О противоречивом положении женщины и о противоречиях между полами при капитализме из книги А. Г. Харчева «Брак и семья в СССР»

⏳ Среднее время чтения: 12 минут.

Поскольку вовлечение женщин в процесс общественного производства не сопровождалось при капитализме какими-либо массовыми, общегосударственными мерами по оказанию помощи семье в воспитании детей, оно породило противоречие между производственной работой женщины и выполнением ею традиционных обязанностей в семье. Это противоречие буржуазные социологи заметили сравнительно рано, однако длительное время рекомендовали разрешать его путем возвращения замужних и имеющих детей женщин к домашнему очагу, чем немало способствовали возникновению в 60-х (XX века — прим. SH) годах неофеминистского бума. Э. Богардус писал, например:

«Замужние женщины с маленькими детьми не способны быть настоящими матерями, если они должны много времени проводить на фабрике».

По словам другого весьма авторитетного автора, Сови (Франция),

«лучезарная эмансипация слишком часто приводит женщин лишь к двойному рабству: на службе и у домашнего очага».

Однако наиболее откровенно и последовательно высказываются американские социологи Т. Парсонс и Р. Бейлз. Справедливо указывая на то, что при капитализме работающие женщины «занимают в основном самые низкие посты», они рассматривают данный факт в качестве бесспорного свидетельства «природной женской ограниченности». Поэтому, как бы женщина ни старалась, она не может стать полноценным работником на производстве и «серьезным конкурентом своего мужа как основного добытчика».

«С уверенностью, кажется, можно сказать, — заключают Парсонс и Бейлз, — что роль взрослой женщины по-прежнему ограничена в первую очередь внутренними делами семьи в качестве жены, матери и домашней хозяйки, тогда как роль взрослого мужчины связана прежде всего с деловым миром, с работой, посредством которой он выполняет обязанности кормильца и главы семьи».

Очевидно, дело все-таки не в ограниченности, а в ограничении, точнее, в дискриминации женщин, которую капитализм унаследовал от рабства и феодализма и которая вопреки начавшейся экономической эмансипации женского населения осуществляется в интересах сохранения собственнических порядков, в частности собственнической семьи. Эта дискриминация проявляется и в том, что уделом женщины являются, как правило, малоквалифицированные, низкооплачиваемые профессии, и в том, что «даже за равный труд женщинам не платят столько же, сколько мужчинам». По данным Левассера, заработная плата работающих женщин в конце XIX — начале XX в. очень редко поднималась до двух третей мужской и гораздо чаще равнялась только половине. Это соотношение в основном сохранилось и в современном буржуазном обществе. Правда, в некоторых западных странах, в том числе в 13 штатах США и в федеральном округе Колумбия, приняты законы о равной оплате труда женщин и мужчин. Подобный пункт есть и во многих договорах между профсоюзами и предпринимателями. Но, как отмечает А. Грин, такие законы и договоры не повышают существенно заработков женщины, так как большинство из них работают на «чисто женских» по своему составу предприятиях. Разумеется, нарушение провозглашаемых буржуазной демократией норм равенства и справедливости по отношению к женщинам с самого начала требовало обоснования, тем более что в эпоху, когда буржуазия боролась с феодализмом и ниспровергала его традиции, она поднимала на щит сочинения М. Ж. А. Кондорсе и Дж. С. Милля, опровергавших средневековые инсинуации относительно «природной неполноценности» женщин. Правда, эти рыцарские идеологические акции буржуазии были единичными и скоро забылись. Отзвуки их слышались лишь в философии социалистов-утопистов и русских революционных демократов. При этом они осознавали, что в условиях экономического бессилия, политического и юридического неравноправия и идеологического унижения женщины не могли тягаться с мужчинами ни в одной области общественной деятельности. У мужчин, писал Д. И. Писарев,

«личность сложится так или иначе, а у женщины в большей части случаев и этого не бывает. Мужчину жизнь вертит и колышет круче, но женщину она давит сильнее. Для того чтобы одна женщина выделилась своим образом жизни из тысячеголовой массы необозначившихся индивидуумов, необходимо соблюдение нескольких условий, которые в нашем обществе, при теперешнем складе воспитания и понятий, встречаются чрезвычайно редко».

Русская революционная демократия, как и марксизм, страстно утверждала право женщин на полное равенство с мужчинами во всех сферах жизнедеятельности.

«Конечно,- писал Н. Г. Чернышевский,- между мужчиною и женщиною должна быть некоторая природная разница в организации ума и характера, как есть разница в организации тела; мы говорим только, что это умственное природное различие между полами ничтожно в сравнении с тем влиянием, которое оказывают на развитие особенностей женского ума и характера влияние воспитания, общественных преданий и требований, и различия в семейном и общественном положении... Что же касается до мнения, будто бы женщина не только различается от мужчины по направлению ума, но и ниже мужчины по уму, оно давно отвергнуто, как самохвальство грубых времен, когда достоинство человека измерялось физической силою».

Эта теоретическая позиция вполне согласуется с научными данными и все больше подтверждается историческим опытом человечества. Однако она не отвечала утилитарно-практическим потребностям буржуазии, заинтересованной в том, чтобы женский труд был максимально дешевым и женщины не требовали больше того, что им уготовано в соответствии с капиталистической иерархией социальных групп. В период расцвета буржуазного общества практически возродилась, хотя и в новом, более утонченном обличий, старая рабовладельческая и феодальная теория «второсортности» женщины. Ярким образцом этой новой «утонченности», служащей, однако, старым идеям, может служить рассуждение Гегеля о различии между мужчиной и женщиной, которое он сравнивает с различием

«между животным и растением: животное больше соответствует характеру мужчины, растение больше - характеру женщины, ибо она больше представляет собою спокойное раскрытие, получающее своим началом более неопределенное единство чувства. Государство подвергается опасности, когда женщины находятся во главе правительства, ибо они действуют не согласно требованиям всеобщего, а руководясь случайными склонностями и мнениями. Женщины получают свое образование какими-то неведомыми путями и как бы через атмосферу представления, больше благодаря жизни, чем благодаря приобретению знаний, между тем как мужчина достигает своего положения лишь посредством завоеваний мысли и многих технических стараний».

Эта философская преамбула должна, по замыслу Гегеля, сделать само собой разумеющимися два очень важных практических вывода по поводу отношений между мужчиной и женщиной. Первый из них состоит в том, что

«представительство семьи как правового лица перед другими принадлежит мужу, как ее главе».

Согласно второму,

«девушка, отдаваясь чувственно, жертвует своей честью, с мужчиной же, имеющим кроме семьи еще и другое поле нравственной деятельности, дело не обстоит так. Предназначение девушки состоит существенно лишь в браке; требуется поэтому, чтобы любовь получила форму брака и чтобы различные моменты, заключающиеся в любви, получили свое истинно разумное отношение друг к другу».

Если попытаться более определенно выразить основной смысл этих рассуждений, то он сведется примерно к следующему: мужчина самой природой предназначен быть господином в семье. В силу того что поле его деятельности шире сферы семьи, он имеет право на половую жизнь до брака и на супружескую неверность. Для женщины же и то и другое является бесчестием. В качестве своеобразной «компенсации» Конт призывал сделать женщину объектом поклонения, ибо, как существо тонкое, но вместе с тем низшее, находящееся в естественной зависимости от мужчины, она может страдать от слишком грубых форм этой зависимости. Во второй половине XIX в. в буржуазной литературе развернулась открытая полемика с теми, кто настаивал на равноправии женщин, тем более что сама идея равенства была провозглашена безумием, ведущим к вырождению и гибели человечества. Ницшеанский культ «белокурой бестии» был культом мужчины, для которого женщина лишь средство.

«Жениться следует только чтобы достигнуть с помощью этого высшего развития, чтобы оставить потомству плоды своей человечности. Вне этих случаев следует удовлетворяться конкубинатом и не оставлять потомства... Браки должны быть реже! Пройдитесь по большим городам и спросите себя, следует ли этим людям оставлять после себя потомство?! К проституции нечего относиться сентиментально... Улучшению расы можно приносить жертвы».

Современные апологеты мужского превосходства, как правило, только повторяют антифеминистскую классику, разнясь с ней лишь несравненно более серым и пошлым стилем. Вот, например, рассуждения на этот счет Ж. Эзерта, автора «Общей социологии»:

«Мужчина, от природы беспокойный умом и телом, предпочитает действовать свободно; следовательно, ему нужна помощь, которая дала бы ему волю, освободив от забот домашнего хозяйства. Женщина подчиняется этой участи потому, что ее физиологические недостатки и забота о ребенке, который является ее уделом, вынуждают ее быть привязанной к дому, нравится ей это или нет. Таким образом, оба скрепляют сделку, не равную, но верную, делающую сотрудничество предпочтительнее, чем жизнь врозь».

В этом высказывании заслуживают быть отмеченными по крайней мере три идеи. Первая из них высказана открыто, без обиняков и заключается в том, что место женщины не рядом с мужчиной, а при нем в качестве существа, которому «физиологические недостатки» не позволяют претендовать на самостоятельность. Вторая идея, являющаяся, собственно, логическим продолжением первой, состоит в понимании брака как прежде всего следствия природной неполноценности женщины, делающей ее пригодной лишь для того, чтобы снять с «беспокойного мужчины» бремя быта и взамен этого получить его высокое покровительство. Наконец, в соответствии с третьей идеей, содержащейся уже не в самом тексте, а в подтексте приведенного высказывания (в разделе книги, посвященном адюльтеру, она выражена более определенно), супружеская измена мужчины может рассматриваться в качестве своеобразной компенсации за то, что для него брак менее «выгоден», чем для женщины. Женщина же, изменяющая мужу, не только нарушает заключенную с ним «сделку», но и поступает неблагородно, ибо в браке она является стороной облагодетельствованной, эксплуатирующей, так сказать, природное превосходство мужчины. Следовательно, с одной стороны, капитализм объективно способствует экономической, а значит, и духовной эмансипации женщин, ослаблению их зависимости от мужчин, расширению их кругозора, с другой - сохраняет свойственное всем классово антагонистическим формациям женское неравноправие. Тот ограниченный прогресс законодательства относительно положения женщин, брака и семьи, который имел место в некоторых передовых буржуазных странах, оказался не в состоянии устранить или хотя бы смягчить столкновение между этими двумя тенденциями: чем больше возрастает экономическая и духовная самостоятельность женщин, тем острее они ощущают свое унизительное положение. Чувство собственного достоинства, интенсивно развивающееся у женщин в процессе их экономической и духовной эмансипации, делает их восприимчивыми к таким дискриминационным «мелочам», которые прежде могли даже не замечаться. Это значит, что то противоречие, которое возникло вместе с частной собственностью и явилось одним из главных источников слабости и непрочности собственнической моногамии, при капитализме не только не уменьшается, но, наоборот, увеличивается и обостряется. Психологическая основа этого противоречия убедительно раскрыта Дж. Фурстом:

«Один из самых крупных и печальных конфликтов в нашей современной жизни, — пишет он, — заключается в том, что самые нежные из чувств, на которые мы способны, у самых истоков своих отравляются противоположными им по характеру чувствами обиды и страха, мужское превосходство ведет к тому, что мужчины становятся неспособными понять женщину, ее проблемы и быть чуткими к ее нуждам. Благодаря указанным недостаткам мужчин их самые интимные отношения с женщинами должны расстраиваться. Вытекающие отсюда последствия для брака и жизни детей огромны»...

Источник: Харчев А.Г. Брак и семья в СССР. Опыт со­циологического исследования. (1-е изд.: М., 1964; 2-е изд.: М., 1979).