Новогодняя История

Автор текста: Александр Дельфинов

Утро 31 декабря 1999 года выдалось отменно херовым. Коля Ушаков по кличке Укол проснулся рано и как-то резко, словно рухнув с высоты. И сразу понял: взять негде и не на что. Все ресурсы были исчерпаны. “У кого можно было занять денег, я занял, кого можно было кинуть, всех кинул”, - с тоскою подумал он. А дурацкий предновогодний дух прямо в воздухе витал. За несколько лет употребления опиатов Коля его просто возненавидел: люди суетятся в радостном предвкушении, а ему надо думать, где взять, чтобы раскумариться, хотя бы этот проклятый праздник провести не болея. Он лежал и понимал: плохо всё, и очень скоро станет ещё хуже. “Все нормальные люди за шампанским идут, за мандаринами, а у меня вариантов-то нету”, - думал он, и слёзы наворачивались. Сил у Коли не было даже на то, чтобы идти чего-то продавать, да и нечего продавать-то было, так-то силы бы нашлись. Но всё, что в доме оставалось хоть сколько-нибудь ценного, Коля давно продал. Мать поставила на дверь своей комнаты замок, и все свои вещи держала там. Можно, конечно, было бы взломать, но не при ней же… Он лежал, страдая от мыслей, и долежал так до середины дня. “Жопа, жопа, жопа”, - думал Коля. Никому он не был нужен в этот предновогодний день. А была такая последняя надежда, может быть, кто-то зайдет, кому надо помочь взять, а тогда бы и для себя чутка надыбать, но нет. Это 31-е декабря, сынок. Все уже сами как-то решили свои вопросы.

И когда Коля подумал, что никакого смысла нет в его жизни, и возопил мысленно: “Боже, за что мне эти мучения?!” - раздался звонок в дверь.

- Слава тебе, Господи, кто-то зашел! - сказал Коля вслух, как бы действительно от всего сердца обращаясь куда-то в глубины космоса. Он встал с кровати, быстро натянул брюки на худые ноги, кое-где покрытые разной степени заживления болячками, на ходу напялил футболку с надписью “California” и открыл дверь.

- Коля, привет! Помнишь меня? Я мама Жени! - сказала стоявшая там невысокая тетенька в возрасте под 60, в коричневом пальто и шарообразной шапке из искусственного меха. Коля, конечно, помнил её. Это была мама того самого чувачка, с которым они за пару недель до этого хорошенько покуролесили, Женя Крупин его звали. Он у родителей своих украл полторы тысячи долларов, и они их вдвоём прокололи. Время прошло ярко, но быстро. Потом деньги кончились, и Женя вернулся домой, мол, всё, сдаюсь, перекумаривайте меня. И след его пропал. И тут мама его в дверях! Что ей надо? Непонятка. Коля слегка напрягся.

- Коленька, послушай, вот какое дело, - сказала женщина. - Женя мой был должен Серёже тысячу рублей, а до него что-то не дозвониться, я неделю звоню, всё время занято, наверное, номер неверно записала. Коля, ты не мог бы ему передать деньги?

- Тёть Галь! Ну, конечно! Конечно, я передам Серёже тысячу рублей, - сказал Коля, вкладывая в свой голос максимум ласковой убедительности. - Я как раз совершенно случайно собирался прямо сейчас сходить к Серёже, вы меня буквально в дверях поймали. Господи, ну, конечно, я всё передам. Долги надо отдавать - это дело святое.

- Спасибо тебе, Коленька, - сказала мама Жени и протянула ему сложенную пополам тысячную банкноту. - Очень выручил, до свидания, прости, что побеспокоила перед самым праздником!

- До свидания, не переживайте, всё будет хорошо, - Коля улыбнулся ей всем телом от макушки до пяток. - В новый год Женя вступит без долгов. С наступающим!

И захлопнул дверь.

Что это был за человек такой - Серёжа? Тоже какой-нибудь торчеман? Или барыга? Никакого Серёжу Коля не знал, не ведал, да и хрен бы с ним. Ушла мама Жени, а Коля подумал: “Хуяссе! Вот это - реальное новогоднее чудо! Господь смилостивился и вручил тысячу рублей. Что ж, раз так, поеду к цыганям! И возьму у них”. А на эти деньги можно было взять у цыган чуток, то есть четверть грамма. Ещё старые, добрые граммы тогда отмерялись, в конце 90-х, на рубеже веков, когда дорога считалась одной десятой грамма. И чуток у цыган - это была минимальная порция. Надел Коля свой потрёпанный куртец, натянул чёрную вязаную шапчонку и двинул “к цыганям”. А ехать надо было на автобусе в соседний микрорайон, а потом чуть подальше пешком идти, по мостку через овраг и в частный сектор, как в городе говорили, за линию. Там осёдлые цыгане жили, и в то время торговали они героином. Место было палевное, мусора тут же паслись, зайдёшь-то ты к цыганам зайдёшь, а вот на выходе надо было зорко по сторонам смотреть, чтобы с весом не попасться. С цыганами у мусоров был какой-то договор. “Ну, у всех со всеми какой-то договор, главное, с весом мусорам не попадайся, вот тебе и весь сказ”, - думал Коля, засунув руки в карманы куртки и шагая через мосток. Небо было серое, скоро темнеть начнёт. И вот - нужный дом. Он позвонил в звонок. Приоткрылась железная дверь, высунулась усатая цыганка Вита, узнала Колю, покачала головой:

- Нет, Укол, ничего нет, извини, брат, в новый год не работаем, всё добро закопали, приезжай-ка ты снова 1 января, да не раньше обеда, а лучше позже, только тогда начнём продавать. Сейчас не продаём, брат, извини, давай, иди. Праздник скоро!

Так. Облом. Но назад Коля шёл на расслабоне, нет веса - нет корма мусорам. Впрочем, мусоров видно не было - ОБНОН, значит, тоже Новый год отмечать собрался. Уже темнело. Дубак стоял такой, что пальцы в ботинках заныли. Хорошо, автобус сразу подошёл, отогрелся немного, пока назад трясся. И уже на ощутимых кумарищах приехал Коля назад к себе на район. И сразу, не заходя домой, метнулся на так называемый пятак - площадь, где сходились пять улиц и трамвай разворачивался, а посреди стоял универмаг “Дом быта”. За последние пару лет пятак стал эпицентром местной наркоторговли для мелких барыг, которые у цыган покупали грамм, делили на десять дорог и перепродавали. Понятно, что там была не ровно одна десятая грамма, а меньше, да и разбодяжено, ну, в общем, людям тоже жить надо. Зашёл Коля на пятак, встал так, чтобы в поле зрения как можно больше всего держать, мёрзнет и подсчитывает: на его тысячу можно взять пять дорог. Стоит и видит: вьётся там один мелкий барыга, второй, третий… “У этого хуйня какая-то постоянно, у того дороги маленькие, а у третьего и дороги маленькие, и хуйня. Если я сейчас возьму у них, то приду домой и за один раз всё это поставлю, и дай Бог, чтобы мне на сам Новый год чуть-чуть осталось догнаться, но и то не факт, если качество хуёвое и дороги маленькие. Нет, не надо у них брать. Надо мне дождаться Оксанку”, - подумал Коля. А Оксанка была его знакомая барыжница, у неё всегда ништяк: и дороги жирные, и качество. Решив дожидаться Оксанку, Коля включил силу воли: “Не буду брать хуйню на последние деньги! У неё возьму пять дорог, но они хоть нормальные будут”. Была у него в Оксану крепкая вера.

Прислонившись спиной к фонарю, Коля ждал, ждал, ждал и сильно застыл. Снежок повалил. Напротив входа в “Дом быта” стояла высокая ёлка, украшенная лампочками и звёздочками. Лампочки мерцали, звёздочки блистали. Но Коле было не до ёлок.

- Ну, где же ты, Оксана, ни шубы, ни кафтана? - произнёс Коля, стуча зубами, и принялся ходить туда-сюда, спасаясь от замерзания тела. И тут откуда-то сзади - бип! бип! - машина просигналила, и кто-то прокричал:

- Коль! Коль! Коль-Уколь!

Чего за хуйня такая? Обернулся Коля, а там такси, а в такси - Нинка! Стекло в окошке опустила и зовёт его, зубы скалит. А Нинка - это была молодая цыганка, которую Коля давно знал. Она раньше в том же частном секторе жила, за линией, где усатая Вита, по соседству. Семья её тоже героином торговала. Но где-то полгода назад они все внезапно куда-то переехали, и с Нинкой контакт потерялся. А тут она - бац! - зовёт его из такси.

“Хуяссе! Вот это прямо реальный Дед Мороз в образе Нинки!” - изумился Коля и сел к ней в тачку. Она говорит:

- Коль, слушай, я спиздила у мамки героина, сам понимаешь, Новый год, помоги продать. Ты же знаешь тут всех? Помоги раскидать его!

- Бля! Нина, базара нет, - Коля хлопнул себя ладонью в грудь для пущей искренности. - Ща мы тебе всё раскинем! Только, слышь, такая хуйня, я сам сейчас нераскумаренный, сил нет даже двигаться, еле дошёл сюда. Нин, у меня деньги-то есть, слышь, сделай мне по-новогоднему пиздато, чтобы нормально было. Я пойду, быстренько вмажусь, и всё мы тебе тут раскидаем хорошо, я тебе помогу.

- Конечно, Коль, давай деньги, - кивнула Нинка. И Коля отдал ей сложенную пополам тысячу. Достала Нинка откуда-то изнутри себя целлофановый пакет с бурым порошком, насыпала ему прямо вообще, ну, прямо реально дохуя! А водитель такси, усатый, щекастый, в это время в окно смотрел. Мотор работал приглушённо, негромко играла музыка, высокий мужской голос тянул: “Сука-любовь, сука-любовь!”.

- Спасибо, Нин, тебе от души, - сказал Коля. - Сейчас я домой схожу и сразу вернусь.

Вылез он из машины, идёт и думает: “С одной стороны, предложение её заманчиво, можно было бы ей помочь, и ещё бы она мне потом добавила, сука-любовь, но с другой стороны, у меня свои проблемы”.

А дело было в том, что где-то, наверное, за год до описываемых событий перестал Коля колоться чисто героином и начал колоться героином с димедролом. А в этом присутствовала такая особенность: во-первых, для здоровья это было хуже - вены сжигались, и Коле приходилось хорошенько помучаться, чтобы отыскать вену, куда поставиться, во-вторых, без димедрола уже не было никакого эффекта от героина. Но отношение к собственному здоровью у Коли было специфическое. “Болею я, подлечиться надо”, - так он говорил, когда слишком долго не употреблял и просил кого-нибудь помочь достать. “Не хочу весь Новый год провести, болея”, - так повторял он сам себе еще недавно утром. И несмотря на всю заманчивость предложения Нинки, шагая прочь от пятака в сторону дома, Коля всё более укреплялся в осознании того, что дома он и останется. “Там у меня димедрол, - думал Коля, убыстряя шаг против поднявшегося вдруг ледяного ветра. - Да пока я вену отыщу, да здоровье поправлю, уж точно вернуться обратно не смогу. Прости, Нинка, остаться с тобой - дело хорошее, но мне надо подлечиться, сама как-нибудь разберёшься!”

Порывы ветра секли лицо снежной крупой. Коля натянул шапку до самых бровей. Куртец продувало насквозь. Пальцы ног закоченели, и в тот самый миг, когда Коля уже был готов в очередной раз проклясть климатические условия родного города, ветер вдруг стих. Он доковылял до железной двери в парадную, нажал одновременно три кнопки на не хитром кодовом замке (762 - эти цифры тут же были нацарапаны на двери, так что в подъезд, при желании, проникнуть мог любой желающий). Серые ступени лестницы. Стены, до половины выкрашенные тёмно-синей, а выше - какой-то неопределённо бурой краской. Первый, второй, третий этаж. Достать ключ, попасть в замочную скважину с третьего раза (руки всё же задубели), открыть дверь, в прихожей снять куртку, скинуть боты (Коля аккуратно поставил их на коврик, чтобы не натекло). Скорее на кухню! Навстречу вышла мать с чайником в руках.

- Мама, какой хороший новый год получается! Ну, прямо всё удачно сложилось! - радостно сказал Коля. Она посмотрела на него, ничего не ответила и ушла к себе.

Включив все четыре газовые конфорки, Коля уселся на свой любимый диванчик, ожидая, пока воздух достаточно прогреется. Положил на табурет то, что получил от Нинки. Развернул. “Да, дала она реально дохуя, - с удовлетворением оценил Коля. - Хватит и сейчас вмазаться, и на двенадцать часов останется, и ещё на 1 января раскумариться”. Заварил героин, разбавил димедролом. Разделся до трусов и начал искать вену. Руки у него уже с полгода как были нерабочие, искал на ногах где-то с час, а потом плюнул и пошёл ванну наливать. “Полежу немного, отмокну, найду, куда поставиться, и разломаюсь для начала”, - успокаивал себя Коля. Ведь если тебя давно уже кумарит-ломает, то сразу нельзя нормально вмазываться. Как люди говорили, уйдёт в разлом. То есть ты ставишь себе нормальную дозу, а она просто разламывает тебя, снимает кумары, но не даёт целиком нужного эффекта. По уму сначала следовало ставить минимально приемлемую дозу, на разлом, а потом уже по-нормальному. Лёг Коля в ванну, тоже где-то час пролежал, и хоть ты утопись, не может вмазаться! “Ну, пиздец, ни одной вены открытой не найти, - думал Коля, выбираясь из ванны и спуская воду. - Ладно, на всякий болт у нас имеется план Б”.

В соседнем подъезде жил у Коли сосед-приятель, часовщик Олег, лет на десять старше, опытный человек, начинал торчеманить ещё в середине 80-х в Советском Союзе. Он и винт варить умел, и чёрный раствор с ангидридом, а самое главное, мог помочь уколоться. Был у него такой навык. “У меня рука лёгкая для медовой вмазки”, - так говорил Олег и улыбался, показывая не совсем здоровые зубы. Вообще он за собой следил, квартиру содержал в чистоте, работал, внешне по нему и не заметно было, что человек употребляет. Только зубы выдавали. В 89-м году Олега приняли с большим пакетом маковой соломы, дали два с половиной условно, потом за нарушение режима всё же закрыли, а когда он освободился через год, СССР уже не было. С тех пор Олег жил на районе тихо. Характера он был душевного. Когда у Коли оказывалось много героина, он всё время заходил к Олегу. Подогревал его, а тот помогал поставиться. Под коленку куда-нибудь раз - и всё хорошо. “Жалко делиться, но раз у самого не получается, пойду к Олегу, - думал Коля, опять натягивая куртец в прихожей. - Да и количество герасима вроде позволяет!”. Тут мать из комнаты вышла с чайником.

- Пойду к Олегу схожу, мам, - сказал Коля. - Поздравлю с наступающим!

Она только рукой махнула. Иди, мол, куда хочешь, а хочешь, так и не возвращайся.

Олег сидел у себя на кухне уже вмазанный. К нему кто-то заходил из тех, что не могут приобрести сами и помощи ищут у более опытных товарищей. Олег помог, они вместе вмазались, и человек недавно ушёл. На столе перед Олегом стояла кружка горячего чая.

- Не помню, клал я уже туда сахар или нет? - напряжённый лоб Олега выдавал усиленную мыслительную деятельность.

- Глотни, попробуй, - посоветовал Коля.

- Горячий, пусть чутка подостынет, - покачал головой Олег. - Ладно, положу ещё ложечку, от одной лишней худо не будет, а если не хватит, так добавлю!

Он взял чайную ложку и сыпанул в чашку от души.

- Чайку выпьешь, гость непрошеный? Не ссы, Укол, я тебя всегда рад видеть.

- Олежек, давай, я тебя ещё немножечко подогрею, а ты меня вмажешь, - попросил Коля.

- Конечно, вмажу, без базара! - кивнул Олег.

Доставая героин, Коля подумал: “Ну, чего я буду тут с ним колупаться, сейчас, потом, дай-ка я заварю его весь разом и оставлю просто в растворе! Часть Олег мне вмажет, часть оставлю на вечер, часть на утро”. Пацан сказал - пацан сделал. Коля заварил всё, что было, выбрал в инсулинку и отлил на пять точек Олегу. А надо было отметить, что Олег торчал профессионально уже много лет по своей авторской схеме, поторчит и перекумарится, поторчит и перекумарится. Руки он вообще не колол, потому что мусора их первыми проверяли.

- Чего ты, Укол, паришь мозги, что вмазаться не можешь? Ты конченый наркоман, а ведёшь себя, как пионер на линейке, - частенько повторял Олег. - Колись в пах, как все взрослые люди.

- Олежек, ты мне сейчас помоги, а там уж я как нибудь, - Коля протянул Олегу баян.

- Да ладно, не ссы, ты мне как младший брат, - успокоил его Олег. - Ща, я себе только сделаю, а ты пока снимай штаны, садись на стул, закуривай.

- Давай, давай, - ответил Коля, снимая джинсы, пока Олег орудовал на краю зрения. Тем временем Коля поставил на середину кухни стул, под лампу, чтобы было лучше видно, и сел, только не на сам стул, а на спинку стула, ноги на сиденье, закурил сигаретку.

- Бля, охуенно как, - это Олег вмазался сам, стоит, почесывается.

- Давай, давай быстрее! - поторопил его Коля, присматривая вены.

- Ща, Колюнь, погоди... Баян промою... И тебя вмажем… Ваще не ссы, - ответил Олег, слегка запинаясь.

- Олежек, тут, вроде, сзади на левой ноге, видишь вену? Есть шанс. Давай!

Олег молчал, покачиваясь над раковиной.

- Чего ты там, скоро?

Олег молчал. Коля обернулся. Олег смотрел на него широко раскрытыми глазами.

- Бля, Коль, слышь… Я, это...

- Да чего ты там ковыряешься?! - Коля начал раздражаться.

- Да я… Это… Промыл…

- Ну, понятно, что промыл, ты, давай, быстрей меня вмажь, и сядь, отдохни!

- Бля, Коль, я промыл свой баян... И твой баян... С раствором...

- Что?!

- Тоже промыл.

Колю прибило к стулу.

“Промыл”.

До костей пронзил озноб колючего ужаса.

“Промыл”.

До него никак не доходило.

“Промыл?”

Казалось, он сидит тут без штанов на спинке стула у Олега на кухне уже тысячу лет.

“ПРОМЫЛ!!!”

Желудок оторвался и упал внутрь ног. Тягуче заныла нижняя челюсть. Мысли рвались из-под черепа, как бомбы. Буря одновременных разноплановых эмоций затопила Колино сознание. В глазах замелькало. А Олег всё покачивался над раковиной.

И, во-первых, такая была эмоция, что надо встать со стула и прямо въебать ему! Чтобы он на пол ёбнулся! Кровянку ему пустить! Вложить всю злость, всю ярость в этот удар! Сука, да как ты мог так поступить со мной?! ЭТО БЫЛ МОЙ ГЕРОИН!

Но, во-вторых, унылая безнадёга подавила Колю. Ну, и какой смысл был во всех этих новогодних чудесах? В появлении тёти Гали с её тысячей? В Нинкиной щедрости неожиданной? В-третьих, Коля чётко понимал: Олег его подставил не специально. И потом, даже если его теперь убить прямо здесь, на этой кухне, гердос-то из водопровода обратно в баян от этого не вернётся. А времени было уже четверть одиннадцатого. И нового чуда ждать не стоило. Даже если предположить, что где-то удастся резко вырубить денег, то героина сейчас уже точно нигде не найти. “Вилы. Капец. Крышка, - повторял про себя Коля. - Жопа. Жопа. Жопа”. Ему хотелось плакать. “Пиздец, ну, что же за качели ты мне устроил, Господи? Зачем надежду давал? - Коля опять мысленно обратился в глубины космоса. - Вроде, всё счастливо шло, и вдруг такая несправедливость! За что мне эти мучения?!”

- Коль, бля, ну, не обламывайся, ты ж как младший брат мне! - искренне пытался утешить его Олег. - Слышь, может, кто ещё зайдёт ко мне, а? Я тебе оставлю, отсыплю, отолью, не ссы, раскумарю! Ещё есть шанс! Ещё два часа до нового года!

Но шанса никакого уже не было. Все сидели по домам. У всех был праздник. Больные подлечились, а у здоровых какие проблемы? Никаких! Конечно, напьётся народ, но тут что сказать? Синька - зло. Колин батя, когда напивался, мать поколачивал, правда, Коля это плохо помнил. Батя жил с ними только до того времени, как он в школу пошёл, а потом куда-то делся, и мать про это ничего не говорила. Да она и сама побухивала. Наверное, и сейчас сидит у себя в комнате, смотрит “Голубой огонёк” и помаленечку квасит белую. Коля выдохнул, сглотнул слюну и слез со стула. Олега он бить не стал.

- Ладно, - сказал Коля. - Давай, Олег, с наступающим тебя, я пошёл.

Надел штаны и ушёл. На улице всё было белым бело. Ветер стих, и снег лежал ровно, как чистая бумага. Пиши на ней свою новую жизнь! Коля сплюнул и нажал одновременно три цифры на кодовом замке. Пришёл домой, разделся, боты поставил аккуратно на коврик, чтобы не натекло. Матери видно не было, из её комнаты доносились приглушённые раскаты телевизионного хохота. Коля почесал шею. Делать было нечего. В ящике стола у него припасено было одно колесо азалептина. Азалептин - это чистое зло. Но есть и от него польза - вырубает наглухо даже на кумарах. И Коля Ушаков по кличке Укол въебал колесо азалептина, запил водой, лёг в кровать прямо в одежде, закутался в одеяло и поджал ноги. Проснулся он только 1-го января после обеда как-то резко, словно рухнув с высоты. И сразу понял: взять негде и не на что. Все ресурсы были исчерпаны. Наступил 2000-й год, и жизнь потянулась своим бесчудесным чередом.