anticapitalista: Анализ феномена отчуждения (2021)
⏳ Среднее время чтения: 9 минут.
На основе статьи: Игорь Кон, Личность и общество (возвращаясь к проблеме отчуждения) // Иностранная литература, 1966, №5.
Многозначное и ёмкое понятие «отчуждение» обозначает, в общих чертах, такое положение, когда продукты человеческой деятельности приобретают независимость от своего творца, противостоят ему как нечто внешнее и даже господствуют над ним.
«Под отчуждением я понимаю такой тип жизненного опыта, когда человек становится чужим самому себе. Он как бы "отстраняется", отделяется от себя. Он перестаёт быть центром собственного мира, хозяином своих поступков; наоборот — эти поступки и их последствия подчиняют его себе, им он повинуется и порой даже превращает их в некий культ», Эрих Фромм.
В чём же проявляется отчуждение человека при капитализме, каковы его важнейшие аспекты и симптомы?
Прежде всего, речь идёт о дегуманизации труда. Труд — главная, основная сфера человеческой деятельности. В труде человек развивает и объективирует свои способности, в продуктах труда «опредмечивается» и становится достоянием других его индивидуальность. В то же время продукт труда не принадлежит самому производителю и может быть даже направлен против него. Разве учёные, разрабатывавшие теоретические основы современной ядерной физики, желали создания оружия массового уничтожения? Вспомним прекрасную книгу Роберта Юнга «Ярче тысячи солнц», в которой показана эта психологическая драма.
От человека отчуждается не только продукт, результат, но и самый процесс труда. Капиталистический труд по самой сути своей является несвободным, подневольным трудом. Как писал Маркс,
«внешний характер труда проявляется для рабочего в том, что этот труд принадлежит не ему, а другому, и сам он в процессе труда принадлежит не себе, а другому».
Это обесчеловечивает труд, лишает его духовно-психологических стимулов, превращает в тягостную рутину, необходимую лишь ради поддержания существования.
«Люди, с которыми я работал на конвейере, за редким исключением, чувствуют себя как животные, попавшие в капкан», —
свидетельствует писатель Гарвей Сводос, развенчивая миф о «счастливом рабочем». Как пишет Наоми Кляйн в книге «No Logo»,
«по стопам кроссовок компании Nike любопытные добрались до эксплуататорских потогонных цехов во Вьетнаме; миниатюрные наряды Барби привели следопытов на Суматру, где используют детский труд; пакетики кофе "латте" от Starbucks — на раскалённые кофейные плантации Гватемалы, а нефть Shell — в загаженные отходами нищие деревни в дельте реки Нигер».
Не лучше и положение служащего, который, по словам Аллена Хэррингтона, чувствует себя на службе точно под стеклянным колпаком, где
«личность постепенно атрофируется за ненадобностью».
Средневековый крестьянин или ремесленник работал по времени не меньше, чем наёмный рабочий при капитализме, и труд его вовсе не был лёгким и радостным. Но психологически он переживал свой труд как естественное, неотъемлемое содержание жизни. Отчуждённость труда при капитализме выступает во всей своей жестокой наготе. Уже сами понятия «рабочее время» и «свободное время» говорят об отчуждённом характере труда. Рабочее время — это, как правило, всё что угодно, но только не свобода. А свободное время — это прежде всего свобода от труда.
Но если труд — только средство к существованию, то и сам трудящийся человек тоже не самоцель, а средство. Рабочая сила — такой же товар, как и другие.
«В прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей, — писал Маркс, — растёт обесценение человеческого мира».
Человек, замечает Фромм, ощущает себя товаром, который надо повыгоднее продать на рынке. Он вовсе не чувствует себя активным деятелем, носителем человеческих сил и способностей. Отношения взаимного использования, подход к другому человеку как к средству для достижения своих эгоистических целей пронизывают не только производственные, но и любые другие человеческие отношения. Брак становится браком по расчёту, образование из средства удовлетворения естественной любознательности превращается в средство получить преимущество в конкурентной борьбе, дороже продать себя на рынке рабочей силы. Искусство, некогда бывшее откровением, становится обычным предметом купли-продажи и служит главным образом для развлечения.
Особое влияние на усугубление ситуации оказывает также позднекапиталистическая рыночно-либеральная идеология, которая продвигает концепцию общества как «универсального рынка», рассматривая его граждан как «калькуляторов прибылей/убытков», а не обладателей достоинств и неотъемлемых прав (как закрепляется де-юре), в основу общественной морали закладывается рыночный обмен как целостная система этических норм.
Более того, ещё несколько десятилетий назад рабочее время (и включённость в капиталистические производственные отношения) представляло из себя нечто определённое, когда после отработки рабочего дня и возможных сверхурочных, наступало ваше личное время. Теперь же в личное время вполне может (и активно делает) внедряться рынок (реклама в интернете, на улицах, да вообще где угодно, где есть определённое количество потенциальных потребителей), тем самым оно перестаёт быть только вашим. Капитализм вас не оставляет даже в дороге на работу, ведь то же метро или автобусы очень часто представляют из себя магнит различных рекламных вывесок и объявлений, которые невольно читают большинство людей («раз уж природа одарила вас зрением, то почему оно не должно приносить прибыль тем, кто об этом позаботился»).
Та же обезличенность наблюдается в сфере общественно-политических отношений. Капиталистическое государство — это громадная бюрократическая машина, в которой нет места для самодеятельности отдельной личности. Сейчас бюрократический аппарат не только количественно разросся, но и качественно усложнился (в России, например, в настоящее время, по данным Минфина, приходится примерно 163 чиновника на 10 тыс. чел. населения. Для сравнения, в СССР в 1985 году, на пике расцвета бюрократии, было всего 73 госслужащих на 10 тыс. человек, а аппарат госуправленцев РСФСР в 1988 году насчитывал 1,16 млн человек, или 81 чиновник на 10 тыс. человек населения. В скандинавских странах и Канаде госслужащих на душу населения примерно в два-три раза больше, чем в современной России. В Германии, США, Японии, Испании, Израиле численность чиновников примерно схожа с российским уровнем).
Бюрократизации подвергаются не только государство, но и политические партии, где неуклонно возрастает роль штатного аппарата, общественные организации, благотворительные общества и т.п. И, что важно, капиталистический государственный аппарат прямо противостоит народным интересам: он не только не стремится развивать их инициативу, но систематически глушит (как правило, по средствам манипулятивного влияния. К слову, про крайние формы этого мы делали отдельный материал). Человек, попавший в лабиринт этой гигантской машины, чувствует себя потерянным и беспомощным. Вероятно, никто не описал это ярче, чем Кафка.
Итак, труд обезличивается, дегуманизируется, а в общественно-политической жизни господствует холодный бюрократизм... Но ведь существует ещё досуг, свободное время, которое человек может использовать по собственному усмотрению. Когда Маркс писал «Капитал», средняя продолжительность рабочего дня французских рабочих составляла 13 часов. У рабочих, описанных в книге Энгельса «О положении рабочего класса в Англии», практически не было досуга; их «свободное время» было едва достаточным для того, чтобы восстановить израсходованные на работе силы. Сейчас положение другое. В развитых капиталистических странах продолжительность рабочего дня ограничена законом. Существуют оплачиваемые отпуска, социальное страхование и т.п. Казалось бы, это создаёт условия для развития личности, даже если труд её рутинный и неинтересный.
Дегуманизация труда и бюрократизация общественной жизни действительно повлекли за собой перемещение личных идеалов многих людей из сферы производства в сферу быта и потребления. Говоря словами Чарльза Миллса, «идолы предприимчивости и трудолюбия» сменились в общественном сознании «идолами досуга и потребления». Я — маленький человек и не стремлюсь стать великим мира сего. Работа нужна мне лишь для того, чтобы существовать, она не является моей главной жизненной задачей. Моя истинная, личная жизнь начинается за стенами фирмы. Здесь я свободен и индивидуален, меня никто и ничто не стесняет.
Досуг, оторванный от труда и противопоставленный ему, ориентированный на «маленького человека», отгороженного от большой общественной жизни, приводит лишь к измельчанию человека, а следовательно, ко всё большей его стандартизации.
Этому способствует и распространение массовой культуры. Масскульт — это своего рода эрзац-культура, производимая в массовых количествах с расчётом на неразвитые вкусы потребителя. Это духовный суррогат, заменяющий подлинную жизнь развлечением. Его сила в том, что он даёт людям видимость движения и разнообразия. Но, отвлекая их от скуки и прозы жизни, масскульт одновременно порождает привязанность к готовому, стандартному опыту, и в итоге жизнь становится ещё более скучной и пустой.
«Большинство людей, — пишет нью-йоркский социолог Ван ден Хааг, — до седых волос кормятся манной кашкой, они приучены к тому, что им всегда всё разжуют и в рот положат. Они ощущают смутное беспокойство и неудовлетворенность, но сами не знают, чего хотят, и не смогли бы прожевать и переварить то, чего им не хватает. Повара неустанно рыщут по всему свету, разыскивая рецепты новых блюд. Но получается всегда одно и то же — та же унылая кашица, тщательно процеженная, растёртая, взбитая, подогретая, охлаждённая».