D-0
Хосок нервно проводит ладонью по отросшему ёжику волос, окидывая взглядом комнату, которая долгие полтора года была ему домом. Жесткая постель, но режим, что удивительней, намного спокойней, чем в период айдольства. Он с улыбкой слушал, как сослуживцы жаловались на невозможность выспаться, а сам — высыпался. Без проблем засыпал и так же легко просыпался. А марш-бросок практически ничто по сравнению с выматывающим туром. Да и питание отличное, надо сказать.
— Будешь скучать? — Хосока хлопает по плечу один из его парней. — Я вот нет. Благодаря тебе это было не таким адом, как я боялся, но вернуться? Да ни в жизни.
Хосок бы вернулся. Ему понравилось быть инструктором. Принимать мальчишек и выпускать парней. Отдавая указания и следя за выполнением упражнений он, как никогда чувствовал себя на своём месте. Хоть сцена для него не меньший дом. Крики арми, поддержка парней… это всё делает его живым, пусть перед воссоединением с группой он и чувствует лёгкий мандраж.
Оттягивать неизбежное больше невозможно. Главный созывает отстающих, поторапливая их освободить койки для новой партии солдат, и по-своему напутствует:
— Живите, хиляки, и помните, что в Корейской Армии вас всегда будут ждать! О, капрал Чон! Волнуетесь?
— Немного, — Хосок широко улыбается, пожимая протянутую руку, — ещё не ушёл, а уже тоскую.
— Так оставайтесь, — по-свойски смеётся капитан, — таких как вы мне не хватает. Точно знаете, когда поддержать, какие слова утешат, а какие взбодрят. Начёрта вам эта сцена? Эти контракты, обязательства… тьфу.
Хосока покачивает головой, не желая вступать в вечный спор. В армии тоже есть свои контракты и обязательства. Да, на высоких должностях зарплата не маленькая, но большинство тут остаются за идею. А он на сцене — не за идею? Хосок тяжело вздыхает, насильно выгоняя из головы негативные мысли.
На этом разговор оказывается исчерпан. Они проходят все этапы последней проверки, сердечно расстаются, и каждый идёт к своей семье. Сестра с родителями тоже хотели приехать, но Хосок сказал, что навестит их завтра или послезавтра. Сегодня… сегодня его ждёт другая, но не менее близкая семья.
Первым он видит прыгающего Чонгука, за ним — Чимина с Тэхёном. Неподалёку стоит Джин рядом с Намджуном. Юнги, наверное, в машине. Или ждёт сразу в офисе. Он слишком верен своему слову не светиться на камерах без веской причины. Несмотря на то, как отчаянно сжимается сердце в груди — Хосок улыбается. Губы растекаются в стороны, складываясь в сердечко, а глаза сощуриваются от удовольствия.
Чёрт подери, как же он скучал!
— Сокк-а! — Джин налетает первым, кидаясь прямо на шею, а все остальные нетерпеливо подтягиваются, зажимая в кольцо объятий. Хотелось бы, чтобы Намджун и для него сыграл на саксофоне, но это было бы слишком, верно? Не после того, как уход в армию поставил их отношения на паузу.
У Хосока сжимается сердце, стоит подумать о том, что он так долго прогонял из головы. Нет. Нет-нет-нет. Он не имеет права грустить сейчас, а если и плакать только от счастья — он дома, среди семьи, его обнимает Джин, нежно прижимаясь и горячо дыша в шею. Это куда лучше того момента в прошлом, который и не имеет значения. Ведь армия закончилась, значит и…
— Я так скучал, — Джин смазано шепчет на ухо, явно сдерживаясь, чтобы не обхватить мочку уха губами и пососать, — очень скучал. Мне тебя не хватало.
— Мне тоже, — Хосок шепчет так тихо, как может, что ни репортёры, ни арми, умеющие читать по губам, не узнали их маленький секрет. Секрет, который может разрушить всё — об их отношениях.
Это началось не спонтанно. Они сближались с годами, переходя от тесных дружеских отношений к чему-то большему. Чему-то…
Хосок никогда не думал, что он не то, что готов быть с мужчиной, так ещё и с двумя. Просто они… стали родными? За разговорами, объятьями по ночам. Поддержкой в трудную минуту и спонтанными поцелуями от тоски. Намджун тянулся за теплом и защитой — Джин с Хосоком восполняли эти потребности, а в ответ желали надёжности.
— Эй, я тоже хочу обнять Хоби-хёна! — пищит высоким голосом Чимин, отталкивая Джина в сторону, взволнованно оглядываясь на камеры. Точно. Им не стоит быть слишком близкими. — Делись со всеми, Джин-хён!
Джин нехотя делится, а Хосока теперь обнимают все. Только Намджун протягивает ладонь для рукопожатия. Тоже не плохо. Можно даже сказать, что хорошо. Повисший между ними вопрос всё равно не решить прилюдно, так что… Хосок крепко сжимает ладонь и тепло улыбается. Смотрит в глаза напротив внимательно, пристально выискивая хоть что-то, но натыкается на невнятную стену нерешительности.
— А теперь, в эфир! Арми заждались, — Чонгук пританцовывает сбоку, продолжая расплёскивать энергию позитива и радости. Сложно переключиться, но выбора особо нет. Они фотографируются, пополняя материал компании. Улыбаются и машут нуне с видеокамерой. Всё как обычно. Всё как в то время, когда они были просто айдолами. Хосок и отвык от этого постоянного чувства слежения и необходимости контролировать каждый свой шаг.
Старая шкура нехотя натягивается на настоящую, ощущаясь не очень уютно. И Хосок всё ждёт, когда этот дискомфорт пропадёт. Может с приездом в компанию? Нет. Встречей с Юнги и его уставшими объятьями? Тоже нет. Выходом в эфир?
Хосок чувствует себя болванчиком, примеряя маску улыбчивого клоуна. Ему тридцать лет, а он делает эгьё под смех группы и строит планы на будущее, вспоминая старое расписание. Ему опять надо жить по расписанию. Опять вставать в ненормированное время. Опять есть так мало, чтобы поддерживать фигуру. И танцевать. Да, точно. Хосок выдыхает — танцевать он любит больше всего на свете.
Камера для эфира гаснет одновременно с улыбкой Хосока и повисает неловкая тишина. Они вроде родные, но сейчас, без свидетелей… да, чего врать. Все они знают о натянутых отношениях между ним и Намджуном с Джином — вот и не знают, как себя вести.
— Хочу проверить студию, — Хосок использует глупый предлог, чтобы сбежать, — вечером выпьем? Часов через пять?
— Конечно! — Чимин вскакивает с места и порывисто обнимает его. Он больше всех беспокоится об их троице. Милый рисовый пирожочек. Хосоку хочется его нянчить и няшить, но ведь Чимину тоже почти тридцать лет? Они должны быть взрослыми, а сами…
Хосок косо смотрит на потупившего взгляд Намджуна и решительно сжимающего кулаки Джина. Да они все дети. Армия нихрена не делает их взрослее. Именно с этой мыслью он сбегает, оставив позади все сомнения, коварные вопросы, истерики и… что там ещё обычно бывает? Инфантильное поведение и уход от проблем? Замалчивание? Хосок так устал, что хочет просто тишины.
— Чон Хосок! — Джин врывается в студию следом за ним, игнорируя всё. Он такой… красивый. Уверенный в себе. Смелый. И прямо сейчас — целующий Хосока. Притягивает его к себе за шею и впивается так уверенно и властно, что это почти пугает. Но больше возбуждает.
Хосок опускает ладони на тонкую талию, с наслаждением тискает бёдра, скользит по бокам к груди и отвечает на поцелуй. Так сладко получать то, чего был лишён полтора года. Так приятно слышать нежные стоны и хрипло мычать в ответ. Так отчаянно нужно разделить тепло и начать раздеваться.
— То, что тогда сказал Намджун — это всё ничего не весит, Сок-а.
— Он сказал, что ему нужна пауза, Джин, — Хосок замирает на пуговках белоснежной рубашки Сокджина, а потом решительно дёргает одну за другой, — сказал, что его не устраивает наш трисам. Сказал, что сомневается, что это всё не блажь. Сказал…
— Херню он сказал, — Джин отмахивается от слов Намджуна, словно они пёрышко, — и никого не спросил. Мы играли по его правилам полтора года. И, ладно, я думал, действительно думал, чего хочу и понял, что хочу тебя.
— Опционально, — Джин нежно обхватывает его лицо ладонями, — я люблю вас обоих, но, если он не вытащит голову из задницы, значит мы останемся только вдвоём. Ты готов к этому?
Хосок задерживает дыхание. Он так привык, что их трое… но за полтора года у него не было ни одного из них. И это ощущалось как пустота. Сердце бешено стучит, не готовое принять предложение Джина, но и отвергнуть — тоже не может. Ему так больно. Страшно. Глупо-нелепо. Потому что все решения всегда принимал Намджун. Именно это он и восполнял в их отношениях — чувство уверенности и знание будущего.
— Я люблю тебя, — не совсем отвечает на вопрос Хосок, принимаясь целовать изящную шейку и продолжать раздевать Джина. Он истосковался. По нежности, по ласковым касаниям, по… — Я хочу тебя.
— Я тоже, Сок-а, — Джин протяжно стонет, откидывая в сторону свою рубашку и верхнюю часть формы Хосока. Он напирает, вынуждая отступить на шаг назад и упереться задницей в стол. — Мне так одиноко тут, одному. Да, работы много, но… она словно ничего не весит, пока группа разделена. А ещё я хочу засыпать с тобой. И Намджуном, но это нам не грозит, да?
— Грозит, — низкий голос вслед за звуком открывшейся двери не пугает, но напрягает, — вы хоть до конца закрывали бы дверь. С коридора всё слышно.
— Если стоять и подслушивать, — Джин моментально взвинчивается, но от Хосока не отходит. Наоборот — стискивает его в руках, тесно прижимая к себе. — Ты такой болван, Ким Намджун. Создал неразбериху и спрятался в кустах.
— Так ты подслушивал с самого начала? — и вот только это провоцирует Джина отойти от Хосока и нехотя отпустить. Можно было бы вмешаться, но смысла нет, потому что вправить Намджуну мозги могло всегда лишь два человека. И один из них делает это сейчас, напирая на застывшего лидера. — Мелочный трусишка. Пошёл за нами, чтобы что? Выяснить отношения? Внятно дать понять, что сглупил? И опять — что? Стоишь и подслушиваешь. Почему ты молчишь, Ким Намджун?
— Потому что ты не даёшь вставить мне и слова.
— Говори, — великодушно разрешает Джин и демонстративно делает жест рукой, словно закрывает молнию на рту. И это срабатывает как всегда: Намджун неловко молчит. Он сейчас похож на провинившегося мишку, переступая с ноги на ногу и тупя взор.
Хосоку хочется рассмеяться. Прошло полтора года, а некоторые вещи не меняются. Такая сцена была каждый раз, когда Намджун кончал внутрь без спроса или путал даты их дней рождений. Ещё, бывало, он мог купить Джину розовые трусики, Хосоку плётку, а потом перепутать подарки. От этого… так тепло?
— Намджун, — Хосок всегда приходит на помощь, когда их ссоры достигают пика, и прямо сейчас у него нет ни одной причины по которой он не должен этого делать. Расстёгивает молнию на армейских штанах, стягивает их ровно так, чтобы был виден лобок и спрашивает под возмущённый взгляд пыхтящего Джина: — Отсосёшь?
В голосе Намджуна столько надежды, но ещё больше — в его действиях. Он торопливо приближается, падает на колени и рывком стягивает штаны, чтобы взять в рот. Как всегда, умело и до основания. Как всегда, сжимая горлом головку и толкаясь кончиком языка в основание мошонки. Как всегда, выталкивая из Хосока протяжные стоны, а из Джина причитания.
— Тебе всё лишь бы перевести в секс, — Джин старается звучать строго, но его заводит вид стоящего на коленях Намджуна. Вид того, как работает большой рот, а крепкие пальцы стискивают напрягшиеся бёдра. Хосок не хочет толкаться в глотку, поэтому он опирается ладонями о стол позади себя и чуть шире раздвигает ноги, давая доступ не только к члену, но и пульсирующей дырочке. — Потому что в голове есть лишь два рубильника: работа и секс. А поставить что-то посередине ты просто не можешь. Глупый, бесполезный мужлан, умеющий только открывать рот и брать поглубже. Во всех смыслах! Что завести разговор, что…
Джин продолжает причитать, а Хосока отпускает застывшее внутри напряжение. Он чувствует, как вокруг члена сжимается губы, глотка, как скользит влажный язык очерчивая каждую венку. Намджун двигает головой так же умело, как и раньше, возвращая в тело давно позабытое чувство наслаждения. Хочется зарыться в волосы — но там острый ёжик, а не длинные прядки. Поэтому остаётся только стискивать пальцами столешницу, откидывать голову назад и думать, что у них всё хорошо.
Что сейчас Джин закончить читать нотации и поцелует.
Что Намджун скользнёт смазанными пальцами под мошонку и начнёт растягивать дырку.
Что через пару месяцев они выступят всемером на сцене и сорвут голоса арми.
Пока что получается срывать только свой голос, потому что Намджун принимается стимулировать головку. Его губы правильно сжимают уздечку, а пальцы, всё же — о, да, скользят в щёлку между ягодиц. Как давно Хосок принимал в себя хоть что-то? Он даже не игрался со своей попкой, просто потому что в общих душевых его могли спалить. А ему не хотелось.
Полтора года воздержания — они не трахались даже на возвращение Джина из армии, потому что нерешительная ссора всё ещё висела между ними — дают о себе знать.
— Вы — негодяи, — в сердцах бросает Джин и присоединяется. Он, наконец-то, как бывало давно, целует Хосока, пока Намджун продолжает отсасывать. Его язык скользит внутрь, кончиком касаясь нёба. Щекоча и будоража. Лаская в такт глубокому горловому.
Хосок в тёплом коконе. Он растворяется в нежности и том хрупком чувстве любви и надёжности, что всегда было между ними. Без опаски погружается в себя, прикрывая глаза и неосознанно улыбаясь в поцелуй. Джин уверенно ласкает его шею, грудь, стискивает пальцами соски, а Намджун — толкается внутрь дырочки.
Иногда в центре находится Джин. Иногда — Хосок. Они меняются в зависимости от настроения и желания. Сегодня же его день. Не только из-за окончания службы и возвращения в строй айдольства. Не только потому что, вроде как, решён вопрос их отношений. Но и из-за потребности вернуться к их связи. К желанию дрожать в ответ на касания. К ощущению нужности и важности. К тому, чтобы прогибаться в ответ на глубокие толчки двух пальцев.
— Не отпущу, — клянётся Джин, разрывая поцелуй и помогая Намджуну стянуть с Хосока всё лишнее, — будешь жить у меня. И сделаем коллаб.
— А ты вообще молчи, Ким Намджун, — огрызается Джин и прижимается к покатому плечу Хосока влажным поцелуем, — записываешь песни со всякими женщинами. У тебя нет права голоса.
— Есть, — Намджун рывком поднимается с колен, одновременно с этим разворачивая Хосока к себе задницей, — ты можешь сколько угодно отчитывать меня и пытаться уязвить, Ким Сокджин, но я не мальчик для битья. У меня есть право решать, что ждёт нас троих. Есть право целовать тебя и трахать Хосока. Есть право выступать с тем, с кем я захочу.
Хосок теряется в грубых словах, отдающих рэп-частью какого-то сайфера, потому что Намджун ставит Джина на место и одновременно толкается в его попку. Его толстый член приятно распирает изнутри, привычно-непривычно растягивая. Заполняя. В ушах стоит звон, а во рту моментально пересыхает в ожидании поцелуя. Хосок прогибается в пояснице практически укладываясь грудью на стол. Он слышит ворчание Джина, но не вникает в суть слов, потому что…
Намджун всегда действует как отбойный молоток и армия только укрепила его тело. Литые бёдра сталкиваются с его — всё ещё точёными, всё ещё изящными, всё ещё скульптурными — и выбивает искры. Толстый член ритмично таранит дырку, вынуждая мышцы гудеть от натуги, а мягкие стеночки вибрировать от наслаждения. Простата пульсирует в такт головки, а яйца импульсивно приподнимаются, готовые выстрелить спермой в любой момент.
Хосок и не надеялся, что в первый день свободы от армии его выебут. Не верил, что вновь будет слышат перепалку Джина и Намджуна, где звучит игриво-агрессивное:
— И вот так ты действуешь всегда! Трахаешь, а разговоры оставляешь на меня.
— Да потому что ты не слушаешь меня, — рычит Намджун, плотнее сжимая бёдра и грубее толкаясь в задницу, — надумываешь проблем и закручиваешь их между нами, игнорируя реальность.
И всё заканчивается поцелуями. Они удивительно идеально совмещают ссоры и секс, не отрываясь ни от первого, ни от второго. Проворная ладонь Джина находит дёргающийся член Хосока и принимается дрочить. Совсем не в такт толчкам, из-за чего огненное возбуждение едва не лишает Хосока возможности слышать и видеть. У него бывает, что чувств становится слишком много и сознание просто отключается. Теряется. Мешается с реальностью, выкидывая его на берег ласк и оставляя валяться безмолвной рыбкой.
Хосок зажат — Джин подныривает под стол, чтобы взять в рот — и доволен. Его обслуживают два самых лучших мужчины в мире, отстраняясь от выяснения отношений только из-за одной цели — удовлетворить его. Довести до оргазма. Зацеловать. Занежить. И потом всё будет не столь важно, потому что самое главное уже случилось. Они потрахались.
Веди они пространные разговоры, всё осталось бы на прежнем уровне — где-то между «у нас пауза в отношениях» и «может быть, мы будем вместе». Принимая в себя член и наполняя рот Джина Хосок точно знает — он сам не позволит Намджуну слиться. Заставит принять окончательное решение, пусть это и значит ждать его выпуска из армии. Знать, что Хосок и Джин будут трахаться. Тосковать, мучиться и страдать. Потерпит. Не такая и большая плата за их общее будущее.
— Блядство, — Намджун, не сбиваясь с ритма, но сбиваясь с дыхания, прижимается губами к загривку, — я скучал.
У Джина во рту член, поэтому язвит Хосок:
— И стоило всё портить, говоря о временном расставании?
— Стоило, — рыкает Намджун, грубо вбиваясь и замирая, — потому что иначе я бы не понял, как сильно нуждаюсь в вас обоих. Не грустил бы, стоя под душем и чувствуя, что меня никто не ждёт. Не выл бы от бессилия и тупой тоски в сердце. Чтобы что-то обрести — это надо потерять.
Хосок закатывает глаза и, он уверен, Джин тоже. Раз Намджун пошёл говорить цитатами из мужских пабликов — он уже на грани оргазма. Не то чтобы Хосок нет. Его потряхивает больше от переизбытка чувств, чем банальной физиологии. Приходиться взять себя в руки, попытаться заставить сдержаться, но…
Джин работает языком слишком хорошо.
Намджун наполняет его слишком плотно.
Четыре ладони — две побольше и две поменьше — обласкивают тело Хосока, надавливая на чувствительные местечки. Сдерживаться просто невыносимо сложно. А он пытается. Заставляет себя не кончать, просто чтобы остаться в этом миге подольше. Чтобы чувствовать это единение на троих, задерживать дыхание от восторга и наслаждаться. Ему хорошо и совсем не хочется возвращаться в реальность.
Хосока выгибает, из-за чего он толкается в рот Джина и неосознанно сжимает член Намджуна. Сладкое искристое наслаждение простреливает вдоль позвоночника, мурашками собирается под пупком, а потом отдаётся в яйцах. Сперма заполняет послушный чужой рот, а задница охотно принимает в себя семя. В голове немного шумит, но это неважно, когда с двух сторон уверенно удерживают. Не дают упасть.
— Блядь, — Намджун ругается, принимаясь покрывать поцелуями лопатки, — как я скучал по сексу.
— Но не по нам, значит, — тут же находится Джин, — ясно, Ким Намджун, понятно.
— Я? — Джин поднимается с колен и ладонь Хосока тут же скользит на его пах, нащупывая член. Тот вялый, а на джинсах влажно. Кое-кто кончил только от отсоса? Они все скучали по сексу. — Это не я тут выебал всем мозги, вместо задниц. И не я устроил концерт, и…
Хосок притягивает его к себе за шею, затыкая. Честное слово, ругаться они могут бесконечно, но надо ли? Сейчас между ними звенит уютная послеоргазмная тишина, а тела прижимаются настолько же тесно, насколько было до армии. И спать они будут эту ночь в одной постели. Ну а потом… потом надо будет ждать Намджуна из армии.
— Мы вместе? — спрашивает Хосок, нехотя отрываясь от сладких полных губ Джина и оглядываясь за плечо. — Без попыток ускользнуть от ответственности, Намджун?
— Да или нет, — перебивает Джин, складывая руки на груди и пронзительно смотря, — всего одно слово, не надо воды.
Намджун молчит. И это можно было бы принять за нерешительность, но они так долго знают друг друга, что понимают — это просто необходимость. Очистить разум от любого шума. Успокоиться. Выдохнуть. Принять взвешенное решение, о котором не будешь жалеть.
Когда Намджун говорил о временном расставании — он вспылил. Не молчал, не брал пауз. Рвал и метал, отрывисто крича. Не было вот этой тишины, в которой ощущалась уверенность и гарантия, поэтому сказанному: