Эвальд Ильенков. Адское пламя и огонь мысли (1968)
⏳ Среднее время чтения: 14 минут.
«Московский комсомолец», 14 июня 1968.
В ответ на одну из статей кандидата философских наук Э. Ильенкова пришло письмо от священника, который назвался отцом Георгием. Его не устраивала позиция автора статьи.
Открытое письмо Э. Ильенкова отцу Георгию мы публикуем.
Здравствуйте, Георгий!
Вы не первый раз пишете мне, и я чувствую себя обязанным Вам ответить. Но поскольку Вы каждый раз забываете указать свой адрес, то отвечать приходится через газету.
Спор, который Вы снова и снова затеваете в своих письмах, принципиальный, идейный. Вас возмущает мой призыв руководствоваться в жизни научным мышлением, призыв думать над жизнью, размышлять о ней в духе принципов научно-материалистической философии, диалектики. Вот и опять я получил от Вас послание, в котором Вы грозите мне адским пламенем.
«Эта предложенная дорожка — не настоящая дорога. Она — тупик! Путь по нему — конечный!» — восклицаете Вы. Есть только один выход из трудностей жизни, «один-единственный, — данный Всевышним в Завете Его!».
«Ведь только истинное религиозное учение отвечает на все существенные вопросы жизни: зачем живет человек на этой земле, как ему нужно жить и что его ожидает в будущем после смерти. Немногие могут это постигнуть, а еще меньше могут идти этой истинной дорогой, выдерживая все выпадающие испытания, ибо Богу нужны только избранные праведники, как сказал Бог пророку Ездре (около 2500 лет назад):
"А ты заботься о себе и подобным тебе ищи славы.
Ибо вам открыт рай, насаждено древо жизни, предназначено будущее время, готово изобилие, построен город, приготовлен покой, совершенная благость и совершенная премудрость...
Не старайся более испытывать о множестве погибающих.
Ибо они, получив свободу, презрели Всевышнего, пренебрегли закон Его и оставили пути Его.
А еще и праведных Его попрали"» (Библия, 3-я книга Ездры, 51‑58).
Я очень благодарен Вам за то, что Вы столь кратко, ясно и откровенно высказали суть своей философии. Когда я писал статью в газету, то не мог за недостатком места критически разбирать ту философию, которая, как и религия, «зорко подстерегает человека в минуты горя, в годину несчастья, в час, нежданно грянувшей беды», чтобы, лицемерно прикинувшись доброй утешительницей, хищно впиться своими когтями в удрученную неудачами голову и окончательно погубить ее.
Ну что же, давайте разберемся, кто из нас прав.
Неужели Вы сами не почувствовали, какая высокомерная и равнодушная к людям «философия» глаголет тут Вашими устами? Неужели Вы сами не поняли еще бесчеловечности и жестокости этой философии — философии «избранного меньшинства»?
Ведь если выражаться проще, а не выспренним стилем Ветхого Завета, то слова Ваши означают: Я, Георгий, принадлежу к числу избранных, а на большинство рода человеческого мне плевать. Пускай оно горит в огне. А мы, немногие избранные, будем беспечно наслаждаться вечным блаженством.
А для нас — для «множества погибающих» — уже вечный костер разожжен под котлами, в которых нас будут варить. Да, «доброты» у вашего «всевышнего» хоть отбавляй.
Ведь из Ветхого Завета, на текст которого Вы неосторожно сослались, иного образа Бога и не вычитаешь. Это обстоятельство давным-давно уже заметили писатели, весьма далекие от науки и от материалистической философии, — авторы Нового Завета. Те самые «Матфей», «Лука», «Иоанн» и «Марк», которые две тысячи лет назад попытались чуточку исправить изображение «бога», — нарисовать его несколько более человечным и не таким уж откровенно-жестоким, капризным и мстительным, каким он являлся в видениях «пророку Ездре», — этому философу «избранного народа» и другим поэтам — певцам национального эгоизма...
Или Вы не слышали о том, что ортодоксальные (т.е. правоверные) последователи Ветхого Завета увидели в сочинениях евангелистов ужасную ересь, покушение на самые сокровенные святыни своей веры и обвинили их во грехе ревизионизма? А те в свою очередь обзывали правоверных слепыми и косными догматиками, тупыми настолько, что они не смогли узнать своего собственного Бога, когда тот рискнул явиться к ним в образе «Сына Человеческого», и потому распяли его как самозванца? Об этом «противоречии» Вы знаете?
Мне кажется, Вы о нем попросту не подозреваете, и потому не думая («ничтоже сумняшеся», выражаясь милым Вам языком) цитируете и пророка Ездру, и евангелиста Матфея, наивно полагая, будто эти писатели вещают одно и то же – единое и непротиворечивое «истинное вероучение»...
Я не знаю, как Вы лично решаете это противоречие — кому из двух Вы отдали свое предпочтение и какому именно портрету «бога» Вы молитесь. Но вам-то, поклоннику религиозного культа, об этих тонких различиях знать не мешало бы.
Моя позиция действительно связана, с категорическим отрицанием любого «бога». Любой «бог» плох по сравнению с реальным человеком, вооруженным наукой, научным мировоззрением. С тем реальным человеком, который, опираясь на силу научного знания, строит реальные города, добивается реальным трудом реального изобилия, борется за реальный мир и покой и вообще творит чудеса, которые и не снились пророку Ездре и евангелисту Матфею.
Вот об этом-то у нас с Вами и идет спор. На что уповать человеку – на силу научного мышления или же на слепую веру в божественный авторитет?
Да, научное мышление отвергает «бога». Ибо взгляд, воззрение, возвещаемые от имени любого бога, учат одному и тому же: слепо верь Верховному Управителю, верь слепо и самозабвенно, не мудрствуя лукаво, ибо всякое «мудрствование» ведет во грех, в геенну огненную. И эта вера принципиально исключает научно-критическое мышление. Мышление действительно несовместимо с культом бога.
К чему приводит на практике то мировоззрение, в цепкие лапы которого Вы имели несчастье попасть, — я рассказывать не буду. Известно хорошо, что атомную бомбу повелел бросить на Хиросиму весьма набожный президент, а вьетнамских детей обливают горящим напалмом как раз во имя божие, во имя «отпора безбожному коммунизму». Вера в «бога» еще никого и нигде не спасла от «гнева божия», — он ввергает в ад здесь, на этой земле, и правых, и виноватых, не разбирая, кто в него верит, кто нет. А против «гнева божия» роптать ведь не полагается. Так ведь, кажется, повелевает думать Ваша «философия», смиренный Георгий?
А я принадлежу к числу материалистов и потому вижу подлинную причину всех бед и несчастий, вот уже тысячи лет обрушивающихся на головы ни в чем не повинных людей, совсем в другом. Я вижу эту причину в том реальном строе жизни, который на языке науки называется «классовым строем», «миром частной собственности». Как человек науки я и пониманию, что люди вынуждены будут рано или поздно весь этот мир «разрушить до основания», чтобы на развалинах его построить новый мир, где не будет «избранных», вкушающих блаженство за чужой счет, за счет эксплуатации чужого труда, чужих рук и чужих мозгов.
И, уж простите меня за грубость (ибо относится эта грубость не к Вам лично, а исключительно к той лицемерной и бесчеловечной «философии», в когти которой Вы имели несчастье попасть), но эта, Вами проповедуемая «философия» годится только для двух категорий вполне земных людей: либо для эгоиста-тунеядца, привыкшего вкушать блаженство за чужой счет, либо для наивного, недалекого человека или вконец забитого, сломанного и морально подавленного раба, который безропотно сносит все издевательства и страдания, выпадающие на его долю, примиряясь со своей незавидной судьбой на том основании, что она «от бога».
А моя философия, которая Вас не устраивает, пригодна для практического использования только такому человеку, который умеет и любит использовать свою голову и свои руки для умно организованного и дружного труда здесь, на земле, во имя счастья того самого «большинства», которое Вашей философией осуждается на вечные муки, на безрадостный труд ради блаженства «немногих избранных».
Ибо давно сказано: каков человек — такую и философию он себе выбирает.
Я-то со своей стороны убежден, что Ваша «философия» способна увлечь за собою только «немногих избранных». За большинство молодежи я совершенно спокоен – она за Вами не потянется. Однако и «немногих» жаль. Тоже ведь люди, хоть и «избранные»...
Хотел бы только заметить Вам, Георгий, что за неимением серьезных аргументов в свою пользу, Вы предпочитаете спорить не с моей философией, а стараетесь морально дискредитировать мою персону, предполагая, что я продался своей философии за деньги и за «славу», и, кроме этого, стараетесь запугать меня адскими наказаниями, пытками, смертью и вечными муками после смерти.
Должен Вам сказать, что это самый дешевый и не самый достойный прием в полемике — стращать оппонента смертью и пытками. Правда, этот прием сторонники Вашей философии попы и служители культа всегда использовали охотней, чем другие аргументы, — и он очень характерен для всей Вашей философии. Ибо в отношении логики она всегда хромала.
Да, про свою персональную кончину, про которую Вы призываете меня «не забывать», я действительно избегаю думать, стараясь находить для думания более интересные сюжеты. Согласен с Вами, рассуждения о смерти — занятие не из приятных, даже мучительное. Но поскольку Вы бросили мне перчатку, что ж, придется порассуждать и об этом.
Прежде всего факт: психически и телесно здоровые люди ни о чем не думают так мало, как о собственной неизбежной кончине и о том, что будет с ними после нее. Почему это? Потому что они — глупые и бездумные существа, как полагаете Вы? Совсем не так. А по той простой причине, что им некогда предаваться этому бесплодному и недостойному живого человека занятию, которое ровно ничего не может изменить в течении жизни.
Природа создала наш мозг — орган мышления — как орган решения жизненно-важных задач, как орган управления жизненными процессами, и поэтому, пока течет жизнь, мозг мыслит о жизни, а не о смерти. Смерть прекрасно обойдется и без его помощи или, точнее, именно там, где он будет беспомощен ей помешать.
Поэтому именно предаваться размышлениям о собственной кончине добровольно и постоянно может только человек, болезненно склонный к самоистязанию. Для живого существа смерть действительно отвратительна, нежеланна, противна — это совершенно естественно.
Где же и когда просыпается такая тяга к самоистязанию? Только там, где жизнь застопорилась, остановилась, там, где эта жизнь стеснена и скована настолько, что превратилась в тягостную повинность, и никакие усилия мысли и действия уже не могут вывести человека из психического тупика. Здесь — да, здесь тебя вполне могут одолеть фантазии и пострашнее, чем представление о собственном конце...
Это тоже психологический факт: думая об ужасе смерти, человек всегда переживает ужас своего реального бессилия перед какой-либо неодолимой для него преградой. Этот ужас бессилия и бессмысленности своей реальной жизни человек и ощущает, хорошенько этого не понимая, в превратной форме страха перед смертью.
Так не лучше ли позаботиться о том, чтобы в жизни реальных людей таких минут и дней было бы поменьше?
Кроме того, страшна ведь не «смерть» сама по себе. Как давно и глубоко верно было сказано, своей собственной смерти мы никогда не переживаем, никогда с нею не встречаемся, ибо пока есть мы — смерти нет, а когда есть смерть – нет уже нас. И это вовсе не игра слов, а точное психологическое наблюдение.
Страшна не «смерть», а связанные с нею страдания — как телесные, так и душевные. Но телесные страдания успешнее облегчит врач, а не поп. Что же касается страданий душевных, то дело обстоит сложнее, но опять-таки не столь уж безнадежно, как это кажется Вам, Георгий.
Великий Спиноза, кстати, при жизни осужденный церковью на вечные муки, умер, размышляя над увлекшей его книгой. Он перешагнул роковую грань, попросту ее не заметив, не обратив на нее внимания, так же легко и без нравственных мучений, как легко засыпаем ежедневно мы после трудного и интересно прожитого дня...
Так умирает подлинный, умный атеист, безбожник. Верующий же человек испытывает ко всему прочему еще и панический ужас перед адом. Так что религия и тут представляет собой величайшее зло. Ведь большинство-то, за исключением «немногих избранных», так или иначе в своей жизни грешили, и потому вправе ожидать на том свете страшного возмездия.
Так что не надо запугивать меня смертью и пытками, добрый Георгий. Меня все это не пугает, ибо в ад я не верю, и могу только посочувствовать Вам, если Вас лично эти муки беспокоят ежедневно и непрестанно. Это дает возможность предположить, что Ваша личная жизнь, видимо, сложилась как-то очень нескладно, неуютно, несчастливо, что она зашла в какой-то тупик — в такой безвыходный, что Вы уже ни на что, кроме «бога» и «рая», не надеетесь. Дело Ваше, но зачем же Вы стараетесь и мне, и всем другим навязать «философию», пригодную только для такой мучительной жизни? Дескать, чего это я один буду мучиться? Пускай и все другие мучаются вместе со мной... Нехорошо это, Георгий.
Даже с точки зрения христианского милосердия нехорошо.
Вы пишете мне: «Не забывайте во всяком случае, что, увлекая и соблазняя тупиковой дорожкой других, еще некрепко стоящих на ногах людей, Вы ведь совершаете страшный грех — помните слова Иисуса Христа: "Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам, но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит"» (Евангелие от Матфея, гл. 18, ст. 7).
А вам никогда не приходило в голову, что слова Вашего учителя могут обернуться и против Вас? Подумайте об этом, искренне Вам советую. Слова-то сами по себе верные, и написавший их человек был незаурядным писателем. Настолько незаурядным, что его читают вот уже две тысячи лет. И это говорит в пользу писателя, известного нам под именем (или под псевдонимом? — это наука когда-нибудь выяснит) Матфея.
Плохо не то, что его до сих пор читают. Плохо то, что попы некогда превратили это несомненно талантливое произведение древней прозы в предмет моления, в предмет слепой веры и строго-настрого запретили над его текстом думать, то есть обязали людей вроде Вас слепо верить каждому слову этого писателя, не пытаясь разобраться, где он делится верными соображениями, а где излагает простительные для его темной эпохи наивности... Вот тут-то и превращается Евангелие в орудие умерщвления живой мысли.
А думать полезно всегда и везде. В том числе и над текстом «Священного писания», памятуя, что его тоже сочинили когда-то живые люди, иногда нащупывавшие истину, иногда и чаще ошибавшиеся весьма крупно, а вовсе не «господь-бог», которого не было и тогда, как нет его и теперь. Надо думать, Георгий, хотя это и труднее, и хлопотнее, нежели отбивать лбом поклоны.