После этого, она подошла к скамейке, где я сидел, и посмотрела прямо на меня. Наклонившись и упершись руками в колени, она сказала:

— Ты же ведь хочешь поправиться, верно? Я расскажу тебе, как.

И снова та самая невероятно милая улыбка, которую я уже видел раньше, расплылась по ее лицу. Я больше не мог думать о ней, как о новой модели робота ASIMO. Отведя взгляд, я прошептал:

— Я не хикикомори.

— Лжец. Как ты можешь так говорить, когда полностью разоблачил себя, когда тётя пыталась заговорить с тобой пару дней назад? Когда ты сбежал, узнав меня в манга–кафе? Нормальные люди так не поступают.

— Эй, — пробормотал я.

— Ты ведь боишься, верно? Боишься других людей?

Я поднял голову, и наши глаза встретились. У неё были большие глаза с расширенными зрачками. Глядя в эти глаза, я потерял дар речи.

В конце–концов, так ничего и не сказав, я снова отвернулся.

Неожиданно я понял, что пока мы говорили, ветер стал дуть сильнее. Ветви деревьев покачивались над нашими головами. Ночь была холодная.

Я решил вернуться домой. Я встал и повернулся к ней спиной. Она попробовала остановить меня.

— Постой! — окликнула она меня. — Ты ведь будешь жалеть об этом.

— О чем это ты? И вообще, кто ты такая?!

— Я добрая девушка, которая помогает бедным хикикомори.

— А что это за проект, о котором ты говорила в своем письме?

— В данный момент все подробности о проекте находятся в строжайшем секрете. Но могу тебя заверить, я не сделаю ничего плохого.

Меня уже начало тошнить от этого всего, поэтому я решил соврать что–нибудь подходящее и поскорее убраться отсюда.

— Я не обычный хикикомори, знаешь ли. Я действительно весь день сижу дома, но это часть моей работы. Мне приходится это делать.

— И что же за работа у тебя?

— S–SOHO[24]…

— Что это?

— Это сокращенно «человек,который работает дома». Я работаю в своей квартире, или, другими словами, в своем домашнем офисе. Я не бездельник, нет. Несмотря на то, что я затворник, это часть моей работы, и я ничего не могу с этим поделать. То, что я пытался получить ту работу на полставки, было просто небольшим просчетом с моей стороны.

— Хм. Неужели? И в чем же состоит твоя работа?

— Т–ты наверно сильно удивишься, если услышишь это. Я создатель! «Ну да, точно», – подумал я, – «Какое необычное название у моей профессии.»

— Я занимаюсь творческой работой, поэтому я могу вести себя несколько необычно, но это только доказывает мой невероятный талант! Я не какой–нибудь там безработный, нет!

Мисаки усмехнулась и неожиданно спросила:

— И что же ты создаешь?

— Ну, знаешь… Это новейшая, революционная разработка в компьютерной индустрии. Я не могу объяснить это в двух словах…

— Ладно, тогда дай мне знать когда ты закончишь то, над чем ты сейчас работаешь, хорошо?

— Н–нет, я не могу этого сделать. Это секретная информация, которую я не в праве разглашать. Не говоря уже о том, что мы вложили кучу денег в этот проект, и я не могу так просто все рассказать.

Я уже начал было желать себе скорейшей смерти за это глупое вранье, которое я пытался ей впарить, как Мисаки отвернулась.

— Все было напрасным, да? Во всяком случае, я хотя бы попыталась предложить тебе свою помощь.

Кажется, она действительно думала, что не стоит упускать такую возможность. Она тихо прошептала:

— Хотя другого шанса у тебя уже никогда не будет…

Только лишь её силуэт был слабо различим в свете фонарей.

Я был слегка, нет, весьма напряжён.

Моя дурная привычка заставляла меня продолжать болтать.

— Кажется, ты сомневаешься в моих словах, но я действительно великий создатель. Молодая девушка вроде тебя может и не знать этого, но я довольно известен в своей области. Да, когда я увижу тебя в следующий раз, я все расскажу тебе об этом. О моей работе. Ты будешь поражена! Ты станешь уважать меня!

Зачем я сказал «когда я увижу тебя в следующий раз»? Что я имел в виду под «моей работой»? Почему я вечно рассказываю эти лживые истории, которые легко можно разоблачить? Я мог бы просто быть честным и сказать: «Я безработный хикикомори!» Почему я позволяю себе проявлять эту непонятную гордость, да еще таким странным образом?

Неважно. Это все было неважно. Мне стоило просто сбежать. Я должен был убраться оттуда поскорее, прежде чем я закопал бы себя еще глубже.

— Н–ну ладно тогда, увидимся!

Неуверенной походкой я направился к выходу из парка. Она что–то пробормотала за моей спиной, но я не мог расслышать слов.

Часть вторая

Вернувшись домой, я позвонил своему соседу.

— Ямазаки, как можно стать создателем?

— А? С чего это ты вдруг?

— Я должен стать создателем как можно скорее. Ты же учишься в Институте Анимации Ёёги, так ведь? Ты ведь должен многое об этом знать?

— Да нет. Хотя, наверно кое–что знаю. Ты это серьёзно?

— Да, серьёзно. Я совершенно серьезно. Сойдет все, что угодно. Просто скажи мне, как мне стать творцом побыстрее! Пожалуйста!

— Я вешаю трубку. Заходи ко мне.

Пережитое мной потрясение заставило меня позвонить моему соседу. Это был мой первый телефонный звонок за последние несколько месяцев.

«Когда я увижу тебя в следующий раз, я расскажу тебе все о своей работе.» Я сказал это всего лишь несколько минут назад. Я с гордостью произнес эту глупость. «Когда я увижу тебя в следующий…»

Я подозревал, что это случится довольно скоро. Кажется, Мисаки жила неподалеку. Я мог случайно встретиться с ней в городе. Пока этого не произошло, я должен успеть превратить эту жуткую, нелепую ложь в правду. Я должен стать настоящим создателем. Кстати, а что значит «создателем»? Кто это?

Ямазаки, как обычно сидя за своим компьютером, вкратце обрисовал мое положение.

— Короче говоря, Сато, ты сочинил эту ужасную ложь чтобы оправдать себя перед симпатичной девушкой. И теперь ты всполошился и пытаешься скрыть тот факт, что ты ей соврал. Так дела обстоят?

Я покраснел и кивнул головой. Меня не волнует, что ты презираешь меня, Ямазаки. Ты уже знаешь, кто я на самом деле – безработный, отчисленный хикикомори. Чего–то более постыдного ты обо мне вряд ли узнаешь. Помоги же мне, Ямазаки!

— А, да не переживай. Я не буду смеяться над тобой. Хм…

Ямазаки скрестил руки и тяжело вздохнул. Я сидел на полу и скромно ждал, пока он заговорит. Однако, его следующие слова были совершенной чепухой.

— Для начала, неужели это действительно так важно, как к тебе относится настоящая девушка?

— Э?

— Послушай меня, Сато. Женщины… Они не люди. Они не являются нормальными человеческими существами. На самом деле не будет большим преувеличением сказать, что они невероятно похожи на ужасных монстров. Поэтому не стоит вести себя так, как ты сейчас. Что плохого в том, что тебя буде презирать какая–то женщина?

Его тон был спокоен, как обычно.

Мне внезапно стало как–то не по себе.

Он продолжил:

— Это бессердечные твари. Они похожи на людей, но они совершенно другие существа. Сато, лучше бы тебе поскорее понять это.

— Я–ямазаки…

— Ха–ха–ха! Ну ладно, в любом случае это все не имеет особого значения. Неважно, что послужило причиной для твоего решения стать творцом, эта идея не так уж и плоха. Даже, наоборот, весьма хороша. Давай–ка обдумаем ее вместе.

Встав из–за компьютерного стола, он сел напротив меня. Его действия были наполнены странной уверенностью. Видимо, четыре года могут сильно изменить кого–то. Сейчас Ямазаки был в очень нестабильном эмоциональном состоянии. Однако, в данный момент, это было несущественно. Если бы это помогло мне решить мою проблему, я даже стал бы поклоняться демону.

— Нет, нет. Не нужно мне поклоняться мне. Начнем же. Короче говоря, существуют разные типы творцов. Сато, что бы ты хотел делать?

— Чего? Я же говорил, я хочу стать создателем.

— Нет такой профессии «создатель»!― Ямазаки повысил голос. Это просто общее обозначение для профессий вроде «писатель» или «художник». Проще говоря, «создатель»― это тот, кто создает что–либо. Итак, чтобы ты хотел создавать, Сато? Я это имел в виду.

— Да что угодно, лишь бы меня можно было назвать создателем.

— Аргх, — Ямазаки сжал свою правую руку в кулак. Потом, взяв себя в руки, тяжело вздохнул.

— Так, давай продолжим. Ладно, Сато, какими талантами ты обладаешь?

— Какими–такими «талантами»?

— Например, умеешь ли ты рисовать, или сочинять песни, или писать крутые компьютерные программы? Есть много разных вариантов.

— Не, я ничего не этого не умею. Разве что у меня есть талант к затворничеству. Я смог прожить целых пять лет не общаясь ни с кем…

— Это совсем не то! — Ямазаки ударил обеими рукам по полу.

— Я же говорил, что я ничтожество! — прокричал я в ответ.

Ямазаки поднялся на ноги и начал давить на меня еще сильнее.

— Не может быть, чтобы кто–то, не имея никаких талантов, мог легко стать творцом, ясно?! Никто не говорил, что это будет легко. Послушай, ты же смеялся, когда я рассказал, что собираюсь поступить в Институт Анимации Ёёги, так ведь, Сато? Да ладно, можешь не скрывать этого… И всё же ясно, что в творческом плане я более успешен, нежели ты. Пожалуйста, пойми это.

Пока он долго и убедительно критиковал меня, я лишь машинально кивнул несколько раз.

Внезапно, Ямазаки поник.

— Нет, вспоминая о студентах из своей группы, я слишком разошелся. Люди вроде них злят меня больше всего — люди, которые все время болтают, зачем–то собираются, но ничего толком не могут сделать.

Кажется, я каким–то образом напомнил ему о проблемах в колледже. Я решил приготовить ему кофе, чтобы он немного успокоился. Добыв неиспользованный бумажный стаканчик из кучи мусора, разбросанного по всему полу, я налил в него горячей воды из чайника. Затем, покопавшись как следует под кроватью, я нашел маленькую пачку рисовых крекеров.

Мы выпили кофе, закусив крекерами.

Успокоившись, Ямазаки вернулся к главной теме.

— Ладно, давай подумаем более конкретно в этот раз. Для музыки требуются долгое обучение и отменный слух, так что это исключено, Сато. Для программирования ты не слишком хорошо разбираешься в математике, верно? Так что это тоже не то. Рисование также не для тебя, не так ли? Я как–то видел рисунок, который ты нарисовал. Поэтому рисование манги тоже не подойдет. Тогда…

Ямазаки вдруг хлопнул себя по колену.

— Сато, ты же был членом литературного клуба, так ведь?!

— И…?

— Романы! Ты можешь писать романы!

Я нахмурился.

— Нет, я не хочу этим заниматься! Я не писал длинных сочинений со времен средней школы. Для начала, романы слишком скучные. Это не подходит.

Ямазаки снова бросил на меня мрачный взгляд. Сердито сопя носом, он тихо пробормотал:

— Просто сдашься, да?

Мне стало немного страшновато, и я решил сменить тему.

— К–кстати, Ямазаки, а что ты изучаешь в своем колледже? Аниме, да? Рисуешь кадры и все такое?

Ямазаки покачал головой.

— Несмотря на название, в Институт Анимации Ёёги есть много других факультетов. Я учусь на Факультете Разработки Игр.

Разработка Игр? Как только я это услышал, это заинтересовало меня. «Разработчик игр». Это звучало действительно круто. Модная профессия современной эпохи. Все младшеклассники мечтают стать ими. Я представил себе лидера игровой индустрии, разъезжающего на «Ламборджини» и развлекающегося в лучших клубах в Гинзе.

Вокруг него летали пачки денег, за ним охотились сотрудники отделов кадров после выхода его очередной супер–популярной игры. Потом, злобный старашеклассник отнял бы одну из этих популярных игр у несчастного первоклассника, и об этом рассказывали бы в шестичасовых новостях. Создатель игр был бы просто неприлично богат.

Это же хорошо оплачивалось, сто миллионов йен в год! Это было так круто! Это было идеально!

Допив залпом свой кофе, я схватил Ямазаки за руку.

— Давай вместе попробуем стать разработчиками игр!

***

Уже было больше одиннадцати вечера. Ямазаки пил десятую чашку растворимого кофе, а я был так голоден, что приготовил себе немного «быстрой» лапши.

Ямазаки рассердился:

— Нельзя же брать еду из чужих запасов без разрешения!

Я виновато склонил голову и слегка поперчил лапшу. Пока я уплетал рамен, Ямазаки, заикаясь, проговорил:

— Н–но ведь для абсолютных новичков невозможно создать игру.

— Ты же будешь помогать мне.

— Современные игры — это сложный вид искусства. Хорошую игру можно создать только совмещая несколько различных умений. А к тебе это не относится, Сато.

«Мы с тобой не виделись не так уж долго, но ты успел стать ужасным грубияном», — хотел сказать я ему, чтобы поставить его на место. Однако подумав об этом, я понял, что он уже давно был таким грубым. Да, так и было. Несмотря на то, что он был слабаком, Ямазаки всегда говорил что хотел и кому хотел. Он открыто говорил одноклассникам, что они идиоты, или приказывал им оставить его в покое. Поэтому над ним постоянно издевались. Это была полностью его вина.

Поначалу, он говорил со мной вежливо, но как только он узнал, что я стал безработным и отчисленным из института хикикомори, он начал насмехаться надо мной, называя меня «ничтожеством» прямо в лицо. Однако, это было неважно. Сейчас, я должен стать создателем игр, чего бы это ни стоило. Я должен познать все стороны этой индустрии. Пожалуйста, Ямазаки…

— Я понимаю, что тебе тяжело просить меня о помощи. Однако, существуют вещи, котороые невозможно сделать, как бы ты не просил меня, Сато.

— Ну пожалуйста, помоги мне!

— Для начала, не может быть, чтобы дело, начатое для завоевания уважения девушки, заняло тебя надолго. Очевидно, что ты скоро потеряешь к нему интерес.

— Неправда! Я готов! Я просто рвусь в бой!

— Мне завтра в колледж. И я уже устал.

— Дело не просто в уважении Мисаки. Если бы я смог стать разработчиком игр, я бы смог перестать быть хикикомори, не так ли?!

— Это невозможно.

— Нет, возможно! — настаивал я.

— Это тебе не поможет.

— Нет, поможет.

Я потратил целый час, споря с ним. Я пробовал успокаивать его, пробовал уговаривать его, кричать на него, и в конце, я попробовал подольститься к нему: «Пока ты будешь в колледже, я могу записывать аниме, показываемое по телевизору. Я даже могу вырезать рекламу.»

Наконец, Ямазаки сдался.

— Ладно, Сато, кажется ты точно решился.

Его тон был очень серьезным.

— Да, точно. Я точно решился.

— Раз так, то есть один способ, благодаря которому даже ты, Сато, сможешь стать создателем игр. Но…

— Но?

— Это, наверное, самый кровавый, крайне суровый и ужасно болезненный способ, который может заставить любого свернуть с пути, не говоря уже о тебе, Сато.

Лицо Ямазаки было ужасно мрачным, мне даже стало слегка не по себе. Но мою уверенность было невозможно сломить. Я сделаю это, чего бы мне это не стоило.

— Я готов на все, — сказал я.

— Ты уверен?

Я кивнул.

— Точно–точно? Ты не сможешь просто сказать: «Я ухожу» на полпути, понимаешь?

Я снова нехотя кивнул.

Ямазаки сделал себе уже одиннадцатую чашку кофе, а я начал хлебать вторую тарелку лапши.

— Я понял, Сато. Давай все обсудим. Я расскажу тебе свой план.

Наклонившись, Ямазаки начал рассказывать заговорщическим голосом:

— Нынешние игры очень сложны в плане внутреннего устройства и производства. Требуется много расчетов и аккуратного программирования, так что у новичков вроде нас ничего не получится. Даже создание игры на уровне древней приставки Super Nintendo будет тяжелым испытанием, в лучшем случае. И даже если тебе удастся сделать что–то вроде этого, ты все равно не сможешь назвать себя разработчиком игр.

— Тогда…

Ямазаки быстро перебил меня:

— Просто послушай меня, ладно? У нас нет ни денег, ни друзей в этой индустрии, нет ничего кроме весьма ограниченных ресурсов. Но даже из нашего бедственного положения есть выход. Даже без умения писать достойные программы или сочинять хорошую музыку, если у нас будет примерно полсотни картинок с компьютерной графикой и тетрадка со сценарием, для нас найдется подходящий игровой жанр!

Теперь голос Ямазаки был просто переполнен эмоциями.

— И–и что это за жанр? – глухо звучал мой собственный голос.

— В качестве программной основы нам подойдет какой–нибудь бесплатный игровой движок. Саундтрек мы сделаем из бесплатно распространяемой музыки. Я буду заниматься компьютерной графикой, а ты, Сато, напишешь сценарий.

Сценарий? Ну, наверно это несложно, если мне нужно написать что–нибудь вроде «герой должен спасти похищенную злодеями принцессу».

— Хорошо, — сказал я.― Я напишу столько сценариев, сколько потребуется. И каков будет жанр?

— Ты правда это сделаешь, Сато?! — Ямазаки похлопал меня по плечу.

— Да, мы сделаем это, Ямазаки. Давай вместе создадим свою игру! Как я уже спросил, какой мы выберем жанр?

— Если у нас получатся хорошие графика и сценарий, мы сможем стать очень знаменитыми. Быть может, мы даже станем профессионалами в будущем. Если мы сможем заработать денег, издав свой проект, то мы сможем основать компанию!

— Компанию! Это будет потрясающе, Ямазаки. Ты бы смог стать президентом, а я — вице–президентом. Так что там насчет жанра?

— Ты точно готов, Сато?

— Да, я готов.

— Зайдя так далеко, обратного пути уже не будет.

— Ну сколько раз мне еще повторить?

— Ну хорошо, значит договорились. Мы приступим прямо завтра!

Ямазаки крепко пожал мне руку.

— У нас с тобой родственные души.

— Так какой будет жанр?

— Мы друзья!

— Какой жанр?!

— Мы создатели!

— Я уже сотый раз тебя спрашиваю, какого, черт возьми, жанра будет эта игра?!

Наконец, Ямазаки гордо ответил на вопрос, который я задавал ему уже не раз.

— Эротическая игра.

Кто–нибудь, пожалуйста, спасите меня.

***

Дрожа, я попытался сбежать домой, но Ямазаки затащил меня обратно.

— Вот, держи эти материалы для изучения. Пожалуйста, просмотри их как только появится возможность. Если ты поиграешь во все эти игры, ты сможешь понять тенденцию этой индустрии.

С этими словами он вручил мне штук тридцать коробок с играми. Они были усеяны словами вроде «пытки», «влажные», «совращение», «похотливые», «связывание», «школьницы», «заточение», «изнасилование», «дикие», «чистая любовь», «обучение» и «приключения».

Мне хотелось заплакать. Но Ямазаки лишь ухмылялся.

— Эти игры не продают малолетним, потому что они считаются эротическими. Чтож, это действительно настоящие эротические игры, но они — наш единственный путь, так что давай станем создателями эротических игр. Давай обставим всех придурков из моего класса нашими эротическими играми! Давай станем миллионерами при помощи наших эротических игр! Давай станем всемирно известными за наши эротические игры! Мы попадем в Голливуд с помощью наших эротических игр! Давай получим Орден Культуры[25] за наши эротические игры! Давай получим Нобелевскую премию за наши эротические…

Он не переставал счастливо улыбаться, а мои надежды, что я смогу отказаться и сбежать, полностью испарились.

Глава 5: Гумберт Гумберт двадцать первого века

Часть первая

Возьмём, например, светлячков. Представь себе их красоту, эфемерную красоту их жизней, не длящихся и недели.

Светлячки–самки мигают своими фонариками только чтобы спариться с самцами; самцы мерцают лишь ради спаривания с самками. И лишь только их брачный сезон подходит к концу, они умирают. То есть, инстинкт размножения — для них единственный и основной смысл в жизни. Этот простейший инстинкт и нехитрый мирок светлячков не сломить никакой печали. Именно поэтому недолговечная красота светлячков так прекрасна. Ах! Как прекрасны светлячки!

Рассмотрим, с другой стороны, человеческий род. Тут мы находим чрезвычайно сложный социальный строй.

Кажется, Фрейд сказал что–то вроде «Люди — существа со сломанными инстинктами». Всякий раз, как я сталкиваюсь с разочарованием, гневом, или печалью, эти слова сами всплывают в моей голове.

«Любовь», «романтика» и тому подобные современные понятия заставляют человека, это существо со сломанными инстинктами, прятать свою истинную природу. Всё это, конечно же, обман. Чтобы скрыть эту ложь, человечеству приходится выдумывать всё новые и новые понятия. Вот почему мир становится сложнее с каждым днём.

Однако сложность не может скрыть многочисленных противоречий, порождённых нашими сломанными инстинктами. Из них возникают безнадёжные по самой своей сути противопоставления: слова и инстинкт, мысли и физическое я, разум и сексуальное влечение. Эти противостоящие друг другу понятия — словно змеи, кусающие друг друга за хвост. Змеи, навеки сцепившиеся в свирепой битве за превосходство, они крутятся и крутятся, причиняя нам всё больше боли.

Понимаешь? Тебе ясно, о чём я толкую? Что? Ты совсем потерял нить? Ну ладно.

Я говорю о том, что…

Я швырнул подушку в Ямазаки:

— Заткнись! Сдохни!

Устроившийся на котацу Ямазаки выгнулся назад, уворачиваясь от подушки, и спокойно продолжал рассуждать:

— …что наши сломанные инстинкты причиняют нам боль. Мы продолжаем жить в боли, поскольку ломаем свои инстинкты при помощи разума. Но что же нам делать? Забыть о знаниях? Отказаться от разума? Как ни крути, это невозможно. К счастью или на беду, но мы уже давным–давно вкусили от плода познания. Так было сказано в журнале «Пробудитесь!», который мне дала та женщина.

— Что?! Какого чёрта, о чём ты думаешь, будя меня в два часа ночи и заводя свои длинные непонятные речи, да ещё и пьёшь тут?

— Наш разум и наши инстинкты противоречат друг другу, но мы не можем отказаться ни от того, ни от другого. И что нам остаётся делать? Пойти на компромисс и попробовать встречаться с девушками? Жениться и попробовать завести детей? Всё это, в конце концов, лишь общепринятый путь. Однако мне открылось, что… женщины… эти существа даже не люди. Напротив, они, вполне возможно, куда ближе к монстрам. Примерно год назад мне открылась истина. Когда я работал в супермаркете, чтобы заработать на обучение, со мною всякое случалось. Это совершенно ужасные воспоминания, я даже не хочу об этом думать, — выдав всё это на одном дыхании, Ямазаки выхватил второе пиво из моего холодильника.

Прежде, чем я успел его остановить, он уже открыл банку и выпил её содержимое одним глотком.

Затем он вдруг рявкнул:

— Женщины — дерьмо! Пошли они к чёрту!

Лицо Ямазаки было настораживающе красным. Похоже, он уже был пьян. Он быстро пьянеет, но продолжает регулярно напиваться. Как–то раз я задумался, не зарождается ли в нём матёрый алкоголик, но потом он однажды объяснил: «Моя семья дома на Хоккайдо держит винодельню. Я пью со средней школы. Не волнуйся за меня — я в полном порядке!»

Мне было не очень ясно, каким местом он был в порядке. Когда Ямазаки напивается, он не прекращает разглагольствовать, пока не выпустит весь пар, хоть ты кричи на него или демонстративно не обращай внимания. Я убедился в этом на собственном опыте.

Я понятия не имел, что с ним делать.

Затем он, кажется, успокоился; его плечи поникли, а голос затих.

— Женщины — дерьмо. Но, несмотря на это, у меня иногда появляется желание встречаться с какой–нибудь девушкой. Всё–таки я человек, тут уж ничего не поделаешь… В общем, я пережил ещё один кошмар. Была в моём классе одна девочка, самая красивая. Её звали Нанако. В моей школе, куда девушки–отаку съезжаются со всей страны, она одна выглядела нормально. Не стоит даже упоминать о том, что я и сам вполне неплох. За моё изящное сложение и приятные черты лица меня дразнили девчонки в младших классах, — впрочем, я сообразил, что приятная внешность мне только на руку.

— Я предложил Нанако: «Давай встречаться!» Она ответила: «Прости, Ямазаки, но ты немного, знаешь ли… К тому же, я встречаюсь с Казуо».

— Что это ещё за «немного»? Что я за «немного, знаешь ли»? А Казуо — это тот жиртрест? Я… Я так старался, пошёл против себя, признался тебе в своих чувствах, и что это всё такое?!

Ямазаки взмахнул обеими руками с криком:

— Знай своё место, дрянь! Ведь могла бы хотя бы дать себя трахнуть! Да как она вообще посмела!

На меня нахлынула внезапная волна страха. Похоже, я наткнулся на ещё одну его скрытую грань. Как будто бы заметив мою ошеломлённую реакцию, Ямазаки поспешно улыбнулся широкой, деланной улыбкой:

— Ха! Ха–ха–ха! Нет, нет, я просто прикалываюсь. Шутка! Разве станет парень вроде меня признаваться в чём–нибудь девушке? Ясно же, что живые девушки все дерьмо. Я в них разочаровался… ещё с тех пор, как подружки моей старшей сестры чуть не изнасиловали меня в средней школе.

Ещё одно шокирующее откровение. Стараясь казаться спокойным, я продолжал курить свою сигарету. Тем временем голос Ямазаки повысился до очень громкого:

— В общем, такие дела! Всё враньё. Всё, что я говорил — враньё. Ха–ха–ха, я мальца перепил, да? Эй? Ну ты чего, Сато? Да не смотри на меня так. Что ты глядишь на меня с жалостью, усмешкой и испугом сразу? Не надо… не смотри так. Не смотри на меня таким взглядом!

Я понятия не имел, что мне делать.

Наверное, Ямазаки в целом пытался сказать, что женщины мешают мужчинам.

— Живые девушки ужасны. Но человек по природе своей жаждет секса с женщинами. Наш разум, естественно, отвергает женщин, но наши инстинкты очень, очень сильно хотят исключительно секса с ними. Так что у нас проблемы, — в этом направлении, похоже, двигались его рассуждения.

Мне–то какое до этого дело?! — хотелось воскликнуть мне. Однако я терпел, как взрослый человек.

Если подумать, ему и вправду очень не повезло. Из–за извращённой природы нынешнего общества и его собственную психику хорошенько перекорёжило.

Бедняга.

— Н–нечего меня жалеть!

— Спокойно. О, у меня идея! Почему бы не отправиться в бордель? Может, тогда в твоей голове прояснится.

— Я же тебе только что объяснял. Я даже не обращаю внимания на живых девушек.

— А какие ещё, по–твоему, бывают девушки? — в ту самую секунду, как я задал этот вопрос, он поник и, кажется, готов был расплакаться в любую секунду. Затем на его лице вдруг появилась гордость.

Лукаво улыбаясь, он сказал:

— Они всегда прямо рядом с нами, а? Ты ещё не сообразил? Сато, на этой неделе тебя, должно быть, тоже покорили их чары.

Я лишился дара речи.

— Теперь понимаешь, о чём я говорю, а, Сато?

Я моргнул.

— Как милы и обаятельны, — продолжал он, — девушки, которые живут в двумерных мирах. Как восхитительны эти девушки по ту сторону моего монитора.

Ну ладно, после такой длинной речи я должен хотя бы отдать должное его страсти.

— Не спорю, Ямазаки, культура эротических игр удивительна.

— Вот и хорошо, что ты это понимаешь. Эроге — это единственный указатель на пути к победе человечества над инстинктами. Пока у нас есть эроге, живые женщины нам совершенно не нужны. В эротических играх наша надежда. Да, Сато, ты уже наметил концепцию нашей игры?

— Н–не совсем, ещё чуть–чуть осталось… Кстати, тебе не кажется, что игры, которые ты одолжил мне, слегка странные?

— Как это странные?

— Ну, ты знаешь… Я имею в виду, персонажи в них как–то чересчур молоды, героини все внешне маленькие девочки, ещё и младшей школы не закончившие…

— Ха! Ну что ты говоришь, Сато? Это на тебя не похоже. Для начала, героини эроге― всего лишь выдуманные персонажи, отрисованные в двухмерной компьютерной графике. Чтобы передать невинность, чистоту и женственность, нет ничего более подходящего, чем образ маленькой девочки, не так ли? Нас успокаивает один только её вид. А поскольку они всего лишь 2D–персонажи, они никак не могут причинить вреда нашему хрупкому эмоциональному покою. Этот двойной ремень безопасности защищает нас от травм, и мы можем избежать страха быть отвергнутыми. Иначе говоря, это истинное значение моэ: совершенная, молодая и невинная женственность. Понимаешь? Соображаешь, о чём речь?

Я размышлял над его словами… Ничего я не понимаю! — собирался воскликнуть я, но к тому времени Ямазаки уже исчез из моей комнаты.

На котацу он оставил подарок: обычный CD–диск.

Часть вторая

Я как следует подумал над этим следующим утром. Судя по всему, Ямазаки недавно отказала девушка. В отместку он напился от отчаяния и решил «К чёрту девушек — у меня есть эроге!» Во всяком случае, это объяснило бы произошедшее.

Однако, будь дело только в этом, он бы не стал бы рассказывать мне о своём позоре. Ему не нужно было заявлять, что он такой ярый лоликонщик. Он оправдывал свое признание какой–то безумной теорией, но тем не менее, оставался лоликонщиком и фанатом эротических игр. Он был опасен. Ну, или, во всяком случае, Ямазаки был куда опаснее, чем я его себе представлял.

Когда я вставил CD, который Ямазаки оставил мне прошлой ночью, в компьютер, я ужаснулся его содержанию. Какой кошмар, это слишком опасно. Семисотмегабайтный CD–R был заполнен JPEG картинками. Все они были фотографиями, снимками девочки, с виду не окончившей даже младшей школы. Хуже того, девочка была раздета догола. Короче, фотки были эротикой.

Я тут же задёрнул шторы. Недавние законы о детской порнографии делали этот компакт–диск чересчур опасным. Я рисковал попасть в тюрьму, не будучи виновным, и всё из–за Ямазаки. О чём он вообще думал? Не мог обойтись только рисованными картинками, чтоб тебе пусто было?! Я хотел было отругать его, но сегодня он отправился на учебу.

Голая девочка весело улыбалась с моего пятнадцатидюймового монитора.

В груди заболело и мне стало трудно дышать. Держась за голову, я решил исследовать содержимое CD, чтобы убить время. Изучая его, я нашёл текстовый файл, который открыл в редакторе. Это было письмо от Ямазаки.

— Ну, что думаешь, Сато? Наверняка испуган, а? Запомни, чтобы создать качественную эроге, требуется обращаться к живым эталонам. Пусть эти картинки подстёгивают твоё воображение. Это коллекция фотографий Рики Нисимуры. Её знают как величайшее сокровище мира лоликона. Не беспокойся, тут только лёгкая эротика. Мы создадим отличную эроге, и улыбка Рики вдохновит нас!

Каков негодяй! Я дрожал от злости. Во–первых, когда это я соглашался делать игру про лолит? Брось, не надо навязывать мне свои собственные вкусы.

Гм. Когда я призадумался над этим, мне вдруг пришло в голову: быть может, он пытается обратить меня в свою веру?!

Возможно, во времена Гендзи Хикари всё было по–другому, но в наше время, однако, общество считает приверженцев лоликона извращенцами, которых необходимо уничтожать. Так что, должно быть, чрезвычайно тяжело найти людей, разделяющих твои интересы. Вот почему Ямазаки придумал сделать меня своим напарником в разработке эротической игры, а затем и приятелем–лоликонщиком.

Нет, эти мои подозрения были, откровенно говоря, только простыми догадками, и вполне возможно, он просто хотел сделать качественную эроге. В конце концов, в современных эротических играх героини очень часто бывают маленькими девочками. Пожалуй, можно даже сказать, что девочки–лолиты уже стали символом этого порочного медиа жанра.

Если хорошенько подумать, даже другое название эротических игр — это «бисёдзё–игры». Не игры про «красивых девушек», а про «красивых девочек». Я подумал, что где–то здесь кроется некий глубинный смысл.

Что будет с Японией, где эти бисёдзё–игры завоёвывают огромную популярность? Делая вид, что размышляю над этой тонкой общественной проблемой, я подавил в себе беспокойство. Затем я робко открыл коллекцию фото Рики Нисимуры на экране своего монитора.

Прошло несколько секунд.

Меня передёрнуло… Рика Нисимура, оказывается, была довольно мила.

— Н–нет–нет! Я просто слегка запутался! — мой возглас отдался пустым эхом в полумраке комнаты размером в шесть татами. А Рика улыбалась мне своей невинной улыбкой, выставляя напоказ свои выступающие рёбра, своё бесконечно гибкое тело.

Я сглотнул и дрожащими пальцами нажал кнопку мыши. На мониторе следующая картинка.

Ох, Рика…

Это неправильно! Я поднял голову и, с силой всего своего тела, ударился ею об стену. Раздался глухой стук. Слёзы брызнули из моих глаз. Было больно. Но Рика всё равно улыбалась… Ох, Рика.

Нет, нет!

Я поспешно открыл Internet Explorer. Точно! Проблема была лишь в том, что сама Рика была слишком красива; это не значило, что я лоликонщик, или что–то такое. Просто так уж вышло, что меня покорила её красота, но вообще–то я нормален. Чтобы доказать это, я должен был найти другие картинки лолит в интернете. Ясно было, что любые другие лолиты, кроме Рики, меня ничуть не тронут.

Однако, благодаря новым законам о детской порнографии, найти картинки лолит в интернете было куда сложнее, чем я ожидал. Я пробовал копать там и тут, но всё, что находил — это жульнические сайты с зарубежными номерами телефонов.

Но будь я проклят, если кто–нибудь посмел бы усомниться в моих талантах интернетчика. Я был ветераном, за моими плечами были четыре года непрерывного подключения к Интернету. Чтобы найти ценные данные, лучше всего было повертеться на форумах. Таковы законы компьютерного мира. Я решил начать с поисковых систем, чтобы выйти на форумы порнографической тематики.

Но что это? Несколько тысяч страниц результатов… Даже уточнив запрос, я всё равно получил несколько сотен сайтов. Их было просто слишком много.

Для начала я попробовал открыть самую первую страницу. Тотчас же, с пугающей скоростью, начало открываться бесчисленное множество окон браузера. «Проклятье! Подстава!» — выругался я. Одна из этих многооконных атак на JavaScript, часто встречающихся на платных сайтах. Но я не дрогнул. Ясно! Internet Explorer такая задача не по силам.

Для таких случаев мне нужен был браузер с закладками. Браузеры с закладками — это такие великолепные браузеры, в которых можно просматривать несколько страниц сразу, в одном окне. Я скачал Donut — браузер, который все называют самым стабильным из браузеров с вкладками, и тут же его запустил. О! Насколько же так удобней работать! Теперь мне несложно будет найти нужные страницы.

Я открывал столько страниц одновременно, сколько позволяли ресурсы компьютера, и обыскивал их все. Картинки лолит, картинки лолит… В новых вкладках я открывал все страницы, на которые ссылались форумы, затем шёл по ссылкам с тех страниц, и проверял всё, сверху донизу. Мне нужны были подпольные порно форумы.

Не вестись на платные сайты! Опасаться файлов с расширением .exe! Подавить назойливую рекламу программами, блокирующими всплывающие окна!

Стрелка часов ползла; за окном уже стояла ночь. Только лишь бело–синее мерцание монитора освещало мою комнатку размером в шесть татами. Мне не хотелось терять время даже на то, чтобы включить свет. Моя дивная, божественная скорость печати ветром рвётся на крыльях буйной интуиции через весь интернет! Бойтесь моих молниеносных кликов!

Я дикий зверь!

Я волк!

Часть третья

Когда я вернулся к реальности, прошла неделя. Я впервые за несколько суток отодвинул мышку с клавиатурой и заглянул в уборную. В зеркале отражался невероятно опасный парень — то есть я. Щетина на лице, засаленные волосы, отсутствующий взгляд, отвисшая челюсть… изгой, безработный хикикомори, которого все стараются избегать, которого никто не захотел бы терпеть рядом… грязный, неряшливый, растрёпанный и кошмарный…

Перед зеркалом стоял лоликонщик.

— Ух, — я без сил опустился на пол.

Как я мог до такого дойти?

Пути назад больше не было. Я… я накачал картинок лолит со всего света. Но одних фотографий мне было мало. Я не брезговал и видео в форматах вроде MPEG или RealMovie. Мой тридцатигигабайтный диск был полон непристойных тел маленьких девочек, которых, по правде говоря, мне было жаль.

Я так больше не могу. Я просто не могу так жить дальше. Хикикомори–лоликонщик — это худшее, что есть на этом свете. Я даже не человек. Я монстр. Моя жизнь кончена. И не ходить мне больше при свете дня.

Да, я хикикомори, не спорю. Но я никогда не думал, что окажусь лоликонщиком. Мои вкусы были довольно традиционны, и по правде говоря, мне даже нравились женщины постарше. И всё же, теперь я…

— А–ааа… — рыдания вырвались из моей груди, и слёзы хлынули на пол. Это были слёзы раскаяния. Да, я признавал свои ошибки, и хотел стать другим человеком. Я хотел измениться. Но было уже слишком поздно.

С тех пор, как я начал нашёптывать вещи вроде «А Нозоми ничего», я знал, что качусь прямиком в ад. С тех пор, как я начал бормотать слова вроде «Киёми прекрасна. Даже для пятиклассницы она прекрасна», ад уже виднелся на горизонте. С тех пор, как я начал рассуждать «Ого, русские девочки суровы, да и американки творят ужасные вещи», ухмыляясь себе под нос, я знал, что ад был уготован мне со стопроцентной вероятностью.

Простите, простите, мне ужасно жаль, я совершенно не хотел всего этого. Я не думал, что всё так серьёзно. Поначалу я просто дурачился. Но теперь…

— Аргх!

Было больно. Очень больно. Болела грудь, её разрывало чувство вины. Я не хотел быть лоликонщиком или кем–то вроде. Но теперь, хотел я того или нет, я был первосортным лоликонщиком–хикикомори, самым ничтожным отребьем за всю человеческую историю.

Но всё же послушай: ты не прав. Ты заблуждаешься! Я не собираюсь запирать у себя в комнатке маленьких девочек, ничего такого! Я не намерен никого похищать! Ты ошибаешься. Не я виновен в этих грехах! Пожалуйста, выслушай меня! Верь мне! Не смотри на меня так! Не смотри на меня!

Но… красные портфельчики. И флейты. И невинные девочки, играющие в парке. Ах!

— Хочешь поиграть со старшим братиком?

— Я тебе конфетку дам.

— Просто задери юбочку.

— Давай сыграем в доктора.

— Вот тебе укольчик!

Мне конец, конец, конец! Провалиться мне под землю, умереть на месте, рассыпаться прахом и… Что за шум? Заткнитесь там…

— Сато! Ты ведь дома? Открой, пожалуйста! — звал кто–то издалека, — Сато! Ты жив там? Помер, что ли? Если жив, открой дверь, пожалуйста!

Кто–то ломился в двери моей квартиры. Однако у меня не было больше сил показываться людям. Оставьте меня в покое…

— Что, тебя и вправду нет? А я–то хотел одолжить тебе это восхитительное подпольное видео.

Я поднялся, вытер слёзы и открыл дверь.

Выслушав мой рассказ, Ямазаки нахмурился, и на лице его отразилось чистейшее отвращение:

— Ты заперся на целую неделю и всё время качал порно? Ты совершенно никчёмное существо.

— Вообще, это ты во всём виноват!

— Правильно, вали всё на меня, это ведь я виноват, что ты такой человек. А, Сато?

— И н–н–не совестно тебе так говорить, когда ты сам меня во всё это затащил?

— Я же сказал тебе, что это были просто прототипы для персонажа. Слушай, Сато, ты совсем сбрендил, если собрал тридцать гигабайт порнухи. Я даже приближаться к тебе не хочу. Не подходи, ты меня пугаешь!

— Г–грррр! — от злости я буквально покраснел. Кулаки мои дрожали.

— Н–ну, чтобы сменить тему, давай как следует обсудим наши планы по разработке игры. Я одолжу тебе эту кассету, идёт?

Выхватив плёнку из его рук, я ударил ей об колено и сломал пополам.

— Ч–ч–что ты творишь?… — запинаясь, начал Ямазаки.

В это мгновение я увидел единственный путь из мира лоликона.

Я взглянул на Ямазаки:

— Ямазаки.

— Что? За видео, пожалуйста, деньги верни.

— Лоликон бесчеловечен, он чудовищен.

Ямазаки молчал.

— Давай спасёмся, спасёмся вместе! Если мы не вырвемся прямо сейчас, мы будем лоликонщиками до самой смерти! Нельзя терять ни минуты!

Схватив Ямазаки за руку, я силой вытащил его из комнаты.

***

Забежав в комнату Ямазаки за его цифровой камерой, мы вышли на улицу и поспешно зашагали по городу.

Стоял ранний майский полдень. Хотя в городе было тепло, людей на улицах было мало.

— Куда мы направляемся?

Не отвечая, я продолжал тащиться вперёд.

По пути я заскочил в универсам и купил одноразовую камеру, которую отдал Ямазаки. Затем я вновь поспешил к своей цели, с Ямазаки на буксире.

Было три часа дня. Самое подходящее время для моей задумки.

— Цифровая камера и одноразовый фотик? Что ты собираешься со всем этим делать? — спросил Ямазаки, тяжело дыша.

Когда мы добрались до места назначения, я ответил:

— Сними меня на фото.

— Зачем?

— Затем, что… ты знаешь, где мы находимся?

— Хм. Похоже на ворота какой–то начальной школы.

— Точно, это школа Икута, общественная начальная школа, в которую ходит где–то пятьсот учеников. А я собираюсь спрятаться в кустах около ворот. Ямазаки, ты тоже прячься. Давай быстрее!

— А?

— Скоро прозвенит звонок с уроков. Из этих ворот толпами повалят ученики.

— Ну да, и чего?

— Я буду делать снимки.

— Снимки ч–чего?

— Снимки младшеклассниц.

Он ничего не ответил.

— Я собираюсь делать чудесные фотографии прелестных маленьких девочек твоей новой цифровой камерой.

Молчание.

— Ты всё понял, Ямазаки? Я готовлюсь украдкой делать фото. Я спрячусь и буду снимать этих маленьких девочек в разгар весны. Может, даже «случайно» сделаю несколько снимков, где будут видны трусики. Это ничего. Если мы не будем шуметь, никто не заметит нас в этих кустах. Я буду фотографировать маленьких школьниц. Буду снимать, пока рука не отсохнет — но, конечно, только самых красивых девочек.

Зазвенел звонок. Через пару минут у этих ворот будут ученики.

— Ямазаки, ты снимай меня на одноразовый фотик. Сделай как можно больше фотографий со мной, отвратительным лоликонщиком, фотографирующим маленьких школьниц! Понимаешь? Это единственный способ вырваться из пут лоликона! Ясно тебе, о чём речь? Доходит? С одной стороны, это безобразная картина. Но с другой, на фотографии изображён ты сам. Нужно запечатлеть это мерзкое, жалкое, грязное своё обличье на плёнке. Мы вместе подготовим всё и объективно взглянем на нашу безобразность, низость и отвратительность. Тогда мы сможем отказаться от лоликона и вернуться к нормальной жизни.

Голоса маленьких девочек эхом доносились со ступенек у входа в школу. Я приготовил цифровую камеру. Уже скоро, скоро…

— Готов, Ямазаки?! Я снимаю. С минуты на минуту появятся первые девочки. И я тайком сфотографирую их! А ты снимай на плёнку меня! Договорились? Если ты всё понял, отвечай, Ямазаки.

— Ох, первая такая красивая! В белом платьице, чёрных колготках и тёмно–коричневых ботиночках, как она прекрасна! Моэ, моэ! Ты слышишь, Ямазаки?! Я щёлкаю затвором! Ты тоже щёлкай! Только без вспышки, а то нас заметят и сейчас же сдадут в полицию.

— Ах, этот трепет, этот экстаз, от которого закипает кровь и мурашки бегут по телу. Я сам не свой! Моё сердце колотится! Младшеклассницы нынче такие милые. Я спускаю затвор! Щёлк! Щёлк! Прекрасный кадр!

— Пусть эту восхитительную девочку, ученицу начальной школы — на вид, она учится в шестом классе, — пусть её зовут Сакурой. Милая Сакура обернулась в другую сторону, к друзьям, и я тут же щёлкнул её — не мог упустить такого великолепного диагонального ракурса под сорок пять градусов! Хе–хе–хе–хе, ты слушаешь, Ямазаки? Ты меня фотографировать не забываешь, Ямазаки? Поймай на плёнку всё до последней отвратительной мелочи, иначе я покажусь себе просто обычным извращенцем.

— Ого! Всё новые и новые ученицы выходят из здания. Взгляни на этих прелестных, полных жизни девчушек. А я их фоткаю, фоткаю, фоткаю! Дуй, весенний бриз, дуй! Задувай, внезапный ветер! И поднимай их юбочки!

— Ты ещё здесь, Ямазаки? Я смотрю в видоискатель, так что не знаю, тут ты ещё или нет. Ты ведь стоишь чуть в стороне за моей спиной, а, Ямазаки? Не забудь сфотографировать мой тошнотворный вид. Ты ведь всё понимаешь, да? Эй, Ямазаки, да ты вообще слушаешь? Ну скажи же что–нибудь! Я тут изо всех сил стараюсь сфотографировать трусики этих детишек. Ты тоже должен был заразиться моим энтузиазмом и трудиться вовсю. Слышишь меня? Эй, говорю тебе, ответь! А, ладно, чёрт с тобой. Мы, в конце концов, сейчас нарушаем закон. Если ты перепуган до смерти, это ничего. У тебя всё равно тихий голос.

— Эй, а знаешь… Фотографировать исподтишка так весело. И я так омерзителен сейчас… Хм, действительно — вообще–то я не хотел становиться таким отребьем. Когда я был маленьким, я мечтал поступить в Токийский университет и стать великим учёным. Я хотел изобрести что–нибудь на благо всего человечества. А теперь я хикикомори–лоликонщик! Смех и слёзы! Да, точно. Слёзы! Поплачь, пролей слезу над моим омерзительным видом!

— Мы мечтали улыбаться счастливо и свободно день за днём, мы мечтали наслаждаться нормальной, обыкновенной, живительной повседневной жизнью. Но непостижимо суровые волны судьбы лишили нас такой возможности, так что плачь от горя! Мы так хотели быть полезными для всех, всеми уважаемыми, жить со всеми в согласии. А теперь мы лоликонщики–хикикомори — плачь от горя! Прямо сейчас плачь!

— Ох, мне так грустно. Так грустно. Но младшеклассницы так милы. Я дрожу от волнения.

— Ах. Ох. Слёзы всё текут. Окошко видоискателя всё запотело, видно очень плохо. Но я не перестану фотографировать этих маленьких девочек — и ты, Ямазаки, тоже не отлынивай, снимай всё на плёнку. Пусть нам очень грустно, но мы постараемся. Плакать не перестанем, но сделаем всё, что сможем. Сфотографируем всех младшеклассниц до единой!

— А? Чего? Чего ты меня по плечу хлопаешь? Что–то не так? Эй, да брось ты. Самое интересное только начинается.

— Видишь? Взгляни вон на ту, с короткой стрижкой, в носочках по колено. Такая миленькая, я б её домой забрал. Вот схватил бы под мышку, как новенькую покупку, и утащил домой. А? Да что ж ты за беспокойный человек. Не видишь — я занят! Ну чего ты, что с тобой такое, Ямазаки? Будешь меня за плечо дёргать — картинка выйдет размытой. Эй, эй, да хватит уже. Что у тебя там вдруг такое случилось?

— Сато! Послушай, Сато!

— Шшш! Тихо, а то нас застукают!

— Что ты тут делаешь, Сато?

— Как это — что? Видишь вон ту коротко стриженую девочку…

— Девочку?

— Сейчас я её потихоньку сфот…

В эту секунду я как раз случайно отвлёкся от видоискателя, и ладонь, лежавшая на моём плече, попала в поле моего зрения. Эти тонкие, гибкие пальчики никак не могли принадлежать парню…

Я обернулся.

Там стояла Мисаки. Моё сердце заколотилось в пятьдесят раз быстрее обычного.

Дул мягкий ветерок.

Время застыло.

***

Где–то на полпути Ямазаки пропал, и его подменила Мисаки.

Что ещё хуже, она была в своём религиозном одеянии — скромном платье с длинными рукавами, в руках белый зонтик от солнца. В этом наряде, в кустах, она пригибалась к земле позади меня.

— Д–д–давно ты здесь?

— Только подошла.

Я хотел было спросить, что из моего сумасшедшего лепета она слышала, но передумал. В любом случае, мое положение было ужасно.

Подозрительный мужик с цифровой фотокамерой на шее прячется в кустах возле ворот начальной школы. Любой примет его за извращенца и будет прав. У меня уже не оставалось никакого выхода. Ах! Мама, папа, простите меня. Мне мало было просто вылететь из колледжа. Надо было ещё попасть в тюрьму за преступление на сексуальной почве. Я полное ничтожество, а не сын. Как мне искупить этот грех?

Отпущенное мне время уже подходило к концу. Мисаки, которая смотрела мне прямо в лицо, должна была вот–вот разразиться криком: «Извращенец! Тут извращенец! Кто–нибудь, скорее сюда!»

Нет, нет. Никаких сомнений, этим дело не кончится. В конце концов, она была в своём религиозном одеянии. А в религиях существуют строгие заповеди, «Не прелюбодействуй» и тому подобное. Естественно, возжелать ребёнка — это переходит всякие границы, потому–то на лоликонщиков и обрушивается гнев божий.

Точно. Скорее всего, Мисаки будет пугать меня фразами вроде «Бог знает все твои грехи»![26] «Ибо если сердце наше осуждает нас», — скажет она, — «Бог больше сердца нашего и знает всё»[27]— тут я уже буду дрожать от ужаса. «Ибо возмездие за грех — смерть»[28], — объявит она, скорее всего, пытаясь швырнуть меня в адский огонь божественного гнева!

Это был полный конец всего. Глядя в небеса, я готовился к мгновению, когда на меня снизойдёт гнев Божий. В этот момент моя жизнь оборвётся. Моё будущее будет закрыто для меня. Спустя какие–то секунды.

Время шло, я ждал, но Мисаки так и не начала обличать меня. Я смотрел на неё, она на меня. В кустах нас было не видно, мы молча смотрели друг на друга.

Наконец, Мисаки объяснила:

— Я только что заметила Ямазаки, он мчался к вашему дому, закрыв лицо руками. Мне стало интересно, что здесь происходит, а когда я заглянула сюда, то увидела тебя, Сато. И…

— Ты знакома с Ямазаки?

— Это ведь тот парень, что живёт в квартире 202? Он с удовольствием взял у нас «Пробудитесь!», не часто такое бывает.

— Да? Странный он какой–то.

— Я тебе не мешаю? Кажется, ты очень занят, Сато.

— Н–нет! Ничего подобного. То есть, совсем не мешаешь. Кстати, Мисаки, а что ты тут делаешь? — я попытался сменить тему. Мне начинало казаться, что, возможно, я смогу выбраться изо всей этой передряги невредимым.

— Иду домой с нашей проповеди. Мы с тётушкой Казуко просто случайно проходили мимо. Я сказала тёте не ждать меня и идти дальше одной, когда заметила тут тебя.

— Да? Кстати, мне очень нравится твой религиозный наряд. Зонтик придаёт тебе такой одухотворённый вид.

Мисаки потупилась.

— Это маскировка, — произнесла она, краснея.

— Что?

— Я ненавижу заниматься этими религиозными проповедями, так что я стараюсь носить с собой зонтик от солнца. Так никто не запомнит моего лица, — её объяснения удивительным образом успокоили меня. В итоге, она по–прежнему оставалась загадкой. Я до сих пор толком не мог понять, кто она такая.

Это мой шанс улизнуть. Спасайся кто может!

— Ну ладно, мне пора идти, — я поднялся.

Мисаки тоже встала, закрывая зонтик.

Не подавая виду, я начал своё неуклюжее отступление. Я выбрался из кустов и вышел на тротуар, а затем энергично зашагал по дороге к дому.

— Сато?

— Чего? — спросил я не оборачиваясь и не сбавляя шага.

— Так ты в самом деле лоликонщик?

Мне показалось, что моё сердце сейчас остановится. Я зашагал ещё быстрее, делая вид, что не услышал.

Мисаки продолжала:

— Это ничего, если ты лоликонщик. Наверное, так будет даже удобней для тебя. Если выяснится, что ты хикикомори–лоликонщик, это будет лучше всего. В конце концов, ты ведь тогда будешь на низшей ступени человеческого общества.

Я остановился и обернулся.

Мисаки улыбалась своей обычной улыбкой:

— Да, пожалуй. Если подумать, лоликонщик — это ещё лучше. По–моему, ты теперь ещё больше подходишь для моего проекта, — она чуть подпрыгнула от радости. Мне снова показалось, что всё это как–то наиграно.

Самым спокойным голосом, на какой я был способен, я произнёс:

— Понятия не имею, о чём ты говоришь. Так или иначе, я не лоликонщик и не хикикомори, знаешь ли. Я творец! Я просто делал снимки, чтобы потом черпать в них вдохновение.

— Хм…

— Точно тебе говорю.

— Ладно, тогда давай встретимся снова. Только постарайся не попасть в вечерние новости, хорошо? — с этими словами Мисаки удалилась.

Был майский полдень.

Глава 6: Теплые воспоминания и клятва

Часть первая

Наступила вторая «Золотая неделя»[29], и я понял, что сезон дождей[30] пролетел в мгновение ока. Дни мчались, и мчались, и мчались мимо меня с огромной скоростью.

За прошедший месяц, однако, произошло много всего.

Например, однажды поздно вечером я наткнулся на Мисаки в супермаркете и получил от неё бумажный листок, оказавшийся контрактом. «Контракт» был написан чёрной ручкой.

А всего за неделю до этого я собрался встретиться с девушкой, которую знал по литературному клубу своей старшей школы. Мы отправились в кафе в Сибуя, и немного поболтали. Я слегка нервничал, но ничего примечательного не случилось.

Ко всему прочему, моего отца уволили во время «реструктуризации». Со следующего месяца родители прекращали присылать мне деньги.

Мой сосед по дому, Ямазаки, в последнее время тоже сталкивался с разными неприятными неожиданностями. «Мой папа, работавший в сельском хозяйстве, слёг с болезнью печени», — делился он, — «А я старший сын в семье. Получается, я должен перенять семейный бизнес?»

Похоже, выбора у него в самом деле не было. По–моему, ему лучше вернуться домой на семейную молочную ферму с винодельней. Но, видимо, у него какие–то серьёзные разногласия с родителями.

— У них есть деньги, и они не хотят помочь мне получить образование. Они подали заявление в школу фермеров, даже не спросив меня. Мне, в итоге, пришлось подрабатывать весь год в универсаме и охранником, чтобы заработать на оплату обучения в институте анимации Ёёги. А теперь они хотят, чтобы я вернулся — они что, издеваются?!

Я толком не понимал причин гнева Ямазаки, но когда он злился, то переставал на время думать об этих проблемах. Он вёл себя так, будто совершенно не собирался заниматься фермой, даже хоть бы всё вокруг него рухнуло. Я решил последовать его примеру и какое–то время просто избегать реальности.

Кстати о побегах от реальности: мы не забывали и об эротической игре, которую собирались сделать. Даже теперь, когда в нашем проекте не оставалось практически никакого смысла, мы старались работать над ним.

Вообще–то, мне стоило бы порвать со своей жизнью хикикомори как можно скорее, и постараться найти себе нормальную работу; но я почему–то лишь улыбался и говорил Ямазаки:

— Будь добр, отстань от меня со своими лолитами, ладно?

— Конечно. Подстроимся и под твои вкусы, Сато. Я уж думал нас арестуют, когда мы в тот раз фотографировали девчонок возле начальной школы.

«Плевать мне на всё это; нужно искать работу, или мне крышка!» — хотелось воскликнуть мне, но я снова улыбался и поддакивал ему:

— Сегодня буду писать сценарий.

— Смотри, я на тебя рассчитываю. Качество игры напрямую зависит от твоего сценария, Сато.

— Знаю. Я вложу максимум сил в это дело. Я выложусь по полной, создавая эту эротическую игру!

Да, это моя цель. Браво! Вернее, какой кошмар!

***

Нет ничего более подходящего для бегства от реальности, чем создание эротической игры. В конце концов, сам жанр стремится к бесконечному эскапизму.

Ямазаки, сидя перед своими двумя огромными компьютерами, начал очередную речь:

— Абсолютно верно. Эскапизм — это сама суть эротических игр. Как творцы, мы должны предоставить игроку приятное спасение от реальности. Реальный мир полон причиняющих боль вещей: девушек, дурачащих парней вроде нас, девушек, насмехающихся над нами, дрянных девчонок, вроде той, что изменяла мне с менеджером из супермаркета или студентки колледжа, насмехавшейся над моей неопытностью… Всё это делает мир очень и очень неприятным местом.

Вторая половина его речи описывала вполне конкретные ситуации, касавшиеся только его, но я не стал перебивать. Прервавшись на секунду хлебнуть красного чая, Ямазаки заголосил ещё громче:

— Короче говоря, настоящие женщины ужасны! Практически чудовища во плоти. Поэтому…

— Поэтому…?

— Поэтому, как создатели эротической игры, мы должны создать максимально удобных женских персонажей, таких, каких не бывает в жизни.

Удобные женские персонажи…

— Я имею в виду девушек, которые влюбляются в главного героя без всякой на то причины, пытающихся от чистого сердца сблизиться с ним, такого типа персонажей, — объяснил Ямазаки, — Действующие без каких–либо скрытых мотивов, никогда и ни за что не предавшие бы главного героя. Персонажей, которых в принципе не бывает в реальной жизни.

— Но если делать героев настолько далёкими от реальности, не получится ли вся игра совершенно нереалистичной?

— Какая разница. Никто не ищет реализма в эротических играх. Если б мы сдуру попытались сделать игру реалистичной, игрокам бы она, в конце концов, надоела. Те, кто мечтает влюбиться в реальную девушку, могут просто заговорить с кем–нибудь на улице, а не играть в эротические игры.

— Ясно.

— Тебе придётся использовать кое–какие специальные методы для создания персонажей, — предупредил он.

— В смысле?

— Ну, если ты просто выдумаешь обыкновенную девушку и объявишь «она лучшая девушка на свете!», никто этому не поверит. Нужно использовать специальные ситуационные и комбинационные уловки, чтобы подчеркнуть, что твоя «лучшая девушка» в самом деле лучшая.

— Одна хитрость, например, в том, чтобы сделать её подругой детства. Если она будет героиней игры, их с героем тяга друг к другу будет выглядеть правдоподобно — ведь они были вместе с детства. Такой подтекст даёт убедительный повод считать её очень удобной, идеальной девушкой.

— Второй приём в том, чтобы сделать героиню служанкой. Если героиней будет служанка, то по самой природе её работы между ней и героем разовьются отношения хозяина–слуги. Это опять же даст убедительный повод считать её очень удобной, идеальной девушкой.

— Наконец, ещё один способ — это сделать её роботом. Поскольку роботы не могут идти против воли людей, сознание того, что у неё не может быть скрытых мотивов, и она не может предать своего владельца, предоставляет нам убедительный повод считать её очень удобной, идеальной…

— К–к–каким ещё роботом?… — перебил я.

— Самым обычным роботом. Героиня эротической игры — робот, — хоть речь его была довольно сюрреалистичной, выражение лица у Ямазаки было таким, будто всё это было в порядке вещей.

— Короче говоря, основная задача при создании героев эротической игры — это выдумать причину, по которой героиня не может пойти против главного героя. Это делается, когда ты задаёшь сеттинг. Она должна подчиняться любым приказам главного героя, должна слушаться его и безоговорочно любить. Эти приёмы помогут тебе как можно точнее следовать таким требованиям.

Я подумал, что лучше не слишком ломать над этим голову.

С отчаянием в голосе я спросил:

— Ладно, как насчёт одноклассницы, которая одновременно подруга детства и робот–служанка?

— Отличный расклад! — ответил Ямазаки с искренним видом.

— Хорошо, а дополнительная история о том, что она была любовницей главного героя в прошлой жизни?

— Это п–прекрасно!

— И к тому же она нема, слепа и у неё плохо со здоровьем, а положиться она может лишь на главного героя. Как тебе?

— По–моему, просто великолепно!

— И ещё у неё болезнь Альцгеймера.

— Хорошо придумано!

— Не говоря уже о раздвоении личности.

— Блестяще!

— На самом деле она пришелец.

— Чудесно!

Обсуждение длилось несколько часов; в конце концов, мы определились с ролью героини эротической игры, которую я собирался писать:

— Она подружка детства главного героя и его робот–служанка. Она слепа, глуха и больна, а кроме того, она пришелица с синдромом Альцгеймера и раздвоением личности. Однако на самом деле она призрак, и привязана к герою ещё с прошлой жизни. А настоящая её форма — это дух лисицы.

— Ого, восхитительно! Просто прекрасно! Моэ–моэ!

— Хм…

— В чём дело, Сато? Можешь начинать писать сценарий прямо сейчас.

— Ээ… Эмм…

— Эмм?

— Да как, за ногу тебя дери, я могу такое написать? Лучше сделаю всё по–своему! — я дал пинка Ямазаки и вернулся в свою комнату.

Было уже два часа утра.

«Что, чёрт возьми, случилось с нами?» — попытался спросить я сам себя, но мы же, в конце концов, всего лишь пара отбросов–хикикомори. Я решил продолжать своё бегство от реальности.

Да–да! Если уж говорить об эскапизме, то создание эротической игры – лучший способ.

Поэтому я сейчас же займусь сценарием!

Часть вторая

Несколько дней промелькнули мигом.

— Путешествие в любовь и юность солдат, противостоящих огромной дьявольской организации… — такую историю я набросал, так как она казалась мне подходящей. Поначалу всё шло на удивление хорошо. Слова струились из–под пальцев. Я сам был поражён собственным литературным талантом.

Увы, вскоре я уже столкнулся с большой проблемой: история, которую я сочинял, должна была стать сценарием эротической игры — и как сценарий эротической игры, в неё должны были входить эротические сцены. Короче, чтобы написать эротический рассказ, мне приходилось полностью описывать непристойные моменты. Я должен был описывать любовные сцены очень подробно. Какая мука. Как трагично, что я, в свои двадцать два года, вынужден был сочинять любительскую эротическую историю. Я этого не перенесу!

Три дня подряд я не выходил из комнаты.

Работать стало ужасно сложно. Мой сценарий не продвигался и на строку в час. Слова… я не находил их. Мои мозги попросту не были оснащены метафорами, которые можно было использовать в эротической литературе. Я понятия не имел, что мне делать. На подбор одного слова уходила вечность.

Хуже того, получившееся меня убивало. Какого чёрта, как я мог написать такие непристойные предложения? Даже эскапизму есть предел. Я краснел, сидя в одиночестве в своей тёмной комнате. Моё сердце колотилось, меня пробивал холодный пот, мои пальцы застывали на клавиатуре … я так больше не мог. Я не хотел сочинять сценарии для эротики.

Я был сыт по горло. По самое горло сыт всем этим.

И всё же я собирал остатки решимости и сочинял предложения, концентрируясь на них всем своим существом, поскольку я опасался, что как только брошу писать эротическую игру, настоящие проблемы, которые я отчаянно старался не замечать, набросятся на меня в полную силу. Мне придётся прямо взглянуть в лицо неприятной истине, а это будет непросто. По правде говоря, очень непросто.

Так что я обращался к книжкам France Shoin{29}, купленным в качестве примера, и думал только о написании сценария. Ищи нужные слова! Подбирай метафору! Это было изматывающее, суровое испытание. Я писал и удалял… Писал и удалял. Я был готов слететь с катушек.

«Он расстегнул ширинку и приспустил джинсы…»

«Ах, ах, о нет!»

«Сестрёнка, сестрёнка!»

«…и её мягкие груди…»

«…гоняя…»

Ерунда. Удалить.

«Набухший…»

Нет. Удалить.

«Он мужественно воспрял…»

Чушь! Удалить, удалить!

«Пронзая небеса…»

Да что это за белиберда?! Удалить, удалить, удалить!

«…пропитавшиеся влагой…»

Не так!

«Нежно розовые…»

Я сказал, не так!

«Блестя влагой…»

Нет!

«С хлюпаньем вошёл в неё…»

Хватит!

«Липкий…»

Не надо!

«Биение сердца…»

Я больше не могу!

«Её губки…»

Да что со мной такое?

«Светло–розовый…»

Говорю же, что со мной такое?

«Молочно–белая…»

Что со мной…?

«Маленькие груди…»

«…молодые и свежие…»

«…взмокший…»

«…сильнее…»

«Н–нет!»

«…сладко застонала…»

«…вошёл в неё…»

«…слегка заострённые…»

В голову лезли всё новые и новые слова: «сжал» … «волнами» … «бёдра» … «с её губ» … «толкал» … «сладко» … «как котёнок» … «тело девушки» … «напряжённый» …

Что со мной такое…?

«Набухший» … «между ног» … «прелестные» … «сейчас же» … «отвердевший» … «бледно–розовые» … «хочешь посмотреть» … «ничего, всё в порядке» … «совершенно голая» … «ничто не скрывало её тела» … «овальные пятнышки» … «холмик» … «щель» …

Не надо.

«Чуть ниже пупка» … «интимные места» … «заставляя колотиться в груди» …

Мне конец.

«Набухший» … «тихо вздыхая» … «незатейливо» … «растительность» … «вытекающий нектар» … «своими тонкими пальцами» … «как будто ты обмочилась» … «нетерпеливо» … «непристойные» … «на её плеве» …

Что будет с моей жизнью…?

«Набухший» … «поршень» … «грубо» … «щель» …

У меня нет будущего.

«Набухший» … «липкий звук» … «влажную» … «горячую» … «увяз» … «вошёл» … «мягкую плоть» … «слегка покраснев» … «развратно» …

Лучше мне просто умереть.

«Набухший» … «набухший» … «пронзая небеса» … «встал».

«Набухший» … «набухший» … «набухший» … «набухший» … «набухший»!

ААААААААА!

Я схватился за голову.

Удалить, всё удалить, всё удалить…

Не стоило и пробовать копировать книги France Shoin[31]. Когда выдумку делают по выдумке, вполне естественно, что описания сцен становятся всё более и более странными. Мне казалось, я сейчас сойду с ума.

Ну хорошо. Спокойно, спокойно.

Глубоко вздохнув, чтобы прийти в себя, я решил начать всё с самого начала, ориентируясь только на свой собственный опыт. Если действовать так, я должен суметь описать реалистичные эротические сцены, вспоминая свои собственные жизненные похождения.

Собственный опыт, собственный опыт…

Когда дело дошло до использования собственного опыта в эротической игре, у меня не оставалось выбора, как только углубиться в далёкое прошлое. Мне нужно было вспомнить тот давний случай пять лет назад… то милое время пять лет назад… годы моего учения в старшей школе.

Я закрыл глаза и принялся ворошить прошлое. Роясь в воспоминаниях, я вскоре сообразил, что мысли мои потекли в совершенно ином эмоциональном направлении. Я поспешно открыл глаза и попытался перестать думать об этом. Однако стоит обратить мои мысли в какую–либо сторону, и их уже не остановишь.

***

Мои светлые, весёлые деньки в старшей школе… золотые времена.

Слова «старшая школа» отдают чуть горчащей романтикой, и общество в целом придерживается такой точки зрения. Я тоже не избежал этого; каждый день был полон волнений, как в симуляторе свиданий. Например, мне нравилась старшеклассница из литературного кружка.

Как и стоило бы ожидать от участницы клуба литературы, она крайне любила читать. И именно поэтому она была такой дурой. Однажды она на моих глазах читала «Полное руководство самоубийства».

Прекрати, — думал я, — такое поведение тебе не к лицу. Ты красива, так почему не хочешь вести себя нормально?

Девушка не замечала этого вовсе.

— Зачем ты это читаешь? — спросил я её, чувствуя, что у меня нет шансов.

Смущённо засмеявшись, она ответила:

— Тебе не кажется, что самоубийство вроде ничего так идея?

Тогда она насмерть разругалась со своим парнем и это, похоже, угнетало её.

— Сато, а Сато. Что ты думаешь о самоубийцах? — спросила она меня.

— Это их дело, разве нет? Раз человек решил покончить с жизнью, то это его выбор. Возможно, мы не вправе судить

— Хм, — похоже, её не впечатлил мой скучный ответ; попытавшись скрыть своё уныние, она опустила взгляд обратно к книге на коленях.

На другой день после школы, когда мне уже поднадоело играть с ней в карты, она сказала:

— Скажи, Сато…

— Чего?

— Ты меня давно знаешь… если бы я вдруг умерла или что ещё, ты бы расстроился?

Сколько ни стараюсь, не могу вспомнить, что я тогда ответил на этот неожиданный вопрос. Точно помню лишь, что через несколько дней она появилась в школе с белыми бинтами на тонких запястьях.

Я не могу поверить в это. Понятия не имею, насколько серьёзно твоё желание умереть, но тебе должно быть хоть немного стыдно за всю эту мелодраму.

— Ты же не какая–нибудь дурочка из средней школы.

Она ответила:

— Потому что я дурочка из старшей школы.

Она была из тех людей, которые открыто говорят подобные вещи, несмотря на то, что она собиралась поступать в престижный университет Васеда. С гордостью она делала бессмысленные заключения вроде:

— Кстати, все беды от того, что нигде нет плохих людей.

— Некого винить, — объясняла она дальше, — Ни Мизугути из баскетбольной команды, ни меня, ни тебя, Сато, — все мы не причём. Просто по какой–то причине всё становится хуже и хуже. Странно всё это.

— Странно у тебя только голова работает.

— Ну зачем ты так холодно с девушкой, которая только из реанимации? Кстати, Сато, ты заметил, что хотя мы ни в чём не виноваты, многое вокруг ненароком причиняет нам боль? Всё потому, что против нас плетёт страшный заговор огромная организация.

— Да, да.

— Это правда. Мне птичка чирикнула.

— Да, да, — она была из девушек, любящих притворяться сумасшедшими. Несмотря на это — и поскольку она была красива, — мне она нравилась.

За несколько дней до выпуска она даже позволила мне разок заняться с ней любовью. Меня глубоко трогала мысль, что наградой за все два года, что я старался понравиться ей, был тот единственный раз. Местами это было неожиданно захватывающе, но в то же время, печально. В конечном счёте, я смог сделать это только однажды.

Мне казалось, что стоило бы переспать с ней ещё пару раз. Но с другой стороны, мне казалось, что лучше было бы отказаться и от первого раза. Иногда я спрашиваю себя, что было бы правильней…

Ах…

Мы сидели в модном кафе в Сибуе, и я спросил её:

— Ну, что думаешь?

Я видел её впервые за последние несколько лет.

В прошлое воскресенье, ни с того ни с сего, у меня вдруг зазвонил телефон.

— Давай встретимся, — предложила она.

Нисколько не волнуясь, я вышел из дома.

Мы собирались встретиться возле статуи Майя. Там было многовато туристов, но поскольку мы и сами приехали из другого города, беды в этом не было. Едва мы поздоровались, она сказала:

— Я звонила тебе домой, Сато, чтобы раздобыть твои нынешние телефон и адрес, но твоя мама приняла меня за продавца и отнеслась к этому подозрительно.

— Ага, так часто бывает. Эти коммивояжеры притворяются одноклассниками и составляют каталог имён…

Было что–то печальное в том, что после нескольких лет разлуки мы сразу начали говорить о такой чепухе.

Память меня не подвела: всё–таки, она была красива. Поэтому я слегка нервничал. Кроме того, я страдал от агорафобии и боязни смотреть в глаза — расстройствами, нередкими у хикикомори. Даже когда мы зашли в кафе, я не переставая потел.

Сидя напротив окна, она помешивала ледяной кофе соломинкой:

— Как нынче поживаешь, Сато?

Я честно ответил ей, ничего не скрывая. На моём лице была улыбка.

Она засмеялась:

— Так и думала, что ты кончишь чем–то таким.

— О, да я уже четыре года взаперти, — хвастался я, — Я профессиональный хикикомори!

— Ты и сейчас боишься выходить на улицу?

Я кивнул.

— Ну, тогда я дам тебе кое–что полезное.

Она вытащила нечто, похожее на коробку таблеток, из своей маленькой сумочки и протянула мне несколько капсул:

— Это риталин.

— Что за риталин?

— Лекарство, что–то вроде стимулятора. Работает железно, как часы. С его помощью ты будешь полон энергии когда захочешь!

Даже столько лет спустя она осталась довольно странной девушкой. Думаю, она посещает двух – трёх психиатров. И всё же её забота меня тронула, так что я с благодарностью проглотил одну из этих сомнительных капсул.

После этого меня переполнила энергия. Да уж, дальше мы вели излишне жизнерадостную беседу.

— Ты был таким нормальным в старшей школе, Сато… Хотя нет, пожалуй, не был.

— А ты что поделываешь?

— Безработная.

— Окончила колледж, да?

— Ага, но сейчас нигде не работаю. Хотя скоро стану домохозяйкой.

— Хм, ты выходишь замуж?

Молодая жена, двадцать четыре года. Моэ моэ…

— Удивлён?

— Отчасти.

— Расстроен?

— Вовсе нет.

— Почему?

— А чего грустить?

Мы вышли из кафе. Она прыгала вокруг меня и заливисто смеялась.

Затем она сказала:

— Сейчас мне так хорошо.

Она хвасталась, что выходит замуж за трудолюбивого государственного служащего, богатого и в то же время симпатичного. Короче говоря, за наилучшего возможного кандидата!

— Не стоит слишком много об этом думать. Не стоит ломать голову над чересчур сложными вещами. Я счастлива.

Голос её был жизнерадостным; похоже, она тоже успела подлечиться своими таблетками.

Когда мы шли сквозь толпу людей, она сказала:

— Нужно было тогда встречаться с тобой. Я ведь тебе очень нравилась, Сато?

— Я просто хотел с кем–нибудь переспать.

— Прости меня, пожалуйста. Наверное, не стоило нам тратить день за днём на карты.

— То, что мы расстались вскоре после того единственного случая… мне было непросто перенести.

— Может, это я виновата, что ты стал хикикомори.

— Ерунда, тут нет никакой связи. Скорее, какая–то другая чудовищная…

— Чудовищная организация?

— Да, да, точно! Огромная дьявольская организация смешала меня с землёй.

— Слушай, и меня тоже! Дьявольская организация и у меня всё украла! Может, мне уже ничего и не остаётся…

Она вдруг сообщила, что беременна.

— Ого! Ну ты даёшь! Ты станешь мамой! — я был поражён.

— Потому я и выхожу замуж. Всё, я преуспела в жизни! Встала на правильный путь. Теперь остаётся только идти вперёд, до самого конца, по прямому пути, — она шагала быстро, примерно в метре впереди меня. Я не мог увидеть, какое выражение было у неё на лице, но судя по тону, она искренне радовалась. Она была счастлива. Должна была быть.

— Это прекрасно. Прекрасно. Прекрасно, — я повторил одно и то же трижды, чтобы отдать подобающие почести началу её новой жизни.

— Тебя это не огорчает, Сато? — она замерла на месте.

— Нет, не особо, — я тоже остановился.

— Не знаю, почему, но мне ужасно плохо.

Мы вышли на улицу, где стояло несколько гостиниц. Хотя до вечера ещё было далеко, тут гуляли влюбленные парочки. Я почувствовал лёгкий трепет волнения.

— Может, нам покрутить романчик, а? — спросила она с улыбкой.

— Роман с молодой женой! Прямо как в кино! — ещё сильнее оживился я.

— А то как–то нехорошо, я ведь отдалась тебе только раз.

Мы стояли перед входом в гостиницу, глядя друг на друга. Мне очень хотелось остаться там с ней.

Мы оба смеялись:

— Ты ведь теперь счастлива, да? — спросил я.

— Ага.

— Громадной организации теперь тебя не достать, да?

— Ага, — снова сказала она.

— Тогда я иду домой, — ссутулившись, я тут же тронулся с места.

Проходя мимо, я бросил на неё короткий взгляд. Она плакала. Это казалось невероятным. Разве сложно такой дружелюбной и милой девушке обрести жизнь, полную счастья, спокойствия и процветания? Кто угодно позавидовал бы ей. Она так красива, что могла бы жить без всяких забот.

На самом деле, ничто не спасает от бесконечной пустой депрессии. Люди могут пребывать в унынии или злиться. Но даже разгневайся они до такой степени, чтобы полезть в драку, им не с кем воевать. Огромная организация… они хотели бы, чтобы существовала такая огромная, злая организация. Мы мечтаем об этом…

Ужасные вещи творятся в этом мире. Сложные, беспорядочные, жестокие и непостижимые вещи, беды и горести переполняют его.

Моя знакомая рассказала мне, что её друг по колледжу покончил жизнь самоубийством, оставив дурацкую записку, в которой было сказано что–то вроде: «Мечты и любовь разрушены, осталось лишь умереть». Бывший одноклассник из начальной школы женился и развёлся. Теперь Ямада растил двух детей и седел, её это забавляло. Казуми, жившая с кем–то в гражданском браке, вернулась домой к родителям. Юске, мечтавший стать государственным служащим, провалил экзамен. А мечты Ямазаки, делавшего эротическую игру, были разрушены до основания.

— Это проверка моего таланта. Дело тут не в эротической игре, просто я хочу… я хочу сделать что–нибудь! — возглашал он, запьянев от саке, когда судьба его уже была решена: ему суждено было управляться с молочной фермой и гоняться за коровами. Я не знал, каким образом ему избежать этой участи.

На вечеринках и встречах выпускников все смеялись и веселились до упаду. Да и караоке — это было здорово. Все расходились довольными, и будущее казалось прекрасным: нам всё по плечу! Нас ничто не остановит! Счастье в наших руках!

Всё это было верно, но медленно, очень медленно, с такой малой скоростью, что мы даже не замечали, у нас кончался запал. Мы ничего не могли поделать, даже в минуты бед, слёз и отчаяния. Каждый рано или поздно сталкивался с чем–нибудь ужасным. Единственное различие было в том, чуть раньше или чуть позже это случалось, — но, в конечном счете, все мы оказывались в какой–нибудь чудовищно невыносимой ситуации.

Я боялся. Я боялся множества всяких вещей.

Я размышлял о своей школьной подруге. Не стоит, я никудышный парень. Я в пять сотен раз хуже, чем государственный служащий, которого ты себе подцепила. Я ничем не могу тебе помочь. Мне ужасно хотелось пойти с тобой в гостиницу, но тебе же потом было бы хуже. Я не притворялся крутым, ничего подобного. Ах, мне так хотелось закрутить с тобой роман. Но это невозможно. Дураку ясно, что невозможно. Безнадёжному хикикомори вроде меня, неспособному позаботиться даже о себе, не под силу подарить тебе счастье.

Ох, как бы я хотел стать сильным, стать человеком, на которого можно было бы положиться; таким, который делал бы мир светлее одним своим присутствием. Я хотел бы нести в мир счастье. Однако правда в том, что я хикикомори — хикикомори, страшащийся мира за стенами квартиры.

Я не знаю, почему, но я испуган, испуган настолько, что не могу ничего поделать.

Ни на что я не годен.

***

Через месяц мне прекратят посылать деньги. И что я буду делать? Нынешней моей жизни скоро придёт конец. Может, просто покончить с собой?

Я выключил компьютер, на котором писал сценарий эротической игры. Я решил позвонить Ямазаки и извиниться. Сказать ему: «Прости, я больше не могу писать сценарий.»

Но он уже говорил по телефону. Из–за соседней двери доносились его яростные вопли:

— Да почему вы вечно клоните к одному и тому же?! Я вообще приехал сюда на свои собственные деньги. Я вам ничем не обязан и слушаться вас не намерен!

Судя по всему, он вновь скандалил со своими родителями. У каждого свои проблемы.

Я уже дошёл до того, что растерял остатки силы воли. «Конец сезона дождей, освежающего, самоубийственного» — всплыли у меня в голове строки из стихотворения.

Я тряхнул головой. Лучше пока что лечь спать. Переодевшись в пижаму, я лёг было на кровать, но тут мне на глаза попался лист бумаги, лежавший на моём телевизоре. Это был контракт, который мне вручила Мисаки.

Как–то вечером я читал мангу в книжном отделе супермаркета, как вдруг, ни с того ни с сего, позади меня возникла Мисаки. «К тому времени, как мы встретимся в следующий раз, распишись вот здесь и поставь печать,[32] ладно?» — сказала она, извлекая из своей сумки кусочек бумаги. Она протянула его мне, судя по виду, Мисаки ходила с ним уже довольно давно.

Ах эта бумажка…

Я уже прочёл её несколько раз, но теперь подобрал и прочитал снова. Текст, разумеется, был нескончаемо бессмысленным, настолько отчаянно нелепым, что у меня разболелась голова. Однако настроение было на нуле, и документ каким–то странным образом притягивал меня. Так что я, наконец, подписал и пропечатал контракт.

Запихнув его в карман, я отправился в парк по соседству. Стояла ночь и светила луна. Где–то выла собака. Я сидел на скамейке возле качелей и мечтательно смотрел в ночное небо.

Вдруг появилась Мисаки, снова в обычной одежде вместо своего религиозного одеяния. Она села на скамейку рядом со мной и принялась оправдываться за что–то, о чём я даже не упоминал:

— Я вовсе не наблюдаю каждый вечер за входом в парк из своего окна.

Я рассмеялся. Когда мой смех затих, прекратила лаять вдалеке собака и единственным звуком остались далёкие завывания сирены скорой помощи, Мисаки спросила:

— Бросил свою эроге?

— А, да, мы в итоге передумали её делать. Откуда ты, кстати, об этом знаешь?

— Когда Ямазаки заходил в манга–кафе несколько дней назад, я случайно услышала, как он об этом рассказывал. Да, кстати, а что такое эроге?

— Это сокращение от «EROA» и «GARIOA»[33]. EROA расшифровывается, как «экономическая реабилитация в захваченных областях», а GARIOA — «управление и снабжение в захваченных областях». Американское правительство разработало эти программы, чтобы предотвратить социальные бедствия, вроде болезней и голода, в странах, занятых Соединёнными Штатами после Второй Мировой.

— Это ведь наглая ложь, да?

— Ага.

— И что ты автор, ты тоже врал?

— Ага.

— А на самом деле, ты безработный хикикомори, так ведь?

— Ага.

Я протянул ей контракт. Поспешно выхватив его из моих рук, Мисаки вскочила.

— Наконец–то ты собрался его подписать! Теперь с тобой всё будет в порядке, Сато. Чуть–чуть тренировки — и ты будешь готов отправиться в бескрайный мир.

— Кто ты на самом деле, Мисаки?

— Я уже тебе говорила! Добрая девушка, которая спасает молодых людей, попавших в беду. Всё это, конечно, часть моего проекта. Не бойся, ничего плохого я с тобой не сделаю. Хорошо?

Сомнительное объяснение. И всё же…

— Главное, теперь наш контракт вступил в полную силу! Если ты нарушишь его, штраф — миллион иен, ясно?

Мисаки спрятала контракт в карман и ослепительно улыбнулась. Мне тут же стало немного не по себе. Мне показалось, что я совершил чудовищную ошибку.

Какую вообще правовую силу имеет этот контракт? Нужно было спросить своего друга по колледжу, изучавшего право.

Договор о спасении хикикомори и поддержки оного.Имя хикикомори: Тацухиро Сато.Имя оказывающего помощь: Накахара Мисаки.Настоящий документ заключают хикикомори, в дальнейшем сторона A, и оказывающий помощь, в дальнейшем сторона B. Стороны договариваются о следующем.1. A будет рассказывать B обо всех муках, затруднениях, жалобах, нытье(?), и любых других сокровенных мыслях, касающихся избавления от синдрома хикикомори.2. Б будет делать всё, что в его или её силах, чтобы помочь стороне A перестать быть хикикомори и сделать возможным его или её возврат в общество (в дальнейшем C). Кроме того, во время продвижения к C, B будет стараться поддерживать психическую стабильность A.3. A, в свою очередь, будет вежливо обращаться к B.4. A будет послушно выполнять все указания B.5. A не будет рассматривать B, как назойливого человека. A не будет жестоко обращаться с B.6. Разумеется, пинаться и драться, либо иначе наносить ущерб, настоящим документом не допускается.7. Консультации будут проводиться каждый вечер в четвёртом окружном парке Мита. Приходи после ужина.8. Ознакомившись с настоящим контрактом, A должен приступить к работе над C.9. За нарушение контракта A грозит штраф в один миллион иен.

***

Припомнив текст контракта, я вдруг ужасно встревожился:

— Нет, постой, я передумал! Отдай мне контракт!

Но Мисаки уже давным–давно ушла.

Я остался один–одинёшенек, в полном отчаянии.

Глава 7: «Секс, наркотики и рок–н–ролл»

Часть первая

Прежде, чем я это заметил, я полностью истощился, и морально, и физически, такое вот было лето. Прежде, чем я это заметил, я оказался взаперти, словно в клетке, без всякой надежды на побег, такой вот был июль. Я пробовал кричать: «Помогите!» Но ни любовь, ни мечты, ни надежды, ни старание, ни дружба или победа — ничто не могло помочь мне. Я действительно был в беде.

У Ямазаки хотя бы были какие–то планы на будущее. Хоть он и кричал: «Аргх, как вы меня достали!», у него, по крайней мере, сохранились хоть какие–то амбиции. Он с детства задумывался о семейном бизнесе.

― Я выберусь из этой паршивой деревеньки и прославлюсь в большом городе! В–в–вы, проклятые лицемеры! Я вам еще покажу, вот увидите! У меня есть талант. Правда, я пока не знаю какой, но он точно есть!

Прежде чем я смог бы признать наличие собственного таланта, судьба могла заставить и меня вернуться в провинцию. В провинцию, с ее чудными семейными узами, раздражающими улыбками, грубой деревенщиной, дорогами, сделанными слишком широкими из–за чудачеств местных властей и одним–единственным супермаркетом… Мне пришлось бы вернуться в эту ужасную проклятую деревню. Я рассматривал этот вариант с откровенной печалью.

Я даже кричал, как настоящий мужчина:

― Аааааааа! Это ужасно, ужасно, ужасно!

Я не знал, что именно было ужасным, но что–то определенно было таковым. На самом деле, произошло столько ужасных вещей, что я совершенно не понимал, как мне их исправить.

Например, мне совсем перестали присылать деньги из дома. Но, несмотря на это, желание работать так и не появилось. Хоть я и был на мели, я все еще не мог выйти из дома. Мое звание «высококлассный хикикомори» не было просто показухой. Однако, я должен был с умом распределять свои средства, иначе меня бы вышвырнули из квартиры на следующий же день. Я должен был что–то предпринять.

Используя свою студенческую карточку, я, не раздумывая, взял кредит. Затем я продал всю свою мебель и бытовую технику. Я отнес свои стиральную машину, холодильник, телевизор, компьютер, котацу и кровать в магазин подержанных вещей неподалёку от моего дома. Я также попытался продать все свои книги в букинистический магазин. Таким образом, раздобыв достаточно денег на жизнь, я выиграл себе немного времени.

Теперь, когда я был в относительной безопасности, скука стала моей главной проблемой. И мне, и Ямазаки было невыносимо скучно. Решение этой проблемы занимало почти все наше время. «Чем бы мне заняться? Мне совершенно нечего делать.»

Я обсудил это с Ямазаки.

Казалось, он был уже на пределе. Лежа на полу своей комнаты, он проговорил безжизненным голосом:

― Хоть я и не в таком отчаянном положении, как ты, Сато, но почему–то я не могу успокоиться. Раз уж мы бежим от реальности, мне бы хотелось делать это более приятным способом.

Сбежать от реальности… Когда я услышал эти слова, меня внезапно осенило.

― Кстати о побегах, это ведь то, чем занимаются люди во времена своей бурной молодости, верно?

― Ну да.

― А если говорить о бурной молодости, сразу вспоминается рок.

Я потряс Ямазаки за плечи.

― Точно, рок–н–ролл! Секс, наркотики и насилие!

Ямазаки вскочил, потрясая кулаком и громко крича:

― Я понял! Отличная идея! Кстати о рок–н–ролле, я очень уважаю Джерри Ли Льюиса.

― Кто это такой?

― Это рокер–лоликонщик, отвергнувший социальные устои и женившийся на своей тринадцатилетней кузине, ставший так называемым гигантом мира лоликона. Его жизнь была настоящим вызовом обществу! Great Balls of Fire![34]

Мы решили, что отныне нашим девизом будет «Секс, наркотики и насилие». Если бы мы начали жить в этом духе, мы бы смогли проводить свои дни более энергично и весело. По крайней мере, мы на это надеялись.

Секс

Если говорить о сексе, это «не для лиц младше восемнадцати лет». А если уж говорить о вещах «не для лиц младше восемнадцати лет», то сразу вспоминаются эротические игры! Даже сейчас, Ямазаки продолжал работать над своей эротической игрой. Зачем? Никто не знал, но она была полна грусти и одиночества. Это все, что я знал. Я не знал почему, но мне хотелось плакать.

Наркотики

На деньги, которые я выручил от продажи мебели, я купил немного серьезных наркотиков.

― Да они же легальные! — возмущался Ямазаки.

Я повесил голову.

― А что я еще мог раздобыть? Я же не могу заказать нелегальные наркотики по почте. Я хикикомори, и это лучшее, на я что способен.

― Блин, вот отстой.

Насилие

Наконец, мы с Ямазаки решили устроить бой в моей однокомнатной квартирке на шесть татами. Посреди пустой комнаты мы встали напротив друг друга в боевых стойках. Я подражал Брюсу Ли, которого недавно видел по телевизору. Ямазаки же позаимствовал «стойку журавля» из файтинг–игр.

Затем, мы попытались ударить друг друга. Но не успели мы начать, как я поскользнулся на полу и упал. Я крепко приложился затылком. От боли у меня даже выступили слезы.

― Не, это совсем не круто, ― пожаловался Ямазаки.

― И не говори.

― Мне от этого стало только еще хуже на душе. Придумал! Может лучше заняться этим в парке?

― Сначала давай закинемся наркотиками, раз уж они у нас есть. Не стоит их недооценивать только потому, что они легальные. Несмотря на это, они должны подействовать. Мы здорово повеселимся.

Наркотики и вправду подействовали. Приход от них бы таким жутким, что я думал, что умру.

Я думал, что мне действительно стоило умереть.

Часть вторая

Однако, я не умер.

Я продолжал жить мрачной жизнью хикикомори. Но в тот день я должен был встретиться кое–с–кем. Когда наступил вечер, и улицы опустели, я съел свой запоздалый ужин. А когда совсем стемнело, я отправился в парк, что недалеко от моего дома. Летний ночной ветерок был прекрасен.

Я сел на скамейку и стал любоваться луной и звездами. Рядом со мной разгуливала черная кошка. Ее глаза сверкали, отражая свет уличных фонарей.

Ах, уже ночь. Да, было уже очень поздно.

Мисаки неожиданно появилась.

― Ты опоздал.

Она качалась на качелях, и заметив меня, резко спрыгнула с них. Черная кошка потихоньку подкралась к ней, и Мисаки взяла ее на руки. Кошка мяукнула, но сопротивляться не стала.

― Хорошая девочка. Сейчас я покормлю тебя, хорошо? ― Мисаки достала кошачий корм из сумки, что висела у нее за спиной. По–видимому, она кормила эту кошку каждый день.

― Кошки такие милые, тебе так не кажется?

― Да чего в них хорошего?

― Кошки всегда выглядят такими счастливыми, даже если они одиноки.

Я не совсем понял, о чем она говорила, но попытался ответить.

― Кошки неблагодарны.

― Я знаю.

― Она скоро забудет про тебя, Мисаки. Кормить её ― напрасное дело.

― Пока я буду давать ей еду, все будет хорошо. Она будет помнить меня. Не будь таким бессердечным. Ты будешь приходить в парк каждый вечер, верно?

Она мягко погладила кошку, пока та жадно поглощала еду. Закончив есть, она неспешно скрылась в кустах.

Мы сели на скамейку. Мисаки вытащила из сумки свой «Секретный Дневник».

Итак, сегодня ночью началась первая консультация, посвященная спасению хикикомори.

***

Мисаки называла это «консультацией». С самого начала, её слова и действия были такими странными, что я был уверен в том, что это какая–то шутка. Однако, она была настроена очень серьёзно.

― Ты опоздал. В контракте же сказано, что ты должен приходить сразу после ужина, помнишь?

― Я только что поужинал…

― В моей семье принято ужинать в семь часов.

«И откуда, черт побери, я мог это знать?!» ― хотел я прокричать, но не стал.

― Ну, с завтрашнего дня приходи пораньше. Итак, начнем нашу первую «Лекцию о том, как перестать быть хикикомори», хорошо? Присаживайся.

Я сел на скамейку, как мне было сказано. Мисаки села рядом, повернувшись ко мне.

Ночной парк… Никого вокруг. Что же сейчас должно было начаться? Что она собиралась делать? Я слегка нервничал. Мисаки положила свою большущую сумку и начала в ней рыться.

Прошептав что–то вроде: «А, вот она, нашлась», она достала тетрадь. На обложке черным маркером было написано «Секретный дневник».

― Что это? ― спросил я.

― Секретный Дневник.

― И что это такое?

― Ну… Секретный Дневник.

Мисаки открыла свой «Секретный Дневник» и пролистала его.

― В общем, я начинаю лекцию.

Из–за света фонаря, светившего позади, ее лица не было видно. Однако, ее голос был серьезен. Не понимая, что происходит, я глубоко вздохнул.

Мисаки начала свою лекцию:

― Ммм… Я начну с определения хикикомори. Ты знаешь, почему люди становятся хикикомори? Ты знаешь, Сато? А? Нет? Я так и думала. Тебя же отчислили из колледжа, так что вряд ли тебе хватит ума ответить на такой сложный вопрос, Сато. А я знаю. Я же умная, в конце–концов. Сейчас я готовлюсь к экзаменам GED.[35] Я занимаюсь по пять часов в день. Я молодец, а? Ха–ха–ха…

Отсмеявшись, она продолжила:

― Согласно результатам моих исследований, не только хикикомори, но и другие психологические проблемы вызваны неспособностью человека приспособиться к его окружению. Проще говоря, ты не можешь поладить с окружающим миром, поэтому возникают разные трудности.

Мисаки перелистнула страницу.

― Давным–давно люди придумали множество разных способов найти свое место в мире. Например, рассмотрим концепцию «богов». Существует множество самых разных богов. В одной только Японии восемь миллионов… А? Восемь миллионов? Не многовато ли? Это вообще правда?[36] Л–ладно, в общем, в мире существует множество богов, и они облегчают страдания многим людям, например тем, кто приходят на церковные встречи. Люди, которым не могли помочь боги, придумали другие способы. Например, философию.

Мисаки снова начала копаться в своей сумке. Засунув голову в свою необъятную сумку, она, наконец, нашла, что искала.

― А, нашлась. Вот, держи, ― она вытащила какую–то книгу и протянула её мне. Книга называлась «Мир Софии»[37].

― Она довольно сложная, так что я не совсем поняла её, но, думаю, в этой книге ты найдешь все, что тебе стоит знать о философии. Я взяла её в библиотеке, так что прочитай её до завтра, хорошо?

Я в замешательстве взял книгу. Я не мог понять, что же мне делать, а Мисаки продолжила монотонно читать свою лекцию:

― Ммм, ладно, после философии у нас идет психоанализ! Он был очень популярен в девятнадцатом веке и даже в наши дни, а изобрел его человек по имени Фрейд. Говорят, что если подвергнуть себя психоанализу, можно действительно избавиться от своих проблем. Вот, например, ты помнишь, что тебе снилось этой ночью? Я могу провести психоанализ для тебя. Расскажи мне, что ты видел в своих снах, Сато.

Я рассказал:

― Появился огромный змей. Он нырнул в океан, а потом я пронзил мечом яблоко. А еще я стрелял из огромного, черного, сверкающего пистолета.

Услышав это, Мисаки вытащила еще одну книгу из своей гигантской сумки. Она называлась «Толкование Снов: С той книгой вы легко достигнете глубин своего сознания!»

― Хм… Змей, океан, яблоко, меч, пистолет… ― бормоча себе под нос, она искала слова в указателе, а затем отвернулась и густо покраснела. Почему–то я понял это, хотя в парке было довольно темно.

― З–закончим с Фрейдом! Переходим к Юнгу! ― почти прокричала Мисаки.

― Постой! А каковы же результаты анализа моих снов? Мисаки, расскажи мне, что мог символизировать огромный змей, ― настаивал я, но она проигнорировала мои неуклюжие домогательства.

― Юнг… Он был не согласен с Фрейдом, поэтому он пошел другим путем. Так что проведем психоанализ по методу Юнга.

― Эй, не игнорируй меня!

― Насколько я могу судить ты принадлежишь к «интровертному» и «эмоциональному» типам. Ты боишься «Великой Матери». А еще ты борешься с тенями. Как ужасно! Чтобы узнать больше, пожалуйста, прочитай эту книгу.

Эта книга называлась «Все о Юнге в картинках!»

У меня уже голова начала идти кругом, но лекция Мисаки продолжалась. От Юнга мы перешли к Адлеру, затем к Лакану.

― Теория Лакана как поле из капканов!

Меня ошарашило, что она смогла выдать такой чудовищный каламбур, да еще и улыбаясь при этом. Я хотел вернуться домой. Как будто заметив мою реакцию, Мисаки резко сменила тему.

― Ой, прости за все эти сложные речи. Кажется, тебе не подходят все эти научные беседы, Сато. Ну, ничего страшного. У нас есть и завтрашний день.

― А?

― Мы ― всего лишь люди, и это приносит страдания.

Я промолчал.

― Я переживаю за тебя, ведь тебе сейчас так тяжело. Но давай смотреть вперед. Пока у нас есть мечта, с нами все будет хорошо. Ты не один. Дорогу осилит идущий. Все поддержат тебя. Старайся изо всех сил и обретешь счастье. Ты достигнешь успеха, если продолжишь двигаться вперед и мыслить позитивно, так давай же пойдем к светлому завтра вместе. Будущее прекрасно. Мы ― люди, мы ― люди, мы ― люди…

Я выхватил сумку из рук Мисаки и вытряхнул ее содержимое. Целая гора книг высыпалась на землю: книги Министерства Здравоохранения, книги серии «Рациональная Жизнь», «Введение в психоанализ», «Полный справочник психических заболеваний», «Книга для чтения в затруднительных ситуациях», «Правила успеха в жизни», «Призрак Мерфи», «Интеллектуальная революция», «Мицуо», «Мицури», и так далее, и тому подобное.

― Послушай, Мисаки, ты что, меня за полного идиота держишь?

Мисаки взглянула на меня, как бы говоря: «Вовсе нет», и покачала головой.

***

Так или иначе, после недели общения с Мисаки, я понял только то, что она очень старалась. Она действительно трудилась изо всех сил. В первые несколько дней эти старания не принесли никаких результатов, но ее увлеченность была настоящей. Конечно, я не знал ее настоящих намерений или что она собиралась делать дальше. Я не знал, да и не хотел знать.

Если бы я мог хоть немного приободриться от общения с этой девушкой, я был бы рад. Даже если бы это привело к проблемам в будущем, мне было нечего терять. Не говоря уж о том, что бы ни случилось, мы должны были в скором времени расстаться. Скоро меня должны были выселить из моей квартиры, или я мог уехать куда–нибудь по другим причинам. Или я мог вовсе исчезнуть. Встречи с Мисаки были просто способом скрасить ожидание этого момента.

И поскольку я рассуждал столь безответственно, мне было совсем не трудно общаться с девушкой, которую я едва знал, хотя подобная ситуация могла бы стать для хикикомори большим стрессом.

Конечно, как бы ни была Мисаки красива, я не собирался с ней делать ничего плохого. Табличка у входа в парк гласила: «Остерегайтесь маньяков!», но даже по моему виду можно сказать, что я хикикомори–джентльмен. Пожалуйста, не волнуйся, Мисаки…

— Ну чего? Чего это ты ухмыляешься? — спросила она меня.

— Да нет, ничего. Лучше скажи, что у нас сегодня в меню?

Сидя на скамейке лицом ко мне, как обычно, Мисаки заглянула в свой Секретный Дневник.

— Сегодня мы будем изучать общение с окружающими.

— Э?

— В общем, у хикикомори большие трудности с общением. У них не получается говорить с другими людьми, поэтому они и запираются в своих комнатах. Сегодня я собираюсь помочь тебе с этой проблемой.

— Ого.

— Для этого я сейчас научу тебя нескольким замечательным приемам ведения диалога. Пожалуйста, слушай меня внимательно.

Мисаки начала свою лекцию, иногда заглядывая в свою секретную тетрадь, а я внимательно ее слушал.

— Когда ты говоришь с людьми, ты начинаешь нервничать. Поэтому тебе становиться трудно говорить, ты бледнеешь и волнуешься. Это тебя нервирует еще больше, и тебе становится все тяжелее и тяжелее поддерживать диалог. И как же разорвать этот порочный круг? Ответ прост: тебе нужно перестать нервничать. Как перестать нервничать? А почему вообще люди нервничают? Потому что им не хватает уверенности в себе. Тебе начинает казаться, что твои собеседники посмеются над тобой, будут тебя презирать и испытывать неприязнь к тебе.

«Ну и что?» — хотел было спросить я, но Мисаки была предельно серьезна.

— В общем, проблема заключена именно в недостатке уверенности в себе. На самом деле, стать уверенным в себе довольно сложно. Честно говоря, я сомневаюсь, что у тебя получится достичь этого обычными методами, но у меня есть замечательный, можно сказать революционный способ сделать невозможное возможным. Хочешь узнать как? Ты ведь хочешь, правда?

Сказав это, она посмотрела на меня таким взглядом, что мне ничего не оставалось кроме как кивнуть.

— Хорошо, тогда слушай внимательно, — гордо произнесла Мисаки. — Эта идея — настоящий переворот, круче чем у Коперника! Короче говоря, если ты не уверен в себе, просто представь, что твой собеседник — еще большее ничтожество, чем ты сам. Вот и весь метод!

Я совершенно не понимал, о чем она говорила.

— Тебе просто нужно предположить, что ты говоришь с законченными неудачниками. Ты представляешь себе, что они — полные ничтожества. Смотришь на них свысока. Если ты будешь так делать, ты сможешь нормально говорить и оставаться при этом спокойным. Ты будешь чувствовать себя расслабленно и легко.

— Однако, тебе следует кое–чего избегать. Тебе не стоит говорить людям то, что ты о них думаешь, иначе они могут разозлиться или обидеться. Если кто–то прямо тебе в лицо скажет, что ты― мусор, или что ты хуже всех, или что ты полное ничтожество, ты ведь расстроишься, не так ли, Сато? Поэтому я не говорю этого.

То есть… — я подумал. — Это что, такая скрытая критика в мой адрес?

Даже если и так, выражение лица Мисаки оставалось невинным.

Я спросил:

— Мисаки, а ты применяешь эти «методы общения» в своей жизни?

— Да, конечно. Правда, они не очень хорошо работают. Большинство людей гораздо лучше меня, поэтому у меня не получается думать о них плохо. Но когда я говорю с тобой, Сато, у меня получается…

— Получается что?

— А, забудь. Если я скажу, тебе будет больно.

Мне уже долгое время было больно.

— Не переживай. Даже такой человек как ты, Сато, может быть кому–то полезным, — c этими словами Мисаки поднялась. — На сегодня всё. Увидимся завтра.

Часть третья

Ямазаки продолжал работу над игрой в одиночку, используя мой недописанный сценарий. Не переставая накачивать себя галлюциногенами, которые мы купили несколько дней назад, он тихо сосредоточился на своём компьютере. Может, это было еще одним способом уйти от реальности? Тогда это был весьма действенный способ. Однако, как вообще можно было создавать игру под галлюциногенами? Я заглянул в монитор.

Экран был заполнен россыпью маленьких слов. «Огромная организация, контролирующая мучительную смерть, тревогу, зло, ад и погибель, яд, бездну и все такое ― это наш враг, и мы должны победить его, чтобы заслужить любовь героини! Вот цель этой игры. Враг невидим, так что берегитесь. Он может на вас напасть со спины. Это опасно, очень опасно…»

— Что это? ― спросил я у Ямазаки.

Ямазаки медленно повернулся на стуле. Его зрачки были расширены. Его губы сложились в жуткую улыбку, которая могла бы напугать кого угодно.

— Как что? Разве это не очевидно? Это моя эротическая игра. Это RPG — ролевая игра, и ты отождествляешь себя с главным героем. Игрок продвигается по игре, читая текст. Читая его, он узнает всякие важные вещи, а еще есть прекрасная героиня. Смотри. Она восхитительна, правда? Героиня — инопланетянка с кошачьими ушками. Её захватили в плен враги. Под врагами подразумеваются злодеи, невидимые злодеи. Суть игры — сделать невидимых злодеев видимыми. Вот где скрыта правда жизни, не так ли? Ты понимаешь? Я словно пробудился от осознания этой правды. Я понял, что цель моей жизни — донести свое прозрение до каждого, и тогда эротические игры станут Библиями новой эпохи. Я продам миллионы копий. Я стану богатым. Так что… Да, это круто. Эй, Сато, а ты вроде тоже неплохо проводишь время, а?

Я сделал шаг назад, дрожа от страха. Увидев это, Ямазаки рассмеялся жутким, неестественным смехом. Кажется, собственный голос рассмешил его еще сильнее, и он стал смеяться громче.

— А–ха–ха, ха–ха, ха–ха–ха! Ой, как смешно!

Ямазаки свалился с кресла, приземлившись на четвереньки. Он начал ползти ко мне, его била дрожь. Его вид напомнил мне зомби из фильмов ужасов.

У меня началась паника, и я застыл, как вкопанный.

Схватив меня за ноги, Ямазаки прокричал:

— Как это смешно, как же смешно! Я ничего не могу сделать!

Я был так напуган, что тоже ничего не мог сделать.

— Так пусто, как же пусто, я не могу так дальше жить!

Я испытывал схожие чувства, но Ямазаки, мучимый наркотическим приходом, выглядел просто пугающе. Я молился, чтобы он поскорее пришел в себя, но ничего не менялось. Он продолжал смеяться, как �