Краткий сказ о том, как русские философы счастья искали
⏳ Среднее время чтения: 55 минут.
Мы напрасно так умны и так дальновидны в политике. Если бы мы вместо того, чтобы пытаться делать историю, пытались просто считать себя ответственными за отдельные события, составляющие эту историю, то может быть вышло бы и не смешно.
Виктор Шкловский, советский писатель, возвращенец.
Историческое знание, как и практически любая научно-теоретическая область знания, в капиталистическом мире принимает ярко выраженные спекулятивные черты. Особенно же остро эта спекулятивность просматривается там, где интересы крупного капитала тесно переплетаются с интересами национального государства. Молодая буржуазная Россия 90-х годов в этом смысле произвела на свет не один десяток, - а может быть и сотни, - ублюдков вульгарной метафизики, религии и либеральной политэкономии. Продление жизни уродливых плодов инцеста этих трёх теоретических столпов российского национального капитализма могло бы показаться плохой шуткой, фарсом пресловутой «гласности», если бы не контрреволюция 1991-го, итоги которой кровью были легитимированны всерьёз и надолго. И вот уже повзрослевшие и окрепшие уродцы нового «дискурса» в 2000-ые активно проникают в риторику буржуазной власти. Дело даже не в том, что Владимир Путин цитирует Ивана Ильина, а Виктор Садовничий бьётся в экстазе от пополнения библиотеки Московского университета оригинальными результатами его (Ильина) графомании, - говорящим головам международного капитала нет надобности вчитываться в источники цитат, их задача - резонировать, - а в том, что таким образом даётся отмашка заключительному наступлению антиинтеллектуализма на последний форпост государственного разума – наступлению на школьные и университетские программы, кафедры, экзамены, учебники. Спекуляция принимает социальные формы, среди которых можно выделить: анархию наименований, течений и авторов, профанацию научно-популярной литературы и СМИ, формирование псевдо- и антинаучного рынка литературы, подмену содержания образовательных программ и пр. Важнейшим элементом в этом списке является анархия в производстве интеллектуального продукта, т.к. именно она создаёт неподконтрольный обществу идеологический аппарат одурачивания масс, низводя в то же время до уровня беллетристики даже естественнонаучные дисциплины. И, если формы исторической спекуляции изменяются от места к месту и время от времени, то содержание этой спекуляции в целом носит устойчивый характер, развивающийся в соответствии с требованиями союза капитала и государства: от оправдания динамических изменений до обоснования застоя реакции.
Всё это ещё только подлежит подробному критическому исследованию. Но уже сейчас ясно, что без опровержения фундаментальных теоретических предпосылок буржуазно-поповской идеологии, не может идти и речи о прояснении механизмов политэкономической ассимиляции народными массами идей неолиберализма и либертарианства. Таков момент. Российские коммунисты уже многое упустили из того, что необходимо было уничтожить на стадии зарождения. Но это только лишний раз подтверждает диалектику рационального и нерационального: крайне сложно в эпоху экономической нестабильности и упадка, - да и почти невозможно, - заметить то, как книжные полки домашних библиотек стали наполнятся Булгаковыми, Бердяевыми, Франками, Флоренскими и пр. вырожденцами «русского духовного ренессанса». До поры до времени они сосуществовали с «здравым рационализмом» рыночных отношений, ничего из себя не представляя, кроме как смутный источник «экзистенциального» поиска основ национального самосознания. Но со временем такой анекдот не мог не приобрести иррациональных черт самого рынка, того самого, который пожелал оправдать себя наиболее удобоваримым способом – популярной «религиозной философией». Нет, речь не идёт о том, что в какой-то момент буржуазные СМИ и образование вдруг стали центрами притяжения последователей «русских религиозных философов», которые создавали бы новые издания ВАДК или Вольфилы. Речь идёт о подспудных взаимопроникающих процессах иррационализации рынком общественных отношений и интуитивном поиске новоявленным «middle class’ом» механизмов рационализации этой обывательской мистики. Другими словами, 90-ые годы прошлого века – удивительное (но отнюдь не чудесное) время сплетения мистики рынка с религиозным мистицизмом. Казалось бы, что может быть парадоксальнее: одну форму мистики познать через другую. Но в том и гвоздь вопроса. Никакое познание таким образом не осуществить. Оправдать – сколько угодно, познать – нет. И это сказалось буквально на всех уровнях общественной жизни: от прямо пропорционального сокращения количества школ и роста количества храмов до всплеска массового псевдоинтеллектуализма различных «теорий» a’la пассионарности, альтернативной истории и блаженной верой в «невидимую руку рынка». Иллюстрировать «экзистенциальную» панику - этот рыночный «angst» 90-х - можно бесконечно, но я остановлюсь лишь на одном примере. Ab ovo, так сказать.
Пример этот взят непосредственно из области истории философии и призван некоторым образом ввести читателя в тему т.н. «философских пароходов», а через неё и в тему критики «русской религиозной философии» в её персоналиях – наш конечный пункт назначения. Однако, для начала важно уяснить, что конкретно здесь речь идёт не о мотивах конкретного человека (я их не знаю, да и не за чем нам этого знать), а только лишь о той форме, какую принимают его высказывания, посмотри мы на них с общественной, исследовательской точки зрения. Итак.
Впервые термин «философский пароход» упоминается в двух номерах «Литературной Газеты» (от 9 мая и 6 июня) за 1990 год за авторством профессора, физика, философа, богослова и пр., и пр. Сергея Хоружего. Материал так и называется: «Философский пароход: Как это было». К сожалению, ни данных материалов, ни записей по ним у автора здесь и сейчас под рукой нет. Однако тема, благо, позволяет с ними повременить.
Однако, есть материал по нашей теме из книги того же автора. 1994 год, «После перерыва. Пути русской философии», что тоже неплохо. Читаем:
«Задачи правительства во всей операции формулирует письмо Ленина членам Политбюро от 19.III.1922, где, в частности, говорится: «Изъятие ценностей... должно быть произведено с беспощадной решительностью... Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Итак, стратегическая цель — разгром церковных кругов, включая и активные слои мирян. Основные меры против них были иного рода, но все же среди подвергнутых высылке будет и определенная группа «церковников»
Я не случайно процитировал именно это место книги. Это важно, т.к. характеризует методы работы современных исследователей по нашей теме и, следовательно, методы веры в «русский ренессанс».
Впрочем, что мы знаем о «письме Ленина членам Политбюро от 19 марта 1922 года»? Смотрим архив Вестника Русского Студенческого Христианского движения (ВРСХД), где это письмо впервые всплывает. И правда, есть там номер (ВРСХД, 1970, №98, сс. 54-57) с «секретным письмом Ленина». Однако, вдумайтесь. Идёт 1970 год, издание: Париж-Нью-Йорк. С ссылкой на закрытый архив! Примечательно, что ниже (с. 64) опубликовано «последнее стихотворение Николая Гумилёва» в примечании к которому Никита Струве (редактор журнала и по совместительству внук небезызвестного Петра Бернгардовича) задаётся вопросом: а откуда это стихотворение у эмигрантских литераторов(написано-то оно якобы Гумилёвым в последние дни перед казнью, т.е. в тюремных застенках)? Жаль, что Никита Струве так и не задался вопросом: а откуда в эмиграции секретное письмо первого главы, - а по совместительству главного идеологического врага всей белой эмиграции, - действующей власти, да ещё и с точным указанием на фонд и хранилище? Это если по сути. А ведь есть ряд и формальных противоречий. Например, из комментария (с. 58) всё того же редактора журнала нам известно, что письмо Ленина хранится в ЦПА ИМЛ ф. 2.0.1, ед.хр. 22947. Допустим. Однако, почему тогда «Известия ЦК КПСС», – в 4-ом номере которых за 1990 год впервые появляется в официальной печати ленинское письмо, - публикуют это письмо по ВРСХД, а не по партийным архивам? Кроме того, этот самый «подлинник», который якобы передан в «институт Ленина» никогда и нигде не публиковался, кроме вышеозначенных «Вестника» и «Известий» при всех известных условиях. Другими словами, «стратегическая цель» советской власти, как и «основные меры» против церковников – ни что иное как выдумка белой эмиграции, которую наивный Сергей Хоружий поднимает стягом в борьбе с «негативной селекцией, о которой много размышляют сейчас». Размышляют в школьных учебниках, на экзаменах всех уровней, на публичных лекциях… Это если кратко, без второстепенных противоречий, без знаменитого «Указания № 13666/2», без солженицынской неполживости и драматизма. Один простой факт, фактическая ложь. И вот уже реабилитированы в массовом сознании идеалисты, фашисты и мракобесы всех статей. Страшно, однако, другое. Сумма таких «фактов» реабилитирует, прежде всего, не личности, - рынку до них, как известно, дела нет, - а способ мышления, метод взаимодействия с миром, носителем которого были эти беспокойные головы. Способ мышления этот есть антинаучный, бинарный, выхолощенный самодовольством и преклонением перед всеобщим вниманием… Однако, пора бы от лирики перейти к делу.
«Философский пароход»: что это?
Выше уже были обозначены источник термина и его буржуазно-ностальгическое содержание, поэтому сейчас просто повторим:
«философский пароход» - таково устоявшееся условное (условным это название является, т.к. пароходные рейсы из Петрограда и других городов были не единовременными и не единообразными (Питирим Сорокин, например, выехал поездом)) название в новейшей истории русской философии операции советских властей по административной высылке за границу деятелей науки и культуры, в частности, русских религиозных философов, историков и социологов.
Операция была произведена по инициативе Владимира Ленина в 1922—1923 годах в рамках борьбы с контрреволюцией:
«Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих "военных шпионов" изловить, и излавливать постоянно, и систематически и высылать за границу» // Письмо В.И. Ленина Ф.Э. Дзержинскому от 19 мая 1922 года.
И тут стоит сразу оговориться, что административная высылка, т.е. высылка или ссылка без уголовного преследования, была изобретена не большевиками: ещё при царском режиме она широко практиковалась в отношении к представителям политической оппозиции. Однако, никто ни тогда, ни сегодня специального термина для подобных мер в отношении вынужденных и добровольных изгнанников царской России не выдумывал. А для Бердяева и Ко придумали. И очень теперь о них сожалеют. Было ли это потерей или жестокостью по отношению к высылаемым? В этом нам предстоит разобраться ниже. Но для того, чтобы читатель немного задумался, приведу мнение публициста Александра Тарасова в связи с темой, которое он озвучил на своей лекции 21 октября 2014 года: «Эта, казалось бы, не страшная ошибка большевиков стала для нас очень серьезной: если бы Ивана Ильина не выслали за границу, а сослали бы в какую-нибудь тмутаракань преподавать немецкий язык крестьянским детям, мы бы с вами не имели сейчас путинского идейного вдохновителя». Ну что, большевики в условиях войны и разрухи всё ещё поступили жестоко? А ведь пассажирам, как минимум первого «философского парохода», была дана возможность не только остаться в России и трудиться на благо Родины, но и выступать в печати с защитой собственной чести.
«Философский пароход»: когда?
По имеющимся на сегодня данным можно говорить о следующих эпизодах высылки, которые, так или иначе, были связаны с контрреволюционной борьбой советского правительства внутри буржуазно настроенной интеллигенции:
1) июнь 1922-го (пассажиры по делу ПомГол’а);
2) Одесса-Константинополь, 19.09.22-го;
3) поезд 24 или 29.09.22-го;
4) «Московская группа». 28.09.22-го, Петроград-Штеттин, пароход «Oberbürgermeister Haken» (Николай Бердяев, Иван Ильин, Семён Франк, Сергей Трубецкой и пр.);
5) «Петроградская группа». 16.11.22-го, Петроград-Штеттин, паром «Preussen» (Николай Лосский, Лев Карсавин, Иван Лапшин и др.);
6) 27.12.22-го, Севастополь-Константинополь, «Jeanne», (Сергей Булгаков);
7) «Украинский список». Одесса-Варна, прибытие в Варну 11.02.23-го.
Таким образом, если опустить незначительные неясности с некоторыми датами, получаем 7 «философских пароходов» в 1922-1923 годах.
«Философский пароход»: сколько?
Сколько же всего человек было выслано в связи с рассматриваемыми событиями? Некоторые «исследователи» называют цифру в 2-3 тыс. человек. На самом же деле, если опираться, на документально подтверждённые данные (все источники будут приведены в конце статьи), то таковых было: ≈200-300 (81 – высланные, … - члены семей) человек; сюда же некоторые плюсуют ≈60 грузинских меньшевиков (11-12.22-го). Допустим. Итого, порядка 360 человек, по максимальным оценкам, были высланы в некоммунистическую Европу. Не расстреляны и даже не отправлены в тюремные застенки, а просто высланы. Много это или мало, достаточно или недостаточно жестоко в условиях Гражданской войны и опасности контрреволюции в тылу, пусть читатель судит самостоятельно.
«Философский пароход»: почему?
Было бы верхом наивности полагать, что явление «философского парохода» имеет простую сущность, что якобы большевики просто ненавидели «светила» русской интеллигенции и спешили от них поскорее избавиться. «Философский пароход» - событие сложное и системное, в котором сплелись, как минимум, три комплекса общественных противоречий: НЭП, борьба с голодом и автономия высшего образования. И именно потому что Ленин, Дзержинский и остальные, кто занимался вопросами высылки, поняли существо вставшей проблемы, мы сегодня имеем незавидную честь выслушивать нытьё вновь поднявшей свою голову «совести нации» про «русский духовный ренессанс» и «потерю потерь» отечественной гуманитарной науки. А понял эту проблему Ленин так, что советская власть в 1922 году никуда уходить не собирается, а различные Бердяевы с Булгаковыми лишь смутьяны и мракобесы, от которых вреда больше, чем пользы. И это был вопрос отнюдь не праздный, ибо значение идеологической войны и необходимости победы в ней пролетарского государства было ясно Ленину ещё задолго до «культурной гегемонии» Антонию Грамши. Другими словами, философы с белогвардейским нутром, как проблема, была советским правительством с блеском решена и по настоящему головной болью стала лишь для буржуазной России в 1990-ые годы, уводя её всё дальше в болота религии и идеализма.
Итак, причины.
А) Новая экономическая политика
Новая экономическая политика, начало которой было положено в марте 1921 года, повлияла не только на развитие и закрепление успехов в строительстве пролетарского государства, но и на образ общественной жизни. Она также способствовала быстрому восстановлению целого ряда социальных институтов, на площадке которых «старая» интеллигенция получила возможность высказываться громко и открыто. Вновь возникли различные общества и союзы, которые без особых проблем инициировали созыв всероссийских съездов профессиональных объединений:
с марта по октябрь 1922 г. прошло как минимум 4 таких мероприятия:
- Всероссийский агрономический съезд (март),
- 2-й Всероссийский съезд врачей (май),
- 1-й Всероссийский геологический съезд (май),
- Всероссийский съезд сельскохозяйственной кооперации (октябрь).
А ранее, с ноября 1921 г. возобновили работу частные издательства. К началу июня 1922 г. в Москве их число достигло 220, а в Петербурге 99. У многих профессиональных обществ и союзов появились собственные печатные органы – журналы и сборники.
Так, теперь свои журналы издавали:
- общество русских врачей имени Пирогова;
- с конца 1921 г. в Москве начинает выходить журнал промышленно-экономического отдела Русского технического общества «Экономист»;
- публикуются «Труды III-го Всероссийского съезда агрономов в Москве».
Интеллигенцией Петрограда, объединившейся вокруг «Дома литераторов» и университета, издавались:
- «Вестник литературы»,
- «Летопись Дома литераторов»,
- «Начала»,
- «Утренники»,
- сборник «Парфенон».
27 февраля 1921 г. при Петроградском университете было восстановлено Петербургское философское общество, которое с 1922 г. начало выпускать
- журнал «Мысль».
- В Москве выходит сборник статей «Освальд Шпенглер и “Закат Европы”»,
- литературно-философский сборник «Шиповник»,
- успешно развивает свою деятельность кооперативное издательство «Задруга».
Стоит ли подробно разъяснять, что подобного рода меры привели не только к всплеску общественной и культурной жизни, но и к активизации критики большевистского правительства со стороны реакционно настроенных специалистов и «специалистов»? Думаю, именно о последних, как о представителях русской интеллигенции в своих дебатах со священником Александром Введенским Анатолий Луначарский в 1925 году говорил: «…ученые не всегда являются законченными учеными. Можно быть великолепным физиологом или минералогом, но, вместе с тем, совершенно никуда негодным историком религии или общественности. Эти ученые - буржуазные ученые и, кроме того, буржуазные интеллигенты. …для индивидуалистов, которых экономика, хозяйство ставят в индивидуалистическое положение хозяйчика, ремесленника (а общество интеллигентов находится в плену у своего личного эгоизма), личность является одновременно и мучительным одиночным заключением, и предметом их гордости и забот». Впрочем, как впоследствии покажет история, нарком просвещения РСФСР очень даже хорошо разбирался в этой породе классового врага.
Б) Забастовка профессоров (февраль 1922-го)
Единственное, что действительно может вызвать тень сомнения в рациональности «философских пароходов» у здравомыслящего человека, так это то, что на них находились представители из среды учёных естественных и математических наук. Однако, как водится, и здесь у нас палка о двух концах.
В марте 1921 г. Наркомпросом было утверждено «Положение об управлении высшими учебными заведениями республики», в соответствии с которым вместо выборного создавалось смешанное правление учебного заведения, часть членов которого назначалась «сверху», а другая избиралась, но из лиц, предложенных Наркомпросом. Надеюсь, пояснение о необходимости мер централизации управлением вузами и составами их преподавателей в условиях идеологической войны в тылу (да-да, все эти события происходили параллельно) здесь не требуется. Как бы то ни было, решение Наркомпроса не свалилось с потолка: ещё в феврале 1922-го года состоялась забастовка профессоров и преподавателей московских вузов. Бастующие добивались: «“автономии” высшей школы» и «улучшения материального положения профессуры и студенчества». Молодая советская власть логично оценила эти действия как политическую акцию, «направленную против влияния в высшей школе коммунистической партии и классового принципа». Несправедливо?
Однако, как раз тут всяческим охранителям и любителям законности стоит почитать воспоминания Всеволода Стратонова, декана физико-математического факультета Московского университета (в последующем пассажира «философского парохода»): «как только управление университетом перешло к возглавлявшемуся Боголеповым правлению, мы решили создать свой нелегальный орган для объединения деятельности профессуры. В него вошли последние выборные члены правления и еще остававшиеся в должностях члены президиумов всех факультетов. Председательствовал бывший последним выборным ректором проф. М.М. Новиков (также окажется на «философском пароходе» - прим. авт.)». В то же время сложился и профессиональный союз научных деятелей под руководством профессора Московского высшего технического училища Всеволода Ясинского (в скором времени также пассажир «философского парохода»). Что думает читатель, какова была первая реакция большевиков? А такова, что в ответ на нелегальную деятельность московских профессоров Наркомпрос создал свой «профессиональный союз работников просвещения и социалистической культуры». Профсоюз Ясинского, конечно, был закрыт, и профессура отказывалась от вступления в новый союз. Тогда Наркомпрос решил пойти на компромисс. Вспоминает всё тот же Стратонов: «из названия союза были вычеркнуты слова “социалистической культуры”», предложили создать «при союзе особую секцию высшей школы, “почти автономную”. Отказались, не вступили… В апреле 1922 г. Наркомпрос издал распоряжение о насильственном зачислении всех научных деятелей в состав союза». Воистину, большевистская жестокость не знает пределов.
Более того, параллельно профсоюзному противостоянию в 1921 году была создана Центральная комиссия по улучшению быта ученых(ЦЕКУБУ, или КУБУ), в состав которой вошли 6 профессоров и представители от советской власти. Было в этом составе и имя члена Политбюро ЦК ВКП(б) Льва Каменева, о котором Стратонов говорит: «несколько раз оказывал ценную помощь в интересах профессуры, при защите ее прав». Казалось бы, вот уж где должны договориться интеллигенция и власть. Как бы не так. Дело в том, что все дела КУБУ вел уже знакомый нам профессор Ясинский. На секундочку, КУБУ – орган, в ведении которого находились: распределение академического пайка, снабжение неимущих ученых одеждой, предоставлением жилья и т.п. И вот характеристика Ясинского при рассмотрении его кандидатуры на высылку: «благодаря главенству в КУБУ, держит в своих руках экономическую власть над беспартийной частью профессуры и использует это свое влияние для сведения счетов с теми, кто сочувствует Соввласти». Впрочем, наверняка всё это наговоры бесчестных коммунистов, не так ли?
Однако, вернёмся на момент к забастовкам. В окончательном виде решение о забастовке в Московском университете оформилось к середине января 1922 г., после чего оно тут же распространилось на другие факультеты, а также на все институты и учреждения университета. И даже Коммерческий институт имени Карла Маркса не остался в стороне. Бастовал и Московский институт инженеров путей сообщения. Напомню читателю в очередной раз: это в военные и голодные годы Гражданской войны. Любое организованное сопротивление советской власти рискует быть использованным реакционными политическими кругами в целях реставрации власти буржуазии и помещиков, тем более в крупных городах. Что же предпринимают в сложившейся ситуации большевики? А большевики, со свойственной им жестокостью, вносят всех лидеров забастовок в списки на высылку. И как будто им этого было мало, даже высылают не всех.
Например, дошли до того, что лидер забастовки в КИИ им. Карла Маркса профессор Николай Изгарышев в 1939 году станет член-корр’ом АН СССР, а в 1949 году вообще получит Сталинскую премию. И — о, ужас! — в 1945 году в ступит в ВКП(б). Подумать только, ведь второй лидер забастовки в МИИПС Торичан Кравец также станет член-корр’ом АН СССР и лауреатом Сталинской премии. А первому лидеру забастовки того же института повезло, конечно, меньше: профессор-монархист Николай Тяпкин (тот самый, который «6 декабря 1921 г. часть своей лекции посвятил памяти Николая II как основателя института. В 1905 г. Тяпкин участвовал в подавлении забастовки студентов и рабочих и при этом имел связь с полицией. Связан с белой организацией») будет выслан аж в Новониколаевск (будущий Новосибирск). А с врачами и студентами-медиками поступили уж совсем гадко: их отправили в голодные губернии на борьбу с эпидемиями.
Итого имеем: столичная университетско-преподавательская интеллигенция на сотрудничество не шла, занималась нелегальной деятельностью, пользовалась должностными полномочиями в личных целях, вела антисоветскую пропаганду. Как говорится, без комментариев.
В) Всероссийский комитет помощи голодающим (21.06-27.08.22)
И наконец, Всероссийский комитет помощи голодающим (ВКПГ), который был создан в Москве в период голода 1921-1922-го годов с согласия Советского правительства 21 июля 1921 группой дореволюционных буржуазных общественных и культурных деятелей (в основном кадетов). Из 73 членов Комитета только 12 человек были представителями советских ведомств: наркоматов, ВЦИК, ВЦСПС; остальные же 61 – общественности. Комитету были даны самые широкие полномочия, что подтверждалось декретом ВЦИК от 21.07.1921 г. Тот же декрет говорил и об абсолютной аполитичности создаваемого Комитета – Помгол организовывался под эгидой Красного Креста. Возглавил Комитет уже встречавшийся нам выше Лев Каменев. В крупных городах ВКПГ имел свои организации. Однако он почти ничего не сделал для борьбы с голодом. Постановлением Президиума ВЦИК от 27 августа 1921 года комитет был распущен. Борьбу с голодом возглавили Советское правительство и созданная им Центральная комиссия помощи голодающим при ВЦИК. И, как оказалось, не зря. В любом случае, очередная попытка советской власти пойти на диалог с русской интеллигенцией была провалена самой интеллигенцией. И вот почему. Тезисно:
1) отказались ехать на места: «Комитет отверг предложение правительства о выезде возможно большего числа его членов на места» (Известия ВЦИК, 30.08.1921)
2) позиция лидеров: Лидеры комитета Сергей Прокопович, Екатерина Кусковаи Николай Кишкин (по начальным буквам их фамилий комитет иронически называли «Прокукиш») пропагандировали мысль о том, что борьба с голодом возможна лишь путём получения средств из-за границы и восстановления капиталистических отношений. Используя лозунг борьбы с голодом, они требовали передачи ВКПГ административных и хозяйственных функций, вели антисоветскую пропаганду, установили связь с представителями ряда буржуазных правительств и белоэмигрантскими кругами.
3) реакция эмиграции: «деятельности на местах, в голодных губерниях, высланных из Москвы отрядов Всероссийского Комитета помощи голодающим. Когда делегаты Комитета прибывают в голодные местности, главным образом, в Поволжье, – то местные советские учреждения, совершенно дезорганизованные и потерявшие всякий авторитет в глазах населения, спешат передать всю власть этим делегатам. Так как, по идее своей, комитеты не должны носить никакого политического характера, то его представители отказываются принять власть, но на практике отказы эти оказываются неосуществимыми: советские комиссары пользуются этим случаем, чтобы спешно покинуть города. <…> Комитет представил Советскому правительству доклад о создавшемся положении <…> По имеющимся данным, Советское правительство стоит перед дилеммой: либо совершенно отказаться от помощи Всероссийского комитета, либо примириться с временной передачей власти его представителям на местах» (Власть на местах // Последние новости. 21.08.1921.). Это просто банальное враньё в духе замечтавшейся киселёвской пропаганды.
Бездельничали, мечтали, морочили, таков славный итог ВКПГ. Как видно, причины пресловутых «философских пароходов» носили системный, взаимопроникающий и всеобъемлющий характер: там, где советская власть хоть немного шла навстречу и уступки либерально настроенной общественности в начале 1920-х годов, немедленно проявлялось её классовое нутро и откровенное административное и культурное, а то и политическое, вредительство. И выделять на этом фоне «философский» пароход, значит выполнять (осознанный или бессознательный, что ещё хуже) заказ на реанимацию всего кондового и безумного, что порождает вместе с прогрессом, как реакцию на него со стороны наиболее отсталых элементов, социальная революция. Однако, об этом ниже.
«Философский пароход»: мифы.
На сегодняшний день, как и многие другие исторические события не в меру переоценённые, «философские пароходы» успели обрасти собственным багажом мифологии.
1) 1922 год – «точка отсчёта»/«раскол единой русской культуры»
В действительности немалая часть русской интеллигенции, создавшая образ «единой русской» дореволюционной культуры выехала из России гораздо раньше:
- в 1917-м (С.В. Рахманинов),
- в 1918-м (С.С. Прокофьев),
- в 1919-м (В.В. Набоков),
- в 1920-м (И.А. Бунин, И.С. Соколов-Микитов, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковский, К.Д. Бальмонт),
- в 1921-м (Н.К. Метнер, А. Белый, А.М. Ремизов, Б.К. Зайцев, И.Г. Эренбург, В.В. Кандинский),
- в начале-середине 1922-го (Ф.И. Шаляпин, М.И. Цветаева, В.Б. Шкловский, Н.Н. Берберова, В.Ф. Ходасевич) и т.д. С высылкой их отъезд из России никак не был связан.
Другими словами, эмиграция существовала задолго «до». Да и какое-то тут сомнительное единство «русской культуры» в лице Бунина, Цветаевой и пр. с русским мужиком. Боле того, что-то никто не говорит о Рахманинове или Прокофьеве (который, кстати сказать, уже в 1936 году вернулся в Москву и стал в последующем лауреатом Ленинской и шести Сталинских премий) как об американских композиторах или Кандинском как о немецко-французском художнике.
2) свёртывание демократии (жестокость к высылаемым)
Здесь я позволю себе привести две длинные цитаты профессора Нины Дмитриевой (автор устал, автор хочет отдохнуть; тем более, что именно на основе её исследований я пишу этот рассказ) из её рецензии на сборники документов по нашему вопросу — «“Ой ты, участь корабля…”, или Снова о “Философском пароходе”»:
«Как высылка могла повлечь за собой свертывание демократических свобод, если этот процесс начался, как известно, одновременно с Гражданской войной? Ответ на этот вопрос обнаруживается во введении к сборнику “Очистим Россию надолго…” (2008)… Дело в том, что в 1921 г. советское руководство начало проводить новую экономическую политику. И вот, основываясь, вероятно, на одном из главных либеральных допущений о прямой зависимости демократических свобод от господства в обществе отношений капиталистической частной собственности и “свободного рынка”, публикаторы приписали собственные представления об экономике и политике “большевистским руководителям”. В то же самое время в сборнике — и тем он ценен — публикуются документы, которые говорят сами за себя, поправляя своих публикаторов. В данном случае такой говорящий документ — это письмо Ленина Троцкому от 21 января 1922 г., где Ленин объясняет суть термина “государственный капитализм” и особенности его существования “в государстве с пролетарской властью» — “ограниченный и временем, и областью распространения, и условиями своего применения”. Понять, что именно Ленин имеет в виду под “условиями” применения госкапитализма, можно, обратившись к другим ленинским текстам. В работах мая 1918 г., апреля — мая и августа 1921 г., конца 1921 г. — начала 1922 г. он подчеркивает, что смысл НЭПа — в восстановлении экономики: в первую очередь, производительных сил крестьянства, а также пролетариата как экономически и политически передового класса, изрядно пострадавшего в годы войны от деклассирования. Тезис 1918 г., что “нет и быть не может даже речи о разделе власти, об отказе от диктатуры пролетариев против буржуазии”, с настойчивостью повторяется в текстах 1921 г. Представителям “мелкобуржуазных течений” отныне “место в тюрьме (или в заграничных журналах)”:“Пусть едет за границу тот, кто желает поиграть в парламентаризм, в учредилки, в беспартийные конференции”».
И далее:
«…воспоминания А.С. Кагана, юриста, экономиста и книгоиздателя, высланного из России “Философским пароходом” вместе с питерской группой и умершего в 1983 г. в США. Согласно заметкам в эмигрантской прессе, где освещались подробности отъезда, высылаемым разрешалось брать с собой ценности только “на сумму, не превышающую 50 руб. золотом”, и “каждому из высылаемых петербургской группы была оплачена ГПУ стоимость одного пароходного билета 2-го класса от Петрограда до Штеттина, причем, однако, проезд членов семей, сопровождающих высланных, оплачен не был”. Правда, Ф.А. Степун, уезжавший поездом, вспоминал, что им можно было взять, кажется, лишь по 20 долларов на человека и никаких ценностей, за исключением обручальных колец. Каган о том, как проходил отъезд, сообщает, что “советские деньги на доллары и фунты” им помогла обменять помощница главного юрисконсульта Государственного банкаС.М. Гинзбурга, одна из первых советских женщин-юристов Екатерина Флейшиц. Затем “выяснилось, — пишет Каган, — что нас отправляют в Штеттин на пароходе <…>. Не знаю, по каким причинам, советское правительство оплатило проезд всех нас первым классом. Бывают же такие чудеса”. А ценные вещи и деньги, сверх разрешенных, высылаемым помогли переправить за границу участники акции с немецкой стороны.Германский “консул познакомил представителей высланных, в числе которых был и я, с капитаном парохода, который предложил нам свои услуги. Мы должны были собрать у всех высылаемых деньги и негромоздкие ценности в один чемодан, составить список, кому что принадлежит, и доставить в консульство, а они уже как дипломатический багаж доставят капитану прямо на пароход. Нас не надо было долго убеждать, […] и в кратчайшее время чемодан был доставлен в консульство. […] Когда мы миновали Кронштадт и вступили в нейтральные воды, капитан пригласил представителей от нас (я, Карсавин, Одинцов) к себе в каюту, поздравил нас и вручил нам запечатанный чемодан (дипломатическая печать). Все вещи были в полной сохранности, и предложение о вознаграждении было отвергнуто как незаслуженное оскорбление”».
Итого, в совокупности с тем, что было выяснено выше, в параграфе о причинах «философских пароходов»: свёртывание буржуазной демократии? Да. Жестокость? Очень и очень сомнительно.
3) численность (2-3 тыс.)
Численность высланных также обросла изрядными выдумками. Однако, выше этот вопрос уже был разобран. На всякий случай повторюсь: «порядка 360 человек, по максимальным оценкам, были высланы в некоммунистическую Европу».
И, наконец, пожалуй, самое интересное (хоть и не самое существенное).
4) культ высланных («ренессанс» Серебряного века, «рурефилы» («русские религиозные философы», конечно же), их научная и культурная ценность)
Это очень интересная часть, так как мы можем без всяких гипотез, косвенных свидетельств и мудрствований исторического исследования послушать как наших героев лично, так и тех, кто оказался с ними рядом в столь тяжёлое для русской гуманитарной науки время. Было ли у наших героев желание или сожаление об отъезде с Родины? Ожидала ли их заграница, этих гениальных и оригинальных мыслителей? Приобрела ли просвещённая Европа больше, чем потеряла неумытая Россия? Итак, слово предоставляется «совести нации».
4.1) не хотели уезжать
Фёдор Степун о Николае Бердяеве:
«Наскоро поздоровавшись, он взволнованно, но скорее радостно, чем устрашенно, сообщил мне, что подготовляется высылка за границу целого ряда религиозных философов <…>».
Николай Бердяев о себе:
«Я не хотел эмигрировать, и у меня было отталкивание от эмиграции, с которой я не хотел слиться. Но вместе с тем было чувство, что я попаду в более свободный мир и смогу дышать более свободным воздухом».
Правда, Бердяев под конец жизни всё-таки пожелает вернуться в советскую Россию (собственно, почему бы и нет? Ведь мог же радоваться «более свободному воздуху», надышался – хватит), но не успеет уже…
Михаил Осоргин о себе и о других:
«К концу затяжной канители – одна мысль была у всех этих политических злодеев, раньше за границу не собиравшихся: только бы не передумали те, чьим головам полагается по должности думать. Все ликвидировано, все распродано, все старые, прочные, десятками лет освященные связи отрезаны, кроме одной, порвать которую никто не в силах – духовной связи с родиной; но для нее нет ни чужбины, ни пространства». «Вот открывается нам Европа… Европа, в которой пока еще можно дышать и работать, главное – работать. По работе мы все стосковались; хотя бы по простой возможности высказать вслух и на бумаге свою подлинную, независимую, неприкрытую боязливым цветом слов мысль… Для нас, пять лет молчавших, это счастье. Даже если страницы этой никто не прочтет и не увидит в печати. <…> Разве не завидуют нам, насильно изгоняемым, все, кто не могут выехать из России по собственной воле? Разве не справедливо подшучивают они над нашей “первой, после высшей”, мерой наказания?».
Фёдор Степун о себе:
«Спустя год или два после нашей высылки [встретив знакомого из Москвы] я, хоть и благодарный судьбе за нашу высылку из России, сгорал страстным желанием вернуться вместе с ним <…>».
Александр Изгоев о себе и о других:
«Я старался прислушаться, что отвечала моя душа. В ней не было ощущения похорон, но не слыхал я и бодрых звуков радостной надежды <…> Подходим в Кронштадту и его фортам <...> Соседняя независимая держава. Какой-то пароходик подходит к нашему “Preussen”. Высланные пробуют шутить:
– Пароходик от “Чеки” с приказанием вернуть всех обратно до нового распоряжения…».
Всеволод Стратонов о себе и о других:
«Отдохнув душою на пароходе, после пережитых испытаний, мы поблагодарили любезного капитана за отношение к изгнанникам адресом, составленным проф. С.Л.Франком, в котором было сказано:
– Потерпев житейское крушение на материке, в Москве, мы нашли, наконец, тихую пристань среди волн Балтийского моря, на вашем пароходе».
Питирим Сорокин о себе и о других:
«Хмурым утром 23 сентября 1922 года первая группа высланных собралась на московском вокзале <…> На следующий день мы приехали в пограничный населенный пункт. Полчаса спустя промелькнул красный флаг, и советская Россия осталась позади. Вечером мы впервые за пять лет легли спать, не задумываясь, придут ли за нами этой ночью».
И особенно прекрасен Борис Вышеславцев о времени и о себе:
«Я собираюсь отсюда <из России> уехать и слышал, что Вы организуете университет в Берлине. Если да, то имейте меня в виду <…> Вы спасаете этим живое воплощение остатков русской культуры для будущего, помимо спасения живого приятеля. Жизнь здесь физически оч<ень> поправилась, но нравственно невыносима для людей нашего миросозерцания и наших вкусов. Едва ли в Берлине Вы можете есть икру, осетрину и ветчину и тетерок и пить великолепное удельное вино всех сортов. А мы это можем иногда, хотя и нигде не служу и существую фантастически, пока еще прошлогодними авторскими гонорарами и всяк<ими> случайными доходами. Зарабатывать здесь можно много и тогда жить материально великолепно, но – безвкусно, среди чужой нации, в духовной пустоте, в мерзости нравств<енного> запустения. Если можете, спасите меня отсюда». (Ремарка: «прошлогодние авторские гонорары» – это деньги за литературную и лекторскую работу, выполненную Вышеславцевым в 1921 г., когда миллионы крестьян умирали с голоду, а «икра, осетрина, ветчина и тетерки» – меню отнюдь не большинства ученых и писателей даже в относительно благополучном 1922-м…).
Как видно, итог простой: наши славные философы были не очень-то и против покинуть свою «любимую» Родину или вовсе попросту желали этого. Ох, и проницательный человек был Анатолий Васильевич…
4.2) ожидающая заграница
По воспоминаниям Бориса Лосского, сына философа Николая Лосского, и «позднейшим рассказам дочери А.И. Угримова <…> Веры Александровны Рещиковой, прибытие их в Германию было не лишено живописности. Подплывая к Штеттину, полагавшие, что уже там их будет встречать делегация русских эмигрантов, москвичи совместно приготовили прочувствованную ответную речь, произнесение которой было возложено на Бердяева. Выйдя с пристани, вся группа выстроилась на набережной некоторое время в ожидании чего-то. Поглядев налево и направо, Николай Александрович выразил спутникам свое недоумение: “Что-то ничего не видно”. Тогда по инициативе Угримова и некоторых других, объясняющихся по-немецки собратьев, были наняты две телеги, на которые москвичи погрузили свои неприглядные пожитки и, окружив их импровизированным конвоем на случай нападения проблематических грабителей, поволоклись на железнодорожную станцию. Там вожакам удалось выхлопотать плацкарты (по меньшей мере, семьдесят) в нескольких вагонах поезда на Берлин. Посадка совершилась не без некоторых препирательств с немецкими пассажирами. Слышали, как какая-то мегера кудахтала, что “проклятые большевики пролезают и в их страну”. На берлинском вокзале москвичей ожидало такое же “отсутствие всякого присутствия”, как и на Штеттинской пристани. Но здесь на хлопоты вожаков откликнулись представители Красного Креста и помогли всем расселиться по дешевым гостиницам. Через день или два приезжие прочли в эмигрантской газете “Руль” заметку о приезде в Берлин “высланных большевистских профессоров”. Здесь осторожно прибавлю: за что купил, за то продаю».
Или вот, небезызвестный немецкий философ Ханс-Георг Гадамер, в 1992 году Вл.С. Малахову на вопрос: «как воспринимались в Германии русские мыслители, оказавшиеся после 22-го года в эмиграции? Состоялась ли встреча русской и немецкой философии? Имел ли место диалог между выходцами из России (Иван Ильин, Сергей Булгаков, Лев Шестов, Семен Франк и т.д.) и их немецкими коллегами?…» ответил следующее: «Об Ильине и Булгакове я ничего не слышал. Шестов – это имя знакомо, но только имя. Работ его я не читал… Отдельных замечательных людей было много. Дмитрий Хавронский, например. Но широкого круга они не собирали. Чижевский, пожалуй, был единственным, кому удалось такой круг образовать…» – «А Степун?» – «Это был актер по призванию. Поэтому у него даже кафедра по социологии была. Ему удалось убедить окружающих, что то, чем он занимается – социология…». (Напомню, что в 1922-23-м годах молодой философ проходил обучение в двух крупнейших философских центрах Германии под руководством Пауля Натропа и Николая Гартмана, а также сближается с Мартином Хайдеггером.) И это – все, что было у Гадамера «на слуху» – ни Бердяева, ни Лосского, ни Карсавина, ни Вышеславцева он не знает. Странно, не правда ли, учиться в ведущих университетах и у ведущих философов своего времени и фактически ничего не знать про «гениев русского ренессанса». Оригинальность ситуации поистине достойная наших гениев.
В сухом остатке: никто этих философов в свободной Европе не ждал и про них не знал. Впрочем, Русский научный институт, Религиозно-философская академия в Берлине и Свято-Сергиевский православный богословский институт тоже не сами и не вдруг появились. Но об этом мы поговорим в следующих статьях цикла (а это именно открытие цикла о «рурефилах»).
4.2) научная и культурная ценность
Итак, может быть всё же, наших оригинальных гениев не заметили на либеральном Западе из зависти или потому что посчитали агентами большевистской России? Как это не печально, но нет, не поэтому. А почему – читаем далее.
Для начала, пара слов про актуальность религиозных движений в России из письма Антона Чехова Сергею Дягилеву от 30 декабря 1902 г.:
«Вы пишете, что мы говорили о серьезном религиозном движении в России. Мы говорили про движение не в России, а в интеллигенции. Про Россию я ничего не скажу, интеллигенция же пока только играет в религию и главным образом от нечего делать. Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества не собирались. Хорошо это или дурно, решить не берусь, скажу только, что религиозное движение, о котором Вы пишете, само по себе, а вся современная культура сама по себе, и ставить вторую в причинную зависимость от первой нельзя... Теперешняя культура — это начало работы, а религиозное движение, о котором мы говорили, есть пережиток, уже почти конец того, что отжило или отживает».
Ну это, по всей видимости, были мысли для тех, кто «глубоко знает Россию только как художник, а не как мыслящий человек» и спустя рукава читал письмо Виссариона Белинского Николаю Гоголю, где русский революционный демократ ещё в 1847 году метко подмечает про русский же народ, что «в нём ещё много суеверия, но нет и следа религиозности». Перечитать бы это замечательное письмо – да по несколько десятков раз, чтобы получше усвоить – всяким Хоружим, Меням и Флоренским сегодня…
Однако, я отвлёкся, ближе к содержательной науке, ближе к «русскому ренессансу»! Итак. Слово нашим опальным учёным и знатокам русской глубинной души.
Вот, к примеру, Михаил Гершензон в 1909 году (да-да, те самые «Вехи»): «каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться мы его должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной». Кстати, о «Вехах». Вот как видит, например, этот сборник и его авторов историк Юрий Семёнов: «Никакого пророчества ни в одной из статей этого сборника при всем желании найти невозможно. Там нет ни слова о грядущей революции. Авторы действительно резко отрицательно отзывались о русской революции, но речь везде шла исключительно лишь о прошедшей революции— 1905—1907 гг., но отнюдь не о будущей. Зато, когда произошла Октябрьская рабоче-крестьянская революция 1917 г., в новом сборнике «Из глубины» (1918) участвовавшие в нем веховцы задним числом объявили себя пророками (Струве П.Б. Предисловие издателя // Вехи. Из глубины. С. 209). И им поверили. Проверять не стали». Тем более, стоит отметить, ценное замечание, что сам Семёнов любит выдумывать не меньше.
Или вот, Сергей Булгаков, вернее, о нём из уст его большого почитателя и автора предисловия к одной из книг, изданных в 1991 году («Христианский социализм», между прочим): «К 1905 г. философский идеализм Булгакова уже успел получить религиозную окраску. В мировоззрении же его на смену революционизму пришел либерализм... Начиная с 1907 г. происходит и отказ от либерализма, уступающего место консерватизму, охранительству. С.Н. Булгакову... удалось, казалось бы, невозможное: он отказался от своих прежних идеалов, обратился к тому, что отвергал. Его ненависть к царю сменилась любовью к нему, нетерпимость по отношению к К.П. Победоносцеву и правым иерархам церкви — полным приятием их мыслей и дел. И хотя мыслитель словесно не обозначил этот вектор, он достаточно очевиден». Стоит ли упоминать здесь и то, что Булгаков не постеснялся в своем знаменитом труде «Свет невечерний» (1917) вывести экономическое состояние обществ из первородного греха?
Николай Бердяев. Бердяев-культуролог? Пожалуйста:
«Культура, — писал он, — не есть дело одного человека и одного поколения. Культура существует в нашей крови. Культура — дело расы и расового подбора... “Просветительное” и “революционное” сознание... затемнило для научного познания значение расы. Но объективная незаинтересованная наука должна признать, что в мире существует дворянство не только как социальный класс с определенными интересами, но как качественный душевный и физический тип, как тысячелетняя культура души и тела. Существование “белой кости” есть не только сословный предрассудок, это есть неопровержимый и неистребимый антропологический факт».
Бердяев-историк? Нет проблем:
«История есть свершение, имеющее внутренний смысл, некая мистерия, имеющая свое начало и конец, свой центр, свое связанное одно с другим действие, история идет к факту — явлению Христа и идет от факта — явления Христа. Этим определяется глубокий динамизм истории, движение истории к сердцевине мирового процесса и движение от сердцевины этого процесса». Далее: «История потому только и есть, что в сердцевине ее есть Христос. Христос и есть глубочайшая мистическая и метафизическая основа и источник истории, драматической, трагической судьбы ее. К Нему идет и от Него идет Божественное, страстное движение и мировое человеческое страстное движение. Без Христа его не было бы и оно было бы непонятно».
А ещё расист, мистик и мракобес. И это мы не открывали его исповедальное «Самопознание: опыт философской автобиографии». Ничего, дойдём позже, в частности, и до него, откроем и почитаем. Там много интересно, доложу я вам.
А вот, мимоходом, «Духовные основы общества» Семёна Франка состоят: «В монархической идее царя как “помазанника Божьего” содержится поэтому глубокая и верная идея, отнюдь не связанная непременно формой династической монархии...». Крайне научно и познавательно, не правда ли? Однако, стоит заметить, что Франку, конечно, до Василия Розанова (его я оставил на закуску) с его экзальтированными воздыханиями по царю-батюшке совсем далеко.
Ещё у нас есть Лев Карсавин с его рассуждениями о том, что «история представляет собой постепенное развертывание абсолютного или бога», что «“будущее” некоторым образом уже дано, что даже возможно “полностью с подлинностью видеть и слышать то, что должен человек будет делать, говорить, думать в любой момент будущего”». Угадает ли читатель, как аргументирует этот историк-медиевист свою точку зрения? Пророчествами Нострадамуса. Нет, я, к своему прискорбию, не шучу: «К сожалению, Нострадамус <…> умышленно их (свои предсказания, т.н. «катрены» – прим. авт.) перепутал и придал им форму весьма загадочных четверостиший. Разгадать смысл этих “катренов” удается лишь “post facta”, но они от этого своего значения не теряют <…> Таковы не безразличные для вопроса о свободе воли несомненные факты, спорить с которыми может лишь человек, совершенно чуждый научному методу и ставящий свои предрассудки выше очевидности». Комментарии? Нет, спасибо.
А вот Питирим Сорокин (пожалуй, один из немногих интеллигентов-гуманитариев, если не единственный, чья академическая карьера на Западе сложилась очень даже удачно. Полагаю, однако, что этот успех стоит искать не столько в таланте самого автора, сколько в предмете науки социологии, которой он занимался, и в перспективах, которые открылись перед ним как перед альтернативой марксистской теории общества) рассуждает с очень научных позиций о том, что:
«<…>война обессилила белую, наиболее одаренную, расу в пользу цветных, менее одаренных; у нас – великоруссов – в пользу инородцев, население Европейской России – в пользу азиатской, которое, за исключением сибиряков, и более отстало, и более некультурно и, едва ли не менее талантливо вообще».
Ну и напоследок, о достижениях ещё двоих выдающихся интеллигентов, которых, правда, почему-то никуда не выслали, а оставили в советской России.
Первого из них, - «русском Леонардо да Винчи», - как мне кажется, метко охарактеризовал вышеупомянутый Юрий Семёнов: «Поставив на первой странице своего основного философского труда “Столп и утверждение истины” вопрос о природе истины, П.А. Флоренский (Павел Александрович – прим. авт.) на последней (489) странице подводит итог: “Итак, снова вопрошая себя, что есть Столп и Утверждение Истины, мы пробегаем мыслью ряд ответов, данных здесь. Столп истины — это Церковь, это достоверность, это духовный закон тождества, это подвиг, это Трипостасное единство, это свет Фаворский, это Дух святой, это целомудрие, это София, это Пречистая Дева, это дружба, это — паки Церковь” (Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990. С. 489). Для того чтобы дать такой ответ, не нужно было исписывать 488 страниц». Здесь мне просто нечего добавить.
Второй же способен высказаться – да ещё как! – самостоятельно. Василий Розанов, «русский Ницше»: «Евреи... Их связь с революцией я ненавижу, но эта связь, с другой стороны, — и хороша; ибо из-за связи и даже из-за поглощения евреями почти всей революции — она и слиняет, окончится погромами и вообще окончится ничем: слишком явно, что “не служить же русскому солдату и мужику евреям”... Я хочу указать ту простую вещь, что если магнаты еврейства, может быть, и думают “в целом руководить потом Россией”, то есть бедные жидки, которые и соотечественникам не уступят русского мужика (идеализированного) и ремесленника и вообще (тоже идеализированного) сироту. Евреи сантиментальны, глуповаты и преувеличивают. Русский “мужичок-простачок” злобнее, грубее... Главное — гораздо грубее. “С евреями у нас дело вовсе не разобрано”. Еврей есть первый по культуре человек во всей Европе, которая груба, плоска и в “человечестве” далее социализма не понимает».
В другом месте:
«И тяжело дышится Европе. Сдавливают ее могучие кольца Израиля. Он уже все облепил - векселем, книжкой, газетой. Давит, кого может и обольщает, кого еще не может. Он, в особенности, обольщает детей наших, в школе, в университете. Наше несчастное бесхарактерное юношество уже все облито сладким ядом еврейского гипноза, льстивого, интимного и насмешливого в отношении "иных"».
И в качестве финального аккорда:
«Сижу и плачу, сижу и плачу как о совершенно ненужном и о всем мною написанном (классифицирую отзывы — по годам — печать обо мне). Никогда я не думал, что Государь так нужен для меня: но вот его нет — и для меня как нет России. Совершенно нет, и для меня в мечте не нужно всей моей литературной деятельности. Просто я не хочу, чтобы она была. Я не хочу ее для республики, а для царя, царицы, царевича, царевен. Никогда я не думал, чтобы «без царя был нужен и народ»: но вот для меня вполне не нужен и народ. Без царя я не могу жить. Посему я думаю, что царь непременно вернется, что без царя не выживет Россия, задохнется. И даже — не нужно, чтобы она была без царя».
Специалист по Гегелю, да…
Итого имеем: «Русский религиозно-философский ренессанс» по существу провозгласили сами же «рурефилы» или их раболепные последователи из гуманитарной и религиозной интеллигенции 1990-х, т.к. не было никакого действительного возрождения, ибо и возрождать было нечего. Вся их интеллектуальная и культурная деятельность ограничивается боженькой, расизмом или национализмом, фашизмом (это к слову о Борисе Вышеславцеве и Иване Ильине, о коих мы обязательно ещё поговорим отдельно), ненавистью к демократии, восхвалением монархии, посредственной критикой марксизма, самовосхвалением или самобичеванием.
ВЫВОДЫ
Буржуазная (а зачастую откровенно феодально-аристократическая) интеллигенция «философских пароходов» не поняла и не приняла ни революцию 1905-07, ни Октябрьскую революцию. Не смогли или не захотели эти люди понять и сущность нэпа. Не в состоянии они были и работать на благо Родины (как это делали десятки тысяч царских офицеров, например). Это вылилось в административную высылку и заслуженное последующее забвение. Все претензии самопровозглашённого «ренессанса» русской культуры оказались не более чем интеллектуальной пустышкой, а в идеологическом смысле даже опасными по содержанию. Несколько забегая вперёд, можно с уверенностью сказать, что критика «рурефилами» марксистской теории была мертворождённой и потому недееспособной (впрочем, кому интересно, тот может ознакомиться с этой «критикой» на примере Николая Лосского). Единственная сфера общественной жизни Европы, где смогли себя проявить «рурефилы» – оправдание капитализма и пособничество фашистской идеологии и политике. Не смотря на то, что с 1923 года практика «философских пароходов» фактически прекращается, советская власть, как показывает вышеприведённый обзор, совершенно обоснованно в 1922-23 годах избавилась от наиболее одиозных мракобесов, фашистов и ретроградов.
Ирония истории заключается, в том, что «русские религиозные философы» и им подобные оказались головной болью не Советской России, а контрреволюционной-буржуазной Российской Федерации.
КОНЕЦ
По материалам:
auto-krator.livejournal.com, Философ Ю. Семенов как новый Заратустра.
Большая Советская Энциклопедия.
Диспут А. В. Луначарского с митрополитом А. И. Введенским 21 сентября 1925 года.
Дмитриева Н., «Летучий голландец» российской интеллигенции (очерки истории «Философского парохода»)».
Дмитриева Н., «Ой ты, участь корабля…», или Снова о «Философском пароходе».
Как Ленин в 1922 г. попов стрелять призывал.
«Очистим Россию надолго». К истории высылки интеллигенции в 1922 г.
Семёнов Ю., «О русской религиозной философии конца XIX — начала XX века».
Тарасов А., «От Ленина к Сталину: партийная идеология как стимул советской философии».
Философская энциклопедия (в 5 томах, 1960-1970). Под редакцией Ф. В. Константинова.
Хоружий С., После перерыва. Пути русской философии.