Где были - у бабушки

- Потому что это Благословение! – прорычала Мама Дворжик. – А не знаете вы об этом, потому что «Харибде» всего пять лет, а некоторые из вас тут и того меньше, а оно бывает раз в двенадцать лет.
- Но нас-то ты зачем притащила? – Взъерошенный ОНил ерзал под столом босой ногой (вторая была в тапочке), и нос у него понемногу наливался багровым, а это не предвещало ничего хорошего.
- На Благословение положено привозить всех, с кем ты находился в плотном контакте в последний год. В частности, сотрудников. Чтобы их тоже а – благословить, б э - оценить степень их влияния на члена семьи. Иначе не будет баланса и Благословение не сработает. Корабля это тоже касается!
- И вы в это верите, Мама? - спросила Меле. - Это же джалоджа* какая-то!
- Чья бы принцесса мычала, - огрызнулась капитана. – Сама еще полгода назад, небось, завтракала с пятью вилками и не смела сморкаться во время исполнения национального гимна!
- Сравнили! Это же все-таки этикет! Цивилизация!
- Ну конечно! У вас цивилизация. А у черных дикарей  Аквы – джалоджа!
Меле покраснела.
- Нет, я только хотела сказать , что…
- Смотрите, - воскликнул Перекати-Пушкин, зачарованно глядя в иллюминатор, - смотрите, он вознесся!
Вознесся (на персональном антиграве «Гиперверсум» последней модели) в золотое и лиловое вечернее небо Аквы, что в Пятом регионе Маламбо 7, почтенный Оллепит Дворжик, декан факультета трис-математики. А за ним почтенная Илияна, завсектором добычи полезных ископаемых в регионе. Бабуля и дедуля Дворжик. Если бы кто-нибудь осмелился их так назвать, хоть бы и за глаза. У меня, если честно, сердце захолонуло, когда я их увидел. Я как-то даже не думал, что у нашей Мамы могут быть родители и целый клан родственников. Но родственникам нас представят только завтра, а вот бабуля и дедуля… Я им приходился едва по плечо, а уж Перекати-Пушкин и вовсе терялся где-то у локтя. Угольно-черная кожа и  сверкающая лысина почтенного Оллепита, темно-рыжие дреды  его супруги, развевающиеся одежды ярчайших цветов… Сразу стало понятно, в кого Мама такая.  И почему о них помалкивает. Свирепым взором дедуля Дворжик оглядывал «Харибду» изнутри и наружи, да и бабуля, в общем, взирала на судно и экипаж своей дочери без особого одобрения. Они  прошлись по всем отсекам, рассыпая коробочки местной пряности, «цветочного перца», и давя их с хрустом деревянными подошвами башмаков. "Харибда" благоухала, как праздничный пирог.
Экипаж в это время сидел в кают-компании и в полном охренении созерцал невиданное зрелище – унылую и подавленную Маму. «Маленький дежурный  визит на Акву», - пояснила она нам, и никому из нас в голову не пришло, что капитана может делать что бы то ни было не по собственной воле. Однако же вот – сидим, невесть почему нервничаем, и суперкарго где-то тапок потерял, а это уж совсем никуда не годится.
Ночь была – как перед экзаменом, да и день вышел не лучше. Мама наутро была совсем не в себе. Каждого из нас осмотрела, ощупала и обнюхала. Особенно придирчиво оглядывала О’Нила – как обычно на выходе, безупречного.
Как объяснила Мама, сначала все семейство встречалось за легким завтраком, а затем старшие в семье проводили церемонию Благодарения. «Очень красиво и нудно», - сказала капитана. – «Но это только если ничего особенного не случится», - и вздохнула судорожно.
За завтраком все было спокойно. Многочисленная родня всех цветов кожи, с чадами и домочадцами, были в целом люди милые, и даже не все из них видимо робели перед стариками. Но Мама сидела, как на иголках.
И не зря.
Когда с закусками и напитками было покончено, почтенный Оллепит и почтенная Илияна воздвиглись – иначе и не скажешь – со своих мест. Семейство притихло.
- Все собрались, - сказал старый Дворжик. – Но невозможно приступить к Благодарению, пока нет Ясности.
И так на нас всех посмотрел, как будто мы эту Ясность лично сперли и где-то спрятали.
- Скажи-ка мне, дочь моя, - обратилась  бабуля Дворжик к Маме. – Чья это обувь у тебя под кроватью?
И явила на свет тапочек.
Мама заскрежетала зубами.  Меле рядом со мной тоненько вздохнула. Перекати-Пушкин громко положил вилку. О’Нил поднялся со своего места и нехорошо так уперся в стол.
- Ну, это мой. А вам какое дело?
- Благословение требует ясности, - прорычал Оллепит. – Вот ты нам сейчас ясность и внесешь. Ты спишь с нашей дочерью?
Мама закатила глаза и впилась ногтями в ладони. О’Нил весь побагровел.
- Да какое право…
- Я ее отец, - прогремел математик. – А вот ты кто вообще?
- Рори О’Нил, суперкарго ГКС пятого класса «Харибда», порт приписки Тангенс-два, сэр.
- Так-то лучше, - буркнул старец. – А дочери моей ты муж или как?
- А вам не кажется, что это не ваше дело?
- Дело? – взревел Оллепит. – Дело? Я из-за тебя всю семью благословить не могу, а ты мне про дело? В сад! Всем в сад!
Я, честно говоря, видел за время службы на «Харбиде» всякое.  Но на корабле, на худой конец, служебная инструкция есть – а вот что делать, когда к вам неожиданно подскакивают крепкие родственники капитаны, хватают под белы руки ее саму и суперкарго… Я увидел, что Меле протягивает руку к графину с соком алебасы – явно не сочку себе налить, и изготовился уже было действовать легким складным стулом, но тут Мама, наконец, подала голос.
- Рори, - сказала она почти нежно. – Рори, им надо знать. У них без этого весь цикл не сложится. И нам удачи не видать. Прости меня.
О’Нил раздумал валять троюродных кузенов Мамы и гордо выпрямился.
- Я вашу дочь… люблю, - сказал он со скрежетом. – И уважаю, старый вы хрен. Она моя капитана и моя путеводная звезда. Устроит вас такая ясность?
- Нас-то устроила бы, - вмешалась Илияна. – Если бы наша своенравная дочь уведомила родителей, как полагается, за три месяца до Благословения… А теперь, молодой человек, придется идти в Сад.
И она топнула – да так, что мы все, не помня себя, вымелись из столовой. О’Нила и Маму куда-то увели родственники.
- Народный обычай щас будем наблюдать, - прошептал восхищенный Перекати-Пушкин. – Точно тебе говорю! Выкуп невесты или что…
Я слегка стукнул его по затылку – обычай обычаем, но что-то как-то… неожиданно это все. Не привык я к такому. Да и Мама выглядела все же встревоженной.

В саду толпа утекла к какой-то определенной лужайке. Суперкарго поставили перед старшими Дворжиками , но без всяких там унижений – типа, на колени или без фуражки. Мамы нигде не было видно.
- Тихо! – вскричала бабуля Дворжик. – Слушайте все! Ввиду нарушения Ясности придется применить Испытание. Ты, Рори О’Нил, должен будешь пройти семейный лабиринт на время. Успеешь там отыскать  нашу дочь – будет одна Ясность, не успеешь – будет другая. Ну, пошел!
И нашего суперкарго в спину кулаком приличных размеров.
- Время пошло, - взревел Оллепит и стукнул в землю резной тростью. Над лабиринтом вспыхнули в воздухе светящиеся часы. И тут мы увидели, что Мама, в сущности, совсем рядом - стоит наша капитана, привязанная к можжевельнику неподалеку от выхода - в двух шагах, можно сказать, от входа - но за совершенно непроходимой  колючей стеной шириной в полметра.
- Рори! – позвала Мама.
- Слушаю тебя.
- Рори, иди быстро. На каждой развилке поворачивай направо. И ради всего святого, не делай по пути ГЛУПОСТЕЙ!. Просто иди. Там ОЧЕНЬ простой проход. Ты понял?
- Понял.
- Иди. Жду.
О’Нил оглянулся на нас. Я показал ему большой палец. Меле улыбнулась. Навигатор сжал кулаки. Суперкарго оценивающе взглянул на колючие кусты, скрывавшие маму, мотнул головой и шагнул в глубины сада.
Мы следили за ним по воздушной проекции. О’Нил бодро продвигался по лабиринту, и я уже удивился - что за испытание такое дурацкое, но тут суперкарго остановился. Камера пролетела вперед. Ничего особенного – кот на дорожке. Большой кот. Красивый.
- Кис-кис, - сказал О’Нил. - Кооотик.
Котик сощурил на него зеленые злые глаза и зевнул.
И тут наш суперкарго, как завороженный, опустился на колено и сунул палец прямо в оскаленную пасть.
Ух, как он от этого кота отбивался!
Прошло драгоценных полторы минуты из пяти отведенных. Наконец суперкарго оторвал от себя свирепую тварь и быстрым шагом пошел дальше. Дорожка свернула и уперлась в стену.  На двери был плакат со снежинкой. О’Нил рванул ручку – белое облако вылетело изнутри. Не дрогнув, он вошел внутрь – и исчез с наших глаз. Камера за ним не последовала  - облетела здание снаружи и зависла у выхода.
- Холодильник какой-то, - вздохнула Меле. – Зачем это они?
Почтенная Илияна строго поглядела на девушку.
Полминуты прошло в молчании. Сорок секунд. Сорок пять. Время приближалось к двум с половиной минутам. О’Нил не показывался.  Мама нетерпеливо ерзала под можжевельником, пытаясь разглядеть проекцию, которая висела к ней боком. Наконец выходная дверь холодильника дернулась, и суперкарго выбрался оттуда чуть ли не на четвереньках. Вид у него был неважный - нижняя губа распухла, и гримаса боли явственно искажала его суровые черты. Помотав головой на солнышке, он ринулся дальше. Оставалось две минуты двадцать секунд.
Из толпы родственников стали кричать: «Давай!», «Давай!» Перекати-Пушкин засвистел в два пальца, Меле заулюлюкала на индейский манер.  Суперкарго бодро двигался к концу маршрута.  Камера нырнула вниз - в траве что-то копошилось. О’Нил остановился. Мы затаили дыхание.
А, ерунда. Три здоровенных, очень мерзкого вида, но совершенно безопасных создания – птенцы. Голопузые, беспомощные: огромные красные пасти и вздутые белесые брюшка, бесперые куцые крылышки – и рядом перевернутое гнездо.
Минута пятьдесят. О’Нил быстро собрал тварюшек, подобрал гнездо, огляделся, пристроил в развилке. Минута сорок.
Отошел на шаг. Поглядел. Покачал головой.
Поправил.
Снова отошел.
Минута тридцать.
Шагнул к выходу, к Маме – и снова остановился. Вернулся. Поправил гнездо. Оно держалось плохо – соскользнуло, птенцы снова заорали в траве.  О’Нил топтался под деревом, как привязанный.
Я стиснул зубы и зашипел.
У нашего суперкарго был мелкий, очень мелкий, малюсенький недостаток.
Он был чертов долбаный перфекционист.
Мама не выдержала.
- Что он там делает? Что вы все молчите?
- Птенчиков в гнездо укладывает.
Мама от души выругалась. Мне показалось, что Илияна сейчас взлетит и испепелит непочтительную дочь молнией, но обошлось.
- О’Нил, сукин сын! Бросай там этих чертовых сорок или кто там у них уродился… Если ты опоздаешь, эти старые хрычи нас проклянут!
-Сейчас , сейчас, звезда моя, - сдавленным голосом отозвался суперкарго.
Минута.
Смотреть на муки О’Нила было до слез жалостно. Он и так, и сяк пытался пристроить проклятое гнездо, а оно все падало.
Пятьдесят секунд.
- О’Нил! Я сама тебя прокляну, если ты на хрен все не бросишь и не отвяжешь меня от этого долбаного куста!
О’Нил зарычал, рванул на себе рубашку и отодрал от нее планку-застежку. Быстро протянул полоску ткани между веточками гнезда и подвесил его на сук.
Сорок секунд.
От закоулка с Мамой его отделяло буквально три шага. Он пробежал их с таким видом, будто спасался от огня.
- Зубами, зубами там развязывай, горе мое косорукое!
- Мммм!
- Ох, силы небесные, что ты там... Что ты.. О’Нил, придурок, ТЫ ЛИЗНУЛ ЖЕЛЕЗЯКУ???
Суперкарго возился над узлами, и что он там ответил, и ответил ли вообще – осталось неизвестно.
Но так или иначе, он победил – за пять секунд до окончания срока выбрался из лабиринта с Мамой на руках.

Семейство Дворжиков зашумело и зажжужало. О’Нил опустил Маму на траву. Они стояли и смотрели на Оллепита и Илияну. У суперкарго лицо было исцарапано и местами залито кровью. Мама  сверлила стариков одним из самых жестких взглядов. Но те были с нею одной породы, и их смутить было не так просто. Старый Дворжик  постучал тростью, и пчелиный гул затих.
- Ну что же, Семья! – сказал он трубным голосом пророка и патриарха. – Вот вам и Ясность! Этот человек любознателен, открыт сердцем, как ребенок, добр к живым существам и… гм… эээ… находчив.
О’Нил при этих словах опустил голову и густо покраснел. В толпе захихикали.
- Ну что растопырились, таращите глаза? – строго сказала бабуля Дворжик.  Хорошего человека не видели , что ли? А ну, живо в очередь – благословляться. А с этих как раз и начнем.

* Джалоджа - ритуальная церемония мочеиспускания, проводимая народом мокланов раз в год (вселенная сериала "Орвилл")

сыграла тема

sap "сад нелепых искушений" :) Спасибо!