Закат империи США: Кризисы и конфликты

ВВЕДЕНИЕ: АНАЛИЗ ГЛОБАЛЬНЫХ ПОТРЯСЕНИЙ В СБОРНИКЕ «ЗАКАТ ИМПЕРИИ США»

Представляемый сборник статей «Закат империи США: Кризисы и конфликты», подготовленный в рамках «Инициативы Постглобализация», объединяет голоса всемирно известных политологов, экономистов, социологов и общественных деятелей для всестороннего анализа причин и следствий текущего мирового кризиса. Эта книга предлагает читателю глубокое погружение в сложную мозаику современных геополитических, экономических и социальных процессов, центральной темой которых выступает трансформация мирового порядка и ослабление гегемонии Соединенных Штатов Америки. Авторы сборника, каждый со своей уникальной перспективы, исследуют многогранные аспекты этого переломного периода, от военно-политических конфликтов до структурных сдвигов в глобальной экономике и идеологических трансформаций.

Основной тезис, проходящий красной нитью через большинство представленных работ, заключается в том, что модель глобализации, основанная на принципах неолиберализма и поддерживаемая доминированием США, исчерпала себя и привела мир к системному кризису. События последних лет, по мнению экспертов, являются ярким свидетельством этого процесса, демонстрируя неспособность существующих институтов и подходов справиться с нарастающими противоречиями. Книга не просто констатирует факт упадка американской гегемонии, но и стремится выявить глубинные механизмы этого процесса, анализируя, как Соединенные Штаты, пытаясь сохранить свое господство, зачастую прибегают к эскалации военных конфликтов, что лишь усугубляет нестабильность.

Сборник предлагает многоаспектный взгляд на происходящие изменения. Читатель найдет здесь анализ эволюции мирового капитализма, исследование корней современных конфликтов, осмысление роли новых центров силы, таких как страны БРИКС, и критическую оценку политики ведущих мировых держав. Особое внимание уделяется геополитическим сдвигам на Ближнем Востоке, проблемам гуманитарных интервенций, а также вопросам суверенитета в условиях глобализации и растущего влияния транснациональных корпораций. Авторы не ограничиваются диагностикой проблем, но и размышляют о возможных контурах посткризисного мира, о вызовах и возможностях, которые открываются перед человечеством в эпоху фундаментальных перемен.

Книга «Закат империи США: Кризисы и конфликты» позиционируется как своеобразный аналитический каталог конфликтов нашего времени, предлагающий трезвый и профессиональный взгляд на сложнейшие проблемы современности. Она адресована широкому кругу читателей, интересующихся вопросами мировой политики, экономики и социальных движений, и призвана стимулировать дискуссию о будущем мироустройства и о путях преодоления глобального кризиса. Представленные в ней идеи и выводы, основанные на глубоком анализе и богатом экспертном опыте авторов, без сомнения, будут способствовать более полному пониманию динамики современного мира и тех исторических вызовов, с которыми мы сталкиваемся.

КРИЗИС И КОНФЛИКТ: ПРЕДИСЛОВИЕ БОРИСА КАГАРЛИЦКОГО

Эпоха упадка и крушения империй редко бывает спокойной, и мы, похоже, живем в одну из таких эпох. Последнее десятилетие ХХ века ознаменовалось триумфом Америки, которая после краха СССР стала не только единственной сверхдержавой, но и гарантом нового мирового порядка, получившего название «Вашингтонский консенсус». Это военно-политическое господство опиралось на готовность большинства стран проводить неолиберальную экономическую политику: приватизацию, демонтаж социального государства, снижение зарплат во имя «конкурентоспособности», открытие границ для иностранных товаров и капиталов, отмену ограничений на финансовые спекуляции. Такой образ «свободы» не всегда совпадал с демократией, но тем хуже было для последней. Мировой экономический порядок предполагал гегемонию США как нечто само собой разумеющееся – не только на военно-политическом, но и на культурном, идеологическом, социальном уровнях.

Наиболее травматично «переформатирование» общества проходило в бывшем СССР и Восточной Европе, но и Западная Европа переживала драматические перемены, теряя социальные права, завоеванные за два с половиной столетия. Эти перемены вызывали недовольство, но продолжались, так как старые рабочие организации и левые партии были деморализованы, а мировая экономика сохраняла инерцию роста. «Вашингтонский консенсус» предлагал обменять социальные гарантии и национальный суверенитет на потребление. Этот механизм работал, пока работали потребительские соблазны, подкрепляемые тезисом «альтернативы нет». Рост потребления на фоне демонтажа социальных прав обеспечивался перемещением производства в страны с дешевой рабочей силой и беспрецедентным кредитованием населения финансовым капиталом.

В конечном счете, экономика «освобожденных финансов» развивалась по принципу пирамиды. Мировой рынок должен был непрерывно расти, вливая новые массы дешевых работников. Большинство правительств соревновалось за привлечение иностранного (американского) капитала, создавая «хороший инвестиционный климат». Иностранные инвесторы и обслуживающие их структуры (ВТО, МВФ, Всемирный банк) диктовали условия, и в «отличниках» оказывались те, кто хуже обращался с собственными гражданами. Однако, диктуя такую политику миру, США сами стали ее жертвой. Американский финансовый капитал выигрывал, но американское общество проигрывало: рабочие места перемещались, зарплаты снижались, долги домохозяйств росли.

Вовлекая в орбиту мирового рынка новые страны, глобализация меняла пропорции в международной экономике и соотношение сил. Индустриализация в Азии и Латинской Америке создала новый промышленный потенциал. Развитие Китая создало спрос на энергоресурсы, укрепив позиции России. Заговорили о странах БРИКС. США обеспечивали свой спрос за счет импорта. В Западной Европе политика интеграции превратила континент в рынок для немецких товаров и сделала правительства и миллионы людей должниками германских банков. Оставаясь доминирующей силой, США теряли контроль над процессами, запущенными их собственной элитой. Острый экономический кризис, охвативший Америку и ставший мировым, показал, что никакая держава-гегемон не способна справиться с подобными вызовами.

Региональные игроки, местные элиты, социальные классы и общественные движения начинают действовать самостоятельно, отстаивая свои интересы. Это столкновение сил часто приобретает хаотический характер. На смену порядку нередко приходит беспорядок, хаос, анархия. Порядок «Вашингтонского консенсуса» рушится. Хаос пугает, но постепенно через хаотическое взаимодействие выстраивается новая логика. Забавно наблюдать, как российские публицисты, охваченные конспирологией, изображают ослабление американской гегемонии как «управляемый хаос», доказывая этим всемогущество Вашингтона. Природа хаоса в том, что он неуправляем, но не лишен логики, возникая из стихийного столкновения разнонаправленных сил. На этот процесс можно воздействовать, создавая элементы нового, посткризисного порядка.

Конфликты сегодняшнего дня многомерны. Многолетнее пребывание под прессом гегемонии одной сверхдержавы привело к запутыванию противоречий. Глобализация все соединила, но не упорядочила, не выстроила иерархии ценностей, кроме возможности покупать брендовые товары в кредит. Ослабление гегемона и экономический кризис высвобождают энергию противоречий, которые приобретают разрушительную форму. Неуклюжие попытки приходящей в упадок сверхдержавы вмешиваться лишь усугубляют дело. Разрешение противоречий требует конструктивного действия, основанного на трезвом понимании природы интересов и логики процесса. На практике же кризис часто порождает «катастрофическое сознание».

Именно поэтому нужна трезвая профессиональная дискуссия. В марте 2013 года в Тунисе была создана «Инициатива Постглобализация» для организации такого обсуждения. К проекту присоединились исследователи и активисты из многих стран. Глобализация в рамках неолиберального проекта потерпела крах, но это не значит, что можно вернуться назад. Термин «постглобализация» отражает двойственность перспективы: необходимо преодолеть противоречия «Вашингтонского консенсуса», но и опираться на достигнутый уровень глобальной интеграции. Задача «Постглобализации» – не только критиковать, но и содействовать преодолению декларативно-утопического мышления среди самих критиков.

Данный сборник – аналитический каталог конфликтов нашего времени. Его авторы сходятся в главном: современный мировой экономический порядок в кризисе, который не «вылечить» косметическими мерами. Среди авторов – Иммануил Валлерстайн, Самир Амин, Сьюзан Джордж, Уильям Энгдаль и другие известные эксперты. Задача Инициативы – дать читателю представление о взаимосвязи экономического кризиса, кризиса американской гегемонии и социально-политических конфликтов, о механизмах стихийных процессов и зарождающихся тенденциях общественного преобразования. Валлерстайн еще в конце 1990-х предсказал конец старой мировой системы и приход новой. Старый порядок рушится, возврата к докризисному не будет. Задача эпохи – работать над созданием новой глобальной системы, намного лучше прежней.

УСКОРЕННОЕ ПАДЕНИЕ. НАСТУПЛЕНИЕ ЭПОХИ МНОГОПОЛЯРНОСТИ: СТАТЬЯ ИММАНУИЛА ВАЛЛЕРСТАЙНА

Еще десять лет назад говорить о крахе могущества Соединенных Штатов Америки считалось нелепостью. Сегодня такие высказывания распространены среди теоретиков, политиков и в СМИ, особенно после фиаско США в Ираке. Однако характер и время начала этого падения еще недостаточно проанализированы. Большинство аналитиков утверждает, что зенит могущества США пришелся на период после 1991 года, когда мир стал однополярным. На самом деле, Соединенные Штаты были единственной господствующей державой с 1945 по 1970 годы, после чего их влияние начало ослабевать. Распад Советского Союза нанес удар по мировому господству США, а вторжение в Ирак в 2003 году ускорило падение. К 2007 году США потеряли авторитет не только как экономический и политический лидер, но и как доминирующая военная держава.

Рассмотрим этот процесс детальнее, разделив анализ на три этапа: 1945-1970, 1970-2001 и с 2001 года по настоящее время. Первый этап – могущество США. Второй – медленное ослабление доминирования под натиском многополярности. Третий – ускорение разрушения господства и наступление эры многополярности, начатое при Джордже Буше-младшем. США являлись мировой державой с 1870-х годов, соревнуясь с Германией за преемственность Великобритании. Первая и Вторая мировые войны, по сути, были 30-летней войной между США и Германией, завершившейся безоговорочной капитуляцией Германии в 1945 году и явной победой США. В 1945 году США были единственной крупной индустриальной державой, не пострадавшей от прямого нападения, и значительно превосходили другие страны по продуктивности.

Обладая такой экономической базой, США установили безусловное господство, создав международные структуры, служившие их интересам. Конечно, США вынуждены были противостоять Советскому Союзу, обладавшему мощной военной структурой. Две страны достигли Ялтинского соглашения, разделив мир на два блока: СССР контролировал одну треть, США – две трети. Соглашение закрепляло военный статус-кво и гарантировало неизменность границ. В экономическом плане два блока были по большей части замкнутыми. США создали сильные военные альянсы (НАТО, Пакт с Японией), СССР – Организацию Варшавского договора. Целью этих альянсов было не нападение, а сохранение возможности ответного удара и обеспечение подчинения союзников.

Это соглашение отлично работало в период «холодной войны». Мини-кризисы (Берлинская блокада, Корея, Венгрия 1956, Карибский кризис, Чехословакия 1968, Афганистан) заканчивались возвращением к статус-кво. Границы блоков оставались неизменными до 1989 года. Период с 1945 по 1970 годы – время бесспорной гегемонии США. Однако два момента портили картину. Во-первых, успешное восстановление Западной Европы и Японии привело к экономическому паритету к середине 1960-х. Американские производители уже не могли продавать товары по более высокой цене на их внутренних рынках, а европейские и японские производители начали завоевывать рынок США. Остальной мир стал зоной прямой конкуренции. Во-вторых, страны развивающегося мира все больше преследовали собственные интересы, и ни США, ни СССР не могли сдержать их стремления к национальному освобождению.

Мировые революции 1968 года ознаменовали переломный момент господства как США, так и СССР. Они выступили против господства США и тайного Ялтинского соглашения, а также денонсировали традиционные антисистемные движения («старых левых»). «Старые левые» (коммунистические, социал-демократические, национально-освободительные движения) провозглашали двухэтапную стратегию: завоевание государственной власти и преобразование мира. К 1968 году они почти повсеместно получили власть. Революционеры 1968 года сочли режимы «старых левых» неполноценными и отвергли их, что привело к разочарованию в концепции модернизации. Правящим кругам США стало очевидно, что после 1970 года ситуация изменилась. Главной задачей президентов от Никсона до Клинтона стало замедление структурного упадка господства США. Была разработана программа из трех задач.

Первая задача – не дать Западной Европе и Японии отказаться от «руководства» США. Америка предложила им стать «партнерами» в общемировой политике (Трехсторонняя комиссия, «Большая семерка», Давос). Эта стратегия сработала лишь отчасти. Вторая задача – военная. Монополия США на ядерное оружие была разрушена. К 1970 году пять стран обладали им, но определили его как средство «равновесия страха». США пытались остановить распространение ядерного оружия, что удалось лишь частично. Третья задача – экономическая. Мировая экономика вступила в длительный период снижения нормы прибыли и роста безработицы. «Триада» (США, Западная Европа, Япония) не могла больше стимулировать модернизацию и нуждалась в притоке капитала с Юга. Родилась идеология неолиберализма («глобализация»), оправдывающая открытие границ развивающегося мира для экспорта с Севера и перетекания капитала обратно на Север.

Распад СССР был неожиданным и нежелательным для США, означая потерю символического противника. Первым последствием стал захват Кувейта Саддамом Хусейном. США создали военную коалицию и свели затраты к нулю за счет финансирования другими странами. Режим Хусейна выжил, став напоминанием о пределах могущества США. Тем временем бывший «социалистический» блок и страны развивающегося мира вступили на путь глобализации, но преимущества от нее распределялись неравномерно. К середине 1990-х волна начала двигаться в обратном направлении (восстание сапатистов, протесты в Сиэтле). В 2001 году президентом США стал Джордж Буш-младший. По мнению его неоконсервативных советников, могущество США рушилось из-за ошибочного руководства предыдущих администраций. Единоличное вторжение в Ирак должно было продемонстрировать военную мощь США и бессмысленность политической независимости Европы и Японии.

Террористическая атака 11 сентября 2001 года стала пусковым механизмом. Вторжение в Ирак произошло вопреки сопротивлению союзников. Война была объявлена выигранной, но ситуация быстро ухудшалась. К 2007 году стало ясно, что война проиграна. Анализ неоконсерваторов оказался неверным. Союзники не были запуганы. Северная Корея и Иран ускорили разработку ядерных программ. Арабские режимы не приблизились к принятию израильских условий. Главное последствие – демонстрация ограничений военного могущества США. Многие в США считают решением возврат к «многосторонним отношениям», но Буш-младший игнорировал это. Реальность такова, что США – одна из сильных держав многополярного мира, но их влияние будет уменьшаться. Политический авантюризм администрации Буша перевел медленное ослабление господства США в ускоренное падение. Две фундаментальные ошибки: непонимание, что воздушных сил недостаточно для завершения войны, и что военную силу боятся лишь до тех пор, пока она побеждает. Обладание самыми мощными вооруженными силами в мире не имеет смысла, если их нельзя эффективно использовать.

КОНФЛИКТЫ И СОВРЕМЕННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА: СТАТЬЯ САМИРА АМИНА

На протяжении последних трех столетий в Европе важную роль играло противостояние между правыми и левыми, существенно влиявшее на жизнь большинства стран. Эта история, к которой принадлежит и Россия, включает эпоху Просвещения, Французскую революцию (которая была чем-то большим, чем просто буржуазная революция), возникновение рабочего движения, социализма, марксизма, Парижскую Коммуну и революцию в России. Все это неразрывно связано с формированием как либеральной идеологии (ставшей идеологией правых), так и левой идеологии. Однако история Соединенных Штатов Америки развивалась совершенно иначе. Новую Англию создавали не просвещенные секты, а, наоборот, самые консервативные. Война за независимость была не борьбой за освобождение и социальные преобразования, а стремлением сохранить колониальное общество, защищающее рабство. В США, в отличие от Европы, не сформировалась зрелая социал-демократическая или коммунистическая партия, поскольку каждая новая волна иммиграции размывала классовое сознание рабочих, заменяя его псевдоэтнической дифференциацией. В результате возникло иное понимание либерализма, где две существующие партии по сути являются одной, а серьезное левое движение отсутствует.

Сегодняшнее разделение мира на центр и периферию при активной американизации – это не случайность, а результат нормального функционирования самой системы. Мы наблюдаем своего рода коллективный империализм триады (США – Западная Европа – Япония), сменивший прежнюю модель сосуществования и борьбы различных имперских центров. Несмотря на внутренние противоречия, у членов триады есть общее понимание управления глобальной системой. Нынешнее положение дел связано и с тем, что первая волна сопротивления капиталистической системе (успехи 1917 года, антиколониальные выступления) исчерпала свой потенциал, а вторая волна – волна социализма XXI века – пока не наступила. Предположение о возможности возврата к буржуазной системе XIX века абсолютно безосновательно. Мы живем, по словам Антонио Грамши, во время, когда прошлое умерло, а новое еще не родилось, и в этот «серый» период появляется множество «монстров». Задача левых – создать новые социальные блоки, способные бросить вызов системе.

Существующая система неравновесна. Соединенные Штаты, ее лидер, осознают невозможность сохранения статус-кво без военного контроля над планетой. Военные вторжения на Ближнем Востоке следует рассматривать именно в этом контексте, и это не последний удар – конечными целями являются Китай и, возможно, Россия. Этот план преступен и безответствен, и он не работает. В мире возникла чудовищная диспропорция между влиянием и капиталом олигополий, управляющих глобальной экономикой. Этот дисбаланс усугубляется финансовыми спекуляциями. Сопротивление растет по всему миру, но носит эпизодический и оборонительный характер. Отсутствует четкое представление об общесоциалистической альтернативе, хотя есть достижения, особенно в Латинской Америке. В Китае и других странах, некогда называвшихся «коммунистическими», все еще господствует иллюзия возможности успешной интеграции в капиталистическую систему.

В наиболее маргинализированных регионах мира возникает стремление противопоставить нынешней системе нечто этнико-религиозное, то есть двигаться в прошлое. Для успешного противостояния системе необходимо объединение всех, кто ориентируется на «социальный прогресс», не обязательно связанный с социализмом. Речь идет о долгосрочном переходном периоде от глобального капитализма к глобальному социализму. На этом пути необходимо создание многополярного мира, основанного на взаимопонимании и переговорном процессе, а не на конфликте, который, однако, остается неотъемлемой частью прогресса. Вторая Мировая война привела к трансформации империализма: на смену множеству конфликтующих империализмов пришел коллективный империализм триады. Экспансия США с 1945 года прошла через различные фазы.

США экономически выиграли от Второй Мировой войны, сокрушившей их соперников. Возникла возможность укрепить экономическую гегемонию, так как более половины мирового промышленного производства было сконцентрировано в США, особенно в сфере технологий. Американцы также располагали ядерным оружием. Однако за двадцать лет произошел экономический подъем в капиталистических Европе и Японии, и военный – в Советском Союзе. Относительное снижение американской мощи породило спекуляции об упадке Америки и появлении альтернативных гегемонов. Шарль де Голль, в противовес атлантизму Вашингтона, разработал контрстратегию, основанную на франко-германском согласии и создании неамериканской Европы. Он верил, что целью США с 1945 года был контроль над Евразией. Вашингтон стремился к разделению Европы, простиравшейся, по мнению де Голля, от Атлантики до Урала и включавшей СССР.

Внутренний европейский конфликт сводится к столкновению атлантической Европы (придатка американского проекта) и неатлантической Европы (включающей Россию). Конец голлизма, принятие Великобритании в ЕС, экспансия на Восток и крушение СССР привели к упадку европейского проекта: Европа растворилась в мире неолиберальной глобализации под эгидой Вашингтона. Нынешний американский проект – самонадеянный, безумный и преступный – правящий класс США вскармливал с 1945 года. Этот проект всегда уделял решающее значение военному измерению, разработав глобальную военную стратегию и разделив планету на регионы под контролем американского военного командования. Целью было не только окружение СССР и Китая, но и исключение риска ослабления влияния США: Вашингтон должен был оставаться последней инстанцией для всего мира, распространив доктрину Монро на всю планету.

Основанная после войны ООН провозгласила новый принцип, объявив нелегитимным право государства самостоятельно начинать войну. Эта инициатива, поддержанная людьми всего мира, открывала дорогу к прогрессу, но никогда не вызывала одобрения правящего класса США. Власть предержащие в Вашингтоне всегда недолюбливали идею ООН и сегодня прямо заявляют об отказе от идеи международного права в пользу защиты собственных национальных интересов. Требование придерживаться международного права – это не обращение к прошлому, а напоминание о будущем. В 1955 году в Бандунге возникло движение неприсоединения и начался подъем национально-освободительных движений. Империализм был вынужден принять политику мирного сосуществования. Крах СССР и удушение популистских националистических режимов привели к энергичному развертыванию имперского проекта США на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке. Его суть – система экономического управления миром на основе принципов неолиберализма.

Целью США могут выступить три принципиальных противника. Во-первых, Россия, расчленение которой является главной стратегической целью США. Во-вторых, Китай, чей рост беспокоит США. Европа идет третьей, но не вызывает особой озабоченности. Европейскому крылу американского проекта удалось удержать в повиновении Германию. Альтернативой атлантизму может стать ось Париж – Берлин – Москва. Сегодняшний мир в военном смысле однополярен, но есть разногласия между США и некоторыми европейскими странами. Солидарность господствующих групп транснационального капитала триады вокруг глобального неолиберализма – это реальность. США выступают защитником этих общих интересов, но не стремятся к равному распределению прибылей, а наоборот, намерены превратить союзников в вассалов. Распространено мнение, что военная сила США – лишь вершина айсберга, отражающая первенство Америки во всех сферах. Однако в системе коллективного империализма США не имеют решающих экономических преимуществ.

Американская система производства далека от наибольшей эффективности. Лишь немногие сектора выдержали бы реальную конкуренцию на свободном рынке. Торговый дефицит растет. В сфере высоких технологий США противостоят Европа и Япония, в производстве товаров широкого потребления – Китай, Корея и другие страны. США выигрывают только за счет относительного преимущества в ВПК. Экономика Северной Америки ведет паразитическое существование. Мир производит, а США потребляют. Дефицит покрывается за счет средств других. Значительная часть американского дефицита покрывается за счет притока капитала из Европы, Японии и стран Юга. Американское чудо – результат роста потребления, вызванного увеличением социального неравенства. Вызывает удивление, что европейцы активно имитируют американскую экономику. На уровне глобального контроля над ресурсами у США есть решающее преимущество перед Европой и Японией. Осуществляя военный контроль над Ближним Востоком, США демонстрируют понимание значимости этого рычага давления на конкурентов-союзников.

КТО-НИБУДЬ ВООБЩЕ ПРАВИТ НАШИМ МИРОМ?: СТАТЬЯ ГЕОРГИЯ ДЕРЛУГЬЯНА

Когда сегодня говорят о мировом кризисе, важно уточнить, о чем идет речь. О конце спекулятивных финансов или о «созидательном разрушении» устаревших монополий? Об окончании гегемонии США, продолжавшейся почти столетие? Или о смещении центров мировой цивилизации с Запада на Восток? Все это обезличенные процессы, но кто-то же движет историю. Разберемся, начав с предыстории. В конце 1973 года ОПЕК, объединявшая страны-экспортеры нефти, взвинтила цены, что привело к экономическому кризису на Западе. Главенствовали в картеле консервативные аравийские монархии и шахский Иран, решившие «перетянуть одеяло на себя» под предлогом очередной войны с Израилем. Взбешенный президент Никсон, ослабленный Уотергейтом и поражением во Вьетнаме, отправил Киссинджера на Ближний Восток. Результатом стала тайная сделка, спасшая интересы США за счет Европы и Третьего мира.

Цены на нефть по-прежнему исчислялись в долларах, которые мир покупал у Америки, чтобы расплачиваться с ОПЕК, чьи сверхдоходы вкладывались в банки США. Тайная дипломатия Киссинджера имела непредвиденные последствия. Возникшая на финансовых рынках Запада масса долларов от продажи нефти искала применения. Зрелые промышленные секторы развитых стран, особенно США, к началу 1970-х столкнулись с проблемой сбыта и снижением нормы прибыли. Добавьте к этому массу долларов от американских военных баз и льготные кредиты, которые американские банки предлагали в 1974-1979 годах. Многие правительства брали кредиты, теряя самоконтроль. Главной проблемой была политика, которую в советских условиях решало брежневское руководство, получившее нефтедоллары.

Многие правящие элиты прибегали к террору и диктатуре, но безопаснее было откупиться от протестующих студентов и молодых специалистов. Эти новые классы, сформировавшиеся в период послевоенного бума, бунтовали с 1956 года, а в 1968-м протесты достигли пика. Казалось, что начнутся революции. Студенты требовали привести устаревшие авторитарные структуры в соответствие с их потенциально ведущей ролью в новой научно-индустриальной экономике. Влезавшие в долги правительства стремились поддержать высокие темпы индустриального роста. Десятки правительств предполагали создать передовые секторы, надеясь, что новые доходы покроют долги. Никто не думал, что эти проекты перерастут национальные рамки и столкнутся с протекционизмом Запада.

К тому времени националистические проекты автаркии и импортозамещения себя исчерпали. В конце 1970-х возникла перспектива экспортоориентированного промышленного роста, но для этого требовался доступ на мировые рынки. Появились требования нового мирового экономического порядка – попытка политической координации требований Третьего мира. Страны «Юга» собирались стимулировать торговлю внутри своего блока. Индустриализация Южной Кореи и Тайваня, куда передавались менее прибыльные звенья японских производственных цепочек, происходила по тому же принципу, при поддержке США. Это обретало смысл для коррупционеров, так как устойчивые экспортные доходы делали производство привлекательнее казнокрадства. Идея нового мирового экономического порядка заключалась в создании механизмов, способных воспроизвести для всех стран «Юга» то, что США предлагали своим клиентам.

В XX веке правящие элиты Запада согласились поделиться доходами с собственным пролетариатом перед лицом катастрофы мировых войн и революций. Западный пролетариат принял сделку. Однако одно дело – делиться пирогом с не таким уж многочисленным белым населением Запада, и совсем другое – делить пирог со всем «цветным» Третьим миром. Зажиточный пролетариат Запада к началу 1970-х стал требовать все большего. В ходе потрясений 1968 года правительствам было важно предотвратить смычку левых интеллигентов и масс кадрового пролетариата. Официальные профсоюзы на Западе покупались материальными предложениями, что обеспечивало социальное спокойствие, но и гарантировало рост запросов на фоне понижения норм прибыли в устаревающих секторах. Экономист Джованни Арриги называет этот кризис сигнальным, за которым последовало восстановление нормы прибыли – на основе спекулятивных финансов и снижения доли зарплат.

Впервые слово «глобализация» возникло в 1984 году в «Уолл-стрит джорнэл» по поводу решения Тэтчер открыть финансовый рынок Лондона иностранным банкам. До 1991 года «глобализация» употреблялась с прилагательным «финансовая». С распадом Британской империи Сити утратил значение мирового денежного насоса, но воспрял благодаря связям с Америкой и близости к Европе. Капиталы высвобождались из материального сектора и утекали в глобальные финансы. В 1979 году президент Картер призвал экономистов обуздать кризис. Пол Волкер, новый глава американского центробанка, предложил отчаянные меры, сродни кровопусканию. Кризис на Западе продолжался, никсоновская девальвация доллара и крах Бреттон-Вудской системы не помогли. Правительства вкачивали ликвидность, надеясь на кейнсианский эффект, но получали лишь инфляцию и стагнацию – стагфляцию.

Капиталисты боялись инвестировать в производство из-за профсоюзных требований и конкуренции развивающихся стран. Пол Волкер резко поднял ставки по кредитам, рассчитывая ускорить кризис, чтобы выжившие сильнейшие запустили подъем. Результат превзошел ожидания. В «центр империализма» хлынули инвестиции. США из экспортера капитала превратились в импортера, из мирового кредитора – в крупнейшего должника. После шока начала 1980-х экономика США вступила в период процветания для инвесторов и политиков. Рейган получил средства на «звездные войны» и на «масло» для высших слоев общества. Мировая власть вернулась к элитам США «с лихвой». Политический климат миросистемы изменился. Новые левые движения и советские диссиденты распались. Солидные профсоюзы оказались один на один с ожесточившимся менеджментом.

В 1980 году на первый план выдвигается другая стратегия: капитал уходит из скованного национальными рамками производства в глобальные финансовые спекуляции. Героями эпохи становятся финансовые игроки. Капитал в финансовой форме крайне мобилен, адаптивен и всеяден. Оставалось снести препятствия на пути глобализации финансов. В 1979-1982 годах страны Третьего мира откатились в иерархии доходов на позиции колониального периода. Захлебнулись национальные проекты промышленного роста. Правительства выстраивались в очередь за кредитами МВФ, обставляемыми требованиями жесткой экономии. Слом границ и барьеров стал основным процессом глобализации. Вскоре добавились требования либеральной демократизации и приведения госинститутов в соответствие с американскими нормами. Диктатуры развития шли на переговоры с оппозицией.

Фидель Кастро призвал к забастовке стран-должников, но протесты «Юга» утратили перспективу успеха перед лицом гигантской финансовой воронки США. В течение следующего десятилетия США поглощали до 75% прироста мирового инвестиционного капитала. В распаде Югославии принято винить этнические конфликты, забывая о падении реальных зарплат и гиперинфляции. Передовые промышленные отрасли оказались в коме. Видя судьбу Чаушеску, сербский номенклатурщик Милошевич резко поворачивает к национализму. Неслучайно среди основателей «Аль-Каиды» было много египетских технарей, переживших распад своих отраслей. В СССР не осознали происходящего. Советская Россия была одним из крупнейших образцов диктатуры развития, успешно вышедшей на уровень индустриализации середины XX века, но там же и застрявшей.

Крах СССР стал возможен во многом потому, что долго виделся невозможным. Поэтому политики времен перестройки вели себя столь безоглядно. И главное, решительное и радикальное переустройство лучше элементарного хаоса и распада. Лучше для всех, включая сами элиты, которые иногда требуется спасать от самих себя. Сегодня это означает какую-то форму регуляции социальных и экономических процессов на уровне отдельных стран, регионов и всего мира. Таков основной вывод. Кто ныне правит миром? Да вроде бы никто. А это уже опасно для всех.

КОРНИ КРИЗИСА И ДАЛЬНЕЙШАЯ ПЕРСПЕКТИВА: СТАТЬЯ ДЖЕФФРИ СОММЕРСА

Мы живем в эпоху кризиса longue durée (фр. «долгий период»), который берет свое начало с момента крушения Бреттон-Вудской системы в 1971 году. Реакция на современный кризис часто базируется на ограниченном понимании прошлого опыта в сочетании с рыночной идеологией, то есть тем, «что должно быть». При анализе ситуации часто игнорируют долгосрочные перспективы кризиса. Важно проследить череду предшествовавших событий и представить широкий спектр проблем. Подъем США в XIX веке стал возможен после приобретения земель и ресурсов, этнических чисток и иммиграции. Однако это не объясняет причин подъема, особенно учитывая опыт Латинской Америки. Нельзя обосновать успех и простым следованием традициям англо-саксонского протестантизма, ведь юг США, заселенный и управляемый британцами, пошел по пути развития Латинской Америки.

Индустриальный Север был абсолютно другим. Промышленность Севера столкнулась с вынужденным увеличением расходов на рабочую силу, так как рабочие могли заняться фермерством на приграничных землях. Из-за высокой стоимости рабочей силы промышленным отраслям приходилось совершенствоваться, применяя эффективные методы производства. США придерживались последовательной программы развития, основанной на поддержке новых отраслей промышленности при помощи пошлин. Александр Гамильтон в Докладе о Мануфактурах 1791 года изложил Конгрессу свое видение политики США. Изначально идеи были отвергнуты сторонниками открытого рынка с Юга, но положение о пошлинах было принято в 1794 году. Так начался подъем Америки, основанный на поддержке новых отраслей, что позже превозносили Фридрих Лист и Немецкая Историческая Школа.

К концу XIX века в США была создана собственная экономическая школа в противовес либерализму. Среди ее выпускников были японцы, руководившие созданием управляемой государством модели развития. Американская школа гласила, что рынки должны быть свободны от ренты, а экономику нужно регулировать, чтобы избежать процентов от арендной платы и извлечения прибыли из экономики производства и услуг. США содержали небольшую армию и не вмешивались в европейские распри. Доктрина Монро гласила о невмешательстве в дела Европы и активных действиях в Латинской Америке. США воздержались от вмешательства при попытке Греции получить независимость от Османской империи. Таким образом, на протяжении большей части своей истории США избегали затрат на большие войны, сохраняя высокие пошлины и индустриализацию.

В отличие от США, некогда могущественные Индия и Китай были низведены до роли британских колоний, открытых для свободного рынка. Рост народонаселения стал возможен благодаря поступлению товаров с мировой периферии. Нехватка энергии (древесины) в Китае эпохи Цинь и Северо-Западной Европе была преодолена за счет ресурсов, найденных в непосредственной близости от городов Великобритании. Решение вопроса откачки воды из шахт (паровой двигатель) ускорило индустриализацию. В середине XVIII века Великобритания начала захват Индии. Лучшие текстильные фабрики в Дакке были уничтожены. Китай, богатейшая экономика мира по Адаму Смиту, был ослаблен неспособностью преодолеть энергетический кризис и побежден британской свободной торговлей и опиумом.

«Подъем Запада» произошел после включения Америк в мировую экономическую цепочку около 500 лет назад. Неиспользовавшиеся ранее ресурсы принесли прибыль в виде денег и древесины, открыв Западу доступ к товарам Востока. Американская древесина и древесина стран Балтии шла на строительство судов и зданий. Затем Америка стала поставлять сельхозсырье. От приведенных примеров Индии и Китая, открытых для «свободных рынков», отличались США, отвергшие британскую свободную торговлю и защищавшие свои зарождающиеся отрасли высочайшими тарифами. Эта идея была скопирована немецкой исторической школой, а затем японцами. Реальный сектор экономики Британии к концу XIX века переживал спад. США же продолжали политику содействия развитию промышленности.

На протяжении долгого времени в США была очень дорогостоящая рабочая сила, что вынуждало предприятия искать «умные» способы производства. Причина дороговизны – «большой фронтир», возникший в результате этнического очищения региона. Люди всегда имели возможность заняться фермерством, что вело к росту зарплат. Отчасти причины подъема США крылись и в культуре. Американские элиты презирали европейскую аристократию, считая ее непроизводительной. Идея унаследованных привилегий казалась обузой. Даже «магнаты Золотого века» считали, что каждое поколение должно само «создавать себя». Следующий серьезный кризис начался в XX веке. Проблема была не в нехватке ресурсов, а в борьбе за них, что привело к межимперскому соперничеству.

Эти проблемы обсуждались в США в середине XX века, когда было подписано Бреттонвудское соглашение. Созданная система ограничила власть денежных средств. Поздний государственный капитализм свернул с пути финансиализации из-за соперничества с СССР. Крах противника в «холодной войне» стал подарком для США. Экономика получила мощный импульс. Принципы «Вашингтонского консенсуса» были приняты большинством стран. Однако усиление гегемонии оказалось временным. США призвали страны, не ориентированные на СССР, использовать госполитику и социальную демократию для предотвращения выбора советской модели. Система работала слишком хорошо, приведя к конкуренции за ресурсы. В 1970 году возник энергетический кризис. Глобальный «Юг» восстал.

Сэмюэл Хантингтон назвал проблему «кризисом демократии», подразумевая, что ее стало «слишком много». США вернулись на шаг назад. Для преодоления проблемы снижения прибыли решили задействовать денежные средства, по которым у США было явное преимущество. Произошло сокращение рабочей силы. С проблемами глобального «Юга» жестко разобрались. Бреттонвудское соглашение уступило место «Вашингтонскому консенсусу», основанному на лидерстве США в финансах и использовании нефтедолларов. Инновации в производственной сфере были заменены инновациями в финансах и погоней за рентой. Другим решением стала глобализация производства с целью задействовать недоиспользованную резервную армию труда. Это совпало с желанием Дэн Сяопина развивать промышленность Китая.

Долгосрочная игра Китая восстановила мощь США в краткосрочной перспективе, но ослабила в конечном итоге. Зарплата в богатых странах снизилась, но упала и себестоимость мировой продукции. Устранение ценового давления на производство замедлило инновации. Денежные средства были еще более либерализованы. Богатые страны научились жить дальше с помощью смены циклов кредитования. Проблема была в том, что слишком мало денег вкладывалось в реальную экономику. Финансы снова начали играть все большую роль. В 1929 году в США наступила Великая депрессия. После войны оставалось впечатление, что проблема не ушла. Деньги, пропуская товарный этап, стали превращаться в деньги. Временное решение нашлось в 1980-х и 1990-х. Страны бывшего советского блока были включены в глобальную экономику.

В 1980-х и 1990-х годах был определенный рост, но эффект был недолгим. Сокращение зарплат нашло отражение в прибылях Уолл-Стрит. Корпоративные прибыли росли за счет понижения зарплат, а реальная экономика производила все больше товаров. Выход был найден: долг и кредит. Расширение частного кредита стало чередоваться с ростом государственного. Это должно было компенсировать нехватку спроса. На начальном этапе, при Рейгане, был взлет госрасходов. Позже, изображая Рейгана «противником правительства», скрывали, что он шел на гораздо большие расходы, чем его предшественники. Рынки облигаций были обеспокоены, и госрасходы сократили. Но кредиты стали доступны в частном секторе. Произошел рост цен на недвижимость. Следующий кризис случился в 2008 году. Решить проблему за счет выноса производства было нельзя. Финансовая система была неустойчива.

Финансовая сфера стала господствующей. В 1970 году 15% прибыли корпораций США были получены в финансовой сфере, к 2008 году – 40%. Система «Вашингтонского консенсуса» сократила инновации. Эксперименты по жесткой экономии провалились, приведя к нищете. Жесткая экономия при количественном смещении денежной политики – эвфемизм, означающий включение денежного станка. Это напоминает ритуал жертвоприношения. Возник «социализм для банкиров». Рост соцобеспечения стал слишком дорогим. Бедные страны требовали свою долю. Решением стало сокращение соцправ на Севере и подавление требований Юга. Классический пример – падение СССР, когда на европейские рынки хлынули дешевое сырье и труд. Энергоносители были рекордно низкими, прибыли взлетали. Но «бель эпок» оказалась недолговечной. Экономика производила товары, но их некому было покупать. Решением стал кредит.

КРИЗИС ЧЕЛОВЕЧНОСТИ: МИРОВОЙ КАПИТАЛИЗМ ПОРОЖДАЕТ ФАШИЗМ XXI ВЕКА: СТАТЬЯ ВИЛЬЯМА РОБИНСОНА

В классическом исследовании 1978 года «Управление кризисом. Грабежи, государство, закон и порядок» Стюарта Холла и его коллег показано, как реструктуризация капитализма в ответ на кризис 1970-х годов привела к созданию в Великобритании и других странах «исключительного государства». Имеется в виду ситуация непрерывного распада консенсусных механизмов социального контроля и возрастания авторитаризма. Авторы писали: «Это исключительно важный момент, когда возможности гегемонии практически исчерпаны, а дрейф в сторону использования более репрессивных инструментов государства становится все заметнее... принуждение фактически становится естественной формой обеспечения согласия». Это точное описание и нынешнего положения дел: мы являемся свидетелями перехода от социального государства к государству социального контроля. Мы столкнулись с мировым кризисом, беспрецедентным по размаху, степени экологической деградации и общественного упадка, а также по масштабу использования насилия.

Мы стоим перед лицом кризиса человечности, вступив в период великих потрясений. Этот общесистемный кризис отличается от кризисов 1930-х или 1970-х тем, что мировой капитализм фундаментально изменился в начале XXI века. Среди качественных сдвигов в условиях глобализации за последние десятилетия можно выделить четыре момента. Первый – возникновение действительно транснационального капитала и интеграция всех стран в новое международное производство и финансовую систему. Второй – появление нового транснационального капиталистического класса (ТКК), основанного на новых, глобальных схемах накопления. Третий – возникновение транснациональных государственных аппаратов. Четвертый – появление принципиально новых отношений неравенства и господства, а именно возрастание значения транснационального социального и классового неравенства по сравнению с неравенством между «Севером» и «Югом».

Текущий кризис имеет уникальные свойства, в частности быстрое приближение системы к экологическим границам своего воспроизводства. Гигантский масштаб инструментов насилия и социального контроля сочетается с усилением контроля над средствами глобальной коммуникации. Мы приближаемся к границам экстенсивной экспансии капитализма: территорий, важных для интеграции в мировой капитализм, больше не осталось. Деаграризация, меркантилизация сельской местности и докапиталистического пространства усилились, интенсивная экспансия достигла невиданных результатов. Для нынешнего периода характерен рост «излишка» населения, живущего на «планете трущоб», отброшенного на обочину и подвергающегося действию высокотехнологичных систем социального контроля. Существует пропасть между международной экономикой и национальной системой политической власти.

В 1980-х и 1990-х годах имела место значительная экспансия нового транснационального капитала, включая гипернакопление, достигнутое за счет применения новых технологий автоматизации, неолиберальной политики и новых способов мобилизации и эксплуатации мировой рабочей силы (включая выселение сотен миллионов людей, ставших внутренними и транснациональными мигрантами). К концу 1990-х в мировой экономике наступила стагнация. Острая глобальная социальная поляризация и эскалация неравенства обострили хроническую проблему «перенакопления»: транснациональный капитал не может найти каналов реализации огромных излишков. К началу XXI века ТКК прибегнул к нескольким механизмам для поддержания глобального накопления.

Один из них – «милитаризированное накопление»: ведение войн и интервенций, запускающих циклы разрушения и восстановления и генерирующих прибыли для «военно-тюремно-промышленно-охранно-энерго-финансового комплекса». Другой механизм – захват и высасывание государственных бюджетов. ТКК использует свою финансовую мощь для контроля над госфинансами и введения мер строжайшей экономии. Третий механизм – безудержные общемировые финансовые спекуляции, превращающие глобальную экономику в гигантское казино. Как социальные и политические силы реагируют на кризис? На подъеме находятся правые и левые силы. Возможны три ответные реакции. Первая – «реформы сверху», направленные на стабилизацию системы и спасение ее от самой себя. Однако реформаторы не способны (или не желают) одержать верх над транснациональным финансовым капиталом.

Вторая реакция – народное, массовое и одновременно «левое» противостояние снизу. По мере эскалации конфликтов растет глобальное возмущение. Еще одна реакция – «фашизм XXI века». Ультраправые – мятежная сила во многих странах. Этот проект направлен на соединение реакционной политической власти с транснациональным капиталом и создание массовой базы среди исторически привилегированных секторов мирового рабочего класса. «Фашизм XXI века» подразумевает милитаризм, крайнюю маскулинизацию, гомофобию, расизм и расистскую мобилизацию вокруг «козлов отпущения». Он пробуждает идеологии, использующие идеализированное прошлое, склонные к мистификации расового/культурного превосходства и ксенофобии. Неофашистская культура возводит в норму войну и социальное насилие.

Поиск доминирующих групп для обеспечения массового социального контроля над мировым «избытком» населения дает мощный импульс проектам «фашизма XXI века». Существует пять основных положений. Во-первых, не только регулирование мирового капитализма рождает «фашизм XXI века»; эта идея выдвигается и либеральными реформистскими элитами. Во-вторых, регулирование направлено прежде всего на избыток рабочей силы, система изолирует и нейтрализует его через криминализацию. В-третьих, мы должны признать, что криминализация и военный контроль над структурно изолированными группами – это расистские проявления. В-четвертых, в блестящем исследовании Стивена Грэма показано, что структуры военизированных систем соцконтроля и военные действия – это глобальный транснациональный проект. В-пятых, милитаризация и организованное насилие становятся стратегиями накопления и структурными признаками нового мирового капитализма.

ДЕМОГРАФИЧЕСКАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ СОСТАВЛЯЮЩИЕ СОВРЕМЕННОГО КРИЗИСА: СТАТЬЯ СЬЮЗАН ДЖОРДЖ

На заре западной цивилизации лидеры были озабочены контролем над численностью населения. Платон в «Государстве» говорил о поддержании стабильной численности как об одной из главных обязанностей правителей, давая указания «по евгенике» для «улучшения породы» и обеспечения политического равновесия. Высшим классам предоставлялось больше возможностей продолжить род. В V веке до н.э. смертность, как правило, была равна или превышала рождаемость; войны и эпидемии сеяли опустошение, и лидерам требовалась хитрость, чтобы поддерживать нужное соотношение численности и сословного состава. Для этого, по словам Сократа, правителям «потребуется нередко прибегать ко лжи и обману ради пользы тех, кто им подвластен». Сегодняшние правители, похоже, упустили из виду фундаментальную обязанность поддерживать демографическую стабильность. Они лгут не только гражданам, но и самим себе, притворяясь, что рынок сам принесет счастье и благосостояние всем, невзирая на рост числа людей.

Неолиберальный экономический порядок, по их сигналу, может принять всех и везде, независимо от их сегодняшней или завтрашней численности. Отлучение от благ рынка объявляется временным явлением, не связанным с характером системы. Невозможно согласиться с таким обращением с массами. Наиболее здравомыслящие «правители», поразмыслив о природе свободного рынка, также не согласились бы. Доктрина либерализма родственна евангельскому тезису: «Много званых, но мало избранных». Глобальный неолиберализм не может принять всех, даже в самых процветающих государствах, и уж тем более не может позаботиться о шести или восьми миллиардах человек. До начала глобализации экономические процессы носили национальный характер и базировались на операции сложения: увеличение стоимости определялось сложением сырья, капитала и труда. По формуле Генри Форда, людям «платили достаточно, чтобы они могли покупать наши машины».

В эпоху глобализации экономические процессы, носящие международный характер, зависят от операции вычитания. Стоимость (прибыль) увеличивают, используя меньше составляющих, особенно труда, по сравнению с зарубежными конкурентами. Труд выгодно заменяется капиталом и информацией. Затраты на оплату труда в США по-прежнему составляют 70% корпоративных расходов, но успех на международной арене требует снижения, сокращения и отвержения. Чем меньше доля «отверженных», тем выше издержки и ниже норма прибыли, и наоборот. Фондовые рынки отражают эту истину: стоимость ценных бумаг растет, когда компания объявляет о сокращении штатов. Система не может функционировать без постоянной борьбы между фирмами и индивидуумами. Чем меньше людей имеет право на долю богатств, тем большее вознаграждение достанется победителям.

Поскольку прибыль – цель и двигатель системы, корпорации должны иметь право к ней стремиться. Корпорация принадлежит акционерам. Она не принадлежит ни служащим, ни поставщикам, ни городу или стране. Невозможно, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы», поэтому работникам, поставщикам, местному обществу и стране придется пойти на жертвы. Хотя богатые государства останутся сравнительно богатыми, не все их граждане смогут извлечь выгоду. Население бедных стран будет страдать от голода и проблем с занятостью, что приведет к взрывоопасной смеси проблем. Большие регионы будут доведены до «природного состояния» Гоббса. Наши нынешние лидеры не признают этого, возможно, потому что это потребовало бы «помыслить немыслимое».

Мы задаем вопрос: легитимно ли право каждого человека искать максимальной выгоды для себя, используя свою способность размножаться, каковы бы ни были последствия для всеобщего блага? Понятия легитимности и нелегитимности напоминают о праве, власти и стандартах. За редкими исключениями численность населения и размер семьи до сих пор не были предметом национального законодательства. В контексте международного права и Всеобщей декларации прав человека ООН (ВДПЧ) почти нет указаний на этот счет. Статья 16 ВДПЧ посвящена браку и семье, провозглашая равные права для мужчин и женщин. «Семья является естественной и основной ячейкой общества и имеет право на защиту со стороны общества и государства». О размере семьи ничего не сказано.

Статья 25 ВДПЧ – хартия государства всеобщего благосостояния: «Каждый человек имеет право на такой жизненный уровень... который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи... Материнство и младенчество дают право на особое попечение и помощь». И вновь репродуктивная способность индивидуума не учитывается. Провозглашаемые права относятся к нему самому и его семье. Если у человека восемь детей и он не может их обеспечить, обязанность предоставить им все это, согласно ВДПЧ, ложится на общество. В 1948 году, когда подписывалась Декларация, население мира было меньше 2,5 миллиардов. Положения выглядели утопично уже тогда, а сейчас обеспечение «прав» для 6 миллиардов человек абсолютно невозможно. За 50 лет ВДПЧ превратилась в документ, безнадежно противоречащий сам себе. Статья 28 провозглашает право на социальный и международный порядок, при котором права и свободы могут быть полностью осуществлены. Подписавшие государства не могли представить, что им придется выбирать между неограниченной свободой размножения и «социальным и международным порядком».

Внимательным и ответственным людям, таким как Сократ и Платон, тысячелетия известно, что неконтролируемая численность населения подвергает общественный порядок неприемлемым нагрузкам. Аристотель указывал, что ни одно «прекрасное» государство «не допускает чрезмерного увеличения своего народонаселения». Едва ли божественная сила обеспечит порядок в наших земных городах. Чем больше население, тем больше теряется политическая управляемость. Это касается и целей ООН. «Разбухающее» население и права человека в понимании подписавших Декларацию – взаимоисключающие вещи. Всеобщая декларация, одобряющая демографический взрыв, не имеет дополняющего органа власти, который мог бы его обуздать. На национальном уровне несколько государств поощряют неограниченную свободу размножения. В бедных и перенаселенных странах госмашина держит женщин в зависимости, не давая контрацептивам или информации пересечь границы.

В большинстве случаев государства Юга вообще не имеют демографической политики. Многие правительства не оставили камня на камне от бюджетных расходов на здравоохранение и планирование семьи, пытаясь выполнить требования по реструктуризации. Ирония в том, что они и залезли в долги, пытаясь предотвратить падение уровня жизни, порождаемое неконтролируемым ростом населения. Несколько государств, как Индонезия и Чили, развернули серьезные кампании по ограничению роста. Китай также пытается, но сталкивается с неповиновением. Значительное предпочтение потомству мужского пола на Юге создает еще один стимул к росту рождаемости. На Севере кризис численности населения также затрагивает государства, хотя они не отдают себе в этом отчета. США, опасаясь недовольства противников абортов, отказываются включать меры по ограничению рождаемости в программы международной помощи.

Во многих странах ОЭСР министерства внутренних дел превратились в «министерства по делам иммиграции», но эффективных программ по решению проблем иммиграции нет. Иммигранты плодовитее коренных жителей. Страны, куда они стекаются, не имеют программ планирования семьи для них. Семьи иммигрантов крупнее и беднее, страдают от нехватки образования, проблем с жильем, низкого уровня квалификации и безработицы. Это ведет к высокой активности в нелегальной торговле, преступности, иногда терроризму. Хотя многие иммигранты не участвуют в незаконной деятельности, они готовы работать в теневой экономике за низкую плату и без соцзащиты. Правительства закрывают на это глаза, осознавая потребность компаний в дешевой рабочей силе. Экстремистские взгляды процветают с обеих сторон. Иностранцы, чувствуя себя отверженными, ищут спасения в национальной культуре и религии, выражая себя подчас экстремально.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ИСТОЧНИКИ СУВЕРЕНИТЕТА: ОТ НАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА К КОРПОРАЦИЯМ: СТАТЬЯ ЮРИЯ ПЕТРОПАВЛОВСКОГО

Большинство современных описаний процесса глобализации упускает основную проблему – сдвиг источников суверенитета. Наблюдатели, исследователи и СМИ фокусируются на очевидном процессе сдвига суверенитета от национальных государств к наднациональным образованиям (например, федерализация Евросоюза) и к транснациональным структурам, высоко автономным по отношению к государствам, их создавшим (Всемирный банк, МВФ). Почти образцовый пример не вполне формализованных транснациональных структур – G8 и G20, имеющие статус скорее форумов, чем организаций. Своим событийным, а не институциональным форматом они парадоксально напоминают альтернативные сетевые структуры (экологи, толкиенисты). G8 и G20 не являются сегодня подлинными источниками суверенитета, так как легитимность их участников зависит как от формализованных процедур (парламентские или президентские выборы), так и от неформализованных общественно-политических процессов.

Принципиально новым является процесс смещения источника суверенитета от государств к частным, корпоративным и общественным образованиям (НПО), формализованным и неформализованным (сетевым) структурам. Многие отмечают их растущую мощь и идущий параллельно процесс их автономизации и суверенизации. Внегосударственные структуры все чаще играют решающую роль в определении целей многих государств и даже надгосударственных образований. Томас Фридман («Волны цивилизаций») относится к этому процессу скорее позитивно. Консервативный философ Сэмюэл Хантингтон («Кто мы? Вызовы американской идентичности») – с тревогой. Радикальный либертарианец Дэвид Боуз видит в этом доказательство изначальной порочности сильного государства. Контркорпоративист Наоми Кляйн («Люди против брендов», «Доктрина шока») пишет об этом с яростью. Джеффри Сакс («Цена цивилизации») констатирует факт утраты государством роли источника целеполагания с крайней озабоченностью.

Всякая формальная организация, включая государство, обязательно является системой, но не всякая система – это организация. Знаменательно, что в 1970-80-е годы хиппи в СССР часто использовали для самоидентификации определение «система». Реально существующий Бильдербергский клуб воспринимается как полумифическая составляющая политической реальности. А ведь руководители этого неформализованного частного сообщества влиятельных людей дают интервью прессе. В нем состоят официальные главы европейских государств, публичные политики, политические технократы и – на равных с ними – руководители транснациональных корпораций (IBM, Nokia, Xerox). Это весьма знаменательное проявление эрозии роли национального государства. Разработка и принятие глобальных политических, геополитических и экономических решений вне публичного процесса – принципиально новое явление для последних 100-150 лет европейской цивилизации.

Со времен Вестфальского мира 1648 года национальное государство было доминирующим источником суверенитета в Европе. Эта неопределенность была упразднена Французской буржуазной революцией, положившей начало сознательному конструированию новой политической реальности – политической нации в сочетании с единым национальным рынком. Ален де Бенуа («Против либерализма») убедительно показал, что не рынок создал политические нации, а политическая воля создала и нации, и рынки. Отсюда неприязнь либералов к понятию коллективных целей и политической воле. Отрицание понятия политической воли ярко декларируется в евангелии неолиберализма – работе Фридриха фон Хайека «Право, законодательство и свобода». Один из основных догматов либерализма – утверждение невозможности в принципе эффективного и продуктивного преднамеренного изменения действительности. Неприятие политики имеет чисто психологический источник – страх торговца перед воином.

Вернер Зомбарт в «Буржуа» представил поэтическое сопоставление сеньорального и буржуазного типов личности. «Невидимая рука рынка» Адама Смита – религиозная идеологема протестантского характера, призванная квазинаучно обосновать ненужность политической власти. Однако парадоксально сильнейшим механизмом политической мобилизации стало именно национальное государство, в первую очередь идеократическое, претендующее на «надэтничность» (Французская республика, США по мнению американских либералов). Одновременно именно государство политической нации, исключающее иную субгосударственную идентичность, стало доминирующим источником суверенитета в эпоху «нового мирового порядка» Вестфальской системы. В этом мире национальных суверенитетов возникли наполеоновские войны, Первая и Вторая мировые войны, но и Realpolitik во всех ее проявлениях. Национально-государственный характер источников суверенитета не изменило даже превращение ОБСЕ в инструмент демонтажа геополитического цивилизационного конкурента Запада – СССР.

Сейчас и Трехсторонняя комиссия, и Бильдербергский клуб, и Давосский форум – самые открытые проявления наблюдаемого сдвига суверенности. Роль последних в глобальной политике основана не на публичной легитимности, а на возможности влиять через анонимные механизмы. Роль частного предпринимателя Джорджа Сороса в локальных и глобальных процессах напоминает времена итальянских кондотьеров. Исторические аналогии показывают, что неверно оценивать современную «корпоративизацию» как явление беспрецедентентное. Это на время подавленные государством очень старые формы политической активности. Частные предпринимательские кланы оказали сильнейшее влияние на историю Италии, а через нее – всей Европы. Показателен путь семейства Медичи. Грядущие процессы «цезаризации» и разгосударствления предсказывал Освальд Шпенглер в «Закате Европы» на примере Сесила Родса, создателя частной корпоративной империи в Южной Африке.

Стиль того времени, когда национальные государства воспринимались как источник суверенитета, выразился в том, что Сесил Родс подкрепил свое экономическое могущество мандатом британского правительства и должностью премьер-министра Капской колонии. Такое же признание суверена в лице национальных государств демонстрировали и другие экономические гиганты XIX – начала XX века (Джон Рокфеллер, Альфред Крупп). Признание верховенства государства создателями частных и корпоративных колониальных империй – историческое доказательство доминирования государства как источника суверенитета. Видимо, первым знаком изменения стал знаменитая прощальная речь президента США Эйзенхауэра (1961) о военно-промышленном комплексе. Он заметил разницу между структурой, обслуживающей цели государства, и симбиотическим комплексом тех же структур, который сам определяет свои цели и обеспечивает их исполнение государством. Джеффри Сакс отмечает, что сейчас таких структур в США как минимум четыре.

ИНТЕРВЕНЦИЯ КАК ЧАСТЬ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ США: СТАТЬЯ УОЛДЕНА БЕЛЛО

«Великому экономическому кризису», который мы наблюдаем, скоро исполнится шесть лет, а выхода из него пока не видно. В Соединенных Штатах, где продолжает царить стагнация, около двадцати трех миллионов американцев либо безработны, либо выполняют работу, не соответствующую их квалификации, либо вовсе «вышли из игры», испытывая глубокую фрустрацию. Экономическое положение в Европе определяют программы жесточайшей экономии. Например, в Германии, несмотря на ее экспортные успехи, ситуация в промышленности ухудшилась, что отчасти связано с тем, что ее модель роста, основанная на экспорте, негативно сказывается на соседних странах, которым удалось избавиться от режима строгой экономии. Многие аналитики предупреждали правительство Германии, что его настойчивые требования введения жесткой бюджетной политики в сопредельных странах в конечном счете могут привести к эффекту «бумеранга» для крупнейшей экономики Евросоюза. В 2012 году в «глобальную воронку» кризиса оказался втянут и целый ряд азиатских стран. Если в 2008 и 2009 годах из-за спада в Европе и США темпы роста в Восточной Азии снизились, то это продолжалось лишь около года.

К 2010 году Восточная Азия и крупные развивающиеся экономики БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР), очевидно, стали приходить в себя. Серьезным поводом послужила программа стимулирования Китая, составлявшая 585 миллиардов долларов США. Эта крупнейшая в мире, с учетом размеров экономики, программа помогла выйти из кризиса не только самому Китаю, но также и его соседям в Восточной Азии. БРИКС принято было считать своеобразным ярким пятном в глобальной экономике, что проявлялось в способности данных стран к восстановлению и росту даже тогда, когда на Севере отмечалась стагнация. И действительно, по словам одного из нобелевских лауреатов, Майкла Спенса, «прорыв, совершенный в таких странах, как Китай, Индия и Бразилия, представляется важной движущей силой для экспансии в нынешнюю глобальную экономику». Согласно прогнозам Спенса, доля развивающихся стран в мировом ВВП через десять лет сможет перевалить за отметку 50 %. Однако тенденции последнего времени показывают, что наше представление об иной судьбе стран БРИКС оказалось иллюзорным. В их экономике отмечается значительное снижение темпов развития, главной причиной чего, очевидно, является зависимость экономик этих стран от рынков стран Севера, а также их неспособность сделать спрос на внутреннем рынке ключевым фактором роста экономики.

Говоря о непосредственных последствиях кризиса, нобелевский лауреат Роберт Лукас, представляющий Чикагский Университет, заметил: «Любой экономист – это кейнсианец в лисьей норе». К 2010 году неолибералы покинули «лисью нору», однако их предложение – болезненные сокращения в бюджете и безжалостные меры строгой экономии – вовсе не является решением проблемы, поскольку никоим образом не затрагивает таких вопросов, как сокращение безработицы и дальнейший рост экономики. По мнению неолибералов, усиление кризиса можно считать отчасти нормальным, а «эксцессы» и разрушения, вызванные правительственными решениями, носят несистемный характер. Прогрессивные инвайронменталисты, такие как Ричард Хейнберг, утверждают, что кризис следует рассматривать в более широком контексте, как фатальное пересечение финансового коллапса, экономической стагнации, глобального потепления, истощения природных ресурсов и пределов сельскохозяйственного производства. Эти явления предвещают не просто завершение парадигмы глобального роста, но и, возможно, конец всякого роста. По словам Хейнберга, движение по кругу финансовой экономики напрямую связано с нарушением экологического равновесия. Последующие десятилетия будут ознаменованы переходом от экспансии к процессу, «характеризующемуся снижением потребления в обществе в целом».

Американская администрация в ситуации кризиса пытается использовать как эффективный метод улучшения положения США в мире военные интервенции, поддерживая таким образом военный сегмент национальной экономики и добывающую промышленность. Со времени окончания религиозных войн в Европе в 1648 году и заключения Вестфальского мира принцип неприкосновенности суверенитета нации и государства стал краеугольным камнем международных отношений. Однако в последнее время на этот принцип накладываются ограничения, связанные с экспансией доктрины прав человека и концепцией «ответственности по защите» или «гуманитарной интервенции». На Глобальном Юге, где государства недавно обрели независимость, такое понимание вызывает разногласия, поскольку некоторые интервенции, по мнению многих, могут привести к пагубным последствиям для суверенитета и безопасности. Тем не менее, интервенции могут быть санкционированы, но лишь при достаточных подтверждениях геноцида и гарантиях, что великодержавная логика не заменит гуманитарных целей.

Интервенции сильно повлияли на доверие к ООН, особенно когда США, зная об отсутствии одобрения Совбеза, использовали НАТО как легальное прикрытие, например, в Косово. Эта же доктрина затем использовалась для оправдания операций в Афганистане и Ираке. Война в Афганистане привела к жертвам среди мирного населения и ухудшению гуманитарной ситуации по сравнению с периодом правления талибов, страна превратилась в наркогосударство. В Ираке гуманитарная интервенция также обернулась катастрофой, приведя к огромным человеческим жертвам и разрушению страны. Интервенция в Ливии, оправдываемая не реальным геноцидом, а риторической угрозой, переросла в гражданскую войну с тяжелыми последствиями. Современные гуманитарные интервенции имеют три главных недостатка: великодержавная логика быстро сокрушает их разумные обоснования, они зачастую ухудшают ситуацию и создают опасный прецедент. Лишь немногие гуманитарные интервенции за последние сорок лет можно считать обоснованными, например, свержение Красных Кхмеров Вьетнамом или действия многонациональных сил в Восточном Тиморе. Подводя итоги трагической одиссеи доктрины гуманитарной интервенции, стоит вспомнить пословицу: «Благими намерениями вымощена дорога в ад».

ПОЛИТИКА СМЕРТИ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ: СТАТЬЯ РАМЗИ БАРУДА

Глубокие социальные изменения сотрясают Ближний Восток. Их проявления – революции, гражданские войны, региональные волнения и конфликты – выходят за границы региона. Мы видим распад и подъем почти одинаковых режимов. Новые игроки обманом заняли более выгодные позиции и сменили старых, и новая «большая игра» вот-вот начнется. Так называемая «Арабская весна» быстро превратилась в фактор, меняющий правила игры в регионе, который ранее казался устойчивым к любым переменам. Перемены на Ближнем Востоке, подчас вселяющие надежды, в иной раз изобилующие насилием, пришлись на то время, когда США проводили вынужденную корректировку своих военных приоритетов. Повышенное внимание к Тихоокеанскому региону и Южно-Китайскому морю – тому пример. США были вынуждены вновь заняться Ближним Востоком, когда стала очевидна их слабость и недостаток влияния в регионе.

Вероятно, в описании политики Соединенных Штатов на Ближнем Востоке будет уместен термин «банкрот». Ошибочные американские военные авантюры опустошили регион, притом что долгосрочные цели Вашингтона так и не были достигнуты. Безрассудная политика, основанная на попытках использовать силу вместо того, чтобы понять Ближний Восток и его сложный политический и исторический порядок, и упорство в сохранении Израиля в качестве своего главного союзника в регионе в условиях быстро меняющейся политической ситуации, вряд ли сулят что-либо хорошее США. Сколько египтян было убито с момента январского восстания 2011 года? Точных цифр нет. Различные источники приводят разные данные, часто подтасованные. Создается впечатление, что жизнь простого египтянина ничего не значит сама по себе. Но количество погибших исчисляется тысячами. Только 14 августа – сотни убитых, тысячи раненых при подавлении протестов.

Это была бойня с любой точки зрения. Но не все согласились, что убийство сотен протестующих аморально. Даже столь драматические моменты не смогли заставить большинство забыть о своей идеологии, религиозных предпочтениях, межконфессиональных связях или политических взглядах. Зачем было убивать 38 политических заключенных – сторонников «Братьев-мусульман» – 18 августа? Чего удалось достигнуть, убив 25 солдат египетской армии на Синае на следующее утро? Британское издание Guardian написало 19 сентября, что «более 800 человек, в основном сторонников «Братьев-мусульман», было убито на прошлой неделе...». Неужели жизнь простых египтян настолько дешева? Что происходит в Египте? Как очевидный порок может стать добродетелью за два года? И как те, кто оплакивал Халеда Саида, забитого полицией в 2010, могут оправдывать убийства тысяч «Халедов Саидов» в августе 2013-го?

Кажется, существует пороговое число жертв, после которого трагедия кажется «менее трагичной». По данным Палестинского центра по правам человека, 1417 палестинцев были убиты во время израильской войны в Газе в 2008-2009 годах, из них 926 мирных жителей, 313 детей. Израильская правозащитная организация «Бецелем» приводила меньшую цифру – 1385, но, по ее оценкам, детей и подростков было убито больше – 318. Несмотря на возмущение действиями Израиля, после этих событий много палестинцев было убито столь же безнаказанно. И с каждым новым смертельным случаем возмущение становится чуть меньше. Когда 20 августа в Дженине израильскими военными был убит 22-летний Мохаммад Анис Лахлу, это не вызвало много шума. Сколько таких Мохаммадов было убито в тот день в Сирии, в Ираке, на всем Ближнем Востоке?

В Афганистане до сих пор невозможно сузить диапазон цифр, потому что потери убитыми были слишком большими, а времени и ресурсов на подсчет – слишком мало. По оценкам Los Angeles Times, с октября 2001 по февраль 2002 убит 1201 мирный житель. Британское издание сообщало о почти 20 000 афганцев, ставших жертвами первоначального удара. Независимый сайт iCasualties.org, созданный для подсчета жертв в Ираке, не утруждал себя подсчетом потерь среди гражданского населения почти два года. По данным Iraq Body Count, число убитых среди гражданского населения составило от 114 164 до 125 081. «Дальнейший анализ полевых отчетов», опубликованных WikiLeaks, может увеличить эту цифру еще на 11 000. Реальные цифры еще выше. 1 августа миссия ООН в Багдаде сообщила о 4137 убитых и 9865 раненых в этом году.

Гражданская война в Сирии обесценила человеческую жизнь. Эксперты ООН считают, что погибло почти 100 000 человек. Клочок земли с мертвыми телами стал главной новостью. Обвинения в применении химоружия отвергались обеими сторонами. Правда в том, что человеческая жизнь никогда не была неприкосновенной на Ближнем Востоке, где диктаторы правили железной рукой, а военные действия с участием Израиля и США ведутся с предсказуемой регулярностью. Но последние войны и восстания обесценили человеческую жизнь еще больше. Времена года сменяют друг друга, а в арабских странах не прекращается смута. Ее называют «Арабской весной», но если такая «весна» и была, то продолжалась недолго. Сейчас она трансформировалась в нечто гораздо более запутанное, но и не переросла в «Исламскую зиму».

Исламский характер арабских восстаний, ряд которых перешел в кровопролитные гражданские и региональные войны, должен был быть очевиден с самого начала. На протяжении многих лет между исламскими и арабскими правящими классами не было успешного союза. Исламисты были либо ассимилированы, либо вовлечены в конфликты. В Иордании вялое несогласие всегда существовало между исламскими оппозиционными партиями и правящим классом. Однако не все неудачные эксперименты оставались без серьезных последствий. В Алжире попытка уладить разногласия закончилась катастрофой. Гражданская война (с 1991 года) длилась более десяти лет и забрала 200 000 жизней. Правящий Фронт национального освобождения отменил выборы после первого тура, боясь поражения от Исламского фронта спасения.

Сходство алжирских и египетских событий поразительно. 25 января 2011 года египтяне восстали, надеясь разбить объятия правящей элиты. Но революция могла бы быть ориентирована на больший региональный и международный уровень. С одной стороны, армия все еще оставалась у власти, хотя и позиционировала себя как хранитель нации. С другой – в стране никогда не существовало универсальной структуры, которая бы позволила египтянам преобразовать свои коллективные чаяния во что-нибудь материальное. Единственным доступным вариантом являлись выборы и референдумы, на которых побеждали исламские партии. Протесты 30 июня 2013 года были умело преподнесены как призывы скорректировать неправильный курс. Египет сделал первые шаги к тому, чтобы стать еще одним Алжиром.

Одним из самых серьезных на Ближнем Востоке является палестино-израильский конфликт. Расстояние между Газой и Рамаллой невелико, но это две разные политические реальности. Израильская оккупация Восточного Иерусалима, Западного берега и Газы в 1967 году лишила Рамаллу иорданской составляющей, а Газу – египетской. Хроническая коррупция и сомнительная демократичность не помешали ООП объединить палестинцев вокруг определенных идеалов. Но те времена прошли. Региональные и политические события привели к разобщению ООП и возникновению «культуры Осло». Сейчас уже не скажешь, что общего у Газы и Рамаллы. Очевидно, что языки, на которых говорят оба города, разные, проблемы разные, политические ожидания разошлись. Это опаснее, чем плохое руководство.

РАНЕНЫЙ ЗВЕРЬ: БЛИЖНИЙ ВОСТОК И ВЛАСТЬ США СЕГОДНЯ: СТАТЬЯ ДЖОНА РИЗА

Можно ли сегодня говорить о США как о слабеющей сверхдержаве? Похоже, что расцвет Соединенных Штатов Америки остался позади, поскольку страна погружена в глобальную стагнацию, а ее главенство в различных областях оспаривается Китаем и Россией. Является ли текущее положение дел проявлением долговременной тенденции или же представляет собой просто временный кризис, из которого США теоретически способны выйти, оставаясь доминирующей мировой державой? На этот вопрос нельзя ответить, не раздвинув исторических рамок проблемы. В данном анализе речь идет о конфигурации власти США после окончания «холодной войны», о роли так называемой «войны с терроризмом», а также о воздействии арабских революций на имперские возможности США и перспективах развития международного антивоенного движения. США производят впечатление явного победителя в «холодной войне», и по здравом размышлении так оно и есть. Не американская империя растворилась в революции, не американское правительство было свергнуто, не американская экономика снизилась на 40 процентов за десятилетие – все это произошло с восточноевропейскими странами между 1989 годом и началом нового тысячелетия.

И все же единственная «мировая сверхдержава», утвердившаяся после «холодной войны», столкнулась с «парадоксом власти». США в этот период пребывали в состоянии относительного экономического упадка (по сравнению с пиком мощи в 1940-50-х годах), однако с военной точки зрения оставались сильны как никогда. Это противоречие отчасти сформировало конфликты последних двух десятилетий, в частности, связанные с мировым терроризмом. США по-прежнему являются крупнейшей экономикой мира, но их доля в мировом производстве снизилась с 50% в 1945 году до 18% в 2010 году. Экономики Китая и России уступают США в абсолютных показателях, но растут гораздо быстрее. Ситуация с балансом военных сил иная: США обладают военной силой, не имеющей серьезных конкурентов. Этот парадокс – относительный экономический упадок и подавляющее военное превосходство – превратил США в однозначно воинственное государство после «холодной войны». Они провели ряд войн, направленных на восстановление мирового лидерства, используя военную мощь для компенсации экономического упадка.

Война в Ираке стала геополитическим поражением США, но оказалась неолиберальным «золотым дном» для американских корпораций. Первая Война в Заливе была битвой за восстановление гегемонии США на жизненно важном для них Ближнем Востоке. Афоризм Наполеона «Ни один план не переживает встречи с противником» нашел подтверждение в случае с политикой США. Балканская война привела к распаду Югославии и помогла НАТО продвинуться на восток. Первая Война в Заливе могла оставить Саддама Хусейна у власти, но этого не последовало, так как не была бы реализована главная цель – укрепление гегемонии США на Ближнем Востоке. Война против террора, начатая после 11 сентября 2001 года, подстегнула имперские амбиции США, которые привели к войне в Ираке, ставшей политическим и военным поражением. Упорное сопротивление иракцев и хаос послевоенного управления привели к унизительному отказу иракского правительства санкционировать соглашение о статусе сил.

Афганская война стала еще большим провалом. Она укрепила и возродила движение Талибан. Аль-Каида превратилась в международную франшизу. Поражение в «войне с терроризмом» не означало окончания влияния США на Ближнем Востоке. Аналитик Ричард Сеймур говорит об «общем ослаблении империализма США». Исследователь Саймон Ассаф полагает, что те, кто обращает внимание на «маневры империализма», основываются на устаревшей идеологии. Однако характеристика империализма США как находящегося в упадке дает опасно неполную картину. Конкуренты, наиболее явным из которых является Китай, бросают экономический вызов США, но в военном отношении США являются абсолютным лидером. Идея, что американский империализм больше не заинтересован в Ближнем Востоке или не способен вмешиваться, не просто ошибочна – она исключительно пагубна.

Ближний Восток остается одним из важнейших регионов для США как с геополитической, так и с экономической точки зрения. Он граничит с Азией, Россией и Европой и включает жизненно важные Суэцкий канал и Ормузский пролив. Крупнейшим производителем нефти является Саудовская Аравия, и еще два из шести крупнейших производителей также находятся на Ближнем Востоке. Ближневосточная нефть – самая легко извлекаемая в мире. В результате арабских революций ничего не изменилось. Крупнейшими торговыми партнерами стран Ближнего Востока и Северной Африки являются страны ЕС, Япония, США, Северная Корея и Китай. Импорт промышленных товаров в ближневосточные государства достигает 50%. Страны региона также не избежали влияния военной мощи США и их союзников. Ни одна держава не может похвастаться таким региональным союзником, как Израиль или Саудовская Аравия. Строительство новых и модернизация действующих военных баз США ведется по всему региону.

Это далеко не полный список массированного расширения военной активности США на Ближнем Востоке. Возможно, историк и публицист Тарик Али несколько преувеличил, когда использовал термин «повторная колонизация», но в его словах гораздо больше правды, чем у тех, кто минимизирует продолжающееся воздействие американского империализма. На примере сирийского конфликта мы видим, что это означает. Писатель Алекс Каллиникос был не прав, заявив об отсутствии у Запада стремления свергнуть режим Башара Асада. В действительности, в 1979 году США назначили Сирию «государством-спонсором терроризма» и ввели санкции. Администрация Буша назвала Сирию частью «оси зла». Во время нынешнего конфликта Барак Обама подписал распоряжение, налагающее санкции на энергетический сектор Сирии. Эти санкции нанесли больший вред сирийскому народу, чем режиму.

Одно из лучших подтверждений «давнего стремления Запада свергнуть режим Башара Асада» дал Алекс Каллиникос в своей книге 2003 года, где он указывает, что неоконсерваторы США стремились к смене режима в Сирии. Сирия действительно была изгнана из Ливана в 2005 году. Не стоит идеализировать режим Башара Асада. Он противостоит империализму, осуществляя четкие шаги в рамках государственной политики, направленной на обеспечение безопасности режима и укрепление его влияния в регионе. Западные державы жаждут смены режима в Сирии. Им помешало фиаско в Ливии. Сирийцы помнят переворот ЦРУ 1949 года. Иранцы помнят поддержанный ЦРУ переворот 1953 года. Волна арабских революций лишь увеличила список проблем, стоящих перед империалистическими странами. Египетская революция уже изменила имперские расчеты. Военный режим, свергнувший Мурси, был вынужден использовать антиамериканские настроения. Конечно, подобная угроза интересам США вызвала ответные имперские действия. В марте 2011 года Запад разрабатывал новую стратегию в отношении арабских революций, состоящую из двух подходов: прямое подавление (Бахрейн) и поддержка восстания (Ливия). И теперь объединение стран Персидского залива и Турции под руководством США, Великобритании и Франции в качестве наступательных оперативных единиц имперской стратегии представляется реальной возможностью.

ГЕОПОЛИТИКА И ГУМАНИТАРНЫЙ НЕОКОЛОНИАЛИЗМ В ПЕРИОД НОВОЙ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ: СТАТЬЯ УИЛЬЯМА Ф. ЭНГДАЛЯ

Игра в «геополитические шахматы» на Ближнем Востоке привела мир на край пропасти Третьей мировой войны. В результате миротворческих действий России накал страстей вокруг Сирии снизился. Однако все ингредиенты взрывоопасного коктейля еще могут легко воспламениться, породив новую волну религиозного насилия – джихад салафитов против крестового похода христиан. Проблема в том, что и салафиты-джихадисты, и американские крестоносцы добиваются не установления мира, а исключительного мирового господства. Учитывая невообразимый темп событий вокруг нанесения США или НАТО военного удара по Сирии, полезно вспомнить, как все начиналось. 24 августа 2013 года «Врачи без границ» (MSF) опубликовали пресс-релиз о поступлении в больницы Сирии 3600 пациентов с симптомами нейротоксического отравления, 355 из которых скончались. Это подтвердило репортаж Al Arabiya, ссылавшегося на сирийских активистов, о 500 убитых в результате применения химоружия в Восточной Гуте. Издание также заявило, бездоказательно, об ответственности правительства Асада.

Саудовский телеканал добавил, что это может стать «красной чертой» для Башара Асада, о которой заявлял президент Обама. Военное лобби сразу же перешло в наступление. Госсекретарь США Джон Керри заявил, что американское «понимание сирийских событий основывается на фактах, совести и здравом смысле». Однако «Врачи без границ» – не просто группа «босоногих докторов», а высоко политизированная структура, финансируемая, в частности, Ричардом Рокфеллером. Ее основатель – Бернар Кушнер, ставший министром иностранных дел Франции при Саркози и известный как «человек Израиля в МИД Франции». Другой источник Керри, названный Сирийской комиссией по правам человека, – это Syrian Observatory for Human Rights (SOHR), лондонская структура из одного сирийского беженца, владельца магазина одежды, ведущего Twitter. 26 августа в Вашингтон прибыла группа из Израиля, включая высокопоставленных военных и разведчиков. Немецкий «Focus» сообщил, что Армия обороны Израиля передала Белому дому «доказательства» применения химоружия, полученные подразделением 8200 (радиоэлектронная разведка).

Итак, мы имеем обвинения из саудовских, израильских и крайне пристрастных антиасадовских источников. Они заявляют, что Асад применил химоружие против своего народа спустя два дня после прибытия инспекторов ООН, когда правительственные войска одерживали верх. Зачем Асаду делать такую глупость? С этого момента президент США определенно начал склоняться к нанесению удара. Начало было положено заявлением Обамы в августе 2012 года о «красной черте». Тщательная проверка доказательств, представленных администрацией Обамы, указывает на заговор: «атака под чужим флагом» с применением химоружия против мирных граждан была организована противниками Асада. Принц Бандар бин Султан, глава саудовской разведки, также назывался источником информации о применении зарина правительственными войсками. Еще до окончания расследования ООН Керри публично заявил об «убедительных доказательствах» вины Асада, основываясь на видео с YouTube. Но главное «доказательство» было предоставлено израильской разведкой.

При чем здесь Израиль? Нетаньяху и израильская разведка используют любые средства для разрушения влияния Ирана. Возглавляемое Асадом алавитское меньшинство в Сирии имеет тесные связи с Ираном и «Хезболлой». В регионе существует серьезная конкуренция в добыче и транспортировке газа. С одной стороны – Иран, Сирия, Ирак и Ливан, с другой – Израиль, Турция и Саудовская Аравия. Если Сирия при Асаде и Иран выйдут из войн с долей суверенитета, это нанесет удар по попыткам Саудовской Аравии взять под контроль исламскую политику. Стабильные Сирия и Иран, обладающие газопроводом в ЕС, могут разрушить амбиции Израиля стать энергетической «сверхдержавой». Их главным соперником является блок Ирана, Сирии и Ирака, подписавший в 2011 году соглашение о строительстве газопровода, за несколько дней до начала полномасштабной войны против Асада, финансируемой Катаром. Война началась после отказа Асада от предложения Катара (2009) построить газопровод через Сирию в Турцию.

Ситуация становилась сложной, так как Обама и генерал Демпси давно дистанцировали внешнюю политику США от политики Буша-Чейни «Израиль – прежде всего». Отход администрации Обамы от «произраильской» политики был столь заметен, что Нетаньяху в 2012 году открыто вмешался в предвыборную политику США. Вплоть до 21 августа Обама воздерживался от усиления военного присутствия на Ближнем Востоке. Но 21 августа он вдруг вернулся к теме «красной черты». 1 сентября Обама направил письмо лидерам Конгресса о необходимости военных действий против Сирии. Британский парламент проголосовал против. Опросы в США показали, что подавляющее большинство против. Обама оказался в ситуации «куда ни кинь – везде клин». Реакция Обамы на предложение Путина оказалась положительной. Если война в Сирии с бомбовыми ударами НАТО предотвращена, то во многом благодаря дипломатической инициативе Путина. В годовщину терактов 11 сентября Путин обратился к американскому народу через New York Times, подчеркнув необходимость соблюдения норм международного права.