Константин Бакрадзе. О ПРЕДМЕТЕ ФИЛОСОФИИ (1957)

⏳ Среднее время чтения: 43 минуты.

Публикуется по: К.С. Бакрадзе. Избранные философские труды. Том I. Изд-во Тбилисского университета. Тбилиси. 1981. сс. 242-264.

Впервые работа была напечатана в «Трудах» Института философии Академии наук ГССР за 1957 г., т. VII (ред.).

1. В продолжение более чем двухтысячелетней истории философия часто меняла свое содержание, свою цель и задачи. Она то охватывала все знание вообще, то обращала внимание преимущественно на проблемы, этического характера, то ограничивала свои задачи проблемами, гносеологического характера.

Философия (φιλοσοφία) дословно значит любовь к мудрости, к знанию. И неудивительно поэтому, что в Греции, на родине европейской философии, под философией понимали всякое знание.

Первые философы в Греции кроме тех вопросов, которые мы теперь называем философскими, занимались геометрией, астрономией, географией и т. п. Все эти вопросы считались философскими. Философия считалась единственной наукой, объемлющей знание, все равно, к какой бы области оно ни относилось. Известно выражение Платона о «геометрии или какой-либо другой философии» (для того, чтобы подготовиться к учению об идеях, нужно, по Платону, изучить геометрию или какую-либо другую философию).

Геометрия, арифметика, теория музыки и т. д. — все эти «дисциплины» Платон считал философскими.

Даже Аристотель, который уже ясно видел, в чем заключается основной предмет философии, и который, казалось, отличал философию от нефилософских наук, называл всякое знание философией, выделяя «первую философию», занимающуюся основными принципами бытия и мышления, от «вторых философий», которые касались физических, биологических и др. проблем.

В конце эллинистического периода и в особенности в начале нового времени — в процессе гибели феодального общества и возникновения капиталистического способа производства — начинается отпочковывание отдельных специальных наук из того общего знания, которое называлось философией. Из философии в качестве специальных наук выделяются математика, механика, потом физика, химия, биология и т. д.

Конечно, вначале, в силу определенных условий и определенной традиции, философы продолжают заниматься вопросами специальных наук, а представители специальных наук все еще продолжают решать философские проблемы. Галилей, Ньютон, Декарт, Лейбниц и др. были одновременно и крупными учеными-специалистами и философами, хотя уже ясно различали проблемы специальных наук от философских.

Процесс отпочковывания, выделения специальных наук из философии привел к своеобразному результату. Если философия в продолжение долгого периода представляла собой единственную науку, объемляющую все знание, науку, которая касалась всех областей действительности, то к концу XIX и началу XX вв. вся действительность оказалась распределенной между специальными науками и философия как будто осталась беспредметной.

Излагая этот процесс выделения специальных наук из всеобъемлющей науки — философии — в процессе развития познания действительности, известный историк философии Виндельбанд сравнивает судьбу философии с судьбой короля· Лира, который роздал все свое имущество своим детям и сам остался неимущим.

Возникает законный вопрос, не оказалась ли философия в положении короля Лира: если все области на самом деле изучаются частными, специальными науками, что же остается на долю философии, не стала ли она действительно беспредметной?

Нигилистическое отношение к философии было высказано и у нас, когда, в 20-ых годах, маленькая группа выступила с лозунгом: «Философию за борт». Философия, утверждали представители этой группы, могла существовать, пока специальных наук не было, или они не были достаточно развиты; в настоящее же время, когда специальные науки продвинулись далеко вперед в своем развитии, философия оказалась ненужной, так как специальные науки решают и могут решить все вопросы.

2. Процесс выделения частных, специальных наук из философии — вполне закономерный процесс, обусловленный развитием научного знания. Действительность многообразна, многокачественна: области, сферы действительности качественно отличны друг от друга и поэтому подчиняются отличным друг от друга специфическим закономерностям. Формы существования действительности, точнее, как это будет изложено ниже, —- формы движения материи и их закономерности изучаются различными науками и невозможно включить их в одну всеобъемлющую науку — философию.

И несмотря на то, что, казалось бы, вся действительность распределена между специальными науками, остается целый ряд проблем, которые не ставятся и не решаются этими науками. И самое интересное заключается в том, что без решения этих проблем не могут существовать и специальные науки.

Мы кратко коснемся этих проблем, хотя должны оговориться, что этим, конечно, вопрос о предмете философии отнюдь не решается окончательно.

Мы хотим показать лишь следующее: если даже принять положение о том, что вся действительность распределена между частными, специальными науками, все же остается круг вопросов, выходящих за пределы наук, т. е. остаются вопросы, которые должны быть решены не специальными науками, а особой, отличной от них, философской наукой.

Каждая наука изучает одну определенную область, определенную сторону действительности, определенный класс предметов и явлений; при этом наука не ограничивается описанием внешних свойств этих предметов и явлений; цель науки — открыть сущность, закономерность данного класса предметов. Путь научного познания — это путь от того, что дано непосредственно, к тому, что не дано непосредственно, именно путь от восприятий предметов и явлений к их сущности, закону; только с помощью последних можно понять и объяснить то, что дано в восприятии.

Однако исследование понятия сущности явлений, понятия закона класса предметов выходит за пределы специальных наук. Ни одна специальная наука не ставит вопроса о том, что такое закон. Так, например, физика изучает определенный класс явлений, класс физических явлений, но вовсе не занимается проблемой закона, точно так же химия, биология и др., изучая определенные области действительности и применяя на каждом шагу понятие закона, сами вовсе не делают понятие закона предметом исследования.

Уже одно то обстоятельство, что понятие закона фигурирует во всех науках, доказывает, что понятие закона не является предметом исследования какой-либо частной, специальной науки.

Специальные науки, исследуя определенные классы предметов и явлений, открывают и устанавливают причинную связь между явлениями. Но как специальные науки они вовсе не ставят вопроса о том, что такое причинная связь.

Аналогично положение и с понятием истины. Каждая наука стремится открыть и установить истину, но исследование понятия истины вовсе не является предметом той или иной специальной науки.

Понятия сущности, закона, причинности, истины и многих других применяются всеми частными, специальными науками, но ни одна из них не делает их предметом исследования.

Конечно, мы не хотим этим сказать, что представители специальных наук — физики, химии, биологии и др., применяя эти понятия, не разбираются в их содержании. Вопрос о причинности, например, представляет собой очень актуальный вопрос в современной физике; среди физиков идет серьезная дискуссия о проблеме причинности. И несмотря на то, что вне правильного понимания категории причинности нельзя построить правильную картину физических процессов, проблема причинности выходит за пределы физики. Физики, занимающиеся проблемой причинности, занимаются, в сущности, философской проблемой, а не проблемой собственно физики.

Представители специальных наук, применяя в своих исследованиях понятия категории закона, причинности, истины и др., безусловно, вкладывают в эти понятия определенное содержание, определенный смысл, но это содержание чисто философского характера, содержание, смысл этих понятий обусловлены той или иной философской концепцией.

Это обстоятельство и имел в виду Энгельс в «Диалектике природы»: «Какую бы позу ни принимали естествоиспытатели, над ними властвует философия» {Ф. Энгельс, Диалектика природы, М., 1950, стр. 165}.

Применяя категории закона, причинности, истины и др. представители специальных наук, как было сказано, вкладывают в них определенное содержание, но так как содержание этих категорий не является предметом их исследования, т. е. не является предметом специальных наук, то ясно, что смысл этих категорий они заимствуют от философии, одной из задач которой является исследование этих категорий. Именно в этом смысле и говорит Энгельс о том, что философия властвует над естествоиспытателями.

«Естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят ее. Но так как они без мышления не могут двинуться ни на шаг, для мышления же необходимы логические категории, а эти категории они некритически заимствуют либо из обыденного общего сознания так называемых образованных людей, над которыми господствуют остатки давно умерших философских систем, либо из крох прослушанных в обязательном порядке университетских курсов по философии..., либо из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произведений, — то в итоге они все-таки оказываются в подчинении у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной, и те, кто больше всех ругают философию, являются рабами как раз наихудших вульгаризированных остатков наихудших философских учений» {Ф. Энгельс, Диалектика природы, М, 1950, стр. 164—165}.

В настоящее время положение несколько изменилось в том смысле, что представители специальных наук — физики, химии, биологии и др. — не довольствуются крохами «прослушанных в обязательном порядке университетских курсов по философии»; проблемы специальных наук, в особенности проблемы физики и биологии, привели ученых непосредственно к философским вопросам — они основательно знакомятся с философией, сами работают над философскими проблемами, пытаясь уяснить содержание и смысл тех философских категорий, которые применяют в процессе изучения своей специальной области.

Таким образом, не определяя пока предмета философии, мы пришли к определенному выводу: если даже согласиться с положением, что все области действительности распределены между специальными науками, все же остаются проблемы, которые не решаются этими науками; эти проблемы ставятся и решаются не в частных, специальных науках, а в особой, именно — философской науке. Причем, интереснее всего то обстоятельство, что специальные науки уже предполагают то пли иное решение этих проблем.

3. До сих пор наше рассуждение исходило из предположения, что вся действительность распределена между специальными науками; и несмотря на это оказалось, что существует ряд проблем, выходящих за их пределы, вопросы, относящиеся к философской науке. Это обстоятельство указывает на то, что существует определенный предмет, который специальными науками не изучается и исследование которого приводит нас к вышеуказанным проблемам.

Положение о том, что вся действительность распределена между специальными науками, не учитывает существования факта науки, вернее факта познания.

Факт познания, факт науки тоже является частью действительности: наука, познание обладает реальностью, оно существует. Существуют не только физические, химические, органические, социальные явления, но существуют также науки об этих процессах. Мы не касаемся вопроса о форме существования этих процессов и их познания. Нас интересует факт существования знания вообще и, в частности, научного знания.

Познание представляет собой особый предмет познания; специальные науки, распределив между собой действительность и исследуя ее определенные области, вовсе не касаются самого процесса познания: физика, изучая физические процессы, закономерности этих процессов, вовсе не изучает процесс познания физических явлений. Познание, процесс познания — особый предмет познания, предмет, существенно отличающийся от предметов специальных наук. Каждая наука изучает определенную область действительности, определенный предмет или класс предметов, и эти области отличны в каждой науке, но каждая наука осуществляет процесс познания, общая закономерность которого одна во всех науках. Уже одно это обстоятельство указывает на то, что наука о познании не является частной, специальной наукой.

Таким образом, обсуждение поставленной проблемы привело нас пока к двум выводам: 1) специальные науки применяют определенные понятия-категории, которые не являются предметом их исследования; они предполагают их уже разработанными; специальные науки заимствуют их из той или иной философской системы. Постольку существуют проблемы, выходящие за пределы специальных наук, проблемы, которые изучаются философией; 2) существует предмет, который не изучается ни одной частной, специальной наукой; этот предмет — само познание, и оно изучается философией. Что такое познание, возможно ли познание действительности, что такое истина, каков характер истины, каков путь познания, в чем заключается характер истины — таковы вопросы философской науки, которая известна под именем теории познания, или гносеологии (эпистемологии).

Эти два вывода связаны друг с другом. Здесь мы не разберем подробно этот вопрос. Можно лишь заметить, что в системе марксистско-ленинской теории познания показано следующее; категории, отражающие основные связи действительности в их общей форме, являются ступенями в развитии познания действительности.

Классики марксизма-ленинизма часто указывали на эту сторону предмета философии, когда хотели подчеркнуть, что познание представляет собой не предмет какой-либо частной, специальной науки, а является предметом философии. «Диалектика и есть теория познания (Гегеля и) марксизма: вот на какую «сторону» дела (это не «сторона» дела, а суть дела) не обратил внимания Плеханов, не говоря уже о других марксистах», — писал В. И. Ленин {В. И. Ленин, Философские тетради, М., 1947, стр. 329}. В другом месте В. И. Ленин говорит о том, что диалектика включает в себя теорию познания.

Энгельс в «Анти-Дюринге», противопоставляя современный материализм, который является диалектическим, старой философии, указывает, что из всей прежней философии cамостоятельное значение сохраняет лишь наука о мышлении и его законах, т. е. формальная логика и диалектика.

Но было бы, конечно, ошибкой понимать эти высказывания классиков марксизма-ленинизма в том смысле, что они считают познание единственным предметом философии и поэтому сводят философию к теории познания.

Конечно, можно подобрать отдельные высказывания классиков марксизма-ленинизма — не указывая других их высказываний —таким образом, что читателя возникнет впечатление, что предмет философии — только познание, и философия всецело сводится к теории познания. Приведенные нами высказывания классиков марксизма-ленинизма доказывают пока что только следующее положение: познание — предмет философии, диалектики, но вовсе не доказывают того, что предметом философии является только познание. Уже одно то обстоятельство, что В. И. Ленин включает теорию познания в диалектику, ясно показывает, что марксистско-ленинская философия не ограничивается теорией познания; теория познания — лишь часть философии. {Ниже мы сравнительно много внимания уделяем проблеме познания, так как в буржуазной философии часто всю философию сводят к теории познания. Доказательство ошибочности этого заставляет нас обратить внимание на проблему познания.}

Эта же мысль высказана Энгельсом: известно указание Энгельса, что вопрос о познании представляет собой вторую сторону основного вопроса философии.

4. Познание, по своей сущности, предполагает два момента: познающий субъект и познаваемый объект. Какую бы точку зрения ни защищал философ, — материалистическую или идеалистическую, — он должен признать, что познанию противостоит предмет познания. Что’ он подразумевает под предметом познания — материальный мир или духовную субстанцию, вещи или ощущения, — в данном случае этот вопрос пока остается вне нашего внимания.

То же самое остается в силе в случае агностицизма: познающему субъекту противостоит предмет познания, о котором утверждается, что он непознаваем. Вне признания предмета познания агностицизм был бы не только ошибочной теорией, но и вовсе бессмысленной: отрицание возможности познания чего утверждалось бы в таком случае?

Цель познания — создать истинную картину предмета познания. Истина обладает объективным характером: объективность истины вытекает из самой сущности понятия истина. Субъективная истина — это contradictio in adjecto, это противоречивое понятие. Неудивительно поэтому, что даже те философы, которые стоят на точке зрения субъективизма, но признают факт науки, возможность познания, стараются так или иначе обосновать объективный характер истины, пытаются указать различие между субъективным и объективным. В противном случае факт существования объективного характера знания, «общезначимый», необходимый характер знания, истины остается необъяснимым.

Что придает нашему знанию объективный, необходимый, «общезначимый» характер? Общая, тождественная структура, закономерность человеческого сознания, — отвечает Кант. Но чем обусловлена эта тождественная структура человеческого сознания, которая создает знание объективного характера, объективную картину мира, предмета познания? Обусловлена ли она самой объективной действительностью, предметом познания, независимым от познающего субъекта? Нет, она, эта структура, самобытна, она не зависит от объекта, т. е. сплошь субъективна.

Она такова, но могла быть совершенно иной, т. е. она совершенно случайна!

И, конечно, случайной структурой человеческого сознания нельзя объяснить необходимого, объективного характера знания. Оно является необходимым для нас, людей, так как наше сознание случайно обладает такой структурой. Будь эта структура иной, картина мира, предмета познания была бы иной. Картина мира, предмета познания представляет собой не подлинную картину мира, а картину человеческого сознания. {Конечно, здесь нет речи о том, что структура сознания правильно познана кантианством.}

Объективность знания, истины нельзя объяснить субъективным, случайным строением человеческого сознания.

Мы говорим, что существуют определенные законы природы, например, закон тяготения, закон сохранения энергии и др. Мы познали эти законы, т. е. наша мысль об этих законах истинна, так как она выражает, отражает их. Они — законы природы не потому, что они так представляются нам, не потому, что сознание, подчиненное своей собственной, независимой от объективной действительности, закономерности, принуждено так мыслить, а потому, что они существуют независимо от сознания, от познающего субъекта и обусловливают познающее сознание мыслить так, а не иначе. Таким образом, законы природы или на самом деле законы природы, т. е. действительны за пределами познающего субъекта, или они вовсе не законы природы.

Познание природы превращается в абсурдное понятие, если познание замыкается кругом представлений познающего субъекта, не выходящего за пределы этих представлений, не относящего эти представления к независимо от него объективно существующей действительности.

Большинство представителей современной буржуазной философии считают выход за пределы сознания, за пределы познающего субъекта к объективно существующей действительности — при построении теории познания — метафизикой. Проблема объективной действительности объявляется ложно поставленной проблемой. Но уже на примере Канта видно, что теория познания, — цель и задачи которой — объяснить факт познания, — исходя лишь из сознания познающего субъекта вне его отношения к объективной реальности, не в состоянии объяснить факт познания.

Краткое критическое рассмотрение гносеологических теорий данного вида будет служить иллюстрацией нашего положения.

а) Резче и откровеннее, чем в других теориях, эта точка зрения выражена в фикционализме Файхингера. Файхингер не отрицает ни существования объективной реальности, ни того, что истина (истинное познание) отражает эту реальность. Но все дело в том, что такой истины, такого познания не существует.

То, что мы называем знанием, обладает лишь биологической ценностью, но вовсе не значением истинности (Wahrheitswert). Единственно, что дано познающему субъекту — это ощущения; мышление создает фикции, с помощью которых масса ощущений приводится в порядок. Этим фикциям, конечно, ничего не соответствует в объективной действительности, но мы их рассматриваем как если бы (als ob) они на самом деле существовали объективно и с их помощью преодолеваем хаос ощущений. Они не истинны, они лишь удобны· Эти удобные для упорядочения фикции мы считаем истинами.

Таким образом, оказывается следующее: действительность непознаваема; истина, которая по своей сущности должна отображать действительность, недоступна познающему субъекту. Поэтому субъект создает фикции — вспомогательные средства, — удобные для упорядочения ощущений. Мы заранее знаем, что эти фикции не истинны, т. е. не отражают объективную реальность, но называем, считаем их истинными. Т. е. истина в таком понимании — это удобная для упорядочения ощущений ложь.

Выключив совершенно объективную реальность и отношение к ней познающего субъекта из процесса познания, превратив истину в фикцию, т. е. в удобную для преодоления хаоса ощущений ложь, Файхингер, конечно, не мог объяснить подлинного смысла объективного характера знания, необходимости и «общезначимости» истины.

б) В аналогичное положение попадает прагматизм, отождествляющий понятие истинности с понятием полезности. Считая объективную действительность «темным», «бессмысленным» понятием и, таким образом, выключив ее совершенно, прагматизм — в лице Джемса — признает существующим только «поток ощущений», навязанный познающему субъекту. Из этого «потока ощущений» струится действительность — знание, положения которой истинны в том случае, если они «работают на нас», полезны нам.

Идеи, суждения сами по себе не истинны и не ложны: истинность или ложность «случается» с ними, смотря по тому, полезны они мне или нет в данный момент моей жизни.

Конечно, истина может быть полезной, так как она, отражая действительность, помогает нам в преобразовании действительности; но прагматизм не хочет замечать, что категория полезности не является существенным признаком истины. Истина полезна, но не все, что полезно, истинно. Поэтому нельзя сводить истинность к полезности.

Оставляя подробную критику прагматизма в стороне, поставим вопрос: смог ли прагматизм объяснить объективный характер знания? Смысл прагматизма, по которому нужно признавать идею, положение не потому, что они отражают объективную действительность, — которая в конечном счете придает им характер объективной истины, — а потому, что они полезны, совершенно исключает возможность научного знания. Абсурдно говорить об объективности знания, не признавая ничего объективного! Оградив сознание от объективной реальности, замкнув его в самом себе, можно построить лишь иллюзорный мир и иллюзорное «знание», а не подлинное научное знание.

Вне проблемы объективной реальности нельзя объяснить знание, обладающее объективным характером.

в) Принципиально в таком же положении и конвенционалистская теория познания.

Считая вопрос о существовании объективной реальности, обусловливающей объективный характер знания, ложно поставленным, метафизическим вопросом, конвенционалистская теория познания считает исходные принципы научного знания условными, принятыми по соглашению принципами. Исходя из этих принципов, научное знание строит картину мира. Каковой будет эта картина мира, можно понять по одному рассуждению Б. Рассела. Оно относится, правда, к определенной области знания — математике, но принцип конвенционализма относится к научному познанию вообще.

Рассуждение касается простой истины, а именно, что 2+2=4. Математическое познание, пишет Рассел, получено не путем опыта, индукции, и причина того, что мы верим, что 2+2=4, не та, что мы часто находили в наблюдении, что одна пара и другая пара вместе составляют четверку (quartet). В этом смысле математическое познание не эмпирическое. Но это также не априорное знание о мире. Это просто словесное знание: «3» значит «2+1» и «4» значит «3+1». Отсюда следует, что «4» значит то же самое, что и «2+ 2» (хотя доказательство этого последнего положения длинное). Математическое знание перестает быть таинственным: оно совершенно такой же природы, как «большая истина» о том, что «в ядре три фута» {В. Russell, History of Western philosophy, стр. 860}.

Принципиально таково же рассуждение L. Rougier, утверждающего, что логические законы суть лишь соглашения, с помощью которых мы определяем, что нужно считать истиной. Так, например, закон исключенною третьего имеет не больше значения, чем десятичная система счета: он не более необходим, чем положение, что после 99 первое целое число трехзначное.

Положение «2+2=4» истинно, оказывается, не потому, что в действительности «одна пара» и еще «одна пара» вместе составляет четыре, а потому, что мы условились называть «1+2» словом «три» и т. д. Конечно, тут нет речи о том, что мы согласились называть определенное число словом «три» или «четыре», мы могли «согласиться» называть его другим словом. И на самом деле, на разных языках это число называется разно. Конечно, Рассел имеет в виду не это. Утверждение Рассела касается следующего: мы договорились считать, что «1+2=3».

Мы договорились считать, что в ярде три фута, т. е. ярд разделили на три равные части и каждую часть назвали футом или, правильнее, договорились считать три отрезка, каждый равный ступне человека, ярдом. Мы договорились вести счет по десятичной системе, по которой после 99 первое целое число обозначается тремя цифрами: 100. Но мы могли вести счет по двоичной или какой-либо иной системе, ни малейшей объективности нет в этом соглашении, это только вопрос удобства. Будем ли мы обозначать температуру кипения воды 80°, 100° или 212°, зависит от нашего соглашения и ничего объективного тут нет.

Если знание основано на таких условных соглашениях, то ясно, что такое знание не обладает объективным, необходимым характером, т. е. не представляет собой подлинного знания, дающего картину настоящей действительности; оно создает произвольную картину, основанную на произвольных принципах, установленных тем или иным ученым или группой ученых, по их усмотрению, а так как таких условных принципов может быть несколько, — ведь они просто «словесное значение», они просто приняты по условному соглашению, — то может быть несколько «картин мира», отличных друг от друга, все они будут равноправны, все они могут претендовать на значение научного знания, но ни одна из них не будет истинной картиной мира, так как мир действительных вещей остается за пределами такого «знания».

5. Проблема познания по своей сущности есть проблема объективного знания. За исключением откровенного и последовательного агностицизма, — например, юмовского типа, отрицающего откровенно факт знания, факт науки, — философы, признающие так или иначе факт знания, факт науки, — например, Кант, Мах, Рассел, Карнап и др., — не могут обойти проблему объективного и поэтому необходимого характера знания. Отрицать объективный характер знания — это значит отрицать знание, отрицать науку, так как отрицание объективного характера знания означает установление полнейшего произвола в науке: каждый может иметь свое мнение, каждый прав со своей точки зрения, нет ничего необходимого, или как говорят философы, нет ничего «общезначимого» в науке.

И поэтому философы, признающие факт знания, так или иначе стараются найти принцип, придающий знанию объективный характер. Будет ли это «трансцендентальное сознание» Канта, принуждающее мыслить всякого обладающего человеческим сознанием определенным образом, или «принцип наименьшей траты сил» Авенариуса, или «социально организованный опыт» Богданова, или конвенция считать определенные исходные пункты условными, удобными для приведения в систему, в порядок явления — восприятия — все они задуманы с целью оправдать объективный характер знания, характер, который отличит знание от иллюзий, галлюцинаций и т. п.

На нескольких примерах, рассмотренных нами кратко, мы убедились, что объективность знания, объективность истины нельзя объяснить и обосновать вне признания того, что определяющей характер этой объективности является объективная действительность, существующая независимо от сознания, от познающего субъекта.

Мы уже указывали, что по утверждению большинства буржуазных философов, примыкающих к разнообразным видам позитивизма, вопрос о существовании объективной реальности объявляется метафизическим. Конечно, они, как нормальные люди со здравым смыслом, живущие на земле и создающие определенные теории, не отрицают существования вне их сознания объективной реальности. Они, как и Д. Юм, могут сказать, что только сумасшедший может сомневаться в существовании объективной действительности. Проблема тут чисто гносеологическая: познающему субъекту даны только ощущения, восприятия, а не предметы объективной реальности: мы не можем «выскочить» из круга этих ощущений и восприятий и достигнуть вещей объективного мира. И поэтому нам остается только строить знание из этого данного материала. Проблема того, что’ находится за этим данным, — метафизическая проблема. И вот начинается попытка объяснения, каким образом построенное из этого данного, — которое представляет собой в сущности нечто субъективное, — знание науки обладает объективным характером.

Многие философы не распространяются на эту тему, с их точки зрения это нечто само собой разумеющееся.

Другие специально подчеркивают это обстоятельство. Так, например, Риккерт подробно объясняет это обстоятельство. Ставить проблему о действительности в форме «действительно ли она существует» (ob sie wirklich existiert) не имеет смысла. В ее существовании философия не должна больше сомневаться {Н. Rickert, D. Gegenstand. d. Erkenntnis, 3. Aufl., 1915, стр. 6}. Но она не занимается ею.

Другой пример — это «естественная установка» Гуссерля: «Я нахожу себя в окружении вещей и явлений, среди которых находятся и такие существа, как я («сочеловеки») и т.д. Но философия выключает их, эллиминирует, «заключает их в скобки» и изучает то, что остается за скобками («чистое сознание»)».

Положение, характерное для идеалистической гносеологии, заключается в том, что она замыкает познающего субъекта в круг собственных, личных переживаний, в частности ощущений и восприятий. Исходя из этого обстоятельства, она или прямо и откровенно отрицает возможность познания, или, признав факт познания, факт науки, тщетно пытается найти принцип, объясняющий объективный характер знания.

Поучительный пример тщетности такой попытки представляет собой теория неокантианца Риккерта. Риккерт понимает, что объективность знания может быть обоснована лишь чем-то объективным, независимым от познающего субъекта.

Вопрос, пишет Риккерт, заключается в следующем: что представляет собой независимый от субъекта предмет познания, или, что то же самое, откуда получает познание объективность. Предмет познания, по Риккерту, должен быть трансцендентным по отношению к познающему субъекту и от него и получает познание свой объективный характер.

Так как в процессе познания мы имеем дело с двумя моментами, а именно с познающим субъектом и познаваемым объектом, то теория познания может строиться двумя путями: можно начинать с познания предмета или с предмета познания, т. е. или с субъекта или с объекта. Первым путем Риккерт шел в первом издании «Предмета знания»; в последующих изданиях этой работы он рассматривает оба пути один за другим. Первый путь, как указывает сам Риккерт в последующих изданиях (3-е и дальнейшие), оказался несостоятельным. Исходя из сознания, нельзя достигнуть объективного, трансцендентного предмета, который может оправдать объективность знания. Установив несостоятельность этого пути, но оставляя его в силе как односторонний, Риккерт указывает на второй путь, который должен дополнить первый, именно путь от предмета, трансцендентного к сознанию. Но оказывается, по Риккерту, что этот путь тоже несостоятельный: от объективного, трансцендентного нет пути к сознанию, он также является односторонним.

Одновременное признание двух несостоятельных путей, как дополняющих друг друга, делу не помогает: если от субъекта нет пути к объекту и если от объекта также нет пути к субъекту, то признание таких двух путей никоим образом не может оправдать процесс познания.

Риккерт оторвал субъект от объекта: он не видит их связи в процессе познания. Субъект познания — «чистый» субъект, «гносеологический» субъект, отрешенный, всецело оторванный от объекта («трансцендентного»), и поэтому путь от него к объекту познания также закрыт, как от предмета знания к субъекту.

Риккерт сам чувствует этот разрыв между субъектом и объектом. Он полагает, что в познании они связаны, но рефлексия над познанием, т. е. в процессе исследования самого знания рефлексия разрывает их и потому мы оказываемся перед неразрешимой проблемой их соединения. Это, думает Риккерт, аналогично психофизической проблеме: психическое и физическое непосредственно связаны, но исследование этой проблемы разрывает их связь и нам приходится решать неразрешимую задачу их соединения.

Это вроде «детского рая» (Kinderparadies): дети счастливы («счастливое детство», — говорим мы), не зная, что они счастливы, мы знаем об их счастье, не ощущая уже этого счастья.

В данном случае нас не интересует вопрос, как понимает Риккерт предмет познания как нечто трансцендентное сознанию, т. е. нечто независимое от сознания, которое может обеспечить знанию объективный характер {Риккерт старается доказать, что предмет познания, обусловливающий объективный характер познания, — ценность (Wert), субъективно переживаемая как долженствование (sollen)}. Проблема сама по себе поставлена правильно: проблему познания нельзя решить правильно, не выходя за пределы сознания; должно существовать нечто независимое от сознания, обусловливающее познание, его объективный характер.

Выход за пределы сознания для объяснения процесса познания большинство современных буржуазных философов называет метафизикой. Но без такой «метафизики», т. е. без выхода за пределы сознания и объективно существующей действительности, оправдать знание, науку невозможно.

Мы указали, что пример Риккерта поучителен: правильно поставив проблему, а именно, что вне объективного, независимого от сознания предмета познание не будет иметь объективного, предметного характера, при решении вопроса Риккерт в сущности встал на старую, субъективистскую позицию. Оторвав в процессе познания субъект от объекта, он в «чистом» сознании ищет пути к объекту, а потом от оторванного в процессе познания объекта от субъекта — пути к субъекту.

6. Связь субъекта и объекта, а посему и объективный характер знания не смогли объяснить ни домарксовская, ни современная буржуазная философия. Классики марксизма впервые ввели в теорию познания принцип практики и этим принципиально разрешили поставленный выше вопрос. В тезисах о философии Фейербаха Маркс писал: «Главный недостаток всего предшествующего материализма — включая и фейербаховский, — заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, «практика» {К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения, Μ., т. ΙΙ стр. 383}.

Практика — это производственная деятельность людей, в процессе которой субъект связывается с объектом. Связь субъекта и объекта обусловлена, осуществлена в практической, производственной деятельности людей. Эта связь уже дана, уже существует до того, пока люди поставили бы вопрос об этой связи. Отрывая знание от практической деятельности людей и тем самым субъект от объекта, философы ставят вопрос об их связи в познании, — это в лучшем случае, в худшем случае же совершенно отбрасывают объект и тщетно пытаются их связать.

Выход за пределы сознания уже осуществлен и каждый раз осуществляется в практической, производственной деятельности людей, которая обусловливает процесс познания, его объективный характер.

Современный позитивизм, отрицая возможность «метафизики», т. е. отрицая в теории познания правомерность постановки вопроса о существовании независимой от сознания реальности, делает ту же ошибку, какую делал субъективизм во всех своих проявлениях: замыкая сознание в самом себе и ограничивая его кругом переживаний, ощущений и восприятий, конечно, никак нельзя чисто логическим путем достигнуть объективной реальности. Никакими чисто логическими рассуждениями нельзя ни доказать, ни опровергнуть положение о существовании объективной реальности.

Одним из основных открытий классиков марксизма, которое качественно отличает марксистскую философию от всех философских направлений, является положение, что существование объективной реальности, независимой от сознания, — причем не вообще объективной реальности, а именно материальной действительности, — доказывается не чисто теоретическим путем, не логическими рассуждениями, а практикой, производственной деятельностью людей.

Эта материальная действительность, существующая независимо от сознания, познающего субъекта, представляет собой исходный пункт марксистско-ленинской философии и объективный характер знания обусловлен отношением знания именно к этой действительности. Проблема познания перерастает в более общую и основную проблему — проблему отношения мышления и бытия, природы и сознания.

Без решения этой проблемы нельзя решить и проблему познания; таким образом, познание, как предмет философии, представляет собой только одну сторону общего предмета философии, и теория познания, как философская наука, представляет собой только одну часть философии. Об этом и говорит Энгельс в работе о Фейербахе: «Великим основный вопросом всякой, а особенно новейшей философии является вопрос об отношении мышления к бытию» {Ф. Энгельс, Л. Фейербах, 1931, стр. 44}. Что чему предшествует, что чем обусловлено, мышление бытием, духовное материальным или, наоборот, бытие мышлением, материальное духовным? Первое решение идеалистическое, второе — материалистическое. «Ничего другого и не заключают в себе выражения: идеализм и материализм, взятые в их первоначальном смысле» {Там же, стр. 45}.

«Но вопрос об отношении мышления к бытию имеет еще и другую сторону: как относятся к окружающему нас миру наши мысли о нем? В состоянии ли наше мышление познать действительный мир? Могут ли наши представления и понятия о действительном мире быть верными его отражениями?» {Там же, стр. 45—46}.

Таким образом, по словам Энгельса, проблема познания является проблемой философии, но представляет собой другую сторону основного вопроса философии.

7. Итак, мы пришли опять к проблеме объективной действительности, о которой было сказано, что все ее области распределены между частными, специальными науками. На вопрос, что же останется на долю философии, мы дали предварительный ответ: остается все же один предмет, который выходит за пределы исследований специальных наук, и этот предмет представляет собой знание, процесс познания. Но оказалось, что исследование знания, теории познания требует для своего построения выхода за пределы сознания, к объективной, независимой от сознания действительности. Теория познания — часть философии, которая, включая ее, сама является учением о действительности. Но если действительность распределена между науками, то не является ли философия, как наука о всей действительности, суммой частных, специальных наук?

Нечто подобное такому пониманию философии часто встречается в истории философии. Так, Оствальд определял философию как «выводное выражение» (zusammenfassende Ausdruck) наук {Оstwаld, Abhandlungen, стр. 264—265}. Вундт видел задачу философии в том, что она должна придать систематический порядок общему знанию, заключающемуся в науках {Wundt, Einheit. in d. Philos., стр. 16}.

То, что философия должна опираться на знание, достигнутое в науках, не подлежит сомнению, но удовлетвориться изложением общих положений, почерпнутых из специальных наук, она не может, так как это будет повторением тех положений, которые уже изложены в специальных науках: такая философия окажется совершенно излишней.

Утверждать, что философия придает систематический порядок общему знанию, заключающемуся в науках, значит свести философию к своего рода «каталогизации» положений наук, причем философия не дает и не может дать никакого нового знания.

Марксизм-ленинизм дает принципиально отличное от него понимание предмета философии.

Марксизм-ленинизм исходит из признания существования объективной материальной реальности, подтвержденного практической, производственной деятельностью людей, деятельностью, направленной на изменение этой действительности, с целью удовлетворить свои потребности.

Действительность многообразна, многокачественна; многообразные явления связаны друг с другом, обусловливают друг друга. Эта связь и обусловленность явлений указывает на единство действительности. Возникает вопрос об источнике, о сущности этого единства, связывающей все многообразие действительности в единое целое.

Так ставили вопрос греческие философы, так ставили вопрос классики новой философии. И без решения этого вопроса нельзя решить и проблему познания.

То или иное решение гносеологического вопроса логически, в конечном счете, зависит от того или иного решения вопроса о сущности действительности, которая представляет собой основу единства действительности.

Если единство действительности заключается в ее идеальности, духовности, в конечном счете, в сознании, то сознание строит знание, картину действительности и даже саму действительность — из самого себя; если же единство действительности заключается в ее материальности, тогда сознание создает картину действительности, отражая ее.

С точки зрения. марксистско-ленинской философии единство мира в его материальности; материя и разнообразные формы движения, переходящие друг в друга, — вот что составляет основу как единства, так и многообразия реальной действительности.

Здесь мы имеем дело с двумя моментами: 1) с многообразием явлений действительности и 2) единством действительности. Многообразие действительности обусловлено формами движения материи. Эти специфические формы движения материи являются предметом определенных частных, специальных наук, которые открывают законы этих специфических форм движения.

Но как бы ни отличались друг от друга разнообразные формы движения материи, все они представляют собой формы движения материи, и поэтому они должны обладать общим, существенным для всех форм характерам. Это общее, существенное для всех форм движения материи, не изучается ни одной специальной наукой, поскольку каждая из них имеет своим предметом определенную специфическую форму движения материи или совокупность родственных форм, ил И еще какую-либо определенную сторону данной формы.

Поэтому Энгельс определял философию как диалектику, которая представляет собой науку о наиобщих законах движения природы, общества и мышления, т. е. всей действительности.

Легко можно показать, что философия, имеющая своим предметом наиобщие законы движения и развития природы, общества и мышления, т. е. всей действительности и ее познания, представляет собой мировоззрение и методологию как научного знания, так и практической деятельности.

Но рассмотрение этих вопросов касается уже не предмета философии, а ее характера, и поэтому выходит за пределы данной статьи.

КОНЕЦ