stoshagownozad @ 2017-11-18T00:05:00

смс миру - продолжаю рассказывать.

оказалось, что сегодняшнего рассказа нет на русском и мне реально пришлось его перевести обратно - и это было  трудно. ОЧЕНЬ.

ну, вот следующий кусок

Tangero loco

... Знаешь, танго — это не обязательно про сердце на разрыв, про соблазн или там про гибель. Танго нежное бывает, такое даже... со смехом, с шуточками, да и вообще простое бывает, даже семейное. Но я еще и маламбо танцевал. А это уже совсем другое дело. Там все такое, знаешь, ну, неприкрытое. Я когда в Байресе жил — увидел одного такого прямо на улице. Гитарист сидит, бренчит себе в два аккорда, а парень этот — он был сразу и как огонь, и как лед, и человек, и конь и нож, и тот, кто с ножом... Я за ним пошел, приставал к нему, чтобы научил, обещал ему все, что  от пожелает, ну просто вообще все, только бы научил... Вот он надо мной смеялся... Я тогда даже еще испанского толком не знал, а они там считают, что нужно родиться в Аргентине, в пампе этой, а чужаку-де маламбо не дается, кишка тонка. Но я все-таки кое-чему научился, да. Не знаю, в чемпионате их этом, может, и не выступал бы, но все-таки выучился неплохо. Ну, потому я и «локо» — «чокнутый», потому что дух этот их свирепый, наверное, хорошо перенял. Такая у меня тогда была жизнь — веселая, горячая, счастливая — ничего не скажешь.А потом я тебя встретил.Помнишь? Вспоминаешь хотя бы?Не знаю, каким ветром тебя тогда в «Мальвы» занесло. Я сам там отирался только потому, что на мадам Фло фискалы наехали, вот она нам на целый месяц вольную дала — гуляйте, милые, только не прое..тесь вдрызг, вы мне в новом сезоне нужны живые и целые... ну вот я и гулял. А ну-ка, работаешь и так каждый день, кроме воскресенья и больших праздников, а еще же и просто жить хочется, и красивых вокруг полно, и все это – для тебя, потому что на сцене танго совсем не такое, как в городе где-нибудь. За деньги страсть изображать, - ну, за неплохие деньги, да - это одно. А когда парень или девушка нравятся, то и двигаешься по-другому... И все как-то... милее, что ли. Когда точно знаешь, что это просто для себя, просто потому, что жизнь такая классная, потому, что они есть, и ты есть — сам по себе и для них, конечно, но по своей воле. Вот что важно — знать, что ты это все по своей воле делаешь. Вот с тобой я точно знал — про себя, если уж на то пошло. Раз увидел — и попал. Ты ведь был такой...словно кругом вычерченный, вокруг темно, а ты сидишь на свету — и сам свет. И еще кое-что я тогда увидел сразу: как будто за тобой — стена. Есть такие люди убогие, геморройщики, всю жизнь перед собой стену толкают — защищаться, прятаться. Нет. Ты не прятался. Словно стена всегда за спиной — можно на шаг отойти, ну, на два, но дальше уже нет. Упереться можно, а вот отступать нельзя. И ничего ты с таким не сделаешь, ничем не отопрешь, если сам не захочет.Но я все-таки к тебе подошел. Спрошу, думаю, с меня-то не убудет. И прямо сразу такого дурака свалял, и смех, и грех: смотрю, блондин, глаза синие, и я решил, что ты англичанин, что-то такое у тебя в лице было... И вот я по-английски здороваюсь, имя свое грешное называю, а ты-то в ответ тоже по-английски, но только «Симон», не «Саймон». Ну, тут я так и сел, ну да, сел себе на стульчик, который там стоял, и говорю — чисто как дурак: «А почему?» Вот ты, небось, решил, что я и вправду «локо»... Но из-за этого и разговор уже завязался, то да се, кто и откуда, кто что любит, чем живет... А я не столько рассказывал, сколько слушал. Не то, чтобы я так уж любил английский-то, но у тебя выговор был такой чистый, приятный (кто его знает, может, тоже ирландские учителя у тебя были, где ты там учился в этой Великобритании) — я прямо слегка одурел, пять лет вокруг сплошной испанский... Ты ведь, как и я был - не то, чтобы изгнанник, нет, добровольно тоже вроде бы с родины уехал, а может, и не совсем добровольно, потому что если больше парнями интересуешься, то может и туго прийтись... Ну и я тебе так — мол, для чужака в чужой стране ты ее слишком любишь, похоже: и города, и обычаи, и вино, да и парни, небось, местные тебе нравятся. Ну, подкалывал, понятно. А ты посмотрел на меня так серьезно, будто измерял во мне что-то, и говоришь: «Вот прямо сейчас мне очень нравится один ирландец». Я тебе честно скажу, никогда такого со мной не было, чтобы аж дыхание перехватило. Продышался я малость и отвечаю: «Ну, тогда этому ирландцу страх как хочется у тебя кое-что спросить». «Спрашивай». Ну вот, говорю, я и то про тебя уже знаю, и это... Одного не знаю только пока — что ты любишь в постели. А ты молчишь и смотришь на меня - как будто огонь на меня глядит, страшно ведь… Но я все-таки улыбнулся. И ты в конце концов свое слово сказал, и все у нас началось…Ничего никому не расскажу, это только наше с тобой... Об одном всегда буду помнить, - как ты меня спросил, что это я такое там бормотал, пока мы друг друга любили - не ругался ли. А я объяснил, что это мой родной язык, гэльский. «Мо ивнэс» - это значит «радость моя», «мо гра» - любимый... Ну, может, еще Господа нашего пару раз всуе помянул, но недаром, недаром. Хотя и грешен я, пробы ставить негде, но милость Божья ведь никому не заказана... Ты засмеялся и спросил, что еще я такое говорил про свет. Мол, одно только слово понял: «luz», по испански - «свет». Но на нашем языке «лус» значит «цветок», а «Грене» - солнце, «Луснагрене», «подсолнух», так я тебя назвал. А ты удивился: почему подсолнух? Что за прозвище такое? И тогда я объяснил, что ты и вправду на подсолнух похож - высокий, стройный, несгибаемый, смелый — небось, и на солнце глядишь, не щурясь, не уклоняясь от того, что день несет. И пока я всю эту поэтическую фигню нес, ты на меня серьезно так смотрел, а потом и говоришь: «Значит, Лус... Что сказать, бывали у меня прозвища и похуже. Но тут ты как-то очень в точку попал, потому что меня и вправду называют «сеньор Подсолнух» - из-за передачи на радио». Вот видишь, говорю, ирландское слово-то что копье — попадает точно в цель, но кто же тебе гадкие прозвища-то осмеливался давать? «Ну, не то, чтобы гадкие, но кое-кому казалось, что «Блондиночкой» меня называть в самый раз будет». Ох, говорю, нет, какая ж ты к чертовой матери блондиночка, ты воин настоящий, ты Подсолнух, цветок мой золотой, иш туса мо гра мор, великая любовь моя, настоящая!Взял я тебя за руку, и стало на самом деле так.На время. Ненадолго.