«Хороший, плохой, живой»
Начинавший с дешёвых ковбойских сериалов и откровенных разножанровых "Бэшек", со временем этот "старик" с кольтом и моральным кодексом наперевес стал олицетворением американского героя, немногословного и всегда доверяющего только собственному чутью.
Главная удача в жизни Иствуда — это предрешённая встреча с Серджио Леоне. В 60-х на карьерном горизонте молодого актёра, участника корейской войны, маячила только перспектива навсегда остаться в рядах телевизионных ковбоев меняющих из фильма фильм только фасон шляпы. Жанр классического вестерна, вдоль и поперёк исхоженного тропами великих Форда и Циннемана, уже начинал превращаться в пародию на самого себя. Поэтому предложение "отдохнуть" в Италии несколько недель на съемках только зарождавшегося спагетти-вестерна Клинт все же принял.
Дальше биография в привычном смысле заканчивается и начинает создаваться уже мифология Иствуда — американского Атланта, держащего на своих плечах наследие старого Голливуда, заклинателя лошадей и актёров, последнего битника и правдоруба.
Как менялось время, так и становился другим герой Иствуда. На смену кольту, старому пончо и жаркому итальянскому климату приходил магнум, костюм и грязный, начищенный бандитскими группировками Сан-Франциско. Знаменитый «Грязный Гарри» — почти фашистский образ борца за справедливость, использующий для достижения порядка самые радикальные методы. Этот молчаливый, самый бескомпромиссный из полицейских стал ответом на страхи поколения американцев 40-х годов, прошедших войну, которые заимели домик в пригороде и ужасались искажениям нового времени: движения хиппи, секта Мэнсона, «черные пантеры» и беспомощность служителей порядка. Только холодное уничтожение «всякой мрази» с карты города — Гарри Каллахан мог стать защитником их ценностей. Кровавейший не только по стилистике, но и по количеству пролитых литров на сантиметр экрана, «Грязный Гарри» Дона Сигела стал для Иствуда его второй визитной карточкой.
В промежутках между ролями в знаковых, да и просто хороших фильмах — по типу «Громилы и Скорохода» Майкла Чимино, где он предстал в образе бандита, не по своей воле надевшего рясу священника и составил дуэт с молодым тогда Джеффом Бриджесом — Клинт выстраивал собственную режиссёрскую карьеру. Продолжая путь вестерна, заложенного далёкими "Бэшками" из мира дикого Запада и укоренённого съемками с Серджио Леоне, Иствуд экспериментировал с жанром, заходя то на территорию мюзикла «Поющий по кабакам», то помещая этот жанр даже в религиозные смыслы, как в «Имя ему — смерть». Но, конечно, главной режиссёрской удачей стал оскароносный «Непрощённый», где тихий, немолодой фермер, в прошлом легендарный убийца, пытается закопать своё прошлое, но оно неизбежно становится его настоящим. После этой знаковой картины самый сказочный из жанров, в первоначальном смысле, окончательно ушёл в небытие и стал существовать только в ревизионистском ключе.
Но вестерны для Иствуда — иконы новой мужественности — не единственная страсть. Находясь под влиянием джаза ещё с юности, он снимает «Птицу» о жизни и смерти легендарного Чарли Паркерa, главного представителя жанра бипоп. Иногда обживает границы южной готики, как в «Полночь в саду добра и зла», и создает собственные «8½» в декорациях Африки по реальной истории кризиса великого Джона Хьюстона во время съемок «Африканской королевы» с Хамфри Богартом. Тогда создатель главного нуара — «Мальтийский сокол» — покинул съемки и побежал в джунгли, чтобы охотиться за огромным белым слоном. «Белый охотник, чёрное сердце», — оставаясь достаточно недооценённой работой Иствуда, демонстрирует, как искра творчества пытается выжить между жерновами студийной системы. Ни до, ни после Клинт не снимал историй такого масштаба, явно отражающих и его внутреннее состояние.
Перешагнув миллениум, не потеряв умения держаться в седле, самый консервативный из голливудских титанов начал диалог со временем, не используя особо ярких красок и виртуозных операторских техник. Иствуд медленно, но верно, живописью классической школы вырисовывает портрет современной Америки.
Будучи из породы наглецов, обманувших время, Иствуд каждой своей новой работой выносит ей определённый вердикт. Не теряя железной хватки и острого прищура, главный всадник голливудских холмов становится защитником всех униженных и оскорблённых — «Гран Торино», — критикует эпоху шоу-бизнеса в «Малышке на миллион», деконструирует отношение к образу национального героя в «Баллада о Ричарде Джоуэлле», развенчивает собственный мачистский образ молчаливого ковбоя в «Мужских слёзах». Будучи носителем старых правил, в чем-то предвзятых , он как никто прямолинеен в моральных вопросах и не даст Фемиде допустить перевеса, что демонстрирует в "Присяжном номер 2", классически скроенной судебной драме, где главным остаются не вопрос вины главного героя, а тема честности перед собой. Самого притупленного чувства в современных реалиях.